У краскома Пирогова болела голова. Вчера вечером он купил у хозяйки бутылку самогона и потихоньку, за закрытыми ситцевыми занавесками выпил ее.
При бойцах и сослуживцах он к водке не притрагивался, считал, что это разлагающе действует на дисциплину.
Пока пил, успел написать письмо невесте Наташе, ожидающей его возвращения в далеком Ельце, а также товарищу Ленину, не подозревающему о его существовании в еще более далекой столице.
Утром он перечел оба послания и одно из них, адресованное председателю совнаркома, сжег в печке.
— Все правильно написал, но не так надо… — говорил он, глядя на корчащуюся бумагу.
Вошла хозяйка, молодая разбитная бабенка, вся, словно снеговик, составленная из овалов, шаров и прочих округлостей.
— Поправить здоровье не желаете, товарищ командир? А то ровно бы неможется вам. — Она улыбнулась и с деланной скромностью потупила глаза.
Пирогов помялся, почесал бороду.
— Ну, если один стаканчик только…
Он едва успел выпить стопку и закусить перьями молодого едкого лука, как дверь отворилась. Вестовой Регнушев, стройный и ясноглазый, больше похожий на молодого монашка, чем на сына харьковского крестьянина, не переступая порога, заглянул в хату.
— Товарищ краском, там ребята убогого поймали. Ругается скверно.
— Что значит ругается?
— Повторяет то и дело: «бей жидов и комиссаров». Как заведенный.
— И все?
— Нет. Еще еду у бойцов клянчит. Только молча. Тычет пальцами на хлеб и себе на рот показывает.
— Да то ж Дыренок, — подала голос хозяйка.
— Дыренок? — переспросил Пирогов. — Что еще за фрукт?
— Дурачок наш. С рождения слова не говорил. А тут пришли белые и с ними доктор какой-то. Хороший доктор. У Крысанихи роды принял. Бабы сказывали, не он, померла бы. Он и Дыренка говорить заставил. Правда, только этим словам и успел выучить. «Бей жидов и комиссаров». Да.
Она спохватилась, прикрыла рот рукой. В глазах плеснул неподдельный испуг.
— Ох, простите.
— Ничего.
— А то вдруг вы из жидов. Обидитесь, не ровен час.
Пирогов почувствовал, как внутри головы словно бы прокатилось чугунное ядро. На лбу выступила испарина.
— Не из жидов я, — сухо ответил.
Он повернулся к вестовому.
— Регнушев, что вы там стоите? Заходите в хату.
«Монашек» вошел.
— Ну? — спросил Пирогов молодку. — Дальше-то что?
Ядро, прокатившись по стенкам, вдруг стало легчать.
— А на том и все. Обучил он его этим словам, а тут и вы наступили.
Дыренок сидел, привязанный за щиколотку к столбу закуты возле кулацкого дома, определенного под штаб. Он ни на кого не обращал внимания, был весел и корчил рожи, отвечая на какие-то происходящие внутри его головы события. Глядел в усыпанную сухим навозом землю и временами восклицал свое единственное «бей жидов и комиссаров».
— Э, парень, — тронул его за плечо Пирогов.
Выпитая впопыхах полновесная стопка окончательно растворила тяжесть в голове, и краском облегченно вздохнул.
Дыренок поднял зеленые, как прудовая ряска, глаза, заулыбался беззубым ртом.
— А! Бей жидов и комиссаров, — протянул приветливо.
Взгляд Пирогова пробежал по его преждевременно состарившемуся лицу, остановился на ссадине на подбородке.
— Это кто его? — спросил Регнушева.
— Из наших кто-то приложил. Вы ж видите, сквернословит.
Пирогов наклонился к Дыренку.
— Ты еще-то умеешь что говорить?
Ряска в глазах юродивого смотрела тепло и непонимающе.
— Бей жидов… — начал было он снова, но Пирогов остановил его, подняв руку.
— Хватит.
Краском подергал себя за бороду.
— Убьют его. Как пить дать убьют. Люди злые, а он хоть и убогий, а такое говорит, что родному отцу не спустишь. Короче, так… — сказал он и задумался.
Регнушев слушал с вниманием.
— Берете сейчас бутылку самогона. Ведете этого, — он кивнул на Дыренка, — к реке. Там вливаете в него бутылку…
— А ежли не будет?
— Не будет, заставьте. Они, юродивые, как правило, уважают водочку-то. В общем, поите его, чтоб на ногах не стоял. Как упадет, укладываете в лодку и прочь ее от берега. Часов через пять-шесть течение принесет его в расположение белых. Там пусть и поет свои песни. Те его хотя бы не пристрелят. Приказ понятен?
— Так точно.
— Самогон купите у моей хозяйки. Деньги… — Он порылся в кармане, положил в протянутую ладонь несколько смятых бумажек. — Должно хватить.
— Вопрос можно?
— Хоть два.
— А когда мы белых выбьем и он снова у нас окажется, что делать будем?
— Сначала выбить надо.
— Ну а все же?
— Опять вниз по течению отправим.
— А потом?
— И потом.
Пирогов помолчал и добавил:
— Пока его в море не унесет.
— А там?
— А там пусть море решает, что с ним делать. Вам ясен приказ?
— Да.
— Не «да», а так точно! — весело возвысил голос краском.
— Так точно, — послушно повторил вестовой.
— Выполняйте.