Никто мне не верит

Глава десятая

— Почему ты не рассказала об этом мне? — шумел Бубу. — Я должен был знать. Я должен был разыскать тебя.

— Это не причина! — Линн отстранила трубку от уха, но голос Бубу продолжал греметь.

— Мою сестру окунают в кровь, а я по чистой случайности не смотрю это шоу, поэтому мне приходится узнавать об этом от одного из моих кассиров…

— Это была не кровь. Краска для пометки денег.

— Он сумел достать такую вещь? Каким образом?

— Я не знаю!

— Ты должна была рассказать мне.

— Я не хотела тебя беспокоить.

— Я беспокоюсь еще больше, зная, что ты что-то скрываешь от меня. Хотел бы я знать, о чем ты еще не рассказала мне. Ты была права по поводу этого парня. Жаль, что я не послушал тебя раньше, когда я еще имел возможность придавить его.

Линн закрыла глаза, с тоской думая о том секрете, который она утаила от него: фотография, сделанная ночной камерой, слухи о которой, по-видимому, еще не начали расползаться.

Еще до выхода в эфир шоу по проблемам воспитания, Линн знала, что оно будет одним из самых сильных шоу, которые они когда-либо делали.

Каждый день, прожитый без выявления какого-нибудь ущерба, нанесенного лично ей или шоу, становился причиной, чтобы испытывать благодарность.

Когда прошли титры, публика, находящаяся в студии, приветствовала ее, встав со своих мест, громкими аплодисментами.

Деннис пожал руки Майку Делано, представителям службы социального обеспечения и двум подросткам, которые были гостями программы, когда они покидали съемочную площадку. Мэри Эли быстро обняла Линн и поспешно ушла.

В вестибюле к ней подбежала Кара:

— Я только что разговаривала с офисом Опры. Она дала согласие. Мы увидим ее по прямому включению через спутниковую связь на нашем пробном показе!

Линн закрыла глаза:

— Слава Богу. Я боялась, что она откажет нам.

В шесть часов приехала Бернадин с шампанским, и они собрались в офисе Денниса, чтобы отметить успех.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Бернадин у Линн.

— Великолепно, — солгала Линн. Радость от полученной новости быстро испарилась, отодвинутая на задний план ее страхами.

Она старалась сохранять мужество, думая только о том, как ей повезло. Она была сильной, известной личностью; ее преследователь был далеко отсюда, не мучил ее физически, в отличие от тех несчастных женщин, которым приходилось видеть своих мучителей каждый день, чувствовать присутствие своего злого гения за каждым своим движением.

Но надолго ли хватит ее мужества?

Не успела она закончить проведение хорошего шоу, как все вопросы снова вернулись к ней.

Что сделает ей Грег в период между сегодняшним днем и записью пробного показа? Воспользуется ли он своими обычными трюками, которые сводят ее с ума? Изобретет что-нибудь новое и еще более мерзкое? Попробует ли он испортить еще какое-нибудь шоу, и не решит ли Деннис отменить запись пробного показа из-за возможного провала?

Каковы шансы на то, что полиция сумеет отыскать Грега? Остановится ли он, если они сделают это?

Сможет ли она сделать так, чтобы на КТВ не узнали обо всем этом?

— Ты не пьешь свое шампанское, — тихо сказала Бернадин.

Линн отпила немного из бокала, попыталась улыбнуться, надеясь, что это у нее получилось, но Бернадин сказала:

— С тобой все в порядке? Нет, вижу, что это не так.

— Я… немного подавлена.

Не повышая голоса, Бернадин спросила:

— Это из-за того человека, который преследует тебя? Деннис мне кое-что рассказал.

Линн посмотрела на эту дружелюбную элегантную женщину, которая совсем не соответствовала привычным представлениям о том, какой должна быть жена начальника. Ее глаза со светлыми ресницами смотрели на нее с сочувствием и пониманием. Казалось, Бернадин хочет переложить на свои плечи часть гнетущего ее груза.

— Это чертовски тяжело, — сказала Линн. Она почувствовала острую боль в глазах. Дальше она продолжать не могла.

— Что я могу сделать для тебя? — спросила Бернадин. — Я могу выслушать. Ты не хочешь рассказать мне об этом?

Линн заколебалась, и Бернадин сказала:

— Сейчас не самый подходящий случай. Но, дорогая, тебе необходимо встряхнуться. Скоро ты станешь звездой первой величины. Постарайся думать только об этом.

Когда титры закончились, Грег выключил видеомагнитофон. Интересное шоу; Линн прекрасно провела его. Жаль только, что он не мог посмотреть его из студии. Но запись — это все же лучше, чем ничего. Очень жаль, что он не может видеть ее на экране чаще.

А еще больше жаль того, что остальная часть населения вообще ее не увидит.

А сейчас настало время для тщательного изучения.

Откладывая момент получения доказательств своего триумфа, он подошел к окну и стал смотреть на открывающуюся ему панораму города, украшенного огнями. Затем он задернул шторы, чтобы лучше видеть на экране детали, и перемотал пленку на начало.

Пора поднять себе настроение.

Он тщательно просмотрел всю пленку, останавливая видеомагнитофон, когда на экране появлялось крупным кадром лицо Линн или когда она была видна во весь рост. Особенное внимание он уделил началу и концу шоу, когда, как он заметил, она была менее напряжена.

Его сердце забилось от удовольствия. Несомненно наблюдается прогресс.

Он заметил напряжение, которое словно скопилось в нижней части ее лица. Он воспринимал язык тела даже лучше, чем зрительные образы. Он раскрывал сигналы этого языка при помощи воспоминаний о том, что делало ее тело, когда оно принадлежало ему. Он был уверен, что ее движения стали чуть более резкими. Даже та свободная манера, с которой она двигалась по съемочной площадке, немного изменилась.

Чудненько. Чудненько.

Ощущая возбуждение, он снова просмотрел всю пленку, на этот раз в поисках татуировки. В этом шоу они сделали мало кадров, на которых можно было увидеть низ ее ног, но он отыскал такой, где через колготки можно было рассмотреть рисунок. Татуировка еще не сошла полностью.

Он до сих пор жалел, что не смог убедить ее сделать настоящую татуировку, какая была у других.

Но это была мелочь по сравнение с потрясающей возможностью постоянно следить за ней.

Раньше ему всегда приходилось прятаться и красться, чтобы что-то увидеть — лишь один быстрый взгляд украдкой, ничто в сравнении с восхитительным обладанием видеокассетой, которую можно изучать часами.

Раньше он не имел дела со звездами телевидения.

Он вспомнил, как впервые увидел живую Линн.

Это произошло в баре ресторана «У Джеффри», когда она стояла, окруженная людьми из КТВ. Ее аура вызвала в нем состояние, близкое к ликованию. По сравнению с той фотографией, которая до сих пор лежала в его тайнике, тем рекламным снимком из журнала «Телевизионное вещание», она казалась мерцающим, вибрирующим видением.

Эта кожа. Эти руки.

Ее изысканность, которая, словно конфетная обертка, лишь добавляла золотой блеск тем восхитительным силам, что таились внутри.

Вы могли почувствовать скрытую там жизнестойкость, которую невозможно сломить или поколебать, увидеть тот упругий клубок силы, который был заключен в той Линн, какой она была на самом деле.

В тот вечер ему пришлось проявить особую осторожность, чтобы подобраться к ней; в дальнейшем никто не должен был с полной уверенностью вспомнить, чьим другом он является.

Все прошло на удивление легко. Это был во всех отношениях удивительный вечер — возможно, самое лучшее из всех представлений, разыгранных им при вступлении в новый этап своих приключений.

Пришлось постараться.

Но он так восхитительно провел тогда время.

До сих пор он умирал от смеха каждый раз, когда вспоминал, как Кара и Линн объясняли ему принцип спутникового вещания.

Майк добавил на штангу двадцать фунтов веса и проскользнул под нее. На штанге было сто семьдесят килограмм — его максимум; ему следовало взять корректировщик, но он не хотел этого делать. Если ты не берешь корректировщик, ты должен все сделать сам.

Он снял штангу с крюков, положил ее на пол, почувствовал нарастающее напряжение в руках, плечах и спине, приготовившихся к поднятию веса. Он медленно поднял штангу, потом выше, сосредоточившись на толчке… выжимая вес, выжимая и преодолевая ощущение невозможного, оставляя его позади.

Он отдыхал на скамейке. В зале был включен кондиционер; пот стекал по его груди и спине, и он почувствовал дрожь. Он наклонился за полотенцем.

В конце зала было расположено углубление, в котором стояли тренажеры. Майк не любил их, предпочитая свободный вес. Но была еще одна причина, по которой он избегал это место, — там был установлен телевизор.

Он беспокоился о Линн немного больше, чем это было необходимо. У него не было желания увидеть ее на экране и ощутить еще большее беспокойство. Даже сейчас, поздно вечером, по телевизору шли рекламные ролики ее шоу.

Тогда вечером в ее квартире он испытал чувство, близкое к шоку. Такое испытываешь, когда долго обманываешь себя в чем-то.

Линн кричала на него в ванной комнате, требуя, чтобы он сказал, что думает на самом деле. От этих криков голова у нее болела еще больше, и он дал ей аспирин.

На самом деле, как он с огорчением понял в тот момент, ему больше всего хочется обнять ее.

И это, естественно, заставило его немедленно отстраниться. И как можно дальше.

Несколько последующих дней он убеждал себя в том, что он не испытывал такого импульса.

Он настолько преуспел в этом, что, когда это чувство вернулось, он был искренне удивлен. Это случилось после сорванной программы.

Затем было шоу, в котором он принимал участие, и все повторилось снова. Он не мог отвести от нее глаз. Это было настолько явно, что один из охранников, на съемочной площадке, заметил это и многозначительно посмотрел на Майка.

Он сделал еще два комплекса упражнений с более легким весом, доведя себя до полного изнеможения, и пошел в душ.

Намыливаясь, он думал о ней и тех молодых ребятах из шоу. О боли в ее глазах.

Он вышел из-под душа и взял чистое полотенце.

Ему следовало заставить себя не думать об этом в таком ракурсе.

Существовала тысяча причин, которые делали невозможным существование между ним и Линн каких-либо отношений, помимо профессиональных.

Он оставил ключ от своего шкафчика на столе дежурного и вышел в сырую ночь, помахав на прощание паре других полицейских.

Может быть, он вовсе не хочет ее. Может быть, это всего лишь новое для него ощущение, возникающее от общения со знаменитостью.

Возможно, он жалеет ее. Из-за всей этой дурацкой ситуации. Возможно, если он сможет все это уладить и помочь ей выбраться из нее, его чувства исчезнут сами собой.

Скорее всего, так и будет.

— Черт, — сказал Деннис.

— Что случилось? — крикнула Бернадин.

Деннис стоял около своего шкафа, окруженный грудой свитеров.

— Черт побери. Я не могу найти свой коричневый пуловер. Ты отнесла его в химчистку?

— Нет.

С яростью он запихал плечики обратно.

— Ты не хочешь сказать мне, о чем ты думаешь? — спросила она.

— Всего лишь о том, что моя станция летит ко всем чертям.

— Она никуда не летит. — Бернадин прошла в свою ванную комнату и открыла «иллюминатор», маленькое окошечко, сделанное для того, чтобы они могли спокойно разговаривать, не переходя на крик, занимаясь своими обычными делами по утрам и вечерам.

— Что тебя беспокоит больше всего? — спросила она.

— Убийства. Нанесение увечий. Бездомные. Наркотики…

— Я спрашиваю серьезно.

— Ведущий экстренного выпуска новостей. Все предлагаемые мне пленки похожи одна на другую: скучные, вялые лица с ничего не выражающими глазами. А еще я думаю о шоу Марчетт.

— О шоу? Или о Линн?

— И о том, и о другом.

— Я знаю, что у нее неприятности. Чувствуется ее напряжение. Но шоу выглядит так же хорошо, как всегда.

— Хорошо? — спросил Деннис. — Ты не замечаешь никакой разницы?

— Никакой.

— Она кажется мне измотаной, — сказал Деннис сквозь зубную щетку. — Нам придется отложить ее пробный показ. Я хочу, чтобы она предстала в самом лучшем виде.

— Надеюсь, полиция сможет поймать этого ужасного человека, который преследует ее.

— Никак не могу представить, что у нее с этим типом был роман.

— Роман?

— Она сама мне об этом рассказала.

— Как это отвратительно, — заметила Бернадин. — Как она могла. — Что ж, кто знает? Я включаю душ.

— Закрой окошко, — попросил Деннис, но она уже открыла воду. Через окошко начал проникать пар, и он закрыл его со своей стороны.

— Ей следует предать эту историю огласке, — сказал детектив Говард Ландрау. — Поднять шум. Напугать это дерьмо.

— Она хочет, чтобы это оставалось в тайне. Кроме того, это может вызвать обратный эффект. Ему это может понравиться, — сказал Майк.

Ландрау пожал плечами:

— Ничего другое не срабатывает, я понял?

— Ничего другое и не пробовали. — Майк посмотрел на свой стол, стоящий рядом со столом Ландрау, и на лежащую на нем папку с делом Линн. Она была практически пуста. — Этот тип действует очень осторожно, чтобы не нарушить закон о преследовании. В Калифорнии он такой же, как у нас: должна быть реальная физическая угроза. У меня недостаточно материала, чтобы обратиться к окружному прокурору, поэтому я даже не могу начать его официальный розыск. И официально или нет, я не могу найти даже его следа. Он — привидение.

— Поговори с ней. Посмотри, может она согласится на огласку. Убеди ее в том, что тогда она получит больше популярности, чем сможет с ней справиться.

— Детектив Делано, — сказала Кара, протягивая трубку Линн.

— Привет, Майк. Есть что-нибудь новое?

— Нет. Я звоню, чтобы еще раз предложить вам подумать о том, чтобы обнародовать эту историю. Здесь есть люди, которые поддерживают эту идею.

Линн откинулась на спинку стула и устремила глаза к потолку. Кара вышла из офиса, и она была одна.

Эта мысль пугала ее. Но она ненавидела ту беспомощность, которую ощущала, свое поведение, напоминавшее поведение смертельно напуганного ребенка.

— Я все еще не решила, могу ли это сделать. Но что произойдет, если я соглашусь? Расскажите мне, — попросила она.

Сидя в своем офисе, Майк прижал трубку к уху предплечьем и буквально уткнулся в нее ртом. Долгие годы, когда ему приходилось звонить и отвечать на звонки в окружении других полицейских, научили его разговаривать нормальным голосом, но так, чтобы тебя не слышали окружающие.

— В лучшем случае, если он покинул свое убежище в лесу и не любит яркого света, он бросится обратно в лес и останется там. Эти ничтожества любят играть в свои игры, прячась и скрываясь от других, но они не любят, когда их находят.

— Тогда весь этот кошмар может закончиться. Возможно, он действительно оставит меня в покое.

— Возможно.

— Или?

— Публичность может придать ему новые силы. Вам придется сделать заявления, сидеть в ожидании интервью — я прав? Это громкая история: телевизионная знаменитость подвергается преследованию.

— Да.

— В этом случае может произойти самое плохое. Он не испытывает ненависть к свету, он любит его и хочет остаться в его лучах.

Слушая это, Линн качала головой, представляя, что ее ждет: всесторонняя травля, телефонные звонки, записки, вложенные в непристойные подарки, идущие снежной лавиной и способные похоронить ее заживо.

Дожидаясь окончания разговора Линн по телефону, Кара воспользовалась моментом, чтобы разобрать почту. В ней она нашла новую карточку Линн, подтверждающую ее членство в клубе «Брум». Кара положила ее на папку Линн и посмотрела на брошюру, которая была вместе с ней в конверте.

Где они только берут людей, чтобы позировать для подобных вещей? Лучшей демонстрации пользы физических упражнений быть не могло. Обезоруживающая наглядность.

Она положила брошюру вместе с карточкой и стала просматривать остальную почту, но мысли о прекрасных бедрах не покидали ее.

Она постоянно обещала себе сделать что-нибудь со своими собственными ногами, напоминающими кисель, своей невозможной задницей. Она даже заказала специальную литературу из двух клубов, но так и не притронулась к ней.

А теперь вот Линн, с идеальным внешним видом, чья жизнь полна событий, как у президента, — и начинающая делать все эти упражнения.

Это сводило Кару с ума.

Линн повесила трубку и начала мерить шагами офис. Она посмотрела вниз на машины, едущие по улице. Их бессмысленное зигзагообразное движение в сравнении с тем осмысленным и поступательным, которое царило здесь наверху, всегда служило для нее доказательство необходимости действий.

Но не сейчас.

В каждой из этих машин сидел по меньшей мере один человек; если она придаст огласке историю о том, как ее преследует садист-маньяк, она предоставит этим людям право обсуждать это и выносить свои суждения.

В поле ее зрения в данный момент находятся двадцать или тридцать машин. Помножить это на час, на день, на неделю. Добавить к этому пешеходов.

Тысячи жителей Бостона, затем сотни тысяч других, когда история начнет расползаться. Другие средства массовой информации: журнал «Пипл», бульварные газеты, телевизионные шоу.

А каковы на самом деле факты этого преследования, которые она предлагает на их обсуждение?

Несмотря на то, что она уже много раз делала неправильный выбор в своих отношениях с мужчинами и страдала от этого, она позволила себе во время деловой поездки увлечься привлекательным мужчиной. Она провела вместе с ним вечер, а неделю спустя предложила ему остаться в своей квартире. Она спала с ним каждую ночь, представила своим друзьям и семье, и все нашли его обворожительным. Он дарил ей и им чудесные подарки.

Затем она решила прекратить эту связь, так как его поведение казалось ей странным, хотя все остальные считали его прекрасным.

Затем он пытался убедить ее изменить это решение.

Затем он начал делать вещи, которые не приносили никому вреда и ничего не доказывали… и что самые близкие ей люди считали, что она все неправильно истолковывает.

Для своего спокойствия Линн старалась прежде не думать об этом, загнав эти мысли в дальний угол своего сознания. Но теперь ей пришлось извлечь их оттуда, чтобы представить себя на месте этих сотен тысяч людей, которые будут рассматривать эти факты, не пытаясь спрятать подальше свои переживания.

Если даже самые дорогие ей люди не могли поверить в то, что та история, которую она с такой радостью и энтузиазмом сама же и начала, отдает дерьмом, то чего же она может ожидать от этих сотен тысяч?

Что они думали о Патриции Боуман?

Что они думали об Аните Хилл?

И что подумают на КТВ о человеке, которого они сватают, когда он выступит в главной роли в драме, подобной историям Патриции и Аниты?

Дыхание Линн оставило на окне туманное пятнышко. Ногтем она нарисовала на нем рожицу с глазами и носом, но лишенную рта.

Не было слов, чтобы описать иронию происходящего. Та, которая настаивала в своем шоу на ярком свете, приняла решение остаться в темноте.

— Я принесла с собой кое-какие гантели, — сказала Элизабет. — Или вы хотите заняться только массажем?

Линн помассировала затылок.

— Я думаю, стоит попробовать и то, и другое.

— Головная боль?

— Пытаюсь что-то сделать. Спасибо, что приехали в офис.

— Никаких проблем. У вас был измученный голос, когда вы позвонили. Бернадин Оррин говорит, что у вас сейчас тяжелый период.

Когда Линн работала с эластичной лентой для рук, вошла Кара с бумагами в руках.

— Не хочешь присоединиться? — спросила Линн.

— Нет, — резко ответила Кара.

— Это не так тяжело.

— Нет. Я зашла только за тем, чтобы ты подписала эти бумаги.

Когда Кара ушла, Линн подумала о том, как ей не хватает той свободы и легкости, с какими они раньше могли обсуждать все, что угодно. Кара беспокоилась о шоу и включении их в синдикат; она честно признавалась в этом. Но эгоизм заставлял Линн ненавидеть тот клин, который эта работа вбила между ними.

— У меня действительно сейчас тяжелое время, — ответила она Элизабет. Теперь она начинала понимать популярность тенденции возникновения близких отношений с личным тренером — тенденции, которая раньше казалась ей пустой и надуманной. Было очень легко сблизиться с человеком, который помогает тебе расслабиться, улучшает твое здоровье и выступает при этом в роли горничной и парикмахера, сохраняя непредвзятость.

Особенно, когда все окружающие тебя люди эту непредвзятость потеряли.

— Вероятно, нам придется отложить пробный показ, — сообщил Деннис. — Мы не можем рисковать и допустить, чтобы он был сорван.

Линн сжала руки, спрятанные под столом.

— Кроме одного случая, у нас не было проблем с шоу.

— Но подумай о том, что произошло в тот единственный раз. Это был национальный провал. Мы не можем полагаться на удачу.

Кара предложила:

— Давайте не будем принимать поспешных решений по этому вопросу. Я выясняю вопрос об организации специальной охраны. Подождите, пока у меня не будет более полной информации.

— Есть еще один момент, — добавил Деннис. — Ты не в лучшей форме, Линн. Ты находишься во взвинченном состоянии, и это видно.

— Я делаю все, что могу, Деннис. Ты не станешь отрицать, что последние шоу были удачными. Могло бы быть хуже.

— Да-a, но не кажется ли тебе, что ситуация «могло-бы-быть-хуже» не совсем подходит для того, чтобы пытаться завоевать зрителей всей страны?

Когда Деннис ушел, Кара сказала:

— Я не хочу, чтобы мы потеряли для себя пробный показ. Мы должны добиться его любой ценой.

— Я тоже так считаю. Но я лучше потеряю его из-за того, что мы будем просить переноса сроков, чем из-за того, что его уничтожит Грег. — Линн попыталась улыбнуться, но губы не слушались. — Ну, не смешно ли это? Обычно я сама лишала себя благоприятной возможности что-либо сделать. Теперь я этого не делаю — это делает Грег! Так какая разница? Результат один: возможность исчезает!

До Сочельника осталось десять дней; тогда он зажжет огни на своей рождественской пальме.

Этот год принес ему много радости.

Все шло по четкому плану.

Еще никогда он не встречал этот праздник в таком состоянии. Это сулило великое множество восхитительных утонченных удовольствий.

Как то, которое он только что приготовил.

Несколько минут Грег сидел, не сводя глаз с телефона, ставшего главным инструментом, при помощи которого он сотворил для Линн это угощение на праздник.

С виду, это дело казалось технически сложным, но ему потребовалась не какая-нибудь технология, а просто несколько звонков по телефону.

Инженеру, занимающемуся спутниковой связью, который устанавливал ограничительные системы с той легкостью, с какой люди включают свои посудомоечные машины.

В первый раз увидев фотографию Линн, он понял, что она станет для него чем-то особенным.

Большой снимок в «Телевизионном вещании», на котором она была сфотографирована по пояс. В руках она держала приз, который получило ее шоу. Триумф светился в ее глазах, в той гордой позе, которую она приняла перед камерой.

Он уже проделал почти половину своего пути наверх в телевизионной башне, попивая кофе и листая журнал, когда увидел этот снимок.

Грег любил пить кофе подобным образом; так он мог быть уверен, что его не побеспокоят. Даже легендарные индейцы не чувствовали себя на высоте так легко, как он. Это было одной из причин, что позволяла ему так много получать внизу.

И только что он нашел еще одну причину радоваться тому, что он не забросил чтение профессиональной литературы.

Позже это чувство снова возникало у него, когда он читал об успешном развитии ее контактов с синдикатом. Здесь он мог получить любую необходимую ему информацию, которую не нужно было паже обдумывать — она была готова к использованию.

Итак, это была Линн, которая улыбалась ему со страницы журнала. Он никогда не выбирал их по фотографиям, но эта женщина…

На снимке он мог хорошо рассмотреть ее тело, чтобы понять, что скрывается под скромной блузкой. Узкие плечи, немного костлявые, удлиненная диафрагма. Приличного размеры груди. Маленькие девственные соски.

И это сияние, эта гордость, эта сила…

Какие изменения он мог в это внести!

И все это было уже почти его.

Этим экземпляром он должен был обладать.

Тот подарок, который он организовал для нее только что, был настоящим сюрпризом, потому что было трудно предсказать, когда он настигнет ее. Однако время веселья наступит довольно скоро.

И после этого Линн получит свой подарок на Рождество.

В субботу девятнадцатого декабря Линн больше уже не могла откладывать свой рождественский поход по магазинам. Они, несомненно, будут напоминать зверинец, как это всегда и бывает в последний уик-энд перед Рождеством; у нее оставался вариант вместе с другими любителями откладывать дела со дня на день, дождаться Сочельника, но это казалось ей еще более удручающим.

Она рано встала и провела час в клубе «Брум». Там была Анджела, которая все время наблюдала за ней, кудахтала, как курица и давала советы. В конце концов Линн спряталась от нее в сауне, где две женщины ее возраста обсуждали, как отпраздновать вместе Новый год, чтобы лишний раз не отпрашиваться с работы для приготовления праздничного стола.

Линн попыталась вспомнить, когда в последний раз она могла позволить себе роскошь отнести подобный вопрос к разряду серьезных проблем.

Из клуба она поехала в Квинси-маркет. Она не была там с того самого дня, когда они приходили туда с Грегом. Татуировка почти полностью исчезла с ноги. Она могла разглядеть только небольшой след от нее. Но, как только она вошла внутрь, прежние ощущения нахлынули на нее: покалывание длинной иглы, блаженство прошедшей ночи.

Она прошла мимо магазина спортивных товаров и вспомнила, что до сих пор не купила то средство защиты, которое настоятельно советовал купить Майк — для душевного покоя. Она держала список подарков в руке; она собиралась приступить к его выполнению немедленно и не останавливаться до тех пор, пока он не закончится. Но такое отклонение от плана было обоснованным.

Она купила баллончик со слезоточивым газом у крупного бородатого мужчины, который улыбался ей, пока отсчитывал сдачу с ее двадцати долларов.

— Надеюсь, он вам никогда не понадобится, — сказал он.

— Я тоже.

Выйдя на улицу, она посмотрела на список. Она подошла к плану и мысленно разработала свой маршрут. Возможно, ей удастся выполнить задуманное за три-четыре часа.

Она направилась к магазину «Крабтри и Эвелин». Анджеле нравилась их косметика с запахом лавра; одним из подарков, которые Линн планировала купить для нее, был набор с этим запахом, включавший в себя шампунь, освежитель воздуха для комнат, саше и мыло. Там же она могла купить что-нибудь и для Кары. Потом она пойдет в «Эдди Бауэр» за подарками для Бубу и Денниса.

Квинси-маркет был заполнен людьми, но везде чувствовалось приближение праздника. Звучали рождественские гимны; слава Богу, не слишком громко. Все люди улыбались.

В «Крабтри и Эвелин» было не протолкнуться. Маленький магазин; вежливые, но спешащие продавцы; длинные очереди.

Рассмотреть товары было очень сложно; ей пришлось отказаться от идеи купить здесь что-нибудь для Кары. Она сможет сделать это в другом магазине побольше.

Но уже через двадцать минут она наполнила большую бледно-зеленую корзину различными товарами, включая связку вешалок для дамского белья, которые вовсе не собиралась покупать; а еще через двадцать подошла ее очередь к кассе. Она протянула кредитную карточку «Виза».

Кассирша вставила ее в аппарат, нажала несколько клавиш, остановилась и зашептала что-то другой кассирше. Она повернулась к Линн и протянула ей руку, в которой лежали две половинки ее карты.

Линн переключила свое внимание с витрины с подсвечниками на кассира.

— Что вы…

— Мы получили сообщение об аннулировании карты. Это означает, что «Виза» поручает нам уничтожить ее.

— Этого не может быть!

— Я пробовала ее три раза.

— Это очень странно. Наверно, у вас какие-нибудь неполадки в системе. — Линн взяла половинки и протянула кассиру карточку «Америкэн экспресс».

И снова кассир вернула ей две половинки.

— Мадам, вы не хотите расплатиться наличными? Я не могу принять у вас чек без обеспечения.

— Повторите, сколько я должна заплатить.

Объяснение происходящего начало формироваться в ее мозгу, словно шум приближающегося поезда, и она почувствовала нарастающий внутри холод.

— Шестьдесят два восемьдесят, — сказала кассир.

— У меня нет такого количества наличных денег.

Судорожно соображая, что делать, и борясь с растущим в ней ужасом, она подумала, что может вернуть газовый баллончик, чтобы добавить эти деньги к тем, которые она должна заплатить за корзину.

Но на самом деле это ничего не решало.

И главным для нее было не выкупить эту корзину, а понять, что происходит.

Поэтому она достала еще две свои карты, «Мастеркард» и «Оптима», и сказала кассиру: «Попробуйте эти».

Люди, стоящие за ней в очереди, начали терять терпение. Она могла слышать вздохи и стоны. Кто-то обратился к ней:

— Они получают за это вознаграждение. Кредитная компания платит кассирам деньги.

Кто-то другой сказал:

— Это же Линн Марчетт.

Шепот усилился. Люди объясняли друг другу, что происходит. Ей следовало просто развернуться и уйти отсюда.

Но она должна была знать.

— Эти тоже аннулированы, мадам. — Кассир отдала ей еще четыре половинки.

— Что это в действительности значит? Что в систему поступила информация, что я не оплатила мои счета?

— Да, мадам.

Теперь она знала все.

Дожидаясь, пока Линн подойдет к двери, Мэри наслаждалась видом, открывающимся из окна коридора. Вода, с ее вечным движением, действовала успокаивающе.

— Привет, — сказала Линн.

— Привет. Надеюсь, ты не имеешь ничего против моего прихода.

Линн покачала головой и широко распахнула дверь.

Мэри прошла за ней в гостиную. Долгие годы работы приучили ее давать пациентам краткую, но по возможности максимально точную оценку; вот и сейчас она на минуту задумалась и выбрала для Линн слово «безразличная».

— Ты казалась очень расстроенной, когда говорила со мной по телефону, — сказала Мэри. Она повесила свое пальто на стул.

— Ты позвонила в… Ты застала меня в ужасный момент. — Линн потерла глаза, которые и так уже были красными. Тушь у нее размазалась.

Словно уже полночь, наступившая после очень долгого дня, подумала Мэри, а ведь еще только полдень.

— Я пришла подержать тебя за руку и… посмотреть, что мы можем придумать в данной ситуации.

— Спасибо, — сказала Линн.

— Что ты делала после моего звонка?

— Разговаривала с Майком Делано. Позвонила в кредитные компании. Естественно, нет никаких доказательств, что это сделал Грег.

Мэри подошла и села на диван рядом с Линн, взяв ее за руку. Пальцы у Линн были ледяными.

Линн всегда умела сохранять присутствие духа. На это не обращаешь внимание, пока оно не исчезает.

Мэри сказала:

— Ты слишком спокойна. Я знаю, что ворчала на тебя, потому что ты была возбуждена, но я предпочитаю видеть тебя возбужденной, а не апатичной.

— Тебе невозможно угодить, — ответила Линн с проблеском того, что, как надеялась Мэри, можно было считать улыбкой.

— Что мы можем сделать, чтобы хоть немного расшевелить тебя?

Ее пальцы все так же безжизненно лежали в руке Мэри, и с пугающим спокойствием Линн произнесла:

— Найдите Грега и разрежьте его на куски тупым ножом.

Мэри возразила:

— Я думала о чем-нибудь более подходящем, давай пройдем по магазинам и ты купишь подарки по моей кредитной карте, а мне дашь чек.

— Нет…

— Не отказывайся. Это лучше, чем сидеть здесь и бесконечно предаваться унынию. Послушай, давай разделим эти проблемы. Преследования Грега — это одно; это подавляет, когда пытаешься решить этот вопрос сразу. Так что мы его отметаем. Что имеет значение на данный момент — это покупка подарков по твоему списку. Я понимаю, что тебе не очень хочется это делать…

— Не хочется.

— Вот почему это и необходимо сделать.

Линн вздохнула и поднялась с места.

— Хорошо, — сказала Мэри. — Я хочу видеть, как ты двигаешься и что-то делаешь. Я беспокоюсь, когда ты не реагируешь ни на что. Ты действительно хочешь расправиться с этим сукиным сыном?

— Да, — выдохнула Линн. — Я же говорила тебе. Мне хочется его зарезать. Но я стараюсь следовать совету Майка о том, что должна вести себя так, словно полностью владею собой.

Мэри достала ключи от машины. Она постаралась построить фразу наиболее тактично.

— Я знаю, что у Майка большой опыт в делах подобного рода. И я согласна с тем, что очень важно держать себя в руках. Но ты старательно избегаешь вести себя так, словно ты отказываешься от борьбы.

— Я ни от чего не отказываюсь, Мэри. Я стою в свете яркого прожектора в полном смятении чувств, пытаясь сдерживать их и хоть как-то защитить себя. Похоже, никто не может защитить меня, а Майк по крайней мере пытается это сделать.

Выходя вместе с Линн из квартиры, Мэри почувствовала легкий укол беспокойства.

Неужели в отношении Линн к Майку появилась какая-то новая нотка? Может у них начали развиваться какие-то более близкие связи?

Мэри поморщилась. Линн была ее подругой, а не пациенткой, и профессиональные суждения не подходили к данному случаю. Но как профессионал она, основываясь на личных впечатлениях и рассказах Кары, сделала вывод, что Майк представлял собой грубого, способного управлять другими, человека с замашками диктатора. Именно тот тип человека, которого Линн следовало избегать.

Линн объяснила Мэри и Гидеону, почему полиция не может предпринять более активных действий для пресечения этого преследования.

Но не могло ли случиться так, что Майк был заинтересован в продолжении этой истории с преследованием? Мэри задумалась. Не хочет ли он, чтобы Линн и дальше оставалась от него в зависимости?

Где еще он мог добиться доступа к средствам массовой информации? Каким еще образом он мог получить возможность обладания настоящей властью?

Позже, после ужина, Мэри сказала Гидеону:

— Не знаю, помогла ли я ей хоть в чем-то.

— А что мы еще можем сделать? Она старается быть смелой, а мы ее в этом поддерживаем. Вот и все. Она имеет дело с маньяком.

— Да, он — маньяк. Но она была увлечена им.

— Ты порицаешь жертву.

— Я порицаю то, как она выбирает мужчин.

Гидеон некоторое время молчал, воспользовавшись тем же методом, который она применяла к своим пациентам, — дать чувствам немного остыть.

— Я все время думаю, почему такое не случается со мной, — сказала Мэри, вспоминая некоторые свои связи с мужчинами в прошлом.

— Это свойственно человеку.

— Как ты это понимаешь?

Гидеон грустно улыбнулся:

— Об этом я говорю по крайней мере пятидесяти восьми ученикам в неделю. Нельзя смешивать прошлое с настоящим. Какое имеет значение, как она выбирала раньше? Реально то, что она сейчас в беде.

— Это правда.

— Почему они не могут что-нибудь сделать, найти этого парня, отрезать ему яйца? Как подумаю, что мы принимали его в своем доме…

— Она похудела, — уныло сказала Мэри. — И у нее трясутся руки. Надеюсь, она ничего не принимает. Я предложила ей пожить немного у нас, но она отказалась.

Гидеон поднял брови:

— Так тебя это беспокоит? Ты думаешь, что этот человек может причинить ей вред?

Мэри покачала головой:

— Сомневаюсь. Обычно подобный тип личности старается держаться на заднем плане и совершает лишь скрытные действия, не выходит на первый план. Но как можно быть в чем-то уверенным, когда имеешь дело с психопатом? Он не взял на себя обязательство совершать только то, что, по имеющимся данным, делают эти странные типы. Даже этот детектив говорил ей, что нельзя с уверенностью сказать, как он себя поведет.

— Ты с большим уважением относишься к этому детективу, не правда ли?

Мэри возмущенно фыркнула:

— Не заводи меня.

— Свидетели утверждают, что все ваши кредитные карточки были разорваны пополам работниками магазина. Восемь или десять карточек, включая платиновую «Америкэн Экспресс».

Линн хорошо знала этот прием, но она все равно могла бы быть сбита с толку, если бы не ожидала подобных звонков и не подготовилась к ним.

— Мы разрабатываем тему кредитных карточек для специального шоу. Это все, что я могу сказать вам.

— Вы занимаетесь изучением этого вопроса сами? Только вы? — спросил репортер из «Геральд Америкэн».

— Естественно, не только я. Но люди не узнают моих сотрудников и не звонят из-за этого в газету.

— Тогда, — сказал репортер, — это не имеет ничего общего с той программой, которую вы так активно рекламировали, а потом отменили. Или со слухами о шокирующих фотографиях, циркулирующих на Третьем канале.

— Не имеет.

— Технические неполадки, щекотливые слухи, неоплаченные счета… можно подумать, что мы имеем дело с личными проблемами.

Линн почувствовала, как намокла от пота трубка, прижатая к ее уху; к счастью, репортер не мог этого видеть. Поэтому она постаралась придать своему голосу максимальную уверенность.

— Ничего подобного.

Линн закончила разговор и положила трубку. Она промокнула ухо гигиенической салфеткой и осторожно, чтобы не размазать косметику, протерла лицо, и после этого спустилась в студию.

— Полиция продолжает настаивать на том, что они ничего не могут сделать. Но меня мучают и унижают, и я нахожусь в постоянном страхе. Каждый раз, когда я начинаю надеяться, что все закончилось, он делает что-нибудь еще, что-нибудь новое и отвратительное.

Хелен Скольник кивнула. Она была частным сыщиком, носила костюмы от Анны Клейн и любила демонстрировать свое превосходство перед полицией. Но этот случай вряд ли мог предоставить ей такую возможность.

— Они правы, — сказала Хелен. — Здесь нет ничего, от чего можно оттолкнуться. Вы заплатите целое состояние за то, чтобы я слетала в Лос-Анджелес и вернулась, чтобы сказать то же самое, что говорю сейчас. — Хелен наклонилась к ней через стол. — Он никогда не звонил по вашему телефону? Не оставлял на виду свою кредитную карточку?

Линн покачала головой.

— И вы не хотите, чтобы я трогала ваши деловые контакты в Лос-Анджелесе.

— Я уже воспользовалась ими в том объеме, который считала возможным.

— Если бы вы хотя бы заглянули к нему в бумажник.

— Я этого не сделала. И мне становится дурно, когда я слышу слова «если бы». — Линн встала.

Хелен протянула ей руку:

— Мне хотелось бы помочь вам.

— Мне тоже этого хотелось. Мне хотелось бы, чтобы хоть кто-то помог мне.

На обратной дороге в офис Линн заехала в полицейский участок, чтобы рассказать Майку, что она ничего не добилась у частного сыщика.

— Я напоминаю мышь в клетке, которую шлепает лапой большой лев, — сказала она. — Он может раздавить ее в любую минуту, когда пожелает этого, но пока что он только развлекается с ней. А я дрожу в углу, подскакивая от каждого удара лапы. — Она сжала запястье Майка. — Это никогда не кончится. Он будет продолжать уничтожать каждый кусочек моей жизни. Он знает, как это можно сделать, не прикасаясь ко мне даже пальцем. Я показала ему все то, что составляет мою жизнь. Я помогла ему.

В этот вечер, несколько часов спустя, Майк сидел на постели и смотрел на свою руку, на то место, где пальцы Линн держали ее.

Он сидел, слушая ее внезапное излияние чувств, вдыхая запах ее туалетной воды.

Он подождал, пока она выговорится, а потом дал ей еще кое-какие практические советы.

И все это время он ощущал и осознавал только ее прикосновение, все остальное он делал и говорил автоматически.

Он выключил свет и забрался под одеяло с обогревом. Оно имело раздельное двойное включение, и он всегда включал обе стороны. Уже более двух лет тепло этой двуспальной кровати поддерживалось лишь при помощи нитей накаливания.

До этого в течение года у него была Рената — Рената, которая научила его тому, что не следует никогда больше вступать в связь с другим полицейским. До нее у него была Ди, у которой была квартира в Олстоне и куда он перевез свою кровать и кое-какие другие вещи. Ди была очень приятной и любила его, но спустя восемь месяцев он понял, что никогда не сможет с должной силой ответить на ее любовь, снял эту квартиру и перевез сюда свою кровать. Ей он оставил другие вещи, которые были в гораздо лучшем состоянии.

За время, прошедшее после расставания с Ренатой, которая была на пять лет ближе к отставке, чем он, и, слава Богу, уже получала свою пенсию где-то на солнечном берегу, весь свой энтузиазм он отдавал тем избитым и изувеченным людям, с которыми ему приходилось сталкиваться каждый день. В любом случае, казалось, что весь тот душевный огонь, которым он обладал, находил здесь свое выражение; у него никогда не возникало потребительского отношения к женщине, которая могла полезть за окровавленным ребенком в вентиляционную трубу многоквартирного дома в Дорчестере, или к грязной, покалеченной жертве насилия.

Ему все еще было приятно, что в постели, кроме него и нитей накаливания, никого не было.

Он чудесно спал в ней. Его ночной отдых был его спасением, перерывом в круговороте жизни, который позволял ему на следующий день начать это бесконечное движение с новыми силами.

Он не понимал, почему сегодня он ощущает беспокойство.

Спустя полчаса он встал, сделал себе сэндвич с салями и съел половину. Оставшуюся часть он завернул, улегся в кровать и, заснув, проснулся, как обычно, в шесть. У него было ощущение, что ему всю ночь снились какие-то сны, но он не мог ничего вспомнить.