Норильск - Затон

Живым живое

С утра, покормив мать и раздав наставления мужу и домработнице, Лиза унеслась по магазинам, выполнять поручения отца. Купила всё, что пожелал он и, что посчитала нужным сама. Взяла парочку костюмов, примерив на себя, но взяв на размер меньше. Плащ, ночные сорочки, халатики, домашний костюмчик, кофточки и нижнее бельё тоже заняли своё место в её объёмных пакетах. Туфли и босоножки брала по себе, нога одного размера оказалась. Разложив покупки перед матерью на кровати, демонстрировала, на что убила сегодня день. Таня, что б не обидеть дочь, щупала, дивный материал, вертела необычной формы туфли и улыбалась. Лиза так старается. Но неужели я всё это на себя одену. А нижнее бельё вообще не такое, что шили в молодости они себе сами. Воздушное, кружевное, красивое. На него только смотреть, а не носить. Хотя им там с Ильёй на Затоне, было всё равно по большому счёту, что на них одето. Не замечали ничего, любили душой. На Илье грязный ватник, сам худой, чёрный, а для неё краше его не было никого. Кто бы знал, что из него такой мужик получится привлекательный. Как красиво он сейчас одет, хорошо пахнет. Подумала: «Надо бы поинтересоваться, кем он работает, но боязно, важный такой. Потом у Лизы спрошу». Только, когда он снимает с себя этот дорогой костюм, вешая в шкаф на вешалку, и ложится рядом с ней, становясь прежним Илюшкой, ей с ним легче разговаривать и понимать.

Лиза, перегладив одежду мамы, повесила её к отцу в шкаф, туда же отправились и туфли. Но ещё две недели пробежало, прежде чем она смогла, вставая с постели, садиться со всеми вместе за стол, смотреть телевизор и просто бродить по комнатам. Она щёлкала кнопки каналов и удивлялась. Жизнь давно улетела вперёд, а она добровольно замкнувшая себя в четырёх белых стенах, осталась там, в том прошлом, с одним громкоговорителем на стене, времени сталинской эпохи. Старания семьи не ушли в песок. Таня возрождалась. Она делала попытки вступать в разговор с дочкой и зятем. Ей уже было интересно, когда приедет Тимофей с Лизой, и она познакомиться с внуком.

Седлер скатал в Калинин до академии, узнал расписание занятий и получил информацию об обещанном общежитии. И вечером вернувшись в Москву, рассказывал, уплетая на кухне ужин, о перспективах бытия, ожидающих его семью.

— Двенадцать метров, общая кухня и соответственно места пользования тоже общие. — Со вздохом «обрадовал» он жену.

— Сколько семей в этой банке закрыто? — посмеивался Дубов.

— Шесть, семь, как повезёт.

— Какой кошмар, это ж ты так-то нагишом, как дома не побегаешь. И душа, как я понял, опять же нет. В раковине плескаться придётся. Ай, я, яй.

— Папуля, не трави Илюшу, не трогай его самое больное место. Вечно ему жарко и душно. Как он там приспособиться…

— Мы в бараках, вон по сколько человек жили, вспомнить страшно, а тут вам ещё и по персональной конуре выделили. — Продолжал подтрунивать Дубов, пока Таня, пожалев, не на шутку расстроенных ребят, не взяла его за руку.

— Ничего прорвёмся, — успокоила расстроенного мужа Лиза. — Мебели у нас нет. Купим холодильник, телевизор да пару диванов. О! Ещё про стол забыла.

— Шутки шутками, но может вам квартиру снять, — предложил отец, — я оплачу.

— Вот ещё заартачился сразу Илья. — Знакомые все в общаге, а я что особый. Хорошо хоть фамилию ещё пока не поменял, решили с отцом после академии уж при выпуске, а то бы ещё им тыкали и про вас, повезло, никто не знает.

— Илюша, а где Илья Семёнович работает, — вдруг спросила Таня.

— Как где в Министерстве, так ведь он…,- получив под столом толчок в ногу от Дубова, поперхнувшись, замолчал.

Таня повернулась к Дубову:

— Ты в важном месте работаешь.

— Ерунда, клерк маленький. Так на чём мы, Илюша, остановились.

Проглотив непонятку вместе с куском колбасы, Седлер продолжил.

— Меня только Лиза волновала. Самому мне до фени. Я с утра ушёл и до вечера в академии науку грызу. Лиза же общаги хлебнёт по полному раскладу, но если она согласна, тогда вопрос ребром не стоит. На субботу и воскресенье к вам наезжать будем, скучать не придётся точняк.

— А чего ты молчишь, про новые общежития? — не выдержал, чтоб не расколоться, что он тоже в курсе Дубов.

— Вы-то откуда про них знаете?… Илья Семёнович, так не пойдёт. Вы с отцом сами всего добились, я тоже хочу. Какое дали, в таком и поживём. Не всю же жизнь.

— Ты же сам сейчас нам с Татьяной Ивановной объяснил, что жить придётся там нашей дочери и внуку. Я правильно тебя понял? Вот они и будут жить там, где я скажу.

— Папка, из-за чего сыр бор? — влезла в мужской разговор Лизонька.

— Там есть малосемейки. Кухня, ванная со своим унитазом. Приличная комната и даже небольшой коридорчик. Так, Илья?

Седлер недовольно покрутил шеей.

— Но такую цивилизацию выделяют только старшекурсникам и избранным. Если вы мне сейчас организуете, все поймут, что у меня где-то есть лапа.

— Какая тебе разница. Ты же сейчас сам произнёс это волшебное слово «избранные» или мне показалось. Значит, у вас уже есть такие и их жёны будут жить нормально, а Лиза с Тимкой должны ждать очереди в туалет?

— Другие весело живут, не плачут, я заходил, смотрел.

— Как решит Лиза, так и будет. Прошу, не лезь в бутылку. Никому твои жертвы не нужны. Они там, на верху, страну с молотка пустили, а ты семью на принципы, как на вилы поднимаешь. Могу помочь, пользуйся, не ты так другие возьмут. И скорее всех те, кто тебя упрекать за это будет.

— Как всё это понимать?

— Так и понимай парень, как я тебе сказал, а ты услышал. С нас с твоим отцом другой спрос. Мы одиноки были, для себя не жили. Выкладывались на все сто, чем бы не занимались и где бы не работали. Не подходящие мы примеры для подражания. Для нас эталоном и путеводителем были слова: «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» В этой помойке, что нас грозит завалить, надо искать другие ценности, нежели вели нас. Пусть это будет семья. Ставь-ка ты в этом растрёпанном мире свою семью во главе угла. Знаешь, только в экстремальных ситуациях становится совершенно ясно, в чём ценность жизни. Она, сынок, в благополучии и счастье близких тебе людей. А всё остальное легко может развалиться, сгореть, исчезнуть. Так зачем придавать этому большое значение.

— Папа, не мучай его, оставьте разговор до приезда Тимофея Егоровича. Я сделаю всё равно так, как мне скажет Илья. Он мой муж.

— Ну-ну…

Таня, тревожно посмотрев на Дубова, опять накрыла своей худой ручкой его елозящие по коленам руки и погладила плечо. «Тише Илюша, тише», — беззвучно шептали её бесцветные губы. Впервые женщина волновалась за погоду в доме и за его самочувствие. Посмотрел он с благодарностью на неё.

— Свозите маму в парикмахерскую. — Перевёл он разговор. — Я машину завтра отправлю.

— Это, пожалуйста, без разговора, как скажешь. — С покорностью сложила губки Лизонька.

Дубов прислал машину, как и обещал к обеду и Илья с Лизой повезли Таню в салон. Она с интересом смотрела на пробегающие за окном дома, улицы, магазины и торопящихся по своим делам людей.

— Ой, что это такое, — воскликнула она, тронув дочь за руку и указывая на проносящиеся мимо деревья, усыпанные шарообразными наростами, словно экзотическими гнёздами.

— Это омела. Удивительное растение. Типичное растение-полупаразит, живущее за счёт дерева хозяина.

— Какие же деревья она выбирает, ведь не на всех сидит?

— Особенно «жалует» она тополя, ивы, яблони и груши. Пускает себе корни в плоть деревьев, отбирая у них живительные соки и подтачивая силы. Причём сам «квартирант» с каждым годом становится всё крепче.

— Почему же с такой врединой некому бороться, присосался такой паразит и живёт себе, не тужит.

— Да, проводят, мамочка, спасательные рейды, срубают зараженные ветки, но вон видишь, растёт себе. И потом она лекарственна.

— Как такое может быть?

— В старину её употребляли как противосудорожный препарат при лечении эпилепсии, а также как кровоостанавливающее. И ещё использовали это безобразие как оружие против рака. Кстати используют при всех видах невралгий, гипертонической болезни, заедем в аптеку, купим. К месту разговорились об этом чудовище.

— Лиза ещё далеко?

— Тебе плохо? Уже приехали.

Таня стойко выдержала всю процедуру стрижки, просидев с закрытыми глазами и безумно переживая за конечный результат. Посмотрев на себя в зеркало, она вопросительно перевела взгляд на дочь.

— Мам, да. Это ты. Сейчас девочки поделают восстанавливающие маски на лицо, а потом подкрасят. Ты сама себя не узнаешь. Фигурка у тебя чудная. Костюмчик тоже к лицу. Отец обалдеет.

— Дочка, наверное, это не по возрасту.

— Не паникуй, это возраст не по тебе.

— Лиза, папа точно не заругается.

— Вот придумала. Папа дал денег, велел проехаться по магазинам и сделать тебе ещё покупки.

Прошли по универмагу уже вдвоём, набрали обуви, одежды. Заехали, прокололи ушки. Отец принёс в подарок набор из серёг и кольца. Лиза постаралась быстренько водрузить серьги на мамины ушки. Ей доставляло удовольствие заниматься ею. Видеть, как она возрождается из праха, расцветает. Знать, что и она, Лиза, приложила к этому тоже усилия.

— Лиза окулист… — напомнил Илья жене.

Заехали туда, проверив глаза, выписали и заказали очки. Целый день мотались по Москве и всё по делу. Таня без устали смотрела и смотрела в окно мчащейся машины, провожая изумлёнными глазами нёсшийся рядом поток техники. Совсем другая страна, другие машины и одежда вытеснили их эпоху. Прошлое ушло в историю и с этим уже ничего не поделаешь. Вечером она с нетерпением ждала прихода Ильи, что скажет, как воспримет её новую причёску и лицо. Услышав поворот ключа в двери, она выглянула в холл, забирая из рук портфель, боялась поднять глаза и взглянуть на него.

— Татьяна Ивановна, вас не узнать. — Покрутил он её, не удержавшись, пылко притянул к себе.

— Не сердишься?

— Птаха, ты выглядишь потрясающе.

Потихоньку жизнь налаживалась. Таня топталась на кухне около домработницы или Лизы, пытаясь что-то приготовить сама или учась этому у них. Какая там кулинария была в их годы, да ещё и в селе. Смех один, картошка, огурцы, капуста, молоко с хлебом не у всех, так называемая тюря и селёдка по праздникам. Вот и удивлялась она нынешним премудростям. В больших-то городах, наверное, жили по-другому, а провинция и село проще простого, лишь бы живот набить и то, если есть чем. Хорошо если урожайный на грибы и ягоды был год, бочками солили, всё-таки какое-то разнообразие. Мешки орехов стояли в чуланчиках. Сушёная вишня. Женщины пили вишнёвую наливочку, а мужчины горилку из свеклы. Всё домашнего приготовления. Ей даже вспомнилось, как она на печи часами процеживала в бутылки через марлю, вату и золу мутную жидкость. Она становилась как слеза. Но процесс тот долгий и муторный. А на печи потому, чтоб, упаси Бог, кто не застукал. Донесут. Матушка носила ту горилку в соседнее село и продавала. На вырученные деньги покупала одежду и обувь. Так и жили. А сейчас, столько премудростей, что и не сообразишь. Бутылки казённые, красивые. Крошат салаты из варёных и сырых овощей и заправляют майонезом. Чудно, но вкусно. Мясо жарят не просто так, а отбивают молотком, посыпая специями и обваляв в муке, и яйце жарят. Плов тоже интересен, зёрнышко к зёрнышку, но у неё пока он ещё не получился, такой, как надо. Зато голубцы Таня даже крутила сама и вышло вроде не плохо. Илья удивился, узнав, что это она готовила одна без посторонней помощи. Вспомнив сейчас Дубова, она покраснела. Всё труднее ей становится находиться рядом с ним на одной кровати. Его глаза горят всё ярче, руки обнимают всё жарче. Целующие её губы полны желания и страсти и не ограничиваются только лёгкими прикосновениями, а норовят, захватив рот, закружить её в хмельном поцелуи. Похоже, зря паниковала, он не забыл «Затон» и просто любит её. По крайней мере, пока. «Пока» не исчезало. Не торопилась отпустить она страх, хоть и пыталась загнать его в дальний угол, но всё же не готовая ещё была распрощаться с ним навсегда. Вчера гладила его рубашки постиранные Лидией Васильевной, какое удовольствие эти электрические утюги, не то, что были чугунные тяжёлые. И вообще мир хуже не стал. А тогда казалось, что будет крах, обвал, но нет земля и воздух научились за века избавляться от нечисти, обновляясь идя вперёд. Не смотря на то, что сгинуло столько людей, никак не меньше улыбаются люди, любят, женятся и рожают. Изобретают вон всё новые и новые прибамбасы, как не скажет Лиза. Значит жизнь сильнее дурости и зла. Просто их поколению не повезло, вернее им, кого судьба кинула в тот кровавый водоворот, а жизнь бежит себе в припрыжку, накручивая и накручивая обороты. Как хочется посмотреть на подснежники, ландыши, ромашки, нарвать васильков в поле, если они конечно сейчас есть. А то Илья приносил диковинные розы и совсем уж интересные гладиолусы. В их время она и не слышала о таких причудах. Нет, красиво, конечно, но хотелось бы спрятать лицо в ромашки. Сплести из васильков венок. Полежать в полевой кашке и сочной траве. Нацепить на руку часики из луговой гвоздички. Сколько ей было тогда, всего ничего, даже гулять с парнями ещё не ходила. Первый раз целовалась с Ильёй на «Затоне». Надо не забыть, спросить у него о цветах. Скоро вернётся Илья, поторопиться придётся с купанием, пока он не пришёл, чтоб не дать ему возможности пройти к ней в душ.

Смотря на то, как с каждым новым днём оживает мать, радовалась Лиза. Но опять двадцать пять, что-то странное стало происходить с отцом. Всё не славу Богу. Совсем стал не понятен. Неудобно лезть в его душу, но нужен разговор, адреналин зашкаливает в крови. Помучившись и застав его одного в кабинете, она решилась:

— Пап, что происходит, ты чернее тучи? Что-то не так, только не ври, я не маленькая?

— Я разберусь сам, — пытался отнекиваться и уйти от разговора он.

— Отец, не финти. Она не интересна тебе, как женщина.

— Лиза не говори ерунду, — оборвал он дочь.

Но Лиза глотая обиду продолжала его пытку.

— Всю жизнь жгла любовь, что смерти сильнее, а тут реальная женщина далёкая от мифа и чувство угасло, испарилось, исчезло, да?

Он в знак протеста выставил перед собой руки.

— Дочка, подожди городить огород…

— Любовь разбилась о реальность, ведь так? — добивалась ответа она.

— Лиза, прикуси язычок, — не вытерпел он.

А она на горячей ноте выпалила:

— Так, скажи, я пойму. Мы с Ильёй заберём маму к себе. Ты имеешь право на своё счастье, всё это по-человечески понятно.

Вулкан кипел, кипел и выбухнул. Правда лавой вырвалась наружу.

— Да, о чём ты Лиза… Она не подпускает меня к себе даже. Каждую ночь, уползая на другой конец кровати, отгораживается от меня немыслимыми барьерами.

— Ты ничего не путаешь? — опешила она.

А он, начав разговор, изливал истерзанную душу:

— Думал, сначала слаба, стресс, но ведь уже, слава Богу, прошло столько времени. А сейчас хитрить начала, купается раньше, чем приеду я.

— Почему ты так решил?

— Понимаешь, дочка, раньше, я её сам купал, специально вдвоём заходили, чтоб привыкала. Теперь прячется.

Лиза решительно заявила:

— Надо поговорить с психиатром.

— Неудобно вроде об этом говорить-то, — заходил по кабинету Дубов.

— Тут ты не прав, он всё равно в курсе нашей проблемы.

— Не знаю, Лиза, может ты и права.

И тут Лиза вдруг предложила:

— Давай для начала я пообщаюсь на эту тему с ней сама. Разговор двух женщин, это нормально. Тем более родных.

— Как это будет выглядеть, правильно ли? — забеспокоился он.

— Не паникуй.

— Лиза.

— Сейчас пойду и поболтаю, самое подходящее время, чего откладывать-то, — решительно заявила она.

— Только бы хуже не сделать.

— Я ей купила красивую ночнушку, попрошу примерить и обсудим твою проблему. Надо же знать обратную сторону вашего шитья.

— Лиза, аккуратно.

Та нырнула за дверь и до него донеслось:

— Сориентируюсь на местности.

Заманив мать в спальню, Лиза, продемонстрировав покупку, настаивала немедленно померить рубашечку. Таня нехотя уступила, чтоб только не обидеть дочь. Хотя тело ожило и налилось жизнью, Таня по-прежнему стеснялась своей худобы, прячась при переодевании за дверкой шкафа. И сейчас демонстрируя короткую в кружевах ночную рубашку перед дочерью, безуспешно пыталась дотянуть её до колен.

— Она мала Лиза.

Дочь обняла её за плечи и заглянула в лицо:

— В самый раз, просто в ваше время такое не носили.

Таня испуганно прошептала:

— Я вся открыта. Кружева не по возрасту.

Лиза, беззаботно проведя под её грудью рукой, заметила:

— Что с того, тебе идёт. Ты поправилась. Выглядишь, как манекенщица.

— Это кто Лиза?

— Та, что демонстрирует одежду, вот смотри в журнале мод, — Лиза, перевернув страницы, ткнула пальчиком в манекенщиц.

— Придумала тоже, — замахала мать рукой, посмотрев в журнал.

А Лизонька настаивала на своём.

— Подойди к зеркалу, загляни в него. Смотришься поразительно. Отец обалдеет.

Улыбка, блуждающая по её измученному лицу тут же упала с губ. Она испуганно глянула на Лизу и засуетилась с переодеванием.

— Мама, что такое?

— Ничего.

— Он тебе не нравится?

— Дело не в этом.

— Ты разлюбила отца?

Пряча слёзы попросила:

— Лиза, не надо об этом.

— Почему, вы же мои родители, я должна знать.

Крупная слеза, выкатившись из огромных глаз, пробежав по щеке, упала на грудь.

— Мамочка, в чём дело? — забеспокоилась Лиза.

— Нет, нет, нет! Я же… я же… ты не представляешь, что со мной было. Я грязная, Лиза. Меня нельзя любить, — прошептала она, кривящимися от боли губами.

— В каком смысле? — опешила дочь.

— Я вспомнила… — шептала Таня.

— Что?

— Ты не представляешь и, слава богу, что не представляешь… Он насиловал меня, я помню, помню… Живот мешал… Илья смотрел, смотрел… А «Волк» изгилялся…

— Кто? — поняв, о ком идёт речь, Лиза тянула время, придумывая как помочь матери в сложившейся ситуации.

— Мучитель мой Лукьян. Илюша потом плеваться будет.

— Вот придумала. Так это давно было, забылось всё. Все ж понимают, обстоятельства.

— Нет. Нет! Грязная я, дурная. Не буду я его женой, не могу. Лиза, нельзя, ту грязь временем не смоешь. Он найдёт чистую женщину, хорошую. Не надо меня удерживать, отпустите! Богом прошу, пустите! Не надо ему пачкаться об меня, не надо! Грязная я, грязная…

— Стоп, дай подумать, — крутилась возле матери она, соображая, чем можно помочь этой несчастной женщине и вдруг воскликнула:- О! Я знаю, что нужно сделать.

— Что с судьбой, дочка, сделаешь. Тебе не под силу мне помочь. Эта грязь водой не моется.

Лиза обняла и чмокнула её в щёку.

— Не о том речь Я завтра же поеду к гинекологу и поговорю с ним. Тебя почистят, и ты будешь свободна от прошлого и его грязи. Ну, здорово я придумала, что скажешь на это?

— Ты думаешь, это поможет? — она прижала маленькие кулачки к груди и воззрилась на дочь полными надежды глазами.

— Безусловно, — мотнула головой Лиза.

— А как?

— Делают же они женщинам аборты, открывают и всё выскабливают. Тебе подходит?

— Да.

Лиза радовалась, что так скоро нашлось решение. Остальное дело техники: договориться с медиками, чтоб усыпили и просто проверили её, а с психологом, чтоб посодействовал этому.

Погладив дочь по руке, она спросила:

— Лиза, а когда это произойдёт?

— Думаю, на послезавтра мы договоримся. Тебя устроит или оттянуть неприятный процесс?

— Нет, нет… — виновато засуетилась та.

— Переодевайся пока, мамочка. А я сгоняю в кабинет отца, позвоню в больницу, договорюсь. Хорошо?

— Да, да.

От двери Лиза обернулась:

— Мам, пожарь твоих блинчиков, вкусно.

— Лиза с чем? — обрадовалась она быть полезной.

— С повидлом, — ляпнула Лиза первое, что пришло на ум.

— Не долго, а то остынут.

— Я скоро.

— Хорошо, доченька моя, — повеселела Таня, спрятавшись за дверку шкафа.

Когда Лиза вылетела из спальни с квадратными глазами, отец, ожидавший в нетерпении под дверью, попятился.

— На тебя посмотришь, испугаешься.

— Ой, не говори, папуля.

— Лиза, что?

— Идём в кабинет, — оглянулась она на дверь спальни. Несмотря на его умоляющий взгляд, не уступила. — Папка, нам нужен совет психолога. Кое-что, я по ходу придумала, но нужно его одобрение, чтоб не наломать дров. Идём к тебе, я всё расскажу. Нет, пойду выпью воды и приду к тебе.

Дубов, в нетерпении меряя шагами кабинет, ждал её прихода и объяснений. Разговор она не начала, пока не опустилась в кресло.

— Не томи, Лиза.

— На «Затоне» рассказывали историю о том, как её беременную насиловал тот «Волк» перед твоими газами. Это правда или сказки?

Он нахмурился и кивнул:

— Правда. Это-то причём тут?

— Ужас. Вот она и зациклилась на этой чудовищной грязи.

— Как она этот случай вспомнила? — насторожился он.

Лиза пожала плечами:

— Ты сказал ей о родах, она вспомнила о насилии.

— И что?

— Считает себя прокаженной, думая, что эту грязь она может перекинуть на тебя. Ты понимаешь?

— Да мне по барабану, — вскочил он.

— Тебе да, а ей нет, — развела руками Лиза.

Дубов, походив по кабинету, встал напротив неё:

— Что ты предлагаешь?

Лиза выложила всё, что ей пришло на ум:

— Отвезти её к гинекологу. Пусть посмотрят. Сымитируют чистку, обработку. Не зря же говорят: клин клином выбивают. Вот!

Он с надеждой, как будто это зависело от Лизоньки, спросил:

— И ты думаешь получится?

Она обрадовано затрясла его руки.

— Папочка, миленький, она согласна и мне, кажется, обрадовалась даже.

Дубов хоть и разволновался, но облегчённо вздохнул при таком известии.

— Но надо, Лиза, одобрение психиатра. Чтоб не получилось хуже.

Дочь подала трубку.

— Звони, пусть он сам с врачами переговорит, так вернее.

— Неужели получится?

— Почему бы и нет, это шанс. Ты занимайся, а я пойду блинчики есть, маму попросила напечь. Я нашла ей дело, чтоб не мешала нашему разговору. Не увлекайся долго и давай присоединяйся. Поторопись, а то мой Илюха уплетёт все, блины его «больное» удовольствие. Она и не почувствует, как он их в рот перекидает.

— Это ты права, постесняется, аппетит его притормозить и будет плакать.

— Или по новой канитель с блинами разводить, — хихикнула она.

— Беги.

— Ты повеселел, я рада, — обняв, чмокнула она его в щёчку.

На кухне работали двое, Татьяна Ивановна пекла, а Илья ел. С повидлом, с маслом, со сметаной не важно лишь бы блины. Увидев вошедшую дочь, она расстроилась.

— Не успела.

— С таким клиентом ты никогда не успеешь, — забрала Лиза блин у скорчившего мину мужа.

— Я сейчас Лизонька…

— Забыла тебя предупредить, чтоб на дух его не пускала к блинам, пока печёшь. Иначе получится, как в анекдоте.

— Ты на что намекаешь? — почесал за ухом муж.

— Вроде ты, как и не ел, а она как бы и не пекла.

— Так я и не наелся.

— Понятно, странно было бы услышать от тебя другое.

— Илюша, надо было сказать, сынок, что ты их любишь, мы б с тобой намешали большую кастрюлю, я и пекла б тебе их. Чем мне ещё-то заниматься-то. — Улыбнулась Татьяна.

— И вы для меня это сделаете? — воспрял духом зять.

Та с радостью заявила:

— Залюбки, пока сам не отвалишься, буду печь.

— Теперь сразу видно, не вооружённым взглядом, у меня появилась тёща.

Дубов пришёл на кухню повеселевший, спешащий поделиться с дочерью новостью и, естественно, ведомый туда запахами жарившихся блинов.

— Ох, пахнет на всю квартиру.

— А как же.

— Девчонки, а на меня есть такая вкуснятинка, — потёр он руки от удовольствия.

— Помечтай, — скривила рожицу дочь.

— Вот те на, — удивился он, не найдя приманивший его запахом продукт на столе, — где ж блины-то?

— В надёжном месте, — засмеялась Лиза.

— Давайте доставайте.

— Не возможно, они у Ильи в пузике уже. Я ж тебе говорила, что так и будет. Илья их все съел.

— Остались от козлика рожки, да ножки, — покатился Дубов смехом.

— Подумаешь, мелочь какая, — улыбнулась Таня, — минуту терпения и все будут при интересе.

— Между прочим, Лиза, ты просила договориться на приём к врачу, — замети он. — Записал тебя, на двенадцать часов, машину я пришлю.

У разволновавшейся Тани выпала из рук лопатка для переворачивания блинов. Она, пряча трясущиеся руки, засуетилась. Все делали усердно вид, давая ей возможность успокоиться, что не замечают этого.

— Спасибо, папуля, я мамочку с собой возьму, мы в детский мир потом заскочим. Тимке кое-что купим. — Подняла выпавшую лопатку Лиза.

— Машина в вашем распоряжении, — разрешил отец, уплетая блины.

— Может сметанки подлить, — наклонилась к нему Таня.

— Лей, такая прелесть, ел бы и ел.

— Ещё один Робин Бобин Барабек. — прыснула Лиза. — Отчего же все мужики так мучное любят.

Утром, дождавшись ухода Ильи, Таня постучала в нетерпении к Лизе.

— Лиза, перед походом к врачу, я должна что-то сделать с собой. — Волновалась она.

— Мамуль, помойся и красивое бельё одень.

— И всё?

— Остальное я приготовлю тебе сама.

— Проверь. Не забудь бы чего?

— Не волнуйся ты так.

— Что-то мне не по себе, а ты Лиза ходила сама-то к такому врачу?

— Да много раз. Это же врач по женским вопросам. Как без такого обойтись.

— Ну ладно.

— Давай я тебе капелек накапаю, — побежала Лиза к шкафчику с лекарствами в ванной.

Опять машина неслась по Москве к знакомой уже обеим больнице. Их ждали предупреждённые врачи. Не разрешив дочери войти в кабинет, постарались успокоить пациентку и Лизу:

— Поверьте, незачем вам, Лизавета Ильинична там с ней толчею создавать. Всё будет в полном порядке. Мы не сами, там психиатр. Заодно и посмотрим её, ведь тысячу лет врач не касался. Роды были кустарные в диких условиях. Сами понимаете, может быть, любая неприятная неожиданность. Ждите в палате. Мы её часа на три там положим после имитированной чистки.

— Я вас поняла. — Смирилась Лиза, сбегав в буфет за соком для матери. «Господи, хоть бы женских проблем с ней не было. Мало настрадалась ещё и такое подвалит. Надо было сразу над этим подумать. Не дошло до курицы».

Ждать так запросто листая журнальчики не получилось. Мерила шагами палату и поругивала себя за то, что разрешила врачам уговорить. Мало ли что…

Её перевезли на каталке, аккуратно переложили на кровать. Привели в чувство. Лиза сразу же со словами о том, как она себя чувствует, подала стакан с соком.

— Пей.

— Вот и всё, Татьяна Ивановна, — заявил доктор на полном серьёзе, прямо глядя в полные страха и ожидания глаза. — Проблем больше нет. Вы здоровы.

— Я выписал вам таблетки, — наклонился к ней второй врач. Дочка сходит в аптеку на первом этаже, купит, а вы будете регулярно принимать. — Протянул он Лизе рецепт.

— Лизавета Ильинична и свечи по одной на ночь в течение недели проследите, чтоб мамочка поставила, для профилактики. Только прошу не нарушать мои рекомендации, — посуровел первый, подмигивая Лизе.

— Хорошо, — согласилась покорно Таня.

— Как вы себя чувствуете сейчас Татьяна Ивановна? — поинтересовался второй перед уходом из палаты.

— Нормально, — мотнула она опять головой.

— Я вас провожу, — вышла вместе с ними Лиза. — Мам, я сейчас.

— Не болейте больше. Но если будут проблемы, милости просим. Дорогу знаете теперь.

Дверь осторожно закрыли. Таня прикрыла глаза и глубоко вздохнула: «Неужели всё».

— Что там? — Вцепилась Лиза в нетерпении во врачей, сразу же только вышли за дверь.

— Не накручивайте вы так себя. Прижгли эрозию небольшую. Полип сняли. Не обезболивали, психологи так решили, для достижения эффекта. Остальное всё в полном порядке. Даже удивительно самим. Приедете ещё через недельку, посмотрю.

— А таблетки не повредят? — потрясла рецептом Лиза.

— Таблетки и свечи для убедительности и профилактика не помешают.

— Учитывая, через что ей довелось пройти. Роды в таких условиях, потом этот дикий случай. Она в более, менее нормальном состоянии. Вы знаете, то, что мне известно об этой истории вызывает страх и дрожь. Иногда мне кажется американские фильмы ужасов наивные сказки в сравнении с нашей действительностью.

Поблагодарив врачей, Лиза вернулась к матери.

— Мамуль, ты как, больно было?

Та поймала руку дочери и поднесла к губам.

— Немного, я потерпела.

— Врачи рассказали, что ты была молодцом. Полежишь немного, и домой поедем. Ты, как не против? Или тут останешься полечиться, на денька три.

Она разволновалась.

— Лиза, ты что, только к Илюше.

Добравшись, домой, Лиза, перебросившись пару словами с мужем и попросив его позвонить Дубову, покормив, напоила мать успокоительными и уложила в кровать:

— Поспи, полегче станет.

— Лиза, ты папу встреть, покорми.

— Не волнуйся, я справлюсь.

— Лиза, прими мою благодарность.

Не отпуская руки матери, она спросила:

— Мамуля, мне посидеть с тобой?

— Нет, нет, ты иди тебя муж ждёт… Я сама.

Погладив седую голову Тани, Лиза, глотая слёзы, приложилась к ней щекой.

— Через неделю Тимофей Егорович, с Елизаветой Александровной Тимку привезут.

— Я увижу внучка? — вспыхнули её глаза.

— Он даже успеет тебе надоесть. Главное сейчас набирайся сил. Папка уже целую культурную программу разработал. На какие спектакли всех вести, какие концерты и мероприятия посещать.

— Я б Шульженко послушала, Утёсова, Бернеса.

— Их уже нет, а вот если будут встречи с Крючковым или Ладыниной я тебя свожу.

Впервые она спала не на краешке кровати, а уткнувшись ему в плечо. Её слабая рука покоилась на его груди. «Ну, кажется, теперь действительно всё, — улыбался он в темноте не способный в эту ночь уснуть. — Неужели под конец жизни и у меня будет всё, как у людей. Не надо будет больше пользоваться услугами чужих, холодных женщин. Вот она лежит рядом тёпленькая, желанная, своя. А ведь не надеялся уже на такое счастье. Гадал на чём остался след от того мерзкого случая, оказалось, лёг разломом на её душе. С беглого взгляда казалось всё нормально, а копнули и беда. Это хорошо, что Лизонька сообразила свозить её к врачам. Теперь печать с тоски сломана. Можно вздохнуть полной грудью и жить». Ему хотелось провести рукой по её телу, потеребить пальцами грудь, поласкать животик, но он не решился пока, с трудом сдерживая свой порыв.

Илья с волнением ждал того дня, когда она не отвернула от его ласк лица и раскрыла губы, принимая поцелуй. Окрылённый, он, уже не помня ничего, подмял её под себя. И всё получилось. Они до утра лежали приглушенные случившимся, наслаждаясь близостью другого, и вспоминая, как это было там, минуточными урывками на «Затоне».

Лиза сразу почувствовала эти новые изменения в маме, она расправилась и ожила. «Запах любви исходящий от неё не возможно ни с чем другим спутать. Так же улыбались и держались за пальчики Мозговой с Елизаветой Александровной. Так же, у матери Ильи, после встречи с Мозговым, глаза горели фонариками, зажжёнными любовью. У счастья одни приметы, его не просто скрыть. Господи, они светились, как радуга после тёплого дождичка. Стараясь, как юнцы при каждом удобном случае дотронуться друг до друга. Отец не упускал случая притиснуть её где-нибудь в уголке. А разговоры одними глазами, буквально всё говорило зато, что между ними бушует сумасшедший роман». Лиза, удивлялась, наблюдая за ними сама, предлагала поучаствовать в этом мужу.

— Жёнушка успокойся. Ты сама горишь не хуже лучины.

— Да, они, как школьники, представляешь? — рассказывала она приехавшему на выходные дни из академии мужу.

— Отлично. Пусть играются. Я рад. Тебя больше тут ничего не держит, и ты поедешь со мной. Я скучаю и рычу.

— Давай сходим куда-нибудь, посмотрим.

— Что ты хочешь посмотреть?

— Картины бы посмотрела.

— Без проблем. Завтра и пойдём. За Тимкой есть кому присмотреть.

— Напомнил. Хватит прохлаждаться, встаём, а то через полчаса отец привезёт гостей Норильска. Я соскучилась по Тимке.

— А по мне, — затянул он её опять в постель.

— Нас застукают, неудобно будет.

— Наплевать, иди ко мне.