Ночи Калигулы. Падение в бездну

LXXI

Безделие наскучило Гаю. Он бродил по лесу и топтал сапогом грибы с разноцветными шляпками. Искал удивительную северную птицу, о которой местные говорили, будто она предсказывает будущее не через внутренности, а количеством гулких вскриков. Калигуле рассказали, что птица отвечает, сколько лет проживёт спросивший. Гай не верил в глупые варварские суеверия. Он несколько раз задал птице вопрос, но она, тревожно вскрикнув, улетела.

Калигула вернулся в лагерь. Солдаты жарили оленину и вепрятину, нанизав на вертелы огромные куски мяса. Их палатки из грубого полотна несколькими рядами окружали роскошные шатры, предназначенные для императора и его семьи.

Агриппина и Ливилла отдыхали на складных креслах около своего шатра. Они таинственно шептались, поводя вокруг лукавыми глазами и прикрывая ладонью хитро улыбающиеся губы. Цезония сидела поотдаль с натянуто-равнодушным лицом. Она не ладила со свояченицами.

Около ног Агриппины ползал её сын Луций. Мальчик, измазавшись в земле, увлечённо играл деревянными легионерами и лошадками. Расставлял игрушки кривыми рядами и подвывал, подражая звуку сигнальной трубы.

Калигула умилился, разглядывая маленького темно-рыжего Агенобарба. Племянник напоминал его самого, жившего мальчиком в Германии при отце-полководце.

— Агриппина! — Гай присел на траву около кресла сестры. — Твой сын мне нравится. Когда он подрастёт, я выдам за него Друзиллу. Они — двоюродные, но по закону Августа это позволено.

— Я согласна, — кивнула Агриппина, честолюбиво подумав: «Если у Гая не будет сыновей, мой Луций станет наследником!»

— Отлично! — Гай потёр ладони. — Пусть жених и невеста уже сейчас привыкают друг к другу. Пусть играют вместе!

Он выхватил Друзиллу из рук матери и положил на землю около маленького Агенобарба. Девочке шёл десятый месяц. Она ещё не ходила, но быстро ползала, подтягиваясь при помощи крепких пухлых ручек.

— Какая прекрасная пара! — старательно изображая восхищение, заявила Агриппина.

Гай горделиво кивнул. Неожиданно для самого себя, он стал замечательным отцом. Он часто носил дочь на руках, заходил с ней в римские храмы и требовал у богинь покровительства для маленькой Друзиллы. Девочке прислуживало двести рабынь. Тёплое молоко ей подавали в золотой посудине. На шейке висело изумрудное ожерелье, на маленьких пальчиках сверкали колечки с драгоценными камнями. Заботясь о будущем дочери, Гай обложил римлян особым налогом — на приданное Друзилле.

Девочка потянулась к лошадке. Схватила игрушку и засунула её в рот, стараясь откусить деревянную голову. Луций ревниво потянулся к своей собственности. Капризная Друзилла не собиралась выпускать лошадку из рук и изо рта. Луций, обиженно замычав, попытался отнять игрушку. Друзилла громко заплакала, открывая рот и показывая несколько молочных зубов среди ярко-розовых дёсен. Размахнувшись с детской неловкостью, она швырнула обслюнявленную лошадку в двоюродного братца. Попала ему в лоб. Луций Домиций, потирая проступивший синяк, зарыдал и спрятался за материнской туникой.

Калигула расхохотался:

— Разве можно усомниться в том, что Друзилла — дочь моей плоти?! Не научившись ходить, она бьёт детей, намного старших её!

— Не плачь! — строго приказала Агриппина сыну. Она жестом подозвала рабыню Эклогу, веля ей увести ребёнка и успокоить.

Ливилла негромко смеялась, грациозно закидывая голову и выгибая шею. Её брак с Марком Виницием был бездетен. Впрочем, глядя на племянников, Ливилла радовалась, что у неё нет детей.

Гай засмотрелся на младшую сестру. Смеясь, она напоминала покойную Друзиллу. Тот же наклон головы, тот же изгиб бледно-розовых губ. Если каштановые волосы Ливиллы выкрасить в рыжий цвет, сходство станет ещё сильнее.

— Ливилла! — Гай почувствовал, как пересохло в горле, словно утром после неумеренной ночной попойки. — Идём в шатёр! Я хочу поговорить с тобой.

Ливилла удивлённо поднялась с кресла. Прежде Гай не жаловал её особым вниманием. Конечно, в Риме было велено почитать её, как всех сестёр императора. Но Калигула был дружен только с Друзиллой и Агриппиной. На Ливиллу из-за разницы в возрасте он смотрел, как на неразумную девчонку.

Проходя мимо жены, Гай велел ей:

— Забери Друзиллу, вымой её и покорми. Сама, не перекладывая материнские обязанности на рабынь!

Цезония послушно подняла с земли дочь. Приказ не удивил её: любящий отец, Гай требовал от жены быть преданной матерью.

Калигула отдёрнул полог шатра и жестом пригласил Ливиллу внутрь. Она вошла, любопытно озираясь. На столике небрежно стоял полуоткрытый ларчик с драгоценностями Цезонии. Ливилла потрогала камни, стараясь оценить их стоимость.

Калигула остановился за спиной сестры. Тяжело задышал, разглядывая нежный пушок, покрывающий кожу на шее и лопатках.

— Как ты прекрасна сегодня, Юлия! — прошептал он, невесомым движением касаясь её узких плеч.

Гай не случайно назвал Ливиллу Юлией. Таково было первое имя сестры — родовое имя. Все женщины из рода Юлиев звались так. И Друзилла тоже. Калигула в очередной раз пытался обмануть себя, выискивая новую Юлию Друзиллу.

— Что? — сестра удивлённо повернулась к нему.

Гай резко схватил её за плечи и притянул к себе. Настойчиво поцеловал полуоткрытые губы, провёл языком по шее, крепко сжал рукой небольшую грудь.

— Оставь меня, — задыхаясь, попросила Ливилла.

Калигула не слушал её. Наконец он обрёл новую Друзиллу! Ливилла была так похожа на покойную сестру!

— Гай! Не смей меня трогать! — отчаянно отбиваясь, кричала девушка. — Я тебе не Друзилла! Со мной ты не сможешь творить пакости!

Услышав любимое имя, произнесённое вкупе со словом «пакости», Калигула отрезвел. Теперь он и сам видел что Ливилла и впрямь не похожа на Друзиллу. Гай обиделся на младшую сестру, не пожелавшую стать для него той, другой.

— Я не могу тебя трогать, а другие могут?! — угрожающе шептал он, подталкивая Ливиллу в сторону походного ложа. Позабыв обо всем, он намеревался овладеть ею, проникнуть в хрупкое, запретное брату тело. Найти в ней Друзиллу. — Тощему самонадеятельному Сенеке ты позволяешь все! Кстати, почему он ещё не умер, как ты обещала?

Ливилла тихо заплакала. Гай, вспотевший и тяжело дышащий, пугал её. У девушки не было сил противиться.

— Гай, оставь её! — раздался решительный голос от входа в шатёр.

Калигула удивлённо отпрянул от Ливиллы и оглянулся. Около шёлкового полога стояла Агриппина, бледная и серьёзная.

Калигула подошёл к Агриппине. Схватил её за шею сильными руками.

— Ты почему вмешиваешься? — прищурившись, прошипел он.

Агриппина не потеряла самообладания.

— Я понимаю, — не отводя глаз от лица брата, ответила она. — Ты ищешь Друзиллу. Но Ливилла не заменит тебе покойную. Видишь ли… — Агриппина замялась, подыскивая нужные слова. — Друзилла любила тебя. Вот в чем разница между нею и Ливиллой!

Гай опустил руки. Неизбывное отчаяние нахлынуло на него, заставив скривиться в горькой гримасе. Калигула тяжело опустился на ложе и заплакал, обхватив голову руками и покачиваясь в такт всхлипам. В который раз он осознал, что Друзилла не вернётся, сколько ни наряжай других женщин в рыжий парик и ни зови их именем сестры. Есть только одна надежда встретиться с нею: на небе, где она, богиня Пантея, ждёт бога Гая.

Ливилла поспешно ускользнула из шатра, придерживая на плече разорванную тунику. Агриппина провела её взглядом и присела около брата.

— О, Гай! — искренне пожалев его, она погладила рыжие волосы, ставшие настолько жидкими, что розовая кожа местами проглядывала между прядями.

Не прекращая плакать, Калигула прильнул мокрым лицом к сестринской груди. Как хорошо, как надёжно почувствовал себя он. Словно в детстве, рядом с ласковой матерью. Он успокаивался, и в душе постепенно зарождалась гаденькая мысль: не сделать ли Агриппину Друзиллой, коль скоро младшая сестра отказывается?!

Перестав всхлипывать, Гай скосил глаза. Его голова покоилась на груди Агриппины. Он видел, как соблазнительно пышная плоть выступает из низкого выреза туники. Калигула высунул язык и провёл им по нежной коже. Будь у него язык по-змеиному длинный — дотянулся бы до соска.

Агриппина вздрогнула и подняла ладонями голову Гая, заставляя его встретиться с ней взглядом. У туманных глаз сестры был на удивление трезвый, рассчетливый взгляд. Он понял: Агриппину нельзя покорить силой, как Ливиллу. Но с ней можно договориться!

— Ты могла бы полюбить меня? — прямо спросил он.

Она хладнокровно улыбнулась. Полюбить искренне и безрассудно, как Пассиена Криспа или, на худой конец, Агенобарба в начале их встречи? Конечно, нет! Но постель и любовь — разные вещи.

— Только в том случае, если ты прогонишь Цезонию и сделаешь меня твоей императрицей! — шепнула она, ослепляя брата блеском серо-зелёных глаз и мелких зуб между пухлыми губами.

— Я сделаю! — восторженно пообещал он и потянулся к сестре, приоткрыв рот для поцелуя.

Агриппина ловко вывернулась из его объятий. Отбежала от ложа и остановилась посередине шатра, сухая и неумолимая.

— Сначала сделай! — требовательно проговорила она.

Её поведение произвело на Калигулу не то впечатление, на которое рассчитывала молодая женщина. Гай был слишком непредсказуем и отличался этим от всех мужчин, которых знала Агриппина.

— Шлюха! — крикнул Калигула, схватив со столика кувшин для умывания и запустив его в сестру. — Обе вы потаскухи: и ты, и Ливилла! Я наблюдал за вами. За все путешествие вы ни одной ночи не провели добродетельно!

Агриппина попятилась к выходу. Гай в несколько прыжков настиг её и схватил за плечо.

— Мне больно! — укоряюще шепнула она.

Калигула встряхнул сестру, заставив её болезненно поморщиться. Почти насильно вывел её из шатра.

— Солдаты! — громко крикнул он.

Легионеры, услыхав призыв императора, сходились к палатке. Гай поманил центуриона Басса и шепнул в подставленное ухо:

— Отыщи Ливиллу! Куда она удрала?

Ливилла пряталась в шатре, который делила с Агриппиной. Ауфидий Басс отыскал её и, настойчиво подталкивая, отвёл к Гаю Цезарю.

— Убери руки! — Ливилла высокомерно взглянула на центуриона и передёрнула плечом. — Я сама дойду!

Она подошла к брату и остановилась перед ним, обиженно прикусив нижнюю губу. Гай взял Ливиллу за плечо левой рукой и развернул её лицом к солдатам. Правой он таким же образом держал Агриппину.

— Солдаты! — обратился император к собравшимся легионерам. — Пока трусливые патриции наслаждаются пирами, роскошными зрелищами и отдыхом на виллах, вы делите со своим цезарем опасность и превратности войны! Я достойно отблагодарю вас!

Легионеры одобрительно зашумели. Гай с лукавой улыбкой подождал, пока утихнет гул, и продолжил:

— Я знаю, как тяжело мужчинам обходиться длительное время без женского общества. Предоставляю вам моих сестёр! Они будут рады оказать услугу героям!

И Агриппина, и Ливилла оцепенели, потеряв дар речи. Легионеры, не зная верить ли императору, смущённо переступали с ноги на ногу и исподтишка оглядывали женщин.

— Сами понимаете: вас много, а у меня только две сестры! — развязно ухмыльнулся он. — Каждая может обслужить не более пяти человек в день. Все желающие могут записаться в список, составить который я поручаю верному Бассу. Цена назначается в десять тысяч сестерциев.

Легионеры продолжали стоять, не двигаясь. Калигула сделал вид, что неверно понимает их заминку.

— Что, дорого?! — с озорством подмигнул он. — Но ведь это же не обыкновенные гетеры, а сестры императора! Разве полчаса, проведённые в постели первейших красавиц империи, не стоят сотни золотых монет или десяти тысяч серебрянных? — Гай встряхнул сестёр, словно торговец — рабынь на невольничьем рынке, и шепнул им: — Половина денег останется вам. Вторая — мне за сводничество.

Агриппина попыталась ответить Гаю уничтожающим, испепеляющим взглядом. Не получилось. В глубине души она была не прочь согласиться. Получать деньги за то, что они обе проделывали из озорства и ради увольствия!.. Вину при этом можно свалить на Калигулу: он, дескать, насильно заставил.

Легионеры долго не раздумывали. К центуриону Бассу, смущённо озираясь, подошёл один солдат и назвал своё имя. Басс спросил с невозмутимым лицом:

— Которую желаешь?

— Благородную Ливиллу, — легионер задумчиво почесал затылок. Вопрос застал его врасплох. — Нет! Лучше, благородную Агриппину.

Ауфидий Басс записал его имя в табличку, предназначенную для клиентов Агриппины. По себя он одобрил выбор: Агриппина, родив сына, выглядела куда пышнее и соблазнительнее худосочной Ливиллы.

За первым легионером потянулся второй, затем третий. Осмелев, остальные тоже столпились вокруг Басса. Размахивая кошельками и отталкивая соперников, они пробирались к центуриону и требовали записать их имена в списке той или другой сестры. Ауфидий Басс пошатывался под невиданным напором легионеров, но держался по-геройски: записал все имена, не выронив ни табличек, ни грифеля. Он и себя занёс в список Агриппины, подгадав быть первым клиентом на следующий день.

Калигула обрадованно шепнул сёстрам:

— Сколько денег мы заработаем в ближайшие месяцы! Вам, красавицы, я вынесу благодарность за то, что обогащаете государство в моем лице!

— Почему не торгуешь Цезонией? — сердито огрызнулась Ливилла. — За неё можно назначить бульшую цену. Как-никак — императрица!

— Я подумаю! — успокоил её Гай, встряхнув ещё раз хрупкое предплечье девушки. — А теперь работать!

Он втолкнул сестёр в палатку и кивнул Бассу:

— Можно начинать. Пусть заходят первые клиенты.

Легионеры завистливыми взглядами проводили счастливчиков, скрывшихся за шёлковым пологом.

Внутри палатки Агриппина положила ладонь на плечо младшей сестры. Вздохнула с мудростью, достойной философа-стоика, и заметила:

— Если ничего нельзя изменить, лучший выход: смириться и извлечь из неприятного положения наибольшую выгоду.

Ливилла непонимающе взглянула на неё.

— Расслабься и получай удовольствие! — сердясь на несообразительную дурочку, пояснила Агриппина.

Цезония не видела, чем завершилась сцена. Она ушла, когда Гай отвёл Ливиллу в шатёр.

Не разбирая дороги, она пробежала мимо солдатских палаток, мимо лошадей, мимо сложенного в кучу оружия, мимо котлов с готовящейся пищей. Прошла около караульных, не посмевших спросить пароль у жены императора, и остановилась около засохшего дуба за пределами лагеря.

Щебетали птицы, пролетая над головой Цезонии. Мычали коровы, мирно пасущиеся вдалеке. Матрона напряжённо раздумывала.

Других женщин она не боялась. Знала: мимолётные измены не страшны ей. Привязанность Гая достаточно крепка.

Но сестры!.. Калигула любил Друзиллу так, как никого на свете. Запрет кровосмешения придавал этой любви особую остроту. Если Гай точно так же полюбит Ливиллу или Агриппину, владычеству Цезонии наступит конец!

«Нужно избавиться от сестёр Гая! — решила Цезония. — Но как? Как?!»

Она лихорадочно срывала белые луговые цветы, крошила лепестки и разбрасывала вокруг. Как?! Как отвратить Гая от сестёр, к которым его неизменно тянет?!

Цезонии помог случай.

Со стороны Лугдунума к императорскому лагерю скакали всадники. Красные плащи военного покроя трепетали на ветру. Солнечные лучи, отражаясь от медных шлемов, слепили взгляд. Цезония прикрыла глаза ладонью, стараясь рассмотреть лица посланников, прибывших из Рима.

Подобрав подол длинной туники, она поспешила к входу в лагерь, охраняемый легионерами. Подоспела как раз в тот момент, когда караульный, строго оглядев приезжих, буркнул:

— Пароль.

— Донесение императору! — ответил немолодой всадник, возглавлявший отряд. Цезония узнала Кассия Херею по военной выправке и особенно — по голосу.

— Пароль, — легионер остался невозмутим.

— Послушай, друг, — Херея спрыгнул с лошади и, ласково потрепав взмыленную шею, взглянул на караульного. — Я только что прибыл в Галлию из Азии, и потому сегодняшний пароль мне неизвестен. Император ждёт меня. Я обязан доложить об успешном исполнении его приказа.

— Пароль!

— Может, ты не узнал меня? Я — Кассий Херея, трибун преторианцев.

— Пароль!

Херея досадливо сплюнул. Караульный, разумеется признал его, но пропускать без пароля явно не собирался. Легионеры завидовали преторианцам, которые получали почти втрое больше жалования, а обязанностей имели куда меньше: охранять семью императора и заботиться о порядке в Риме.

— Кассий Херея! — окликнула трибуна Цезония.

— Приветствую, благородная Цезония, — повернулся он к женщине.

— Ты привёз новости из Рима?

— Из Эфеса, домина.

— Что же творится в далёком Эфесе? — с улыбкой спросила она.

— Наместник Азии, Луций Кассий Лонгин скончался, — склонив голову, доложил Херея.

— Император обрадуется твоему досению, — Цезония удовлетворённо кивнула.

— Караульный не пропускает меня!

Цезония, удивлённо подняв брови, обернулась к строгому солдату.

— Без пароля не положено, — смутился тот.

— Разве ты не узнал благородного Херею? Император доверяет ему охрану своей божественной особы! — Цезония высокомерно оглядела легионера и, милостиво улыбнувшись, обернулась к Херее. — Идём, Кассий. Пароль — «Германия».

Проходя в лагерь следом за Цезонией, Херея думал: «Надо же! Гай Цезарь умеет назначать обыкновенные пароли. Почему же, когда пароль прошу я, обязательно получаю глупости?»

Херея вытащил из дорожной сумки яблоко и на ходу покормил лошадь. Цезония заметила дубовый ларец, прикреплённый позади седла.

— Скажи, Херея, — она кивнула на ларец. — Кассий Лонгин действительно переписывался с Марком Лепидом?

— Нет, домина. Но я нашёл в его таблинуме письма особ, приближённых к императору.

Цезония повелительно протянула ладонь:

— Дай мне эти письма.

— Прости, домина. Мой долг — передать их лично Гаю Цезарю.

— Император занят. В таких случаях вместо него командую я! — обиженно заявила она. — Или ты забыл, кто помог тебе пройти в лагерь? Долго бы ты ждал за валом, не зная пароля!

Херея вздохнул. Ссориться с Цезонией опасно, с Гаем Цезарем — ещё опаснее.

— Благородная Цезония! Если позволишь, я сообщу тебе на словах содержание писем.

— Говори, — согласилась она.

— Сестра императора, домина Агриппина, писала непозволительные вещи.

Цезония резко остановилась. Херея, не ожидавший заминки, с разгона налетел на неё. Цезония не заметила толчка и не услышала последовавших извинений. Она предвкушала гибель своячениц.

Херея, увидев императора, поспешил к нему, на ходу снимая шлем. Цезония, стараясь не привлекать к себе внимания, присела на складном табурете около шатра. Она сделала вид, что наблюдает за дочерью, ползающей неподалёку. Но, скосив глаза, она прислушивалась к разговору Калигулы с Хереей.

— Гай Цезарь! — после обычного приветствия доложил трибун. — Луций Кассий Лонгин убит согласно твоему приказу.

Убит! У Калигулы закружилась голова. Чтобы не упасть, он присел на табурет. Не стало Кассия, заклятого врага, с которым Гаю приходилось делить Друзиллу. Но вместо радости он ощутил лёгкое разочарование. Живого соперника он ненавидел, о мёртвом неожиданно пожалел. Ему захотелось встретиться с Кассием, обнять его, увести в шатёр и до изнеможения говорить с ним о женщине, которую оба любили.

— Вот бумаги, обнаруженные среди его вещей, — Херея поставил перед императором ларец, привезённый из Эфеса.

Калигула ворошил пальцами пожелтевшие свитки. Всматривался в надписи, узнавал особенности почерков. Это послание написала Кассию Друзилла в ту пору, когда их брак ещё считался счастливым. Гай пробежался взглядом по ровным аккуратным строчкам. «Люблю тебя!» — сообщала, говорила, кричала предпоследняя строка. Гай прикрыл глаза и увидел Друзиллу, лепечущую эти слова в любовном опьянении. Не Кассию. Калигуле!

Гай просмотрел большую часть свитков. Писем Лепида не было. Возможно, Кассий никогда не переписывался с казнённым Марком Лепидом. Если так, то и заговора между ними не существовало, и Гай напрасно велел Херее убить бывшего мужа Друзиллы.

Подумав об этом, император передёрнул плечами: разве это имеет значение? Если Кассий не виновен в этом — виновен в чем-то другом! В любом случае, он заслуживал казни.

Он потянулся к последним письмам, лежащим на дне ларца. И молча возмутился, читая: «В Риме пахнет кровью!» Он переполз взглядом к верхним строкам. Кассию писала Юлия Агриппина.

— Стерва! Предательница! — заорал он и метнулся в палатку, где сестры принимали бравых легионеров.

Калигула вытащил Агриппину из постели, отодрав от неё осчастливленного солдата.

— Ты писала Кассию? — громко крикнул он, потрясая свитками перед испуганным лицом сестры.

Агриппина, боясь признаваться, отрицательно замотала головой.

— Лжёшь! — Гай, обозлившись, ударил её в лицо. — Здесь стоит твоя подпись!

Агриппина молчала, поправляя волосы и одёргивая задравшуюся тунику. Её щеки покрылись неровными красными пятнами, губы были крепко сжаты.

Калигула оглянулся на Ливиллу. Лежавший с нею легионер удрал, на ходу надевая пояс с привешенным к нему оружием. Ложа сестёр разделяла тонкая, почти прозрачная занавеска. Они, позабыв стыдливость, блудили почти на виду друг у друга. Гай ожесточился ещё сильнее при виде полуобнажённых сестёр. Отказавшись любить его, они безропотно согласились целовать безродных солдат!

— Вы обе опозорили меня на всю империю! — исподлобья оглядывая женщин, заявил он.

— Гай, ты велел нам торговать телом, — стараясь выглядеть хладнокровной, заметила Агриппина.

— Вы не должны были соглашаться! — он помолчал немного, и добавил оскорблённо: — Мало мне позора иметь сестёр потаскух! Вы желали моей смерти, сговариваясь с Лепидом и Кассием!

— Это ложь! Мы не сговаривались с Лепидом, — Агриппина умоляюще протянула к брату ладони. Сейчас она действительно испугалась.

Калигула снова потряс свитком:

— Ты писала Кассию!

— Писала, — кивнула она, поняв, что отпираться бессмысленно. — Ну и что? Разве Кассий — сообщник Лепида?

— Да!

Гай не сомневался, несмотря на то, что доказательств не обнаружилось. Для него Кассий и Лепид были сообщниками уже потому, что оба были мужьями Друзиллы.

— Кроме того, я видел, как вы часто беседовали с Лепидом и смеялись! — убедительно добавил он.

— Ну и что? — сверкнула глазами Агриппина. — Марк был нашим двоюродным братом! Разве нам запрещено говорить с родственниками?

— Он хотел меня убить, — закрыв глаза, прошептал Гай. Воспалённому воображению мерещилось, будто Агриппина и Ливилла протягивали слабые, увешанные браслетами руки, чтобы столкнуть его с крыши Юлиева храма.

— Я мог бы казнить вас! — процедил он сквозь зубы. — Но память о родителях велит мне заменить казнь ссылкой.

Сестры мучительно побледнели. Ливилла готова была повалиться в ноги Гаю, целовать его колени и умолять о пощаде. Агриппина высокомерно вздёрнула голову.

— Я избрал для вас Понтий — скалистый, пустынный остров, затерянный посреди моря! — бормотал Гай. — Будете жить там до смерти.

Он вышел из палатки, громко топая ногами и отдавая соответствующие приказы. Распорядился подать расшатанную повозку, на которой доставляли в лагерь сено и ячмень для лошадей. Конский навоз прилип к двум большим деревянным колёсам. Калигула велел не отмывать.

Сестры застыли около выхода, держась за руки. Отстранённым взглядом смотрели на приготовления к отъезду. Ливилла заплакала, вспомнив о муже, Марке Виниции. Ему непременно донесут о дурном поведении жены, а она будет слишком далеко. Не сможет обнять его, провести ладонью по бедру, как нравится Виницию, и со слезами на глазах пожаловаться, как злоязыкие сплетники оклеветали её, невинную. Из зависти, разумеется.

Гай приказал сёстрам забраться в повозку.

— Снимайте серьги, браслеты и ожерелья! — велел он, хмуро наблюдая, как женщины, помогая друг другу, устраиваются на соломенной подстилке. — На Понтии они вам не понадобятся. И шёлковые одежды тоже снимайте! За ваши наряды платила императорская казна.

— На что тебе женские туники? — язвительно спросила Агриппина. — Оденешься Венерой и будешь разгуливать перед галлами и их свиньями?

— Молчи! — прикрикнул на неё Калигула, положив ладонь на рукоять меча. — Не забывай: кроме островов у меня есть ещё и оружие! Хочешь знать, куда пойдут твои тряпки и побрякушки? Я их продам на форуме Лугдунума. Богатые галлы охотно купят для жён и подружек утварь и наряды императорских сестёр.

— Позволь мне взять сына, Гай, — помолчав, попросила Агриппина. Она заметила маленького Луция. Спрятавшись за туникой рабыни, он испуганно смотрел на мать, тянул к ней маленькие руки.

— Не позволю! — грубо ответил Калигула.

Агриппина подавила рыдание. Стон, не вырвавшись изо рта, отразился на лице. Гай обрадовался тому, что сумел причинить ей боль и сорвать с неё маску дерзости и невозмутимости.

— Кто позаботится о нем? — надрывно спросила она.

Из группы женщин, последовавших в Галлию за мужьями, вышла наперёд Домиция, некрасивая, озлобленная, стареющая женщина. Сестра покойного Агенобарба после развода с Пассиеном Криспом ещё раз вышла замуж. Её супруг, легат Четвёртого легиона, по слухам предпочитал молодых солдат.

— Луций — мой племянник, — с вызовом глядя на Агриппину, проговорила она. — Я воспитаю его.

Калигула хмуро кивнул, соглашаясь. Домиция, не отводя глаз от Агриппины, взяла мальчика на руки и прижала к груди. Поверх темно-рыжей головки ребёнка схлестнулись взгляды двух непримиримых соперниц. Агриппина поняла: Домиция никогда не простит ей Пассиена Криспа.

Повозка тронулась со скрипом, бередящим слух. Агриппина бросила последний взгляд на сына и опустилась на дно, устеленное колючей соломой. Ливилла, всхлипывая, прилегла рядом и положила растрёпанную голову ей на колени.

Агриппина рассеяно перебирала пальцами волосы сестры и думала о Пассиене Криспе. Встретятся ли они ещё? Тёмные волосы возлюбленного пахнут миррой, привезённой с востока. Руки его — теплы и нежны. В перерывах между ласками он нараспев декламирует любовные стихи Овидия или Катулла… У Агриппины мучительно заныло в груди. Предстоящая разлука казалась невыносимой. Она любила Криспа. Любила даже тогда, когда отдавалась ласкам рослых мускулистых легионеров. Мимолётные любовники, как это ни странно звучит, были нужны Агриппине, чтобы спасти её от тоски по Криспу.

Повозка выехала из лагеря и медленно поползла по извилистой дороге на юг. Цезония, проведя её взглядом, тихо радовалась. Печально вздохнул центурион Басс, так и не успевший переспать с Агриппиной.

Калигула почувствовал странное пощипывание в горле. Неужели он сейчас заплачет? Неужели ему жаль дерзкую и капризную Агриппину, с которой он непрестанно ссорился ещё с детства? А заодно и Ливиллу, отдалённо похожую на милую Друзиллу? Он заметил скрытое любопытство, с которым поглядывали на императора легионеры, делая вид, что занимаются своими делами. Нужно было совершить очередную безумную выходку, которая поможет скрыть неуместную жалость Гая.

— Херея! — подозвал он преторианского трибуна. — Ты верно послужил мне. Объявляю тебе благодарность. — Калигула повысил голос, обращаясь к легионерам. — Кричите все: «Славься, Кассий Херея!»

— Славься, Херея! — подхватили солдаты и подняли шум, стуча мечами по прямоугольным щитам.

Преторианский трибун слегка покраснел, слушая славословия. Калигулу несказанно позабавила способность смущаться, свойственная старому, испытанному солдату. Величественным жестом Гай протянул Херее руку для поцелуя.

Кассий Херея опустился на одно колено и приложился губами к протянутой руке. На безымянном пальце Гая красовался перстень, некогда снятый с руки ещё живого Тиберия. У трибуна задвоилось в глазах, когда он увидел римского орла так близко от своего лица.

Неожиданно Херея почувствовал, как палец Калигулы раздвигает его губы и проникает в рот. И ритмично двигается во рту Хереи, имитируя тот непристойный жест, которым солдаты поддразнивают дешёвых шлюх.

Старый солдат отпрянул и замотал головой, стараясь избавиться от навязчивого пальца императора. Калигула рассмеялся:

— Что с тобой, Херея?! Я полагал, что тебе доставит удовольствие эта забава! — Гай многозначительно подмигнул. — У тебя такой тонкий голос. Наверное, тебе по нраву мужские достоинства преторианцев?!

— Ты ошибаешься, Гай Цезарь, — покраснев ещё сильнее, заметил Херея.

— Да?! Значит, ты предпочитаешь их задницы!

Давясь озорным хохотом, Калигула отошёл от Кассия Хереи и отправился на поиски новой мишени для насмешек.

Херея грузно поднялся, отряхнул с колен налипшую землю и засохшую сосновую хвою. Подумал оскорблённо: «Подожди, Гай Цезарь! Вот вернёшься в Рим…»

Если прежде у начальника преторианцев ещё были сомнения, то теперь они напрочь исчезли.