Тайна Лизы

«Наконец, он выспится и отдохнёт, — гладила плечо спящего мужа Лиза. — Надо как-то решиться и поговорить с ним». Впервые у неё от него появилась тайна. Она трепала сердце и не давала в полную грудь дышать. Но когда и как отважиться на этот нелёгкий для неё разговор, она не знала. Лизу не зря так взволновало всё, что касалось лагеря и сидящих здесь когда-то зеков. Илья не ведал о ней всей правды, да она и сама узнала об этом недавно. Родители, которых, она всегда считала своими и других не помнила никогда, оказались приёмными. После смерти отца, наступившей от инсульта, мама, вдруг усадив её за стол, достала старые метрики, выданные ей в детском доме, и рассказала всё:

— Что скрывать, дочка, жизнь уже прожита. Папа настаивал, на молчании, а сейчас нет и его. Все пути открыты. Я считаю, ты имеешь право знать, а там дальше поступай, как знаешь. Только одно советую, мужу пока не говори об этом. Ни к чему. Тем более он военный. Анкеты, особый отдел и всё такое. Да мужику и по статусу ни к чему много знать о жене, но это так отступление в бабью философию.

— Мама, что всё это значит? — напугалась, не веря ни одному её слову дочь.

— Лиза, на самом деле родилась ты под Норильском, в лагерях.

— Как в Норильске, в каких лагерях?

Лиза кроме пионерских ни про какие лагеря слыхом не слыхивала.

— Не перебивай, я и так, дочка, волнуюсь. Мужу дала слово, что никогда не открою тебе твоего прошлого, а, получается, наврала, слова не сдержала, вот видишь, говорю. И документы твои старые обещала уничтожить, а они перед тобой лежат. Кругом виновата перед ним, но считаю, так будет правильно. Поэтому прошу тебя, детка, послушай и не перебивай.

Лиза с трудом разлепила скованные страхом губы.

— Я постараюсь.

— Сталинские лагеря. И мама твоя не я, а Татьяна Петрова и отец Илья Дубов. Как я поняла, они сидели в одном лагере. Вот видишь её рукой написано, наверное, перед смертью старалась, чтоб ты не была ничейной. Там же она сердечная и умерла после родов, а тебя в приют сдали. Позже вас вывезли в Саратов. Мы с мужем и удочерили тебя там. Метрику переделали. Муж мой тоже на удачу Ильёй был, тогда имя было распространённое, вот отчество и осталось у тебя отцовское. Мы с ним летали в Норильск, заходили в приют, пытались узнать что-то о твоём отце.

— И что?

— Вроде сидели они на «Затоне», это лагерь в тундре среди болот. Татьяна умерла при родах, а Илья, скорее всего, сгинул, там смертники в основном были, тяжёлый лагерь, живых мало осталось. Мы и успокоились. А тут, вроде бы, мне покоя никакого не стало. Из-под земли она, мать твоя, просит, правду сказать. Значит, надо так, ей на небесах виднее.

Лиза помнит этот разговор слово в слово. И даже сейчас может повторить. — Скатившись по щекам из глаз слёзы, утонули в подушке. «Скорее всего, я родилась здесь на этом дивизионе. И мама, зная, там, на небе, о направлении сюда Ильи, заставила женщину, вырастившую меня, сказать правду. Ничего не случается просто так. У меня были чудесные родители, и хорошо, что их служебный путь остановился на Саратове, иначе бы я никогда не встретила своего Илью». Её отец преподавал в военном училище ПВО. Там в троллейбусе, курсирующем от училища, Лиза и встретила его. С отцом были очень тёплые отношения, он души не чаял в дочери, и Лиза отвечала ему тем же. Она была заворожена даже одним его именем. Услышав в троллейбусе это имя, она закрутила головой, а, увидев к имени ещё и приложение, влюбилась без памяти в него. И вот он лежит рядом, улыбаясь во сне, наверное, и там радуясь запуску дизельной. А, может, это он её увидел в каком-то невероятно красивом сне и так счастливо этому улыбается. Как ему сказать правду, как? А если не поймёт и обидится за молчание? Сто вопросов и ни одного даже завалящего ответа. Она с замиранием сердца летела сюда. Горела надеждой, что непременно должна узнать о них, о своих настоящих родителях, раз уж судьба забросила её сюда. А что это она Лиза не сомневалась. Не может же судьба, развернув её дорожку в тундру, обмануть. Вспомнила, как, впервые гуляя по цветочному ковру, стелющемуся под её ногами, с надеждой крутила головой вокруг. Так хотелось надеяться, что за тем или иным кустом проскользнёт её тайны разгадка. Просто не может быть по-другому. Шла и шла, пока под ногами не зачавкал мох. Только тогда, напугавшись, она остановилась и закрыла глаза, представив родителей тут рядом, молодыми, целующимися и жарко обнимающими друг друга, успокоилась. Почему-то ей казалось, что это была необыкновенной силы любовь, ей так было легче думать и понятнее. Всё-таки сильнее любви больше нет ничего на этом свете, ведь даже тут в лагере среди жестокости, грязи и далёкого от романтики способа жизни, люди любили. Постояла, прислушалась. Развернулась на шум воды и вышла к реке, по берегу вернулась на дивизион. Ей всё время кажется, что мать где-то рядом, смотрит на неё, Лизу, глазами цветов, ласкает её ноги травой, а может это совсем и не трава, а её Танины руки. Столько лет ждущие дочь, и вот сейчас тянущиеся её погладить. Лиза приседала в траву, водя ладонью по шёлку нежных листочков, заглядывала в глаза ярких цветов, но что могут они, разве, что пожалеть. Не в состоянии лежать, она встала и подошла к окну.

— Лиза, что с тобой? — подхватил на руки, напугавшуюся его голоса жену, Илья.

— Ты испугал меня. Знаешь, мне всё время кажется, что они тут, рядом с нами, смотрят на нас из прошлого и чего-то ждут. Здесь храм надо ставить, а мы ногами по ним ходим. Они просят покоя, а мы всё топчем и топчем их кости.

Она выглядела такой несчастной, а он озадаченным.

— Это невозможно, — сказал он не совсем уверенно.

Лиза развернулась к нему, сомкнула руки лебеди на шее, заглянула в беспокойные глаза.

— Я понимаю. Сейчас да. Но когда уйдут отсюда военные, что тут будет?

— База отдыха, кажется. Лиза, так нельзя. Хочешь, я отправлю тебя в Норильск.

— Не беспокойся.

Он выглядел таким удручённым.

— Как-то ты реагируешь на всё это не так, малыш. Ясно как божий день, что неспроста. Но в чём тут дело, я не пойму пока? Наверное, я не должен был потакать тебе. Я должен был отказать… запретить тебе говорить об этом.

— А как тут может нормальный человек реагировать, бродя по костям? — вспыхнула она. — Я не могу думать по-другому.

— Но прошлое изменить не в наших силах, — попробовал возразить он.

Она всё понимала, но и от него хотела понимания её точки зрения.

— Всё понятно, дорогой, только это ненормально и безнравственно. Отчего же нельзя помочь их душам? Ты должен понимать! И конечно, уж не должен запрещать делать мне это…

Он же отнёс это всё к её одиночеству. Он не мог уделять ей много времени.

— Скоро приедет мама, вдвоём вам веселее будет, полялякаете, потрещите, сороки.

— Ты не понимаешь! Ты решительно ничего не понимаешь. Но не будем об этом! — Лиза к его удивлению резко сменила тему и спросила:- Ты знаешь, что-то о своём отце?

Он растерялся и оттого с первых же слов рассказал всё что знал. Его самого это волновало, просто не смел спросить маму.

— Нет, мама никогда ничего о нём не говорила. Отчество я ношу деда и фамилию тоже его. А почему ты спросила сейчас об этом?

Лиза смутилась.

— Просто спросила. Ты маму никогда не спрашивал?

— Спрашивал, но она молчит. Кто знает, что там было. Но заверяет, что любили они с отцом друг друга и я очень на него похож.

— Значит, так оно и есть, — многозначительно заметила она.

Илье надоел весь этот непонятный разговор. Ночь говорили, утро с того же началось, к тому же время шло, и желудок требовал своего. Чмокнув её в раскрасневшиеся щёчки, предложил:

— Малыш, пойдём завтракать, я проголодался. Ты хоть сколько-то спала или около окна просидела всю ночь?

Но жена сияла счастьем.

— Я просмотрела её на тебя.

— Дурдом, — проворчал он. — Детка, давай съездим к врачу? — осторожно предложил он.

Сообразив, что напугала его, она, решив не открывать правды, свалила всё на полярные особенности.

— Со мной полный порядок, просто тяжело привыкаю к полярному дню.

Подозрительно посмотрев на неё, он всё-таки не стал углубляться в эту тему, а перешёл на тему желудка — завтрак.

— Что там у нас на завтрак? Отлично, — навалил он на тарелку подогретых фаршированных блинов, — Лиза, слышишь, обещал Тимофею Егоровичу уху организовать, как только закончим дизельную. Так, что я эту ночь на реке просижу, не жди меня, цыплёнок.

— Илюша, — подлетела к нему Лиза, — можно мне с ним поговорить.

— Ну, я не знаю… — растерялся он.

Она умоляла:

— Дорогой, пожалуйста. Я недолго. Не отказывай, прошу тебя.

— Лиза… — тянул Илья, не зная как отговориться.

— Илюша, родненький, — не отставала жена.

Наконец, он решил устроить допрос.

— Зачем тебе эта канитель. Неудобно. Как ты себе это представляешь… В мужских кругах не принято.

Лиза надеялась, что он не откажет ей, поэтому и прилагала все усилия.

— Я не могу согласиться… И потом, я чуть-чуть, — ныла она. — Признаю, мне самой не нравится это, но мне надо… Я должна так поступить. А ты не понимаешь. Я вижу, ты меня действительно не понимаешь.

— Детский сад какой-то. Там одни мужики будут, — растерялся Седлер, тяня время, и придумывая причину для оправданного отказа.

— Миленький, ну, соглашайся, это ж история, интересно знать, а здесь такой случай, такой необычный человек. — Сочиняла она, выкрутившись и придумав о чём врать, быстрее его. Не могла же она так запросто выложить всю правду. Хваталась сейчас за соломинку, лишь бы узнать о родителях. «Вдруг где-то, чего-то он, Мозговой, слышал о них. Мало ли случаев всяких в жизни бывает, а что если и ей повезёт? Читала статью не так давно, так там потерявшиеся в войну дети жили на одной улице, ходили каждый день по одним и тем же дорожкам, толкались в одних очередях и даже не подозревали о своём родстве».

— Уговорила, обещаю, — наконец сдался муж, уступая её настойчивым уговорам. — Пристрою тебя кашеваром, «поляну» накрывать.

— Илюшенька, золотко, — прыгала она вокруг него, пытаясь дотянуться до щёк и губ.

— Всё, всё, не подпрыгивай, обмусолишь меня всего, буду стоять на разводе в жёнушкиных поцелуйчиках.

— Я тебя на крыльцо провожу, — металась она радостная перед зеркалом, наспех водя расчёской по голове.

— Зачем?

— Мне так хочется, — схватилась она за его руку, обеспечив себе согласие.

А он, загнанный малявочкой женой в угол, бурчал:

— Я чувствую себя кроликом, Лиза. Ты опять целоваться полезешь, а там как на арене со всех щелей просматривается, а я всё-таки командир, солидности должность требует.

Она виновато покраснела, потому что подобная мысль, только что промелькнула в её голове. Придётся реабилитироваться.

— Я только за пальчики подержусь, — клятвенно обещала Лиза, всё-таки не удержавшись, чмокая его в щёку. «Господи, какими смешными ты поделал мужиков. Таких сильных, умных, и всё же беспомощных перед своей любовью к женщине, боящихся зависимости от женского тела, её тепла и любви. Разве не держится этот мир на ней и ни на чём другом? Только что котёнком мурлыкал в моих объятиях, а тут враз солидность понадобилась, может, надо было догнать его и, запрыгнув на руки, впиться в любимые губки, вот бы он покрутился». — Представив всё это, она тихонько засмеялась. Вернувшись домой хваталась за всё враз. Волнение от предстоящей встречи с Мозговым зашкаливало. «То, что он уступил, взяв меня на «поляну» уже подарок». — Радовалась она, убирая после завтрака посуду в раковину. Теперь бы только дожить до вечера, не умерев от нетерпения. Но ведь, может, случиться, что все пули уйдут в молоко и разговор кончится ничем, тогда придётся начинать всё с нуля опять. Нет, не может быть пустоты, какую-то ниточку этот разговор должен потянуть. Раз жизнь покатила клубок, он должен развертеться весь.

Загрузка...