Ночи Калигулы. Падение в бездну

II

Веселье продолжалось. Между столами и ложами кружились танцовщицы в коротких пеплумах. С отверстий, проделанных в потолке, сыпались на гостей лепестки роз и фиалок. Должно быть, много сестерциев потратил на этот праздник новый император.

Подали закуску — редкие фрукты и медовое печенье. Те из приглашённых, кто был уже не в силах есть, сгребали с блюд остатки угощений и завязывали их в льняные салфетки. Позади пирующих хозяев стояли рабы с нагруженными узелками в руках или на шее.

Звеня мечами, вошли преторианцы. Привели с собой узника — высокого, смуглолицего, черноволосого. Грязную тунику прикрывали отрепья темно-красного плаща. Впавшие щеки поросли всклокоченной чёрной бородой.

— Ирод Агриппа?! — изумился Калигула. — Ты ли это?!

— Славься, Гай Цезарь! — Агриппа тяжело опустился на колени. Тихо звякнула железная цепь, соединяющая наручники. — Счастлив видеть тебя на вершине могущества…

Калигула нагнулся к иудею. С любопытством взглянул в измождённое лицо с длинным крючковатым носом. Взвесил на ладони звенья тяжёлой цепи.

— Нелегко тебе пришлось, Агриппа! — заметил он.

— Увы! — вздохнул узник.

— Всему Риму трудно жилось при Тиберии, — Гай повысил голос, чтобы слова его услышал каждый.

Ирод Агриппа затрясся в нервном плаче. Уткнулся длинным носом в покрывало на императорском ложе и громко всхлипывал. Костлявые лопатки вздрагивали под багряными лохмотьями плаща. Смуглые длинные пальцы Агриппы вцепились в сандалии Гая Цезаря. Калигула подумал: «Некогда и я на коленях рыдал перед Тиберием, умоляя о милосердии. Теперь милосердие в моих руках, и наказание — тоже!»

— Снимите с него цепь! — отрывисто велел он солдатам.

Лицо Агриппы исказилось гримасой облегчения.

— Спасибо, цезарь! — прошептал он.

Освободившись от цепей, иудей долго потирал покрасневшие, стёртые до крови запястья. Калигула с жалостью наблюдал за ним, размышляя: «Вот отпрыск царского рода, внук Ирода Великого. Отца его подло погубили родные братья, а затем жадно разделили Иудейское царство на тетрархии. Сам Агриппа притащился в Рим, чтобы выпросить у Тиберия хоть кусок иудейской земли. А очутился в тюрьме!..»

— Я подарю тебе золотую цепь, по размеру равную железной, которой оковал тебя Тиберий, — пообещал Калигула.

Небывалая щедрость ошеломила Агриппу. Толстая золотая цепь длиною в половину человеческого роста! Сколько тысяч сестерциев будет стоить каждое из многочисленных звеньев?!

— Как оплатить твою доброту, великий цезарь? — восторженно всхлипнул он. — Земля моя издревле славится богатствами. Есть женщины, стройные как газели. Есть редкие благовония, каждая капля которых ценится в одну золотую монету. Есть виссоновые ткани, мягкие, как кожа девственницы. Есть перстни и ожерелья, достойные семисот жён царя Соломона… Скажи, чего желаешь, и я положу это к твоим ногам!

Обезумев от радости, Агриппа приложился губами к сандалии императора. Калигула рассмеялся:

— Когда вернёшься домой — устрой для меня праздник со всей восточной пышностью! — заявил он. И, прищурившись, тихо добавил: — Со всеми восточными соблазнами!

— Твоя воля — священна! — поспешно заверил Агриппа. Не поднимаясь с колен, он перебрался с благодарными поцелуями от ног Калигулы к его лицу. Император поморщился.

— От тебя воняет, как от немытого козла! — заявил он.

— В тюрьме мне не позволяли совершать омовение, — пожаловался иудей. — Теперь придётся очищаться сорок дней!

Калигула поскрёб ногтем подбородок:

— Я пришлю тебе брадобрея.

Агриппа испуганно схватился за чёрную бороду.

— Нет! — округлив небольшие темно-карие глаза, пролепетал он. — Еврей без бороды — все равно, что лысая женщина!

Поначалу Калигула нахмурился, намереваясь рассердиться. Но, представив себе лысую женщину, безудержно захохотал. А засмеявшись, смягчился.

— Ну, твоё дело! — заявил он. — Не хочешь бриться — ходи с целым лесом на лице. Но в термы загляни обязательно!

— Конечно, великий цезарь! Конечно! — не поднимаясь с колен, кланялся Агриппа.

Император с небрежным высокомерием махнул рукой:

— Убирайся. Ты мне весь дворец провонял.

Еврей попятился, не переставая умильно кланяться.

— И не забуть пригласить на обещанный праздник! — крикнул вдогонку Калигула.

Гай обернулся к Друзилле. Она мимолётно улыбнулась брату уголками бледно-розовых губ.

— Оставь Кассия. Живи со мной, — тихо, лишь одними губами попросил он.

Друзилла испуганно оглянулась на мужа.

— Я боюсь… Что скажут другие?..

— Какое нам дело до других? — ухмыльнулся Калигула. — Теперь я устанавливаю законы. Если захочу — издам закон, по которому брат может жениться на сестре! Бросишь Кассия? Придёшь ко мне? — настаивал он.

В зелёных глазах Гая Цезаря сияла любовь. Безумная, ненормальная, но все же — любовь! Он нежно дотронулся до тонкой, медовой руки девушки.

— Прийду! — не глядя на Кассия, пообещала она.

В самом дальнем углу зала томные гречанки, подыгрывая на арфах, пели песню о любви.