Нож в сапоге. Том 1. Черный кот

1.3

Грисельд оделся потеплее. На нем была черная котарди с двойным слоем ткани в области груди, застегнутая на все пуговицы, уставшие от времени охотничьи сапоги, бордовые штаны, а также темно желтый плащ с капюшоном, что доходил его владельцу до колен. Плащ вопреки ветру развевался только внизу. Иной раз его вело в сторону, а иногда назад. В такие моменты Грисельд особенно крепко держал ткань накидки правой рукой, спасаясь от переменчивой в своем настроении ранней осени. Солнце скрылось за толстым слоем серых неприятелей, а мелкий дождь угрожал разразится ливнем. Как и в прошлое утро, горожане постепенно выползали из своих нор. Разве что теперь шли они быстрее и осмысленнее, разумеется их было меньше.

Обычно молодой парень редко выбирался в город под видом простого жителя, но сегодня особый случай. Он шел по грязной дороге, что пролегала аккурат вблизи печально известного канала. Ветер никак не унимался, заставляя зеленую воду в углублении идти рябью, а его порывы стали заметно холоднее после того, как Грисельд опасно приблизился к краю каменного сооружения. Стена из вековой кладки уходила прямиком в мутную артерию города. Недалеко была видна лестница шириной метра полтора. Такие лестницы вели вниз. В народе им дали название — тропы утопленников. Среди детишек Офрорка часто ходили байки, что трупы тех, кому довелось встретить свою смерть здесь, вылезали из окутанного туманом канала, и скорбно поднимались вверх по ступенькам. Души неупокоенных жертв преступного мира, души тех, кого постигла ужасная смерть от утопления или подлого стилета, бродили вдоль края конструкции, пугая своим видом птиц и прохожих. Эта история передавалась из уст в уста и Грисельд много раз ее слышал. А еще он радовался тому, что это всего лишь детская сказка. Когда нибудь, если у него появятся дети, он обязательно расскажет им эту страшную историю. Пусть лучше они знают ее, чем историю несчастного отца и его дочери.

Монро повернул направо, оставляя канал позади. Еще несколько десятков метров его будет преследовать зловоние и ветер, нападавший теперь со спины. Людей на улице по прежнему было не так много, но тот, кто его интересовал появился. Грязная двуколка, запряженная старой больной клячей, ползла на встречу, а возница, восседающий над кобылой словно надзиратель, и держащий в одной руке поводья, хитро улыбался, и рыскал маленькими глазками в поисках добычи. Грисельд нахмурился. Мышцы всего тела напряглись, вызвав в области ранения резкую боль, но он и бровью не повел. Он знал этого проходимца. Каждый раз, когда Вернон Гренц по прозвищу Гренка, появлялся в таверне, Грисельд надеялся, что тот сменил род деятельности. С другой стороны Монро понимал, что ничего кроме как пить и играть в карты Вернон не умел, поэтому после того, как очередная лошадь испустит дух, ее место займет новая. Так будет, полагал Грисельд, до тех пор, пока ездовых животных в городе совсем не останется, или Гренку не сбросят в канал за карточные долги.

— Грисельд, вот так встреча. — Расплылся в улыбке Гренц, обнажая гнилые зубы, и останавливая транспорт.

— Гренка! Сукин сын. — Прорычал Грисельд.

— Да ладно тебе, старый друг. Чего ты такой злой? Ну повеселились мы немного с друзьями. Я вообще-то выиграл у него, а карточный долг — святое.

— Ничего не знаю. За стулья и стол ты по прежнему мне должен. Хотя подожди-ка? Не хочешь долг отработать?

— Обижае-е-ешь, Грис. Куда тебя подбросить?

— Я покажу дорогу. — Грисельд взобрался на мокрую двуколку, испачкав малость плащ и штаны.

— Хорошо, дружище. Хорошо. — Скрючился Вернон. — Давай, малышка. Поехали. Дяде Грису нужно ехать. — Ударил он плетью несчастную лошадь.

Всю дорогу Грисельд провел в молчании. Лишь иногда он указывал на то, куда извозчику стоило свернуть. Они проехали улицу где жил Гато, и где Грисельд увидел рыжего мужчину, собирающегося, судя по всему, на казнь соседа. Мужчина что-то обсуждал с невысокой, полноватой женщиной. Потом двуколка пару раз останавливалась, и Вернон сыпал на лошадь проклятия, провоцируя Монро вмешаться. А спустя примерно полчаса путешествия вглубь города, пассажир попросил кучера остановить:

— Стало быть, долг уплачен? — Улыбался Гренка.

— Стало быть да. — И Монро спрыгнул с телеги. — Желаю твоей лошади скорейшего выздоровления. — Бросил он, на что Гренц расхохотался:

— Да не переживай ты так из-за нее, Грис. Ну умрет эта, я знаю где взять еще.

— Я не сомневаюсь. Бывай, Вернон.

— И тебе не хворать, Грисельд. — Мерзко улыбнулся в ответ Гренка.

Мысленно рисуя образ своего коня, на котором Гидеон отправился в приют вместе с мальчиком, Грисельд решил, что стоит как нибудь проверить Гренку на конокрадство. Он двинулся через переулок, пересек улицу, снова нырнул между зданиями. За время путешествия на двуколке, ветер и дождь прекратились. Остались лишь лужи, расползающиеся везде где только можно. Когда Грисельд добрался до одной из центральных улиц, он заметил, что некоторые люди идут группами, и каждая такая группа что-то обсуждает. Между невысоких зданий из камня появлялось все больше и больше зевак, а по мере продвижения к центру, молодому парню все больше приходилось следить за кошельком. Пару раз он врезался в кого-то извиняясь и ловя на себе далеко не добрые взгляды. Один раз сбил пустое ведро, и чуть не наступил на кисть бедняку, что просил подаяния.

Площадь, до которой Грисельд дошел не без труда, была сплошь и рядом усеяна людьми. Толпа переговаривалась. Кто-то кричал, кто-то свистел. В какой-то момент парень понял, что дальше идти будет крайне затруднительно, но он все же шел. Время от времени он аккуратно обходил горожан, а иногда ему приходилось их расталкивать. Ближе к центру стояли самые активные представители человеческого рода — улюлюкающая толпа обступила деревянное возвышение. Люди выкрикивали ругательства — каждый в меру своей воспитанности, и вероятно, достатка.

За плахой нетрудно было заметить видавший виды деревянный столб, а от кончика его основания шел брусок не меньшей толщины. Брусок заканчивался заранее подготовленной веревкой с известным всем предназначением. На виселицу приземлился ворон. За ним еще один, а потом и еще. Крылатые хищники с любопытством наблюдали за происходящим. Казалось, они прилетели на жатву. И в голове Грисельда даже промелькнула такая мысль, но потом он быстро отмахнулся от нее, сославшись на совпадение. Один из пернатых негодяев громко каркнул, после того, как поднял клюв в небо. Громадная туча настигла город неспешно, но вскоре она накрыла собой всю площадь, подарив плывущую по лицам собравшихся тень. Грисельд устремил взор на серое, пожирающее здание главного храма и городской ратуши, пятно, и тяжело вздохнул. Расправа должна была начаться с минуты на минуту.

Пожилая женщина в рваном тряпье, стоявшая прямо перед господином Монро, повернула голову влево, задев последнего пепельным хвостом. Вслед за ней повернул голову и рослый мужчина в гербовой накидке с символом церкви пророка и мученика Луциана Светоносного, первого из святых церкви Падающего солнца. Согласно легенде, Луциан стал проводником небесного светила в преисподнюю. Каждый день, как гласит предание, он гонит слепящий шар в загробное царство, чтобы осветить путь заблудшим душам, что пытаются найти выход из мира мертвых, но терпит поражение от брата — святого спасителя Рэинара Озаренного из церкви Восходящего солнца. В священном писании сказано, что Рэинар отправляется в место вечного покоя для того, чтобы отобрать у брата солнце, и вернуть живым. И так из раза в раз. На протяжении многих веков двое братьев сражаются за каждый из миров. Для подавляющего большинства жителей Табриэйна, Рэинар — милость и добродетель, а его брат Луциан — скорбь и смерть. Символы двух церквей практически не отличимы друг от друга. В обоих случаях центром обозначения выступает круг с рассекающим его пополам мечом. Главное отличие заключается в том, куда смотрит лезвие оружия. На черной гербовой накидке незнакомца, меч был устремлен вниз, как и на всех кладбищах королевства Табриэйн. Изображение было принято чертить цветом неугасимой извести.

Вскоре большая часть людей смотрела в сторону, куда повернул голову и Грисельд. Словно сквозь масло, расталкивая скопление жителей, к плахе шли вооруженные люди. Во главе военизированного отряда шагал начальник стражи господин Бенедикт Димар. Его суровый взгляд был виден, вероятно, даже из самого верхнего окна монументальной ратуши Офрорка. Казалось, Димар заполнил своим присутствием каждый миллиметр городской площади. Вдогонку за главным вершителем правосудия плелся невысокий и пухлощекий священник в белой гербовой накидке с желтым символом солнца и мечом, клинок которого указывал вверх. Вслед за двумя шли остальные. Были здесь надзиратели, заключенный, а также человек без оружия, что поправлял черную маску вроде той, что сам иногда надевал Грисельд. Вся группа во главе с начальником стражи поднялась на возвышение по деревянной лестнице. Только сейчас, когда один из представителей стражи встал у лестницы скалой, Грисельд заметил, как палач стал проверять механизм. Ладонь его скользнула по еле заметной издалека шестерне, прикрепленной к столбу. Монро ощутил острый укол ответственности. В то время, как толпа закричала в приветственных овациях, Грисельд обошел женщину, оттолкнул незнакомца, наступил кому-то на ногу. Он вытянул ладони перед собой лодочкой и расталкивая людей шел вперед.

— Убейте этого мерзавца! — Крикнул кто-то и засвистел.

— Пусть его мамаша шлюха больше не родит! Выродок! — Слышался женский голос.

— Убийца! — Подхватил мужской.

Грисельд уперся в стену из горожан, пытался прорваться, но столпотворение было настолько плотным, что люди жались друг к другую, превращаясь в однородную массу. Большинство из них подняли руки вверх, трясли кулаками.

— Это неправильно! — Кричал Грисельд во все горло. — Это ошибка! Он не убивал! — Но его никто не слышал. — Нельзя! Нет! Он жертва! Жертва! — Грисельд орал настолько истошно, и пытался прорваться с такой силой, что ранение, на которое он не обращал никакого внимания, почти сковало низ туловища. Собрав волю в кулак, парень растолкал людей перед ним, продвинувшись на полметра, но столкнулся с еще большим сопротивлением. Затем он сделал еще рывок, и еще полметра удалось миновать.

— Он жертва! Он невиновен! — Грисельд не слышал себя. Вместо этого у его лица возникла чья-та безобразная физиономия, усеянная бородавками и редкими волосами на щеках и подбородке.

— Убе-е-ей! — Верещал пьяница прямо на ухо. — Убей его!

И Монро ударил безумца головой прямо в бороду.

— Не-е-т! — Рвал он связки, глядя на то, как нищий отшатнулся. — Не-е-ет! — Голос превратился в шипение. — Не-е-ет. — Он терял силы…

В это время, все было уже готово. Несчастный стоял в центре возвышения. На шее петля, а на лице застывший стеклянный ужас. Глаза его были заплаканы. Он смотрел на рычащую толпу, понимая, что все кончено.

Димар поднял две руки вверх:

— Тихо-о-о! — Слово громом пронеслось, влетев в каждое ухо, и толпа успокоилась.

— Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы показать преступному миру свои зубы. В этот день каждый из нас ликует. Каждый из нас торжествует. Мы — люди Офрорка не допустим разгула порочности и смертоубийства! Я хочу чтобы каждый подлый убийца этого города знал, что ему не уйти от правосудия! Закон найдет вас везде! Вас всех ждет эта участь! Мы — добрые люди этого славного города вам обещаем это!

Толпа взревела:

— Да-а!

Кто-то орал:

— У-убей! У-убей! У-убей! — Тут же подхватили остальные:

— У-убей! У-убей! У-убей! — Кричали вроде все, но один человек, тот, что знал правду, пытаясь из последних сил прорваться, рыдая хрипел:

— Не-е-ет…

Димар снова поднял две руки. Повисла тишина. И лишь где-то в двадцати метрах был слабый, угасающий шелест надежды:

— Не-е-ет…

— Господин, Ариан Гато. — Обратился к изможденному человеку Бенедикт Димар. — Вы обвиняетесь в ограблении и убийстве человека с особой жестокостью. Вы приговариваетесь к смерти через повешенье. Вам понятен приговор?

— Да, господин. — Ответил слабым голосом заключенный.

— Вы имеете право на последнее слово. Говорите. Мы вас слушаем. — Начальник стражи развернулся в сторону человека в маске, держащего руку на рукояти шестеренки, кивнул ему. Тот кивнул в ответ.

— Я хочу лишь сказать, — голос Гато был измученным, — что я лишь хотел спасти свою девочку, свою дочку. У многих из нас есть дети. Ради них мы готовы на все. В них наша слабость, но и в них наше продолжение. Мне очень жаль, что так получилось, но я не совершал всех тех злодеяний, за которые меня судят. Я лишь пытался спасти свою Сабрину. Моя дочь заболела, тяжело заболела. Я не знал что мне делать, и обратился за помощью к людям, которым, как я понял позже, нельзя доверять. Они предложили мне взять на себя ограбление какого-то алхимика, посидеть в тюрьме. Взамен Сабрина должна была попасть в лучшую больницу города. Там бы ее точно вылечили. А сейчас, я даже не знаю что с моей девочкой. И будь проклята та сука, что зовет себя Жанной! Когда я пришел на место встречи, там меня ждал труп человека. Я сказал этой Жанне, что не понимаю что происходит, а она сказала, что планы изменились, но сделка все еще в силе. И теперь я здесь задаюсь одним вопросом. Зачем все это? Как моя доченька, даже если она еще жива, будет дальше без меня? Она пропадет. И в этом виновата Жанна. Будь она проклята… — Гато закрыл глаза. Ему на голову надели мешок. Он вспомнил дочь, ее улыбку, ее первые шаги, ее смех. Он вспомнил, как она просила научить ее ездить на лошади. Вспомнил заливной луг, речку, где они ловили рыбу а потом плескались. Вспомнил ромашковый венок, что сделал для нее и надел ей на голову. Вспомнил все…

Палач крутанул механизм, и Гато провалился вниз. Он повис как тряпичная кукла. Вороны взмыли в небо. Хлынул ливень…