Никто мне не верит

Глава шестая

Когда он вошел в комнату с пакетом для ленча в руках, она сидела на стуле рядом с его столом и ждала. Вчера на шоу он был одет в костюм и галстук. Сегодня на нем были джинсы и серый хлопчатобумажный спортивный свитер с капюшоном и надписью «Тафтс».

Она наблюдала за ним, пока он пересекал комнату, обмениваясь приветствиями с другими детективами. Увидев ее, он на минуту заколебался, а затем отодвинул свой стул и поставил на него пакет.

— Спасибо за то, что вы пришли вчера на шоу, — сказала Линн. — Я пришла сюда не за этим, но еще раз спасибо. Вы помогли мне лично.

— Хорошо. Так почему вы здесь?

Линн медлила.

— А здесь нет офиса, в котором мы могли бы поговорить?

— Это он и есть. О них можете не беспокоиться, — сказал он, обводя рукой комнату, заполненную столами, стоящими почти вплотную один к другому. — Вряд ли мы будем обсуждать что-то такое, что им не приходилось слушать почти каждый день.

— Откуда вы знаете, что мы будем обсуждать? — спросила она чуть слышно.

Майк Делано с шумом выдохнул воздух.

— Вчера я рассказывал на вашем шоу о преступлениях, связанных с сексом. Сегодня вы сидите на моем стуле для клиентов и благодарите меня за то, что я помог вам лично. Если бы я не мог сделать из этого элементарных выводов, мне следовало бы вернуться в Академию. Хотите? — спросил он, доставая из пакета два хот-дога.

— Спасибо, не хочу. Мне помогло то, что вы сказали о патологическом внимании.

Она вкратце рассказала о том, что случилось с Грегом.

— И все винят в этом вас, — закончил за нее Майк, доставая из вощеной бумаги кислую капусту и добавляя ее к наполовину съеденному хот-догу.

Она была готова расплакаться.

— Да.

Не сознавая того, она не отрывала глаз от сосиски, которая все еще лежала на столе. Она уже не помнила, когда в последний раз ела ленч, но неожиданно почувствовала голод.

— Ради Бога, — сказал Майк, — возьмите. Я же предлагал.

— Я не хочу съесть половину вашего ленча.

— Тогда съешьте его четверть. — Он протянул ей сосиску, которую держал в руках и взял со стола целый хот-дог. — У этих парней это является частью их дьявольской игры. Их поступки можно истолковывать двояко. Ваши друзья настаивают на том, что он напоминает очаровательную шелковую подвязку, а вы знаете, что он на самом деле мокасиновая змея. Самые близкие из друзей могут даже убедить вас в этом настолько, что вы начнете сомневаться в своей правоте. Вы сказали, что он дал вам номер своего телефона?

Линн кивнула:

— Но когда я…

— Позвольте мне угадать. Это был номер 1288.

Она опустила булочку:

— Правильно.

— Любой номер 1288, с некоторыми вариантами, в любом месте страны будет всегда занят. Им пользуются актеры, скрывающиеся от поклонников. Мы пользуемся этими номерами. — Он наклонился к ней и пристально посмотрел на нее своими большими темными глазами. — Этот факт должен окончательно развеять все ваши сомнения в том, что этот парень — со сдвигом.

Линн поняла все раньше, чем Майк это произнес. Она откинулась на спинку стула, чувствуя, как хот-дог в желудке превращается в камень. Острое чувство облегчения, болезненный страх охватили ее одновременно.

Она была права. Она не искала червяка в яблоке, разрушая саму себя.

Она была права. Грег, или как его там еще звали, преследовал ее, сделал ее мишенью для своих планов, мучил ее.

— Что же должно произойти дальше? — спросила она.

— Откуда я знаю, черт побери?

— На шоу вы с уверенностью назвали себя экспертом в этих вопросах! — огрызнулась Линн. Никто из сидящих за другими столами даже не посмотрел в их сторону.

— Я разбираюсь в этом. Но я не Крескин. Послушайте, существует множество вариантов в зависимости от того, как далеко заходит дело. Их основной заботой является контроль. Они получают удовольствие оттого, что постоянно крутятся вокруг вас, появляясь и исчезая, присутствуя везде и оставаясь тем не менее недосягаемыми. Они насмехаются над вами, демонстрируя, как легко они могут проникнуть в вашу жизнь и испортить ее. Некоторые парни устают от вас и переключаются на следующую леди; некоторые продолжают изводить вас. Какой он был в постели?

— Мы… Он…

— Вы занимались с ним любовью?

— Да, но… казалось, что он любит одинаково говорить об этом и делать это. Может даже больше говорить. Вульгарным языком.

— А, — сказал Майк. — Что еще? Какие-нибудь странные просьбы?

— Колготки. Колготки без ластовицы, которые он постоянно мне навязывал? Он все время просил меня, чтобы я их надела, чтобы он мог… войти в меня. Просунуть свой язык внутрь прямо через них. Конец цитаты. В последний раз он хотел сделать это в ванной у моих друзей.

Она почувствовала, что к горлу подступает тошнота, и сделала глубокий вдох.

— А эти сальности — вы говорили ему, чтобы он прекратил их произносить?

— Да.

— А он не прекращал.

— Иногда он переставал, ненадолго. Похоже, что стоило мне только расслабиться, как он начинал все снова, в еще худшей форме. Я рассказала об этом моей подруге-психиатру. Той самой, которая устраивала вечеринку. Она сказала, что его выражения не грязные, а чрезмерно сексуальные. Она намекнула на то, что я не понимаю разницы.

Майк собрал бумажки, оставшиеся на столе после ленча, и выбросил их в мусорную корзину. Взгляд его темных глаз задержался на ней.

— Я думаю, что вы понимаете разницу.

Руки Линн были ледяными, и она потерла их одну о другую. В комнате было не жарко, но она чувствовала, как пот стекает по ее спине под блузкой. Рассказывая о других деталях — телефонных звонках, еноте и персиках, — она постаралась не касаться интимной части этой истории. То, что ей пришлось вспомнить об этом сейчас, было омерзительно.

Линн сделала глотательное движение. Может быть, ей лучше встать и пройти в туалет?

Майк сказал:

— Такое поведение полностью согласовывается с тем, что вы мне рассказали.

— Каким образом?

— Контроль. — Он развел руками. — Он получает удовольствие, управляя вами. Расслабились — подтянулись. Задний ход и огонь.

Возможно, от того, что она чувствовала себя очень неудобно, она взорвалась.

— Вас действительно научили языку метафор в Тафтсе. — Она свирепо посмотрела на его свитер.

Майк покачал головой:

— Я никогда не посещал Тафтс. Никогда не будьте уверены в том, что то, что находится у вас перед глазами, обязательно правда.

Он достал блокнот из ящика стола.

— Давайте приступим к работе.

Открывая входную дверь своей квартиры, Линн чувствовала ставшее уже привычным изнеможение, хотя сегодня к нему примешивалась маленькая капля облегчения.

Для нее стало огромным напряжением то, что она не могла убедить никого из тех, кто был рядом с ней, в том, что она не страдает психической неуравновешенностью. Разрываясь между изматывающей подготовкой пробного показа программы и переживаниями по поводу каждого слова, сказанного теми, кого она считала самыми близкими и дорогими для себя людьми, плюс постоянно ожидая того, что произойдет дальше, она чувствовала, что силы ее на исходе.

Ее разговор с Майком Делано во время ленча стал первым проблеском надежды.

Реально ничего не изменилось. Майк предупредил ее, что ничего нельзя будет сделать, пока не будет совершено никаких преступных действий.

— Эти парни получают удовольствие от того, что знают, что мы не можем им ничего сделать, — сказал он. — Ордер на задержание? Забудьте об этом. Они просто смеются нам в лицо. У нас в Массачусетсе есть закон, наказывающий за преследование, но мы не можем их за это арестовать до тех пор, пока они не начнут вам угрожать.

Но то успокоение, которое она ощутила, видя, как он кивает головой, тогда как все остальные с сожалением ею качают, чувство безопасности, когда он записывал все детали, словно согрели ее после ужасного смятения и неуверенности последних недель.

Она поставила сумку с продуктами на кухонный стол и посмотрела в окно на огни судов, стоящих в порту. Где-то пропел свою вечернюю песню запоздавший кардинал. Она положила масло и йогурт в холодильник, выложила камбалу в дуршлаг, чтобы промыть ее, и достала повареную книгу, чтобы приготовить салат.

Впервые за последние дни у нее возникло желание приготовить себе что-нибудь кроме чая. Сегодня вечером она даже могла поверить в то, что осуществится наиболее оптимистичное предположение, выдвинутое Майком: Грегу уже начинает надоедать эта игра, он скоро ее прекратит, возможно, уже прекратил.

Она зажгла свет в гостиной и включила телевизор. Она раздвинула длинные портьеры и снова посмотрела на огни, на их мерцающее отражение в воде.

Она прошла в спальню, чтобы переодеться в джинсы. Села на край кровати, начала снимать туфли…

…и неожиданно замерла, все еще держа одну туфлю за черный каблук.

На полу около ее ночного столика лежала скомканная обертка от «тамз».

Линн подавила в себе желание тут же выскочить из квартиры. В конце концов, это была только одна обертка. Она могла быть под кроватью. Она могла ее не заметить, когда пылесосила пол.

Словно обезумевшее животное, она сновала по спальне, проверяя, нет ли других бумажек. Она заглядывала под мебель, прощупала пальцами ковровый ворс вокруг кровати.

Наконец, когда дрожь утихла, она подобрала эту единственную бумажку и пошла в ванную, чтобы спустить ее в унитаз. Она включила свет. И застыла, выронив бумажку из рук.

По меньшей мере двенадцать разорванных оберток от «тамз» лежало на полу ванной.

— Вы слышали хоть что-нибудь из того, что я говорил вам сегодня днем?

— А вы слышали, что я сказала, что он забрался в мою квартиру?

— Но мы не знаем этого, — сказал Майк. — Мы знаем только то, что у вас на полу валяется мусор. Я не могу выписать ордер на арест на основании мусора.

Линн прислонилась к пластмассовой стенке телефона-автомата. Она выскочила из дома без пальто, а ветер был резким и сырым. Она прижала телефонную трубку плечом и обхватила себя руками.

— Он точно знал, что я буду делать. Он не оставил бумажки там, где я могла их сразу увидеть. Он знает, что я прихожу с работы и иду на кухню, прежде чем переодеваюсь. Он оставил одну бумажку там, где я могла ее сперва найти и испугаться, но не обязательно, а затем он предугадал даже то, что я сделаю следующим!

— Я могу прислать к вам патрульного, чтобы он обыскал вашу квартиру и убедился, что там никого нет.

— Мы прекрасно знаем, что там никого нет. Он достиг своей цели. Так что единственное, что вы мне предлагаете, это поменять замок и вернуться назад и ждать, что этот маньяк устроит мне в следующий раз.

— Не надо так к этому относиться. Не сдавайтесь.

— Не могли бы вы по крайней мере разыскать его настоящий номер телефона и предупредить его. Если он будет знать, что полиция осведомлена о нем…

Линн терла визитку Майка большим пальцем, слушая, как он объясняет ей, что Грег не совершил ничего преступного.

— Это звучит странно, — закончил он, — но давайте надеяться, что, если он не собирается прекращать, то в следующий раз он сделает что-нибудь получше — что-нибудь настолько угрожающее, что позволит обвинить его в уголовном преступлении. Например, взломает вашу дверь, вместо того чтобы воспользоваться ключом, который вы ему дали. Тогда, если мы будем знать, что это он, мы, вероятно, сможем что-нибудь сделать.

Он мог проникнуть в любое место, куда хотел попасть.

Этим умением он овладел очень давно.

Ни один соломенный раб за всю свою жизнь не мог бы даже в мыслях представить те приключения, которые Грег переживал в двенадцать лет.

Это началось так, как это бывает с любым двенадцатилетним искателем приключений, движимым буйным любопытством, свойственным этому возрасту. Он искал любую возможность посмотреть на жизнь владельцев поместий, о которой слышал множество рассказов.

Но не совсем естественным было то, что любопытством это не ограничивалось. Ему недостаточно было видеть. Он должен был на себе ощутить дела, вкусы и запахи; каждый, столь сладостный для него, кусочек той мозаики, которая была их жизнью.

За долгие годы до того, как он узнал о существовании дубликатов ключей, прежде чем увидел первый магазин, продающий инструменты, Грег научился с удивительным мастерством проникать в помещения, красться и прятаться. Он научился ставить задвижки в такое положение, что их можно было открыть снаружи. Он умел лазить вверх, как белка. Он пользовался окнами и выступами. Он скрывался в шкафах и других местах, куда можно было только заползти, под скатертями и за кружевными оборками, украшавшими туалетные столики.

Именно там он и был пойман, в первый и последний раз.

Ее звали Данита Колфакс. Ей было пятнадцать лет и ее шоколадного цвета волосы были коротко подстрижены как у мальчика, но во всем остальном она была уже настоящей женщиной — она и стала его первым завоеванием.

Однажды вечером, когда все ложились спать, он сидел под ее туалетным столиком, а она решила подточить ногти. Ее босая нога дотронулась до него; она вскрикнула и сдернула скатерть, и он был обнаружен.

Он выполз наружу. В панике он подумал было извиниться, умолять о прощении, рассказывая о том, какие ужасные неприятности ждут его, если она обо всем расскажет. Но, прежде чем эти слова сорвались с его губ, он неожиданно понял: она, несомненно, была напугана, но он заинтересовал ее.

Его следующим порывом было воспользоваться этим и запугать, пообещав, если она выдаст его, сказать, что она сама пригласила его в комнату. Прекрасно зная нравы этого дома, то, как ее мать возмущается легкомысленным поведением девушки, он мог быть уверен, что она промолчит.

Но затем, чувствуя, как Данита буквально испепеляет его своим взглядом, и вспомнив, как она всегда трогает себя в ванне, Грег почувствовал, что есть еще один возможный выход из этой ситуации.

У него возникло лишь смутное предчувствие, но этого было достаточно.

Вместо того, чтобы кланяться и унижаться, он выпрямился во весь рост. Он одарил девушку одной из тех улыбок, которые заставляли взрослых людей осыпать его сладостями. Он сказал ей, что хочет извиниться за то, что прятался, но он не мог удержаться, потому что она ему очень нравится.

Этим вечером он остался у нее на час.

Данита стала помогать ему прятаться в ее комнате. Она любила целоваться и с удовольствием сидела бы полночи, занимаясь только этим. Но возбуждение от пребывания при помощи Даниты в ее комнате скоро приелось, и Грегу захотелось новых развлечений. Экспериментируя и пытаясь дотронуться до нее так, как это делала она сама, он вскоре обнаружил, что она перестала сопротивляться, и это ей тоже понравилось.

Он подталкивал ее все дальше по этому пути.

Но каждый раз преодоление нового барьера приносило лишь разочарование.

Он был слишком юн и неопытен, чтобы понять принцип наслаждения этой охотой — и даже если бы понял, не осознал бы того, что уже тогда, в возрасте двенадцати лет, основной чертой его характера было принуждение.

Он знал только, что поцелуи, объятия и все остальное больше не радовали его. Единственной радостью было заставлять Даниту делать то, что она не хотела.

В конце концов он начал получать удовольствие, лишь отказываясь делать то, что хотела она.

Майк Делано вышел из автобуса на Коммонуэлс. Дул ветер, и он засунул руку под парку и натянул капюшон свитера на голову.

Иногда он приходил в таком виде на работу, и его встречали улюлюканием. В лучшем случае, он смахивал на бродягу. В худшем — можно было считать, что ему повезло, что его до сих пор не пристрелили; он был не очень высокого роста, а натянутый на голову капюшон считался своего рода униформой малолетних преступников.

Его квартира находилась в Ньюбери; дорога до нее от остановки была приятной прогулкой в хорошую погоду, но в плохую превращалась в ледяную ванну. Сегодняшнюю погоду однозначно нельзя было назвать даже приличной, хотя по календарю зима еще не началась.

Каждый год когда в Бостоне устанавливался мороз, многие парни на его работе начинали вслух интересоваться тем, что они, черт побери, здесь делают вместо того, чтобы совершать круиз на «Краун Вик» вдоль Западного побережья или где-нибудь еще.

Но Майк никогда не задавал себе подобные вопросы, ни вслух, ни про себя.

Он был дважды во Флориде, по разу в Аризоне и Калифорнии. Все это солнце высушивает тебе мозги. Большее число преступлений, более тяжелых, сумасшедших и порочных… и глупость! Казалось, само солнце выращивает их, так же как и странные высохшие колючие палки, которые там называют растениями. Удивительное количество кретинов.

Спасибо, он лучше останется здесь.

Его ненависть к северо-восточным подонкам, как и к холодной погоде, была рефлекторной. Они были ему знакомы. Худшие из них могли в некоторой степени конкурировать с типами с Юга, но большинство соответствовали определенному образцу.

Эта задница, этот слизняк, который теперь преследует Марчетт, не соответствует бостонскому типу. Ей даже не нужно было говорить, что этот парень Оттуда.

Может быть, он все-таки вернется к себе и оставит леди в покое.

Может быть.

Порыв ветра чуть не сорвал капюшон с головы Майка, и он поспешил уйти с широкого проспекта, свернув за угол и направившись в сторону Ньюбери. Чуть подальше, в середине квартала ветер трепал тент над входом в бар Нэнси Джин. Подойдя к нему, он секунду подумал и вошел внутрь.

Внутри было очень тепло, как в школьном классе, и это было одной из причин, по которой он столько времени проводил в этом месте; несомненно, такой причиной не могло быть пиво, которое здесь подавали и которое он, будучи хорошим парнем, заказывал и никогда не допивал. Или чили Нэнси Джин, которое она, похоже, готовила из старых ремешков от часов.

— Как дела? — приветствовала его Нэнси Джин. — Закрой дверь поплотнее, дорогой.

— Я это делаю всегда.

У стойки было около дюжины табуретов, половина из которых были заняты. За баром находилась комната с небольшой танцевальной площадкой и столами, освещенными чуть больше, чем это нравится публике, но Нэнси Джин любила свет так же, как тепло. Парочки и группы людей беседовали и ели. Никто никогда не говорил Нэнси Джин, что по новому закону необходимо оборудовать помещение для некурящих, и над всем витал дым.

Он повесил куртку и сел на табурет.

Нэнси Джин ходила за стойкой. Ее рост был меньше пяти футов, но на пол были прибиты дополнительные доски, и над стойкой виднелась верхняя часть тела Нэнси, начиная с ее голландского парика орехового цвета и двойного подбородка и заканчиваясь ее большой и низкой грудью.

— Миллер, дорогой?

— Конечно.

Он мог поесть, когда придет домой, но иногда ему было просто приятно посидеть здесь. Многих людей, работающих целыми днями и вечерами в большой шумной комнате, раздражает гул разговоров, но Майка это расслабляло. Необходимой ему тишиной он мог насладиться дома.

От нечего делать он смотрел маленький телевизор, стоящий у задней стенки бара. Нэнси Джин установила его там среди бутылок совсем недавно. Сначала показывали какого-то коммерсанта, занимающегося тканями, потом сводку погоды — именно то, что он хотел увидеть, — какая-то сияющая красавица, которая выглядела так, словно зубов у нее было больше, чем у обычного человека, весело трещала о похолодании.

Совсем не похоже на Третий канал, где он был вчера.

Там не было никаких ослепительных красоток.

У этой Линн Марчетт есть характер. Хорошая программа, возможно, хорошая леди… немного воинственная.

Но в ее ситуации он, наверно, вел бы себя также.

Да он, черт возьми, и был таким временами.

Слесарь, которого порекомендовал Майк, быстро пришел, сделал свою работу и ушел. Разговаривая по телефону, Линн не отрывала глаз от нового замка на двери.

В Лос-Анджелесском отделении «Тексако», естественно, никогда и ничего не слышали о Греге Альтере. Единственным человеком, с которым еще могла попытаться поговорить Линн, была Джоан Барбато, женщина из агентства Бейлисс.

Линн чувствовала запах рыбы, которая все еще лежала в дуршлаге на кухне, пока звонила в справочную Лос-Анджелеса. Как только она сделает этот звонок, она завернет рыбу и уберет ее.

Не сдавайтесь.

— Конечно, Линн, я тебя помню, — сказала Джоан. — Как я могла забыть свое знакомство со звездой телевидения? Я как раз смотрела твою программу несколько недель назад. Ты была великолепна.

— Спасибо. Я звоню по поводу Грега Альтера. Он просил меня найти какую-нибудь работу на телевидении для его двоюродной сестры, а у нас как раз есть свободное место, но я потеряла его визитную карточку. Ты не знаешь, где я могу найти его?

— У-у, нет. Я даже не запомнила его фамилии.

— А разве он не твой друг?

— Нет, — сказала Джоан. — Я познакомилась с ним только в тот вечер. Я думала, что он пришел с какой-то другой девушкой. Я могу проверить и постараться узнать, нет ли у кого-нибудь его номера телефона.

Дожидаясь ответного звонка Джоан, Линн обдумывала то, что она скажет Грегу, если она найдет кого-нибудь, кто общается с ним или может передать ему письмо.

Она может потребовать, чтобы он оставил ее в покое, сказать, что она ходила в полицию.

Или она может напасть. Попытаться вывести его из себя, подтолкнуть к какому-нибудь опрометчивому поступку.

Джоан позвонила и сказала, что никто ничего о Греге не знает. Роджер Массей изредка встречал его раньше в разных местах. Не хочет ли Линн, чтобы Роджер передал какое-нибудь сообщение, если он снова встретит Грега?

Линн закусила губу. Не хочет ли она? Она могла бы переслать Роджеру запечатанное письмо… но кто знает, когда Грег его получит и получит ли вообще? И хочет ли она, чтобы ее угрожающая записка болталась по всему агентству? Когда через несколько месяцев она будет на телевизионных экранах по всей стране?

— Спасибо, не надо, — сказала она Джоан. — Где-то эта визитка должна же быть. Найдется.

Она сидела, барабаня пальцами по телефону. Потом вспомнила про рыбу, прошла на кухню, завернула ее и убрала в холодильник. Она хотела задернуть занавески, потом передумала.

Не сдавайтесь.

Она решила написать Грегу письмо. Фразы из него вертелись в голове и просились наружу. Но кто мог бы передать письмо? И кому она может довериться настолько, чтобы быть уверенной, что человек не прочитает того, что написано в письме и что непосвященному в ситуацию оно покажется бредом сумасшедшей.

— Пожалуйста, не втягивай меня в это дело, — умоляла Кара. — Я ничего о нем не знаю с того воскресенья, и я до сих пор отвратительно чувствую себя из-за того случая.

— Потому что ты скрыла это от меня, — сказала Линн. — А это будет не только с моего ведома, но станет своего рода одолжением. Тебе не нужно встречаться с ним. Все, что я прошу, это поговорить и узнать его почтовый адрес или договориться о том, чтобы оставить ему где-нибудь письмо.

— А что если он мне больше не позвонит?

— Тогда ты, конечно, не сможешь передать ему письмо. Но если он позвонит…

Кара пыталась удержать в руках блокнот, скрепкосшиватель и папку для бумаг. Она положила их на пол и взяла стул.

— Я думала, что у нас сейчас будет встреча с детскими психиатрами, участвующими в пробной программе. Поэтому я и зашла.

— Встреча будет, — сказала Линн, постучав по своей папке. — Поэтому давай сперва решим этот вопрос. Вот Письмо. Я запечатаю его в конверт.

Линн в последний раз просмотрела письмо. В нем было написано ее мелким закругленным почерком:

«Грег, то, что ты делаешь, просто глупо. В своем преследовании ты преуспел не больше, чем в постели. Поэтому прекрати эту игру. Единственное, чего ты добился своими действиями, — это то, что надоел мне до смерти».

Линн лизнула клеющуюся полоску на конверте.

— Только сделай так, чтобы оно дошло до него. Это все, что от тебя требуется.

— А почему бы тебе не сделать это самой? — спросила Кара, забирая конверт. Затем сказала с не свойственной ей резкостью: — Извини, я забыла. Он целенаправленно избегает тебя.

Линн подавила желание защищаться и спокойно сказала:

— Я рассказала тебе о номере 1288.

— Ты рассказала мне то, что тебе сказали.

— Кара, он приходил в мою квартиру. Как ты можешь оправдывать…

— Не оправдывать. Объяснить. Ты увидела бумажки от «тамз». Они могли выпасть из мусора. Ты дала ему ключ.

— Я забыла о том, что он у него. Он не имел права воспользоваться им.

— Зачем ему было нужно приходить к тебе? Ты сказала, что ничего не было тронуто, никакого вреда он не нанес. Послушай, если уж он такой плохой, почему ты не боишься за меня?

— Майк Делано говорит, что этот тип личности не выбирает жертву беспорядочно. Он выискивает одну женщину и травит ее.

— Какое облегчение.

Линн сцепила зубы:

— Прекрати это. Пожалуйста. Спасибо за помощь. Я не хотела обращаться к кому-либо другому.

— Пожалуйста. — Кара подняла папку с пола. — Позволь мне сказать тебе только еще одну вещь, прежде чем мы начнем встречу. Ты все время цитируешь этого Майка Делано, словно он написал конституцию. Ты не думала, что у него могут быть свои причины?

— У каждого есть свои причины. — Она открыла папку с материалами, подготовленными к пробному показу.

Анджела прижалась покрепче к Бубу и задрожала.

— Это очередь тех, у кого есть билеты, или тех, кто их покупает? Ничего не понимаю.

— Пойду узнаю. А вы обе вставайте в очередь. — Бубу направился ко входу в кинотеатр; его длинный красный шарф развевался на ветру.

— Я замерзаю, — сказала Анджела. — Уже. Мне следовало надеть мою шубу из койота.

В который уже раз Линн подумала о том, что Анджела относится к тем людям, чей разговор полностью лишен каких-либо личностных черт. Все, что Анджела говорила ей, могло было быть сказано любому незнакомому человеку.

— Твой друг прислал чудесную посылку, — сказала Анджела.

Линн подскочила на месте:

— Кто?

— Грег, конечно.

— Это те, у кого есть билеты, — сказал Бубу, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Я купил билеты. Все время забываю, что они стоят семьдесят пять.

— Ты не хочешь это запоминать, — сказала Анджела.

Он собрался ответить, но Линн прервала его:

— Какую посылку вы получили от Грега?

Бубу мигнул:

— Красные перцы. Помнишь? Он сказал…

— Не используй их. Выброси. Или нет — отдай их мне.

Они посмотрели на нее, Бубу с грустью, Анджела с раздражением.

Линн выставила вперед руки в перчатках:

— Пожалуйста, не смотрите на меня как на душевнобольную. Я рассказывала вам, что мне сказал детектив. Это форма преследования.

Бубу обнял ее:

— Ш-ш, ш-ш. Давай просто посмотрим фильм.

Линн осталась ночевать у Бубу и Анджелы, а после завтрака поехала домой. В сумочке она везла кусочек бананового пирога для Чипа.

Посылка от Грега лежала у нее в багажнике. Она могла оставаться там до завтрашнего дня, когда она отдаст ее Майку.

Теперь, возвращаясь домой, она открывала дверь со страхом. Даже с новым замком она обходила всю квартиру, чтобы убедиться, что за время ее отсутствия здесь никто не побывал. В особенно тяжелые дни она делала это по нескольку раз.

Она наполнила кормушки для птиц и оставила пирог для Чипа. Она вернулась в комнату и наблюдала, как он изучает его, когда зазвонил телефон.

— Сделано, — сказала Кара.

— Ты отправила письмо Грегу?

— Да.

— Как это было? Он дал тебе адрес или назвал место, где его можно оставить?

— Линн, я сделала то, что ты хотела. Я устала от всего этого. Давай обойдемся без подробностей?

— Конечно. Извини.

— Не извиняйся. Только стань…

— Что? Я не расслышала.

— Не важно. Увидимся завтра. Пока.

Линн не была уверена, но ей показалось, что Кара сказала: «Стань снова самой собой».

Если исключить еду и ее приготовление, то вряд ли Лоуренс Марчетт любил что-либо больше, чем «Патриотов», команду того штата, который стал ему новой родиной. Он мечтал посмотреть эту игру в течение всей недели.

И сейчас он развалился на диване с кульком попкорна в руке и смотрел вторую четверть игры. Анджела ушла в свой оздоровительный клуб. Он должен был прекрасно провести время.

У него это не получалось.

Линн уехала пару часов назад. Обнимая ее на прощанье, он едва сдержался, чтобы не попросить ее позвонить, когда она доберется до дома. Его внимание последнее время раздражало ее, а он не хотел расстраивать ее еще больше.

Но она беспокоила его.

Громкий вопль одобрения, донесшийся из телевизора, заставил его подскочить. Ради всего святого. Гол, а он пропустил его.

Он поднялся и сходил за пивом, которое Анджела купила для него в каком-то ирландском магазине. Он выпил немного и пожевал попокорн, но все еще не мог сосредоточиться на игре.

Он вспомнил тот день, когда Линн переезжала в свою квартиру около порта. Они с Анджелой помогали ей вместе с подругой Линн, Карой, и двумя ее сестрами — веселая была компания.

До темноты они все таскали коробки, раскатывали ковры и двигали мебель, а потом Линн повела их ужинать, запретив кому-либо платить за еду.

Это было справедливо. Он получал удовольствие от того, что его сестра могла позволить себе такую квартиру и ужин, от того, что видел, как ей самой это нравится.

Но, прежде чем они собрались уходить, он заметил, как в ее взгляде промелькнуло сомнение. Она могла это скрыть, но только не от него, от человека, который знал каждое движение ее ресниц. Она опять занялась самокопанием, пытаясь отыскать червяка. Она не была способна просто расслабиться и наслаждаться тем, что у нее было.

Но это было давно, и последнее время он не замечал в ней подобного. И он перестал присматриваться к ней.

Лоуренс прошел на кухню и достал из холодильника тарелку с фаршированными яйцами.

Так что же, черт возьми, происходит сейчас? Она знакомит их с парнем, который выглядит остроумным, элегантным джентльменом. А затем убеждает себя в том, что он — хитрая и коварная змея. Нет, в этом ее убеждает этот человек, детектив. Зачем ему-то это надо?

Главное заключается в том, что Линн, которая так исступленно занимается своим контрактом с синдикатом, с каждым днем становится все более возбужденной.

Подумав об этом, он резко сел, выронив кулек с попкорном из руки.

Контракт с синдикатом.

Вот в чем дело.

Она просто нервничает.

Как только она уладит все, связанное с этими новыми большими программами, она придет в норму.

Начиналась последняя четверть игры. Теперь он почувствовал, что сможет спокойно посмотреть ее.

Когда пришла Анджела, он хотел поделиться с ней своими мыслями, но потом передумал. Анджела и так считала, что он излишне заботится о своей сестре.

Он наклонился и подобрал несколько зернышек кукурузы, потом пошел и достал пылесос.

— Это всего лишь острый перец, — сказал Майк по телефону. — Никаких опасных добавок. Я ничего такого и не ожидал.

— Это утешает. Я полагаю.

— Вы полагаете?

Линн откинулась на спинку стула, вытянула ноги и потерла ухо, около которого держала телефонную трубку. Она весь день разговаривала по телефону. Идеи, связанные с программой для пробного показа, превращались в реальность. Благодаря той любви, которой Кара пользовалась в кругу своих друзей, Линн получила возможность лично поговорить с Розинн Арнольд, которая выразила искреннюю заинтересованность в участии в программе.

Они все еще не получили ответа от Опры, одно только присутствие которой гарантировало показу огромный успех.

Работа стала для Линн единственным успокоительным средством, самым важным моментом между периодами депрессии и тоски, мучительного беспокойства о том, что она уже никогда не сможет расслабиться.

Она так устала.

— Я имела в виду, что вы сказали о надежде на то, что он каким-нибудь образом преступит закон.

— И что тогда?

— Тогда он окажется в ваших руках.

Последовало молчание, затем:

— Я продолжаю объяснять вам — все не так просто. Прежде всего должна быть прямая угроза. Мы должны знать, что она исходит от него. Тогда его можно будет арестовать и вынести обвинение; вряд ли кто-нибудь станет для этого посылать людей в Калифорнию. Затем, Боже мой, существует множество вариантов того, как события будут развиваться дальше. Он может нанять адвоката, у него есть права…

— Какие права? Он умышленно старается испугать меня, унизить, свести с ума. Никто не верит в то, что происходит со мной. Даже моя лучшая подруга и мой собственный брат думают, что он чудесный парень, к которому я несправедлива. Если это не пытка…

— Да, но только не нужно возлагать больших надежд.

— Благодаря именно вам я начала надеяться на то, что Грег зайдет слишком далеко.

— Мне звонят по другому телефону. Я должен идти.

— Я также прислушалась к тому, что вы сказали о том, что нельзя сдаваться, — сказала Линн. — Я так и сделала, поэтому надеюсь, что Грег не разочарует нас.

Но он уже повесил трубку.

Линн была в аппаратной, когда Деннис Оррин заглянул туда.

— Можно тебя на минутку?

— Конечно.

— Берн хотела бы посмотреть сегодняшнее шоу, — сказал он, когда она вышла. — Ты не возражаешь?

— Конечно, нет. Тебе не нужно было спрашивать.

— Я сказал ей об этом, но она…

— Я заставила его спросить, — сказала, подходя к ним, Бернадин Оррин. — Я вовсе не хочу, чтобы меня принимали здесь за нахальную жену принца. Так ты согласна?

— Конечно. Но боюсь, тебе будет скучно. Основная тема сегодня — остеопороз.

Бернадин рассмеялась:

— У тебя доброе сердце. Неужели ты забыла, что я — самая старая из живущих ныне матерей, имеющих детей подросткового возраста?

— Забыла, — сказала Линн. — Это было нетрудно сделать.

— Осталось десять минут, — крикнул кто-то со съемочной площадки, и супруги Оррин распрощались с ней. Линн смотрела на Бернадин, идущую рядом с Деннисом. Ее свободный костюм цвета морской волны был изящно скроен и подчеркивал ее тонкую подтянутую фигуру; у нее были маленькие руки и ноги, и она двигалась как джазовый танцор.

Пятнадцать лет разницы, а Бернадин заставляла ее почувствовать себя сморщенным реликтовым млекопитающим, находящимся в летаргическом сне.

Линн ощутила беспокойство; такое же чувство возникало у нее, когда она видела Анджелу в ее гимнастическом трико или когда, переключая телевизионные каналы, наталкивалась на передачу по аэробике: что такое делали эти люди, что будет для нее «слишком поздно», если она тоже не начнет это делать?

В Зеленой комнате толпились специалисты, которые все еще продолжали спорить о применении витаминных препаратов, хотя, как Линн заметила, они старательно поглощали пончики.

— Прекрасная программа, — похвалила Бернадин, улыбаясь Линн и Каре. — Очень хорошо продуманная. А эта молодая леди — она указала рукой на женщину, представлявшую в программе свой комплекс упражнений и стоявшую сейчас рядом с Карой, — так хорошо осведомлена в своем вопросе.

— Спасибо, — сказала женщина.

— Это миссис Оррин, жена генерального менеджера, — представила ее Кара.

— Бернадин. А вы Элизабет..?

— Элизабет Вейл.

— Ваша система нагрузок на тело очень увлекательна. Если не ошибаюсь, вы сказали, что работаете в клубе «Брум»?

— Я провожу там тренировки.

Линн сказала:

— В этот клуб ходит моя невестка. Анджела Марчетт.

— Я разыщу ее, — пообещала Элизабет. — А вы являетесь членом клуба? — спросила она у Бернадин.

Бернадин покачала своей гладко причесанной головой:

— Я посещаю «Харбор спортс». Но я могла бы перейти. Всякий раз, когда я начинаю заниматься с каким-нибудь тренером, он тут же увольняется. У меня нет никаких успехов.

Кара и Линн обменялись взглядами. Кара дотронулась до изящной руки Бернадин:

— Это твоя идея по поводу отсутствия успехов?

Вошел Деннис.

— Ах, вот ты где, — зашумел он на Бернадин. — Ну, как тебе понравилось?

— Я рада, что пришла. Шоу было великолепным. Я как раз спрашивала Элизабет насчет клуба «Брум». Нужно оплачивать занятия за целый год или можно платить по месяцам?

Элизабет улыбнулась:

— Теперь есть преимущественное право для вступающих. Вы платите девяносто девять долларов за три месяца. А обычно это девяносто девять за месяц.

— Выгодное дело, — сказала Бернадин.

— Это действительно так. Я хотела, чтобы вы все об этом знали. — Она обвела взглядом стоящих рядом женщин.

— «Она имеет в виду меня? — Линн распрямила плечи и втянула живот. — Неужели она думает, что я в плохой форме?»

— Вчера я чувствовала себя похожей на кита, — сказала Кара. — Когда эта тренерша описывала клуб «Брум». Она смотрела прямо на меня. Я готова была сквозь землю провалиться. Я даже откопала пленки с передачей о голодании, чтобы посмотреть, как это делается.

— Сумасшедшая, — сказала Линн.

— Знаю. Но, если бы я не нашла повода посмеяться, я бы разревелась.

— Я подразумевала не тебя, а себя. Я думала, что она смотрит прямо на меня.

Зазвонил телефон, и Кара сняла трубку. Звонила Бернадин Оррин, которая хотела поговорить с Линн.

— Я в костюмерной. Я договорилась устроить персональную презентацию новой системы тренировок. Вы с Карой не хотите присоединиться ко мне? Или вы завалены работой?

— У нас через пятнадцать минут совещание по пробному показу.

— Может быть, нам прийти в ваш офис?

Линн заколебалась, но потом решилась.

— Хорошо. Приходите.

— Возьмите это, — предложила Элизабет Вейл, вручая Линн, Каре, Пэм, Бернадин по гантели.

— Они не очень тяжелые, — сказала Линн. — Но это только для начинающих, не так ли? Затем вы начинаете заниматься с гораздо более тяжелыми. Это меня и смущает. Это неудобно, и можно переутомиться.

— Нет, — заметила Бернадин. — Именно это отличает этот метод от других.

Элизабет забрала у них гантели и дала другие.

— Эти весят двенадцать фунтов, максимальный свободный вес, который я использую. Позже вы будете работать на тренажере для выжимания со штангой весом в пятнадцать фунтов — она не так тяжела как те, которыми пользуются тяжелоатлеты.

— Эти тоже неплохо, — согласилась Кара.

— Конечно, их достаточно для поддержания необходимого тонуса и костной массы женского тела. Вы ведь не собираетесь стать Арнольдом Шварценеггером — вы просто хотите хорошо выглядеть и чувствовать себя здоровыми. Я занимаюсь по этой методике, и я не стала сильной, но я сохраняю хорошую форму и делаю все необходимое для предотвращения остеопороза.

Бернадин взяла еще одну двенадцатифунтовую гантель и подняла обе гантели над головой.

— Вы действительно думаете, что я сохраню тонус, используя эти штуки? Даже тогда, когда мне перевалит за семьдесят?

— Да. Сами увидите.

Кара посмотрела на короткую юбку Бернадин.

— А это помогает похудеть?

— Сама по себе методика не помогает, — сказала Элизабет. — Мы называем работу со свободным весом анаэробикой. Чтобы потерять лишние фунты, вам необходимо уменьшить потребление жиров.

— У вас есть визитная карточка, которую я могла бы дать моей маме? — спросила Пэм.

Элизабет протянула ей визитку:

— Скажите ей, что первые три месяца стоят девяносто девять долларов. Так что вы думаете, дамы? Почему бы не попробовать записаться на этот срок? Если вам не понравится, вы ничего не потеряете. Кроме нескольких дюймов в объеме.

Бернадин сказала:

— Я выпишу вам чек.

Деннис вошел в комнату для совещаний:

— Извините. Еще один агент с очередной пленкой, которую я должен был немедленно просмотреть. Мне понадобилось десять минут, чтобы его выпроводить. Посмотрим, что у нас здесь.

На подставке рядом со столом была установлена доска. Деннис наклонился к ней.

На доске большими буквами было написано: СЕКСУАЛЬНЫЕ ОСКОРБЛЕНИЯ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ. Сидящие вокруг стола Линн, Кара и два помощника продюсера рассматривали эту надпись.

Деннис потер подбородок:

— Не знаю. Бессмысленное словосочетание. Можно подумать, что именно знаменитости являются оскорбителями.

Кара спросила:

— А как насчет «Сексульно оскорбленные знаменитости»?

Линн покачала головой:

— Так пропадает мотив детства.

— Сексуальные оскорбления, нанесенные знаменитостям в детстве, — предложил Деннис.

— Хм, — сказала Линн. — Это уже ближе, но звучит слишком официально.

— И многословно, — поддержала ее Кара.

Деннис протер доску и написал: ЗНАМЕНИТОСТИ, КОТОРЫЕ В ДЕТСТВЕ ПОДВЕРГЛИСЬ СЕКСУАЛЬНЫМ ОСКОРБЛЕНИЯМ.

Линн скосила глаза на доску:

— Здесь еще больше слов. Но мне нравится.

— Мне тоже, — согласилась Кара. — Такая формулировка исключает неправильное толкование.

Деннис спросил:

— А что у нас с приглашенными?

— Двое подтвердили свое присутствие, — Кара постучала по папке с бумагами. — Сандра Ди и Мэрилин Ван Дербур выйдут на связь через спутниковое вещание. Розинн Арнольд, скорее всего, тоже. Мы еще не получили ответа от Опры. Но мы надеемся.

— Кто будет гостями студиями?

— Детские психиатры, возможно, какой-нибудь работник службы социального обеспечения. Мы еще точно не знаем, кто будет кроме них.

Слушая, как прозаически Кара обсуждает то шоу, которое должно было стать самым главным в ее карьере, Линн ощутила легкую панику. Но затем она исчезла, уступив место четкой уверенности: она сможет закончить подготовку программы, которая откроет ей дорогу в национальный синдикат.

Грег многого лишил и продолжал лишать ее. Но он не мог отнять ее работу.

Пэм открыла дверь:

— Линн?

— Это действительно важно, Пэм? Мы не хотели бы прерываться.

— Это только что пришло для тебя, срочно. — Она протянула Линн конверт.

— Он уехал по делам, мадам.

Линн сказала:

— Вы не могли бы связаться с ним? Пожалуйста.

— Если вы объясните мне, в чем дело, может быть кто-нибудь другой сможет.

— Никто другой не может помочь мне. — Не находя себе места, Линн ходила по офису с телефоном в руках. — Я должна поговорить с Майком Делано.

— Я постараюсь что-нибудь сделать для вас.

Майк перезвонил ей очень быстро.

— Что случилось, Линн?

— Я только что получила письмо от Грега. Угрожающее письмо. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы вы начали действовать, потому что…

— Я ничего не расслышал. Повторите еще раз.

— Я тоже почти не слышу вас, — прокричала Линн.

— Я звоню из машины. Говорите громко и медленно.

— Я получила очень угрожающее письмо от Грега. И Майк — оно написано моим собственным почерком! Он в точности скопировал мой почерк!

В течение минуты она не слышала ничего, кроме помех в телефоне и стука собственного сердца.

— Майк?

— Я буду у вас через десять минут.

— «Дорогая Линн, — читал Майк вслух, — ты сделала идиотскую ошибку, преследуя меня». — Майк поднял глаза. — «Преследуя меня»? Что, черт возьми, вы сделали?

— Я написала ему записку, в которой просила оставить меня в покое.

— Как вы ее передали ему?

— Кара передала. Я не знаю как. Я предположила, что он может снова связаться с ней, и попросила ее узнать почтовый адрес или назначить место, где ее можно было оставить.

— Вы написали ее от руки?

— Да.

— Чудесно. Вы очень упростили ему задачу.

— Но ведь это сработало? Разве письмо с угрозами не является противозаконным действием?

— И это, черт возьми, то, чего вы добивались? Вам, несомненно, удалось разозлить его. — Перегнувшись через стол, Майк прочитал: «Если бы ты вела себя прилично, я бы оставил тебя в покое. Я, знаешь ли, тоже устал от тебя. Но тебе хочется покрасоваться. Теперь я просто обязан показать тебе твое место.

В следующий раз, когда у тебя возникнет странное желание позлить меня, вспомни о том, кто за это будет отвечать, Линн. Как было легко расстроить тебя из-за твоего же белого платья. Вспомни прошлое. Помнишь, как я смотрел на него? Каждый из этих кружочков мог бы превратиться в бритву, воткнутую в твое тело. Но это минутное удовольствие… а я хочу растянуть его на долгое время. Посмотрим, как тебе все надоест теперь, Звезда. P. S. Ты была права — ты смотрелась отвратительно в том купальнике».

Майк посмотрел на Линн.

— Вы дрожите.

— Но я смогла это сделать. Вы здесь. Что будет дальше?

— Теперь мы проведем расследование.

Линн позвала Кару.

— Это Майк Делано, ты его помнишь.

— Да. — Она осторожно посмотрела на него.

— Давайте присядем, — сказал Майк. — Я хотел бы поговорить с вами об этой записке. Линн утверждает, что это ответ на ту, которую вы должны были передать Грегу.

— Да.

— И он связался с вами?

— Да.

Линн хмуро посмотрела на нее. Кара сидела на краешке стула, выпрямившись и сплетя пальцы вместе.

— Не могли бы вы рассказать, как это произошло?

— Он позвонил.

Майк ободряюще кивнул, но Кара больше ничего не сказала.

— Пожалуйста, Кара, расскажи ему все об этом, — мягко сказала Линн.

Кара повернулась и бросила на нее свирепый взгляд. Ярость, отразившаяся на ее лице, ужаснула Линн.

— Ты не хочешь, чтобы я это сделала.

— Но я действительно хочу. Почему?

— Линн. — Кара покачала головой. — Вот что я тебе скажу. Я думаю, что нам следует вернуться в комнату для совещаний и продолжить обсуждение. Все шло так хорошо.

— Что с тобой происходит? — Линн смотрела на свою старую подругу с изумлением. — Теперь у тебя не может быть никаких сомнений. — Она поднялась и выхватила письмо у Майка. — Вот доказательство того, кем на самом деле является Грег. Все это происходило у тебя на глазах. Через тебя я посылаю ему записку с просьбой не беспокоить меня. Он аккуратно копирует мой почерк, чтобы в очередной раз заставить людей считать, что я все это придумываю, и пишет мне о бритвах, вонзенных в мое тело.

Она протянула письмо Каре, и бумага задрожала в ее руке.

— Ты сама была частью этого. Ты все видела. Ты же знаешь, что я ничего не придумываю.

Кара перевела взгляд с письма на Линн, потом на Майка. В конце концов она сделала глубокий выдох.

— Когда Грег позвонил, — сказала она, — он был очень расстроен. Все, что он хотел, это поговорить с тобой, все уладить. Тебе нужно было послушать его голос, Линн. Этот мужчина сходит по тебе с ума.

Глядя на Кару, слушая ее, Линн думала: это происходит не со мной.

— Когда я сказала ему, что у меня есть для него письмо, он не смог ждать. Он настоял на том, чтобы я открыла его.

Кара остановилась, чтобы перевести дыхание. Она не смотрела ни на Линн, ни на Майка.

— Я не знала, что делать. Я хотела поскорее с этим покончить. Поэтому я… поэтому я открыла письмо и прочитала его ему по телефону.

Она повернулась к Линн:

— Я не уверена, но мне показалось, что он плакал. Линн, я чувствовала себя отвратительно. Эти дикие вещи, которые ты написала! Как ты можешь говорить мужчине, что он надоел тебе до смерти, что он плох в постели? Мне не следовало читать твое письмо. Мне очень жаль, что я это сделала.

Она встала:

— Он не копировал твой почерк, потому что никогда не видел письма! — выкрикнула она Линн. — Я знаю твой почерк лучше всех на свете. Я вижу его каждый день. Единственный человек, который может так писать, это ты сама, Линн!

С яростью ударив по письму, которое Линн держала дрожащей рукой, она выбежала из офиса.