Ночи Калигулы. Падение в бездну

LXIII

Август принёс с собой аромат созревающих фруктов, стрекот цикад, знойное марево над пыльными дорогами и сожаление о том, что лету приходит конец.

Гай лежал в мраморной купальне, наполненной тёплой водой из целебных источников. Напротив него нежилась Цезония. Мокрая туника облепила грудь и живот. Матрона смеялась, черпая ладонями воду и брызгая в лицо Калигуле. Порою она затихала. Тогда на её лице застывала вымученная улыбка.

— Что с тобой? — спросил Гай, когда смех Цезонии прервался в очередной раз.

— Ничего, — ответила она, коснувшись живота. — Ничего. Ребёнок сейчас родится.

Калигула лихорадочно выскочил из купальни и крикнул:

— Приведите лекаря!

Роды протекали быстро и легко. Цезония уже родила троих дочерей бывшему супругу. В перерывах между схватками она находила время и силы для шуток. Матрону окрыляла мысль: прежде, чем стемнеет, она родит сына и выйдет замуж за императора.

Калигула сидел на краю постели роженицы и держал её за руку. Время от времени она вскрикивала и впивалась ногтями в ладонь Гая, оставляя на ней отметины. Он не замечал боли, заворожённо наблюдая, как изгибается в муке тело Цезонии.

Порою страдания Цезонии выглядели невыносимыми. Гай думал, что она может умереть, как умерла в родах его первая жена, Юния Клавдилла. Цезонию ему не было жаль, но ребёнок!.. В двадцать лет Калигула боялся отцовтва и ответственности, связанной с ним. В двадцать семь он мечтал о сыне, которого когда-нибудь научит править империей. Так, чтобы все боялись!

Вой Цезонии, дикий, почти звериный, прервал его мысли. Гай вздрогнул и уставился на роженицу. Она, только что страшно кричавшая, теперь улыбалась нежно и умильно. Круглый живот, делавший её неповоротливой, пропал. Меж ног, согнутых в коленях, копошился окровавленный комочек. Сын Калигулы!

Повитухи, помогавшие Цезонии, суетились около роженицы, перерезали пуповину, обтирали новорождённого от крови и слизи. Гай пытался рассмотреть младенца, увидеть, какого цвета его глаза и волосы. Широкие спины и быстро мелькающие руки женщин мешали ему, закрывали дитя от его жадных глаз.

— Мой сын! — прошептал Калигула. — Пошли прочь, мегеры! Дайте мне взглянуть на моего сына!

— Гай Цезарь! — подал голос лекарь Галот. — У тебя родилась дочь.

Лекарь испуганно замолчал и втянул голову в плечи. Опасался, что император может обвинить его в том, что ребёнок получился неугодного пола.

Цезония молча плакала. Отчаянно кусала пальцы, чтобы не закричать от отчаяния. Неужели все напрасно? И приворотное зелье, и беременность, и смерть Друзиллы? Она не станет женой императора из-за небольшого кусочка плоти, которого недостаёт её ребёнку! Цезония возненавидела дочь за то, что она не родилась мальчиком.

«А может, все-таки?..» — думала она, цепляясь она последнюю надежду.

Лицо Гая Цезаря обрело привычное, равнодушное выражение. Брезгливо скривившись, он направился к выходу.

— Несите ребёнка за цезарем! — задыхаясь, крикнула Цезония повитухам. — Положите у его ног.

Женщины подхватили на руки новорождённую, наспех завёрнутую в льняную пелёнку, и побежали за Калигулой. Догнали его у выхода. Суетливо положили девочку на грязный, истоптанный пол, перед императором. Сейчас решалась её судьба: жить ей, или быть выброшенной, как все младенцы, которых отказался признать отец.

Ослеплённый мужским эгоизмом, Калигула хотел переступить через жалобно пищащего младенца. Уже поднял ногу, обутую в позолоченную сандалию… И остановился! Случайно скользнув взглядом по дочери, он заметил редкие рыжие волоски, немного вьющиеся. Как у него. Как у Друзиллы!

Задыхаясь от волнения, Гай подхватил на руки девочку. Прижал её к груди, не обращая внимания на то, что ребёнок пачкает тунику, вышитую золотом.

— Моя Друзилла! — прошептал он, прослезившись от счастья. Гладил и целовал рыжую головку дочери. Нежно проводил двумя пальцами по щекам и маленькому носу. Заглядывал в узкие щёлочки полузакрытых глаз младенца, пытаясь определить цвет: не зелёный ли?

Гай не помнил, как выглядела Друзилла, когда родилась. Ему тогда ещё не исполнилось двух. Когда он прикрывал глаза, воображение рисовало картину: рыжеволосый мальчик, одетый маленьким легионером, поднимается на цыпочки и тянется к плетёной колыбели, где лежит новорождённая сестричка, розовая и золотисто-рыжая.

— Я назову тебя Друзиллой, — шептал Гай на ухо девочке, которая родилась удивительно похожей на ту, давно умершую и незабываемую.

Калигула вернулся к Цезонии. Присел на окровавленную постель и положил ребёнка около матери. Матрона улыбалась, не смея поверить в чудо.

— Спасибо тебе, — проговорил он, целуя её в щеку. — Ты родила мне Друзиллу.

Цезония вздрогнула, почувствовав неприятный холод в груди. Мелькнула опасливая мысль: когда девочка вырастет, не захочет ли безумный Гай взять её в любовницы, как ту, другую Друзиллу, бывшую его сестрой? Цезония заставила себя не думать об этом. Много лет истечёт к совершеннолетию дочери. Все изменится, и Гай тоже. О будущем даже сивиллы не предсказывают с точностью. Стоит ли отравлять себе жизнь страхом перед неопределённым будущим?

Гай сдержал обещание, данное Цезонии.

В сумерки он вернулся в её кубикулу в сопровождении десяти патрициев. Позади тащился жрец, ведя белого телёнка.

Постель Цезонии, все ещё окровавленную после родов, накрыли жёлтой тканью. Жёлтый — цвет невест. Венок из полевых цветов и покрывало огненного цвета украшали голову невесты.

Гай торопил жреца, шипя угрожающе:

— Если знамения окажутся неблагоприятными…

Продолжать фразу не понадобилось. Жрец вспорол брюхо жертвенному телёнку, метнул испуганный быстрый взгляд на вывалившиеся внутренности и объявил дрожащим голосом:

— Боги благословляют союз.

Калигула удовлетворённо кивнул: конечно, благословляют! Посмели бы не благословить! Гай уже сражался с морем. Он и в небо может метать камни и стрелы.

Император поспешно натянул обручальное кольцо на палец Цезонии. Свидетели по очереди выцарапывали свои имена под брачным контрактом. На руках кормилицы плакала девочка, получившая родовое имя — Юлия. Второе имя, выбранное отцом, было Друзилла.

Цезония, помолодевшая и похорошевшая от счастья, удовлетворённо рассматривала кольцо. Ей захотелось ощутить себя истинной императрицей, как Ливия, о которой говорили на улицах: «Август правит Римом, Ливия правит Августом». Цезония величественно повела рукой, делая знак удалиться патрициям.

— Оставьте нас! — произнесла она напыщенным тоном, который, по её мнению, пристал жене императора.

Гай насмешливо хмыкнул, наблюдая за ней.

— Убирайтесь! Вы свою работу уже сделали, — выгнал он патрициев, жреца и рабынь с младенцем.

Оставшись наедине с Цезонией, Калигула обнял её и припал долгим поцелуем к тонкой шее.

— Тебе хочется приказывать? — скользя губами по плечам и шее женщины, спросил он. — Забудь об этом! Приказываю только я. Ты, моя жена, обязана беспрекословно повиноваться.

Она молча кивнула. Но Гай прочёл в лукавых глазах матроны её истинные мысли. И восхитился. Подчинить такую женщину намного занятнее, чем наивную глупышку, которую с детства учили покорности и послушанию.

— У тебя красивая шея! — Калигула полюбовался лиловой отметиной, которую оставили его зубы.

Цезония польщенно улыбнулась похвале.

— Но стоит мне приказать — и топор перерубит её надвое! — зловеще закончил он.

Женщина вздрогнула.

— Прощай, дорогая. Спи спокойно и не забывай моих слов, — Гай ласково поцеловал её в лоб и вышел.

Цезония осталась сидеть на постели, усыпанной цветами со свадебного венка. Прошло больше часа, и лишь тогда нервное оцепенение покинуло её.

Калигула провёл брачную ночь с другой женщиной. Цезония ворочалась в постели, прислушиваясь к взрывам смеха за стеной, плачу младенца и тупой боли в собственном теле. Когда она наконец смогла заснуть, то ей пригрезился Гай Цезарь, опускающий топор на её шею.