Никакой настоящей причины для этого нет

Глава девятнадцатая. Равнодушие. Вид сбоку

Даже такая небольшая смена обстановки, как короткий визит на фестиваль в соседнем городе, помогла и Кеко, и Хидеки немного очистить мысли и чувствовать себя немного лучше в том числе и в школе. Конечно, полностью наплевать на бойкот им было тяжело, но это, длившееся целый день свидание, помогло им стать к друг другу еще ближе и понять, что внешние обстоятельства — дело проходящее, а главное, это то, кто находится с тобой рядом.

— Доброе утро, Кеко! — поздоровался Хидеки со своей девушкой, ожидавшей его у станции метро. Иногда именно ему приходилось ее ждать, но обычно Кеко приходила раньше. Ему было немного стыдно, но как-то собраться, выйти и прийти на станцию раньше Кеко у него не получалось.

— Доброе утро, Хидеки, — милый голосок Кеко с утра был одним из самых лучших моментов его ежедневной рутины, дальше и до конца учебного дня все шло на спад.

В метро Хидеки, как всегда, старался играть роль щита для Кеко и держатся на некотором расстоянии, хотя время от времени его прижимало к ней. Кеко никогда не говорила ни слова возмущения по этому поводу, но Хидеки все равно чувствовал себя неудобно. Далее Кеко, почему-то более бодрая, чем обычно тянула его по ступенькам из метро, и так, держась за руки, они и доходили до школы. Ненадолго разлучались у ящиков для обуви.

Похожая рутина у них была и раньше, только раньше был еще и «перерыв на выбросить мусор из шкафчика», натащенный туда «поклонниками» их пары, обычно из шкафчика Хидеки. Правда, это прошло, как только их обоих стали игнорировать.

Кеко с Хидеки зашли в класс и прошли к своему месту, для того, чтобы пройти к своим местам им надо было пройти через несколько группок, которые при виде них расступились в стороны. Возможно, если бы Кеко была одна, ей бы пришлось протискиваться, но хватило того одного раза, когда Хидеки просто сделал шаг вперед к заслонившим проход ученикам не отреагировавшим на «дайте пройти». Как уже успели запомнить даже самые недалекие из среднеклассников, сила равна перемножению ускорения на массу, и если с ускорением у Хидеки, возможно, и имелись проблемы, то масса компенсировала этот недостаток с лихвой. Заслонившие проход, «не услышавшие» просьбы дать пройти одноклассники Хидеки разлетелись в стороны как кегли при страйке.

Сидели Хидеки с Кеко не на соседних партах, но достаточно близко, чтоб таких проблем не возникало.

Уроки тянулись, до обеденного перерыва, и за Кеко с Хидеки заглянула Катари, и для разнообразия не одна.

— Сестрица, Хидеки-кун, идем обедать! Поговорим о концерте, о том, как сестренка классно со мной выступила.

Одноклассники Хидеки и Кеко навострили уши, но больше ничего узнать не удалось, компания из трех девушек и Хидеки уже вышла. До них донеслось только:

— Коната-сан очень была тебе благодарна, Хидеки-кун, и даже передала кое-что к обеду.

Кто-то из одноклассников-отаку поискал и нашел, что день назад был концерт «Яркой улыбки» в соседнем городе и одна из айдолов там раздвоилась, как было в начале ее карьеры. И сам концерт прошел очень успешно, и была новая песня, которая пока есть только в концертной записи.

Гила только порадовалась про себя, что такой удачный ход Хаире изолировал Кеко Аме, а то против нее у Гилы уже совсем не было бы шансов. Неизвестно, насколько она в этом была права, но то, что несмотря на бойкот, у большей части класса возникла сильная заинтересованность, а отаку помешанного на айдолах вообще пришлось чуть ли не силой утихомиривать, все порывался прервать бойкот и поговорить.

— Ну они же говорили про Ко-чан, про супер-дупер-милую Ко-чан! Про…

Взгляд Гилы пообещал отаку, что если он не заткнется и не продолжит провоцировать остальных, ему будет нечем смотреть на айдолов, и, в лучшем случае он сможет их только слушать.

Возможно, если бы Хидеки с Кеко остались пообедать в классе вместе с Катари и ее подругой, то кто-то из класса не выдержал и забил бы на то, что все договорились полностью игнорировать эту пару. Но Хидеки с Кеко предпочитали хотя бы во время перемены более приятную атмосферу, поэтому в классе обедать не оставались с того момента как Кеко и Хидеки решили противопоставить себя классу. Их противостояние в конце концов и привело к бойкоту, последний же еще меньше стимулировал их желание оставаться в классе больше необходимого.

И все продолжалось. Никто в классе не говорил с Хидеки или Кеко. Их присутствие или отсутствие старались игнорировать заново каждый раз после случая, что вызывал интерес, и даже те, кто был против такого образа действий, пришли к тому, что следовало — к равнодушию.

Мато-сан рассказывал, что у северо-западных варваров, с одним он то ли работал, то ли учился, то ли служил даже есть песня-притча, про жирафа, попугая или еще кого. Обычно Мато-сан объяснял четко и ясно, но эту притчу Хидеки не уловил, понял только, что равнодушная поддержка авторитетов способно развалить любой порядок вещей.

Равнодушие вообще одна из страшных вещей в мире как минимум по той причине, что тому, кто поддается равнодушию, кажется, что он не делает ничего плохого. И в определенной степени он прав. Равнодушие на уровне особи — первичный эволюционный механизм выживания, в определенный момент позволяющий большей части популяции выжить. Когда одного из их сородичей начинает жрать тигр и пожираемый заживо сородич начинает визжать, все остальное племя знает — надо бежать, тут — тигр!

Правда, работало это только в краткосрочной перспективе и только для особи, а не для группы или на уровне вида. Потому как, если тигр повадился ходить кушать таких вкусных обезьянок, не защищающих сородичей, зачем ему охотится на сбившихся в стадо и держащих круговую оборону копытных? Проще же забрать одного. Потом еще одного. А потом… Ой, кончились. Поэтому для желающих выжить в долгосрочной перспективе обезьянок надо или далеко уходить всему племени, или с летящими в сторону хищника палками и камнями объяснить тигру, где он не прав.

Собственное равнодушие проще простого объяснить и оправдать, и много всякого можно пристегнуть к собственному равнодушию. Принцип меньшего зла: «лучше потерять одного, чем всех». Стадный инстинкт: «все побежали/задразнили/кинули камень и я — тоже». Принцип невмешательства. «Меня не трогают, и я не трогаю, а то будет хуже.»

Равнодушие, неприятие чужой боли, невмешательство может длиться долго. Вот только рано или поздно это приводит к ситуации «а когда пришли за мной — за меня уже не было кому вступиться». Возможно, тот нескладный парень, мимо сцены избиения которого ты прошел даже не подумав, хоть в полицию позвонить, лет через пять будет так же равнодушно смотреть, как тебя сбивает машина и тоже спокойно пройдет мимо, хотя без особых проблем может позвонить в скорую. Может, он позвонит. А может — и не позвонит. Равнодушие дает иллюзию отказа от выбора. Ведь ты же ничего не делаешь. Ты же не делаешь ничего плохого, ведь так?

Вот только не делать выбор — это тоже выбор. Если ты не делаешь ничего, то ты и не делаешь ничего хорошего. Молчать в тряпочку при виде творящегося на твоих глазах непотребства — это значит молчаливо его поддерживать. «Стоп!», «Хватит!» да даже «это немного чересчур!» — все эти слова, вовремя произнесенные могли бы, возможно спасти множество людей. Или хотя бы простое короткое «Берегись!»

Кеко и Хидеки в школе были вместе почти все время, но все же были моменты, когда им приходилось разделяться. Таких ситуаций было мало, но они были. Иногда Катари срочно требовалось посекретничать со старшей сестрой. Как бы неудобно ни было об этом говорить, но пойти в женский туалет Хидеки не мог, правда, на всякий случай старался быть неподалеку. Ну и отдельным испытанием была физкультура.

Они расходились прямо у раздевалки на перемене до урока, и до наступления холодной погоды виделись только после прошедшего урока. Их не трогали, но быть совсем одному было неприятно.

То, что Кеко и Хидеки на спорте было поодиночке — было исключительно плохо. Но их немного спасало то, что осень уже полностью вступила в свои права — стало холодно, и даже Кента-сенсей редко проводил уроки не в спортзале. А к концу зимы этот учебный год наконец-то кончится…

Поэтому с наступлением холодов, для них двоих все стало получше, они хоть могли видеть друг друга во время занятий — занятия спортом проходили и для мальчиков, и для девочек в одним и том же спортзале, просто в разных частях. Было бы лучше, если бы и занятия для них обоих проводил Кента-сенсей, но нет, у девочек была своя учительница. И если Кента-сенсей своими указаниями находил Хидеки пару или работал с ним в паре сам, то Хана-сенсей пускала все на самотек, потому что считала «девочки сами должны разобраться».

Хидеки, еще со времен своего последнего класса младшей школы считал, что затишье — это не к добру, и ждал какой-то подставы. Он старался не выпускать Кеко из виду по возможности, отслеживая людей и вещи вокруг нее. Ну и ему в самом деле нравилось на нее смотреть чисто из эстетического удовольствия.

Поэтому когда на сложенных матах сначала закачался, а потом и стал падать прямо на Кеко непонятно как там оказавшийся ящик с баскетбольными мячами, Хидеки успел это заметить и отреагировать. Ящик это должны были видеть остальные ученицы, они не могли этого не видеть, но помогать ей или предупредить ее никто и не подумал. Впрочем, Хидеки ничего другого и не ожидал. Наплевав на окружение, на ход урока, и даже сбив с ног кого-то, вроде бы худого «типа друга» Хаире Хидеки со всей возможной скоростью понесся туда, где стояла Кеко.

— Казуми-кун, что такое?.. — донесся до него голос Кенты-сенсея.

Хидеки несся, не обращая внимания ни на что, резонно допустив, что с Кентой-сенсеем он уж точно сможет поговорить и объяснится. Но позже.

Полное имя учителя физкультуры в тот день занимавшегося с мальчиками было Ивао Кента. Имя его можно было прочитать как «крепкий каменный человек» и иначе как «Айронменом» или «Железным человеком» его в школе и не называли. Ходили слухи, что он был победителем чемпионата по дзюдо, что долгие годы служил в тайном подразделении частей Самообороны, что прожил несколько лет на острове, попав туда с одним-единственным ножом и «Историей чудовищ» в редакции 1920 года. Наиболее яркими были слухи, что Кента-сенсей успешно соблазняет всех учителей классической японской литературы в этой и соседних школах, невзирая на пол и возраст. Учитывая, что в этой школе учительницей классической литературы была немка с большой грудью и таким знанием японских обычаев, что даже университетские профессора истории могли выйти в коридор поплакать, а еще они с Кентой-сенсеем часто вместе обедали, слухам верили.

Слухи про Кенту-сенсея ходили самые разные. Но что точно было правдой, так это то, что Кента-сенсей отличался твердым характером и нежеланием идти на компромиссы в принципиальных для него вопросах. Таких, как несправедливое отношение к ученикам, или попытки педагогического состава закрывать глаза на неприятные моменты школьной жизни.

Поэтому, когда он увидел Хидеки, бегущего в сторону девушек, качающуюся корзину с мячами, и еще несколько девушек, спокойно смотрящих на то, как она вот-вот упадет на голову Кеко Аме, и не сделавших ни одной попытки ни ее предупредить, не оттолкнуть, он понял, что его подозрения подтвердились. Как он заметил довольно давно в классе 3–2 все очень и очень плохо в социальной сфере. Хидеки Казуми и Аме Кеко, то и дело оставшиеся в одиночестве при разбиении на пары или группы в спортивных играх, давно вызывали его подозрения, и он поговорил по этому поводу с Мизури-сенсей, их классным руководителем. И пусть та заверила его, что все под контролем, сомнения его до конца не отпустили. Кента-сенсей одобрительно хмыкнул, увидев, как кричавший что-то на ходу Хидеки откидывает Кеко в сторону и сам получает по голове краем упавшей корзины.

Покачнувшаяся и упавшая на пол спортзала боком, Кеко тут же вскакивает и подскакивает к упавшему на одно колено от удара Хидеки, помогает ему подняться и уведомляет Хану-сенсей:

— Мне надо отвести Казуки-сана в медпункт, Хана-сенсей, Кента-сенсей — Кеко дожидается кивка от Кенты-сенсея, и, не тратя ни одной лишней секунды на подтверждение от Ханы-сенсей, уводит Хидеки из спортзала.

Кента-сенсей потратил несколько минут на разговор с Ханой-сенсей, попросил ее проследить за мальчиками, которым, дал по пятьдесят отжиманий, приседаний и прокачки пресса, после чего сам тоже поспешил в медпункт.

— У Казуми-сана сильный ушиб плеча, небольшой ушиб колена. Признаков сотрясения мозга нет, хотя мозг обнаружен. Аме-сан тоже немного ушибла колено в остальном же в полном порядке.

— Спасибо, Комаки-сенсей, — коротко поклонился Кента-сенсей. — Можете, пожалуйста, написать заключение?

В кабинете директора разговор проходил не на повышенных тонах, но Ишура Ланти предпочел бы, чтобы в его кабинете был бы кто-то пусть и более шумный, но хоть в какой-то степени подверженный его влиянию и поддающийся уговорам. Кента-сенсей же менять свою позицию не желал.

— Нет уж, Ланти-сан, все закончилось не так страшно только по случайности. И нельзя сказать, что никто не пострадал.

Ланти с недовольством посмотрел на Кенту-сенсея. Он-то отлично знал сколько правды в тех самых слухах. А правды в этих слухах было достаточно, чтобы «боевое братство» Сил Самообороны могло ощутимо вступиться за одного из своих. И поэтому он знал, что жалобы на беспокойного учителя в администрацию по линии образования не будут иметь никакого эффекта, а достаточной причины, чтоб учителя уволить у него не было. А без достаточной причины Комитет по занятости учителей его сожрет без соли, и тут как бы самому с должности не улететь после скандала и его причин. Ну а еще, как бы ни плакалась сестра, племянник уже совсем отбился от рук и стоит его немного призвать к порядку. Правда, сестра и мама мозг вынесут. Ланти скривился:

— Так что вы предлагаете, Кента-сан?

Кента сам отлично знал, что большинство из тех мер, что могут предпринять учителя против буллинга, абсолютно бесполезны. В приличной степени это и было причиной, по которой многие учителя и предпочитали ничего не делать.

— В ближайшую неделю обещают относительно хорошую погоду, относительно теплую. Без сильных дождей. Я предлагаю небольшую недельную внешкольную поездку. Если класс еще не прогнил окончательно, то должно помочь. Ведь совместные лишения сближают. А если все будет совсем плохо, — Кента-сенсей вздохнул, — тот как минимум ближайший месяц у них не будет ни сил, ни желания на всякую ерунду. А там уже почти конец года, и я надеюсь, что в следующей школе Казуми-куну и Аме-сан повезет больше.

Ланти покривился, выискивать фонды на внешкольную поездку не надо было, фонды были, но у него были уже идеи получше, как их потратить. Вот только избавиться от этой головной боли, успокоить, хоть ненадолго, строптивого учителя, и немного приструнить племянника одновременно, пожалуй, этого и стоило. Так что, если на одной чаше весов возможное расследование по поводу буллинга, еще и по инициативе учителя, а с другой внеплановая поездка, то лучше уж последнее.

— Хорошо, Кента-сан, поездку я организую, но все мероприятия во время поездки — на вас. Только недельную — не могу, противоречит уложениям Министерства образования. Четырехдневную еще можно, но это максимум, что можно сделать быстро. Ах да, если едет весь класс, то едут и девочки, а значит, нужен и учитель-женщина, нет, Ваисфоксен-сан может и согласилась бы, но логичнее, если это будет классный руководитель, — подсунул напоследок еще одну ложку дегтя директор, не дав даже возможности для Кенты-сенсея высказать ожидаемую от него просьбу.

— Ваисфоксен-сенсей сама может давать уроки по нахождению в дикой природе, но и в самом деле, прямого отношения к классу 3–2 не имеет.

Как бы ни хотел Кента-сенсей по этому поводу спорить, логика в рассуждениях директора была железной.