Ночи Калигулы. Падение в бездну

LXII

Вечером Гай Цезарь торжественно праздновал победу.

Гостям предлагали блюда из рыб, мурен, креветок, устриц и омаров. Рабыни, подносящие угощение, были увешаны ожерельями из перламутровых раковин.

Калигула, с величественной небрежностью развалясь на ложе, принимал поздравления.

— Славься, Гай Цезарь, победитель Океана! — пел хор.

Он с удовольствием осматривал женщин, проходящих мимо. Громко расхваливал достоинства красавиц и бесцеремонно отмечал недостатки.

— Сенатор Тогоний! — заявил Гай толстому патрицию, умильно склонившемуся перед ним. — Твоя жена слишком толста! И волосы её жёстки, как солома.

Тогоний грубо толкнул жену в спину.

— Глупая! Позоришь меня перед цезарем! — злобно прошептал он супруге, высокой крупной матроне, отнюдь не безобразно толстой, но и не худой.

Калигула проводил их насмешливым взглядом. Перед ним остановилась для приветствия следующая пара гостей: Валерий Азиатик с супругой.

— Славься Гай Цезарь! — в голосе богатого провинциала звучало нескрываемое восхищение. Наконец-то он удостоился чести попасть на прославленные обеды императора! Роскошь, дурманящие благовония, изысканные блюда, сладкое пение греческих мальчиков, матроны в шёлковых туниках, пантеры в рубиновых ошейниках, лежащие по сторонам ложа Калигулы — все имело в глазах очарованного Валерия привкус порочного наслаждения.

— Приветствую тебя, Валерий, — благожелательно отозвался Гай. — Говорят, ты из Эфеса?

Калигула осмотрел Азиатика. Он носил тунику несколько длиннее, чем принято у римлян. Рукава до локтя были оторочены бахромой. Темно-каштановые, тщательно завитые волосы Валерия Азиатика сладко пахли розовыми лепестками. Все выдавало человека, привыкшего к роскоши. Гай решил сблизиться с Азиатиком.

— Семья моя издавна проживает в Эфесе, — объяснял патриций. — Потому мы и получили родовое прозвище — Азиатик. Среди нашей ветви рода Валериев были и государственные деятели, и частные лица.

— Знаком ли ты с Луцием Кассием Лонгиным? — прервал его Калигула.

— Конечно, цезарь! — обрадовался Азиатик. — Мы с Кассием — большие друзья, — провинциал явно гордился дружбой с наместником цезаря и его бывшим родственником.

Гай не изменился в лице. Ничем не выдал мыслей, пришедших на смену недавнему желанию сблизиться с Азиатиком. Только улыбка, прежде искренне доброжелательная, стала натянутой.

— У тебя красивая жена! — Калигула перевёл взгляд на супругу Валерия. Молодая женщина покраснела, скромно опустив глаза.

— Благодарю за похвалу, цезарь, — самодовольно ответил Азиатик.

— Хороша ли она в постели? — Калигула погладил матрону по щеке.

Вопрос прозвучал неожиданно. Муж не знал, что ответить. Он ошеломлённо наблюдал, как рука императора сползает по шее жены, касается плеч и груди.

— Почему молчишь? — развязно смеялся Гай. — Не хочешь отвечать? Тогда я сам проверю!

Калигула повернулся к Цезонии, делившей с ним ложе.

— Не ревнуй, дорогая! Я сейчас вернусь, — игриво ласкаясь к ней, проговорил он.

Цезония улыбнулась Гаю и метнула быстрый оценивающий взгляд на соперницу. Она не ревновала. Знала: Калигула вернётся к ней ради изощрённых любовных игр и ради напитка, дающего ему временное спокойствие. А если время от времени он ляжет в постель или носилки другой женщины — пусть сравнит её с Цезонией и убедится в превосходстве последней!

Цезония уверенным жестом положила ладонь на живот. До родов оставалось несколько недель. Ребёнок — её главное оружие!

— Идём со мной! — Калигула настойчиво подхватил жену Азиатика под локоть и увёл её из зала.

Матрона покорно шла за императором, время от времени оглядываясь на супруга.

— Куда смотришь? — проследив направление женского взгляда, спросил Гай.

Женщина молчала, изобразив на лице отчаянную мольбу. Калигула взял её за подбородок и насмешливо заглянул в карие глаза.

— Смотри на меня! — велел он. — Не отводи глаз. О муже не беспокойся. Эй, Каллист! — крикнул он рабу-распорядителю. — Усади благородного Валерия за стол и подай ему обед по его желанию.

Каллист, молодой и пронырливый раб императора, поспешил к провинциальному патрицию.

— Ложись сюда, доминус! — приговаривал он, подталкивая остолбеневшего Азиатика к ближайшему ложу.

Азиатик машинально снял сандалии и прилёг. Брал с блюда устрицы, ложил в рот, жевал и не чувствовал вкуса. Смотрел попеременно то на Каллиста, непристойно вихлявшего задом, то на дверь, за которой его жена исчезла с императором.

Время текло мучительно медленно. Калигула вернулся полчаса спустя, ведя за руку жену Азиатика. Туника матроны была измята, волосы — растрёпаны, в глазах стояли слезы. Гай грубо подтолкнул её к мужу.

— Теперь я понимаю, почему ты не ответил на вопрос! — глядя на Азиатика, по-змеиному улыбнулся Калигула. — Твоя жена в постели никуда не годится. Она холодна, как лёд, и дурно сложена. Грудь отвисла, ноги кривые…

Всеобщий хохот больно ударил Азиатика по ушам. Он пристыженно уткнулся взглядом в золотой кувшин, наполненный фалернским. Видел в отполированном до блеска металле собственное отражение, настолько искажённое, насколько неверным оказалось представление Азиатика об императорском дворе. Скучая в провинциальном Эфесе, он мечтал об изысканных забавах. И сам стал посмешищем для римлян!

Рядом тихо всхлипывала опозоренная жена.

— Отодвинься от меня подальше! — велел ей Азиатик. — Ты отвратительна!

Матрона всхлипнула сильнее. Слезы катились по её лицу, зависали на щеках и кончике носа и падали в тарелку. Азиатик поднялся из-за стола. Вышел в сад подставил разгорячённое лицо вечерней прохладе.

— Приветствую, Валерий! — кто-то сзади окликнул его.

Азиатик оглянулся. Рядом с ним стоял невысокий, хлипкий мужчина в широкой тоге. Длинный острый нос нависал над тонкими губами. Азиатик безуспешно пытался вспомнить его имя. Провинциал ещё не успел перезнакомиться со всей римской знатью.

— Марк Эмилий Лепид, — заметив замешательство Азиатика, представился мужчина. — Правнук божественного Августа и двоюродный брат Гая Цезаря.

Услышав имя императора, Валерий Азиатик нахмурился. Его губы обиженно дрогнули. Марк Лепид заметил это и доверительно прошептал, положив руку на плечо Валерию:

— Гай Цезарь поступил с тобою безобразно! Я возмущён! Знай: император переспал таким образом с жёнами большинства сегодняшних гостей, — Марк Лепид оглянулся, желая убедиться, что никто не подслушивает. — Он безумен! Рим устал от него!

— Я слыхал, что плебеи любят императора, — криво усмехнулся Азиатик.

— Плебс — не Рим! — презрительно отмахнулся Лепид. — Да и за что чернь любит Гая Цезаря?! За гладиаторские бои, на которых плебеям достаются места в первых рядах, а знатным всадникам приходится сидеть наверху! За медные монеты, которые цезарь разбрасывает, проезжая по улицам. За бесплатную похлёбку, которой порою потчуют римских нищих. За гротескные зрелища, которые разоряют казну. А платим за это мы! — он презрительно сплюнул сквозь зубы.

— Долго ли нам терпеть? — вырвалось у возмущённого Азиатика.

Марк Лепид встрепенулся.

— Ты прав! — хитро улыбнулся он. — Многим надоело терпеть. Сенат и всадники желают видеть на месте цезаря достойного человека.

— Кого?

Марк Лепид отвёл Азиатика подальше в сад. Мужчины остановились около фонтана, на приличном расстоянии от деревьев и колонн, за которыми можно притаиться и подслушать.

— Во мне течёт кровь Августа! — внушительно произнёс Лепид. — Когда я стану императором, римская знать обретёт утерянные привилегии.

Валерий Азиатик вспомнил Кассия. «Убей Калигулу!» — с ненавистью шепнул на прощание старый друг. Азиатик тогда испугался, теперь — понял.

— Рассчитывай на меня! — решительно произнёс он и пожал руку Марку Лепиду.

Правнук Августа облегчённо вздохнул и заулыбался.

— Вернёмся в триклиний незаметно, по отдельности, — шепнул он. — Встречаться будем тайно. Я переговорю ещё с несколькими сторонниками.

Марк Лепид исчез среди цветущих кустов. Валерий Азиатик смотрел на ветки до тех пор, пока они не перестали колыхаться. В Италию он прибыл две недели назад и уже успел ввязаться в заговор против императора! «Заговор мужей Друзиллы! — невесело усмехнулся он. — И Кассию, и Лепиду есть за что ненавидеть Калигулу!»

Выждав немного, Азиатик вошёл в триклиний. Присел на ложе, старательно избегая виноватого взгляда жены. Гости уже не смеялись над ним. Позабыли, найдя новую забаву. Азиатик исподтишка наблюдал за Марком Лепидом. Тот переходил от одной группки патрициев к другой. Улыбался, кивал головой, шептал что-то в подставленные уши. Лепид походил на паука: небольшое туловище и непомерно длинные, тощие, подвижные конечности. Быстро двигаясь, он перебегал с места на место и опутывал гостей невидимой паутиной своего заговора.

Калигула бродил среди гостей. Придав лицу выражение рассеянного безразличия, он чутко прислушивался к обрывкам чужих разговоров.

Гости, изрядно выпив, отпускали грязные шутки: порою глупые, порою остроумные. Гай одобрительно кивал. Не только потому, что непристойности нравились ему самому. Разговоры о женщинах казались Гаю самыми безопасными. Разврат отвлекал от политики.

— Он похож на козла, забравшегося в огород с капустой, — долетел до насторожённого слуха Калигулы свистящий шёпот.

Он резко обернулся. Два молодых человека в белых тогах разговаривали, стоя около пилястра. Гай, угрожающе сдвинув брови, приблизился к ним.

— Кого вы назвали козлом? — с деланным равнодушием поинтересовался он.

Мужчины смутились.

— Гая Кассия Лонгина, — ответил один из них. Тот самый, который и произнёс фразу о козле.

Калигула отыскал взглядом старого сенатора. Тот сидел, обиженно скривившись и нахохлившись, похожий на тощего сыча. С утра ему предстояло торжественно везти в Рим раковины и водоросли — военную добычу императора.

— Лжёшь, — спокойно заметил Гай. — Ты меня назвал козлом.

— Что ты, цезарь! Я бы никогда не посмел!

— Как твоё имя?

— Эзий Прокул.

— Эзий Прокул! — нараспев повторил Гай. — Никогда не слышал о таком. Ты знатного рода?

— Мой отец был старшим центурионом в армии Тиберия.

— Всего-навсего?! — пренебрежительно усмехнулся Калигула. — И ты, почти плебей, смеешь дурно отзываться об императоре?

— Гай Цезарь, я не о тебе говорил! — терпеливо объяснил Прокул.

Калигула недоверчиво усмехнулся. Прокул был хорош собой: высок, строен, кудряв, с густыми бровями и томным взглядом больших глаз. Такая красота сводит с ума женщин и раздражает мужчин. Легко ему называть козлом Гая Цезаря, чьи ноги — худые, волосы поредели, шея поросла рыжеватой щетиной, а лоб покрылся резкими морщинами!

— Знаешь ли ты о новом указе, который я издал на днях? Под страхом смертной казни в присутствии императора запрещается произносить слово «козёл» или «коза»!

— Нет, цезарь, я не знал, — ответил Прокул.

— Неважно! — хихикнул Гай. — Ты нарушил указ, зная или не зная об этом. Херея! — крикнул он.

— Что прикажешь, Гай Цезарь? — подоспел Кассий Херея.

— Я только что приговорил его к смерти! — указательный палец Калигулы уткнулся в грудь Эзия Прокула. — Он нарушил мой указ.

Кассий Херея подал знак. Десять преторианцев окружили Прокула, сорвали с него тогу и связали руки за спиной.

— Гай Цезарь, прости меня! Я не виновен! — отчаянно взмолился он.

— За что же тебя прощать, если ты не виновен? — улыбнулся Калигула. — А если просишь прощения, значит, все же виновен!

Прокул растерянно открывал рот, порывался сказать что-то, но не находил слов.

— Наставник в отроческие годы не научил тебя логике! — мстительно смеялся Калигула.

Гай отыскал на ближайшем столе нож, которым рабы нарезали хлеб для гостей. Пальцем потрогал лезвие: достаточно ли оно остро. Подошёл к Прокулу, угрожающе прижав нож к его горлу. Эзий Прокул нервно сглотнул набежавшую слюну и закатил глаза.

— Ты перестал быть красавцем! — удовлетворённо отметил Калигула, наблюдая за исказившимся лицом молодого человека.

Гай перебирал пальцами мягкие кудрявые волосы Прокула. Брал прядь за прядью и отрезал ножом около корня. Нож дрожал в руках императора. Несколько кровавых отметин осталось на голове красавца.

Окончив работу, Калигула отошёл на несколько шагов и полюбовался неровно остриженными волосами Прокула.

— Теперь ты похож на козла! — заявил он, отбросив в сторону нож.

Прокул промолчал, надеясь, что наказание окончено. Калигула жестом подозвал Херею.

— Одеть его в лохмотья, вывести на Аппиеву дорогу и гнать плётками до Рима, — приказал император голосом, в котором сквозила не кровожадность, а какая-то странная безнадёжность.

— А потом? — невозмутимо спросил Херея.

— Потом? — Гай зевнул. — Прирезать.

Преторианцы уволокли слабо сопротивляющегося Прокула.

— Подождите! — вдруг крикнул император. Помедлил немного, видя, как в тёмных глазах юноши проскольнула надежда на помилование. И продолжил с нескрываемым злорадством: — Убивайте медленно, чтобы он чувствовал, как умирает!

Гай, прислушиваясь к утихающим крикам, подозрительно уставился на его собеседника.

— Вина Прокула в том, что он оскорбил достоинство императора, — сухо заметил он, разглядывая побледневшее лицо молодого патриция. — Твоя вина — в том, что ты слушал оскорбления!

— Гай Цезарь, пощади! — несчастный патриций повалился на пол и прижался лицом к коленям императора. — Я почитаю тебя превыше всего! В завещании я назначил тебя наследником всего имущества!

— Вот как? — Калигула потянул патриция за прядь волос, заставляя взглянуть себе в лицо. — Это меняет дело!

Патриций, растерянно улыбаясь, с надеждой взглянул на императора. Гай, казалось, вновь обрёл доброжелательность.

— Значит, я наследую все после твоей смерти? — громко размышлял Гай. — И ты до сих пор смеешь жить?! — страшно, пугающе крикнул он.

Патриций задрожал.

— Казнить его! — Калигула устало махнул рукой преторианцам.

Жалобные крики осуждённого на смерть ненадолго заглушили пение мальчиков-греков.

Гай вернулся к Цезонии, чувствуя как чужие взгляды буравят спину. Он обернулся, желая застать гостей врасплох. Патриции и матроны быстро сделали вид, что поглощены едой.

Он прилёг на ложе около Цезонии. Уткнулся лицом в её располневшее тело, вдохнул знакомый, ставший близким запах. Плаксиво пожаловался:

— Как все ненавидят меня!

Цезония обняла его и прижала к груди рыжеволосую голову. Так мать укачивает уставшего за день ребёнка. В серых, выпуклых глазах женщины Калигула уловил сочувствие и понимание.

— Пусть ненавидят, лишь бы боялись! — отчётливо проговорил он.