Норильск - Затон

Не всё так просто

Расходились поздно. Никому не хотелось прерывать вечер вопросов и ответов. Но с железным спокойствием время поджимало, диктуя свои правила людям. Тимка клевал носом, да и Лизонька устала. Кто-то должен был решиться подняться первым, и Лиза взяла эту миссию на себя. Воспользовавшись, тем, что женщины и Илья перешли в кухню с разборкой и мытьём посуды. Дубов потянул Тимофея в кабинет. Он сел на диван и подвинувшись вплотную к валику освобождая для Мозгового место. Тот тяжело плюхнулся.

— Что произошло? — в лоб спросил Дубов, вопросительно вглядываясь в глаза друга.

— А что? — попытался заерепениться тот. Мозговой откинулся на спинку дивана, прикрыв от разоблачения глаза. С диким упрямством он пытался отмолчаться, но Дубов не отставал.

— На тебе лица нет, и Лиза горит. Вот поэтому и спрашиваю, что вы там намыли полоская руки?

— Думаешь, ребята тоже это заметили?

— Не похоже, — покачал головой Дубов и уточнил:- Так как дела?

— Всё хуже не бывает, — махнул озабоченно рукой Мозговой.

— Не понял, у неё кто-то есть, и она не хочет терять того мужчину?

Мозговой, обхватив руками торс, тяжело вздохнул:

— Нет, дело совсем в другом.

— Конкретнее, ты можешь выражаться, — поторопил друга теряющийся в догадках Дубов.

— Куда уж конкретнее-то… Я умудрился её обидеть. Я вёл себя возмутительно. Теперь понятно.

Дубов, пододвинув ногой стул, присел.

— Чем?

— Что теперь говорить, — вздохнул тяжко тот.

— Давай не паникуй и в общих чертах, — подбодрил Илья.

Мозговой пятернёй прошёлся по густым волосам. Седина заиграла серебром. Ещё миг помолчал и выложил всё:

— Я ей про наши старые отношения в лоб брякнул.

— В смысле? — опешил Дубов.

Тимофей нехотя выложил:

— Мол, что кочевряжиться, если по молодости не ломалась.

— Это ты здорово поухаживал, — улыбнулся Дубов такому кавардаку в голове Тимофея Мозгового.

— Не говори, самому тошно.

Дубов, боясь обидеть друга, с трудом сдерживал смех.

— Она тебе сказала что-то.

Мозговой кряхтя поделился и этим:

— Чтоб близко к гулящей женщине не подходил. Чего ты смеёшься, в пору плакать.

— Так уж и плакать. Она любит тебя. Первый раз, что ли твою дурость ей прощать.

— Ты считаешь, обойдётся, — воодушевился тот.

— А то… Только сделай так, как бы ты поступил в то время, какое ей напомнил. У вас сын и внук то время печатью пропечатали, а вы всё не поймаете его никак.

Мозговой вроде как повеселел, но вдруг напугался опять.

— А что, если она не простит? Я святым не жил, а она всю жизнь одна. У неё никого и ничего не было. Может и не простить…

— Значит, я её у тебя отобью. Внук общий, дети в одной семье. Сам Бог так сказать велел. Старая любовь не ржавеет… — Такое замечание Мозговой не пропустил мимо ушей и не дожидаясь окончания душевной речи, схватил друга за грудки:

— Я из тебя душу вытрясу…

— Так, ты старый дурак, белены объелся, убери лапы и притормози с выбросом энергии. — Отпихивался Дубов, смеясь, от Тимофея.

В самом сердце квартиры — кухне, перемыв и убрав посуду, с жаром утрясали, где кому спать. Чего собственно нервничать-то надо у хозяев спросить, куда нас положат, — предположила Лиза. Беги Тимоха, зови дедов, подскажи, что спать тебе пора. У тебя это чудно получается. Пришедшие с внуком Дубов с Мозговым тут же включились в распределение комнат и спальных мест. Илья Семёнович отдал детям свою комнату, занимаемую им у Тимофея в дни приезда в Норильск. Сам же отправился на широкий кожаный диван в кабинет, захватив с собой ещё и Тимку.

— Нам скучно не будет. Да, Тимоха?

— Давайте я вам постелю, — предложила свои услуги Елизавета Александровна.

— Сами без помощников разберёмся, как нам там устроится, — бросив взгляд на насупившегося Мозгового, отказался он.

— Ну, давайте я помогу, — предложила свои услуги тут же дочь. — К тому же он нам совсем не мешает, а вам будет тесно…

— Не беспокойся, дочка, отдыхай. Мне в радость побыть с внуком. Да и диван у хозяина огромных размеров. Взвод запросто уложишь.

Мозговой, ухватив свою Лизу крепко за локоть, привёл в просторную спальню. «Как в кино!» — бросила она взгляд на огромную красивую кровать и зеркальный шкаф. Она не могла сопротивляться ему перед детьми и Дубовом. Поэтому пошла, надеясь разобраться тут, наедине. Не портить же всем настроение от встречи из-за себя. А он молчком, поставив её дорожный чемоданчик перед ней, показал, открыв шкаф, куда она может положить вещи и за какой дверью в спальне находится душ. «Надо же с прибамбасами живёт», — изо всех силёнок стараясь держаться спокойно, присела на краешек кресла, соображая, как вести ей себя с ним дальше.

— Лиза…,- начал было он. Собираясь выложить ей всё и немедленно припереть её в решении вопроса к стенке. Но, уловив её насторожённость и скованность, решил отложить жаркое объяснение, прервав на полуслове. Она, почувствовав и в нём, впервые нерешительность и страх, переведя разговор на нейтральную тему, заметила:

— Ты дорого и комфортно живёшь.

— Мне по статусу положено. Осваивайся. Не буду тебе мешать. Пойду, позвоню на комбинат, узнаю, как дела.

Сейчас он специально ушёл, чтоб во-первых, не смущать её и дать время оглядеться, а во-вторых, не предоставить ей возможность шагов на отступление. Теперь уже понятно, что скандалить она не будет с ним, подчинилась же, когда привёл в спальню. Не желает портить праздник детям, а ему Мозговому, это на руку. Главное больше не прибавить уже к напортаченному ничего ещё. В кабинете его явно не ждали. На его месте, за столом, восседал важный Тимка, давая деду Илье возможность застелить диван и прикладывая ухо поочерёдно ко всем многочисленным трубкам.

— О, тут новый хозяин телефона, — поймал Мозговой, испуганно сползающего из-за стола внука. — Куда? Посадив на колени, легонько прижал к себе. — Сейчас позвоним военному начальнику папки твоего и напугаем его.

— Что ты собрался делать Тимофей? — насторожился Дубов.

— Сына отпрошу, Илья, на пару дней.

Дубов засомневался такому решению:

— Может не надо пока светить парня?

Тимофей пожал плечами.

— Шило в мешке не утаишь. На глазах дивизиона легенда стала реальностью. Так пусть уж сразу врубаются.

— Ты боишься потерять завтра Лизу? — догадался наконец-то тот. — Поэтому и сказки тут рассказываешь.

— И это тоже. Пока он здесь, она не двинется с места.

— Давай.

Мозговой оседлал аппарат.

— Найдите мне командира полка ПВО. — Попросил он телефонистку. Я не знаю кто это. Узнайте.

— Ткаченко, — подсказал внук.

— Ткаченко, подсказывают знающие товарищи мне. — Подмигнул он внуку. Разобрались. Отлично. Я подожду. Давай соединяй. — Алло, это Мозговой, беспокоит. Какой? Что так много с такой фамилией в Норильске людей? Врубился? Отлично, раз поняли какой. Народ и армия должны жить в мире и дружбе. Помогать друг другу. Понятно, что это трёп. У меня просьба имеется. Помоги полковник. Готов слушать?! Уже хорошо. У тебя на «Затоне» есть командир. Илья Седлер. Дай ему отпуск на пару суток. Это мой сын. Отплачу вам за это, всем чем не запросите. Отныне я самый рьяный защитник и помощник армии! Я тебя уверяю! Как это случилось, тебе замполит расскажет, позвони на «Затон». Могу, я оставить у себя на пару дней сына? Спасибо командир. Я твой должник.

Трубка, ещё покрутившись в руке Мозгового, легла на рычаги.

— Порядок? — улыбнулся Илья.

— Вот и всё, — чмокнул Тимофей внука в щёку. — Иди на диван к деду, а то замёрзнешь.

— Кто б сомневался, — улыбка опять тронула лицо Ильи, прижавшего к себе подскочившего внука. — Попробовал бы он отказать. До министра обороны за час дошёл бы и трубку, как следует, на аппарат не успеет пристроить полковник, а втык уже готов.

Мозговой, боднув пару раз визжащего внука, крякнул:

— А как же! Могу я хоть раз в жизни воспользоваться своим положением!?

— Ты головную боль, зачем замполиту организовал? Целую ночь объяснений теперь с командиром полка ему устроил, не иначе.

Он подмигнул Тимке и выложил свой подход к сему вопросу:

— Чего тянуть. Замполиту по уставу полагается мало спать. А тот пусть сразу в курс входит.

— Ах, какой ты коварный!

Мозговой уточнил:

— Заинтересованный. Вам тут не тесно будет, может помочь разложить?

Дубов многозначительно указал на дверь.

— Поместимся. Иди уж, не тяни, Лиза ждёт.

Мозговой сделал шаг, два… и встал.

— Если честно, то боюсь. Ждёт ли, это вопрос?

— Не паникуй. На тебя это не похоже. Хотя, отчёт придётся предоставить… Ведь, как из окна выскочил, так и на целых тридцать с гаком пропал… — Посмеивался Дубов.

— А чего ты по окнам дед лазил? — Тут же поймал интересную информацию на ухо внук.

— Дверь забита была. — Придумывал на ходу правдоподобную отмазку Тимофей. — Болтает тут дед Илья почём зря, совсем не по теме.

— Топай, — развернул его к двери, смеясь друг. — Ты нам спать мешаешь.

Лиза стояла у окна, за которым горел заревом Норильск. Всю полярную зиму, начиная с осени, улицы светятся всеми цветами радуги днём и ночью, даря людям средь холода и темноты тёплый свет и иллюзию праздника. Настоящая сказка произошла с ней сегодня. В этом холодном полярном крае распустила свои волшебные цветы не планируемая весна. Но неожиданность встречи и радость от неё, какими бы бурными не были, а улягутся, но вот вопрос, как жить дальше. Как раньше не получится, но новое тоже упёрлось в проблемы. Что же будет с ней, Лизой, и её жизнью теперь.

Тимофей, струсив и не став её трогать, торопливо раздевшись, прошёл в душ. Потянув время под обжигающими струями, он вынужден был, накинув халат, выйти. Не сидеть же, в самом деле, под душем всю ночь. К тому же он, как никто знает то, что надлежит решить ему, никто другой решать за него не будет.

— Ты, почему не ложишься, — решившись, обнял, прижав к себе желанную женщину.

— Тимофей, — начала она и замолчала, поняв, что не сможет сейчас, как и в прошлые годы оттолкнуть его. Власть этого мужчины над ней сильнее, её обид и воли.

— Ничего не желаю слушать, — уткнулся он горячими губами в ухо. — Я всю жизнь любил только тебя.

— Мне страшно, между нами целая жизнь, — прошептала она, теребя отвороты халата на груди.

У него опять хватило ума скрутить свою прыть и настойчивость. Приобняв её он уж очень спокойно сказал:

— Мы не будем торопиться, если для тебя это сложно. Расскажи мне о сыне, каким он маленьким был?

— Я попробую, — проглотила она булькающий в горле комок. — Что ж тебе рассказать? Хотя вот… слушай. Шофёром всё хотел быть. Сосед особиста возил. Часто приезжал на машине на обед. «Бобик» такой. Посадит его в машину, довезёт до перекрёстка, а он бежит обратно радостный в припрыжку. Дома же примостится к умывальнику. Помнишь, «мойдодыры» такие были. Дверцу откроет, ведро вытащит. Сядет на положенную, на бок табуретку. Веник к стене за умывальник воткнёт, это у него рычаг, крышка от ведра, — руль. Ещё и отломит от веника палку.

— Зачем, вроде бы уже все атрибуты автомобиля на месте? — усмехнулся он.

— Вот не догадаешься. Сигарету в зубы и рулит. На мужика хотелось походить. Чей пример перед глазами был, того и копировал, подражал.

— Лиза, ты жила с тем шофёром?

Лиза отпрянула, но цепи его рук не разорвала.

— Тю, голова умная, вон на какие высоты выскочил, а в ушах ветер гуляет. Да я, как тебя увели, в глыбу льда превратилась. Может и твоим рукам не под силу будет тот лёд растопить. Нет, ну на фига придумать такое, Мозговой…

Счастливый смех, сотрясающий его тело, передался и ей. Дышать становилось всё труднее от его сильных рук и горевших на щеке губ. Но Тимофей не торопился. Пожелав ещё рассказов о мальчишке. Он корил себя за сорвавшиеся с губ слова ревности. «Хорошо, что обошлось, выкрутился. Вот идиот, сам себе в бабах не ограничивал, в монахах не ходил. А тут, если она не хитрит и всё правда, всю жизнь одна Лизка прожила. Только моя и больше ничья получается».

— Не знаю, что тебе ещё рассказать, — старалась она ещё припомнить то, что можно ему знать. — А, вспомнила. Стирку развела. Ходила в колодец за водой, а он крутился рядом. Возвращаюсь с ведром к колодцу, а в нём круги. У меня ведро из рук выпало, дыхнуть не могу. Кричу, а голоса не слышу. Хозяйка дома с крыльца видит что-то со мной не то, прибежала, я ей на колодец показываю, а говорить не могу. Она, как завопит. — Илья, паршивец, иди сюда. Где ты, Илья? Он из-за угла хаты и выползает. Оказывается проказник бросал в колодец камешки, а увидев меня спрятался, чтоб не получить за безобразие. Я хворостину вырвала и дала ему на всю катушку.

— Намаялась ты родная, — нашёл он её губы. — Лизонька, как я по ним соскучился. В лагере лежим, колотун достаёт, а я как вспомню твои жаркие руки, что втягивали меня в окно, а потом держали в плену до утра, в жар бросает. — Забывшись, шептал он.

— Опять?! — напряглась она.

— Лиза, я жил этим и выжил благодаря огню обжигающих воспоминаний. — Подняв нужную ему не меньше жизни женщину на руки, понёс в кровать.

— Это давно было, — прошептала она.

— Тебе всего-то ничего, с чего ты так пасуешь. У нас ещё будь здоров времени, чтоб начать всё сначала.

— Заманчивое предложение.

— Лиза, завтра, всё будет лучше, чем вчера. Так говорит обычно наш мудрый народ. Это неожиданность и нервы всё сейчас комкают.

Впервые за долгие годы одиночества, её тело дрогнуло под горячими, немного робкими, но безумно ласковыми мужскими руками. «Робость, это, наверняка, не надолго, а в остальном, Тимка не меняется! Пусть, что уж будет теперь то, может и получится, я не железная. Устрою себе праздник. Отлюблю за все холодные годочки. Всего-то одна ночка, что с меня убудет. А, что если он завтра рассмеётся мне в лицо? А ладно, как в той детской песенке поётся: «неприятность эту, мы переживём». Тимка стоит того. Баба я или нет. Господи, я уже и забыла давно об этом». — Уговаривала она себя, боясь этой ночи и страстно желая её. — «Эх, разметали нас по свету ветерки, как я была счастлива с ним, может он прав и надо попробовать начать всё с того, на чём остановились. А на чём остановилась моя радость? На «чёрном воронке», что увёз его. Выскользнул из моих горячих рук в окно и попал в лапы чудовища. Что получается? Надо крепче стиснуть объятия. Только хватит ли поруху? Наскребу!»