Норильск - Затон

Бывший зек «Затона»

Тимофея Егоровича Мозгового ждали, как манны небесной. Собравшейся поглазеть бабьей толпе замполит запретил на пушечный выстрел подходить к причалу.

— Вы сейчас каждый со своим полезете, а у нас большая беда.

— Поняли, под страхом смерти, наблюдать за объектом издалека, пользуясь биноклем. — Успокоила его Мария Ефимовна.

Женщины, воспользовавшись моментом хихикнуть, вытянувшись в струнку и козырнув замполиту прогавкали:

— Есть, не лезть на глаза.

Тот, обидевшись, отмахнулся:

— Нашли время изгаляться…

Он утопал встречать гостей, а они стояли, выполняя распоряжение замполита, небольшими группами, наблюдая за происходящим на причале с безопасного для командования расстояния. Семьи у «ДОСов», солдаты у казарм, офицеры и прапорщики у штаба. Все на любопытном взводе. Сначала послышался гул моторов, потом из-за последнего поворота вылетели катера. Они мчались по гладкой поверхности реки с хорошей скоростью. У причалов, взбив волны и пену, встали на якоря. Гость приехал не один, его сопровождали специалисты. Посмотрев пепелище и оценив обстановку, те пошли с командованием дивизиона в штаб, обсуждать увиденное, говоря по делу, находить решение. Мозговой же примостился на бережку у землянок. Внимание сразу же привлекли цветы, расставленные в майонезных баночках по норам. Не справившись с удивлением, спросил у подошедшего Никитина:

— Откуда?

Тот рассказал:

— Жена нового командира чудит. Наткнулась, гуляя на арестантские кости и вся под впечатлением. А я с дуру ещё и землянки показал…

— Значит, сердечко пораненное кровоточит, — сказал он. Его голос прервался, в горле заклокотало, и он не мог говорить некоторое время.

Никитин сдвинул на затылок фуражку, помолчал, и, видя что тот успокоился, помотал головой.

— Не знаю, только майор рассказывал, что заказала на большую землю молебен.

— Даже так, — удивился тот и пригласил его широким жестом руки составить ему компанию.

Прапорщик не отказался и продолжил рассказывать:

— Мать его скоро прилететь погостить должна, свечки и иконы привезёт для страдающих тут душ.

Мозговой приложил руку к груди и склонил на грудь голову.

— Передай благодарность мою ей.

Никитин же помолчал и покурив продолжил:

— Занятная барышня я вам скажу. Очень не простая. Мечтательная. Часовню хочется ей здесь поставить. Да только не дадут такой вольности сбыться, не то время ещё. И про молебен молчим, замполит и особист свои парни.

— С чего-то её так сорвало, — вскинул на него глаза Мозговой.

Прапорщик пожал, затянутым в погон плечом.

— Душа такая должно быть. Сама росточком маленькая, как цыплёнок, а душа выходит большая и светлая. Ничего тебе, Егорович, не надо?

Тот похлопал на место рядом:

— Посиди со мной, если больших дел нет.

— Разливайте, я нашего хлебца принёс, — вынул Никитин из-за пазухи буханку. — Чувствуете аромат?

Тот втянул и закрыл глаза. Воспоминания резанули по ним.

— Да, сердце встаёт. Первую пекарню мы здесь строили. Тоже пекли хлеб, правда, другой, но тоже вкусный.

Никитин рассказывал:

— С тех пор, сколько уж она горела, но каждый раз восстанавливают её с упорством на прежнем месте и рецепт выпечки хлеба из поколения в поколение передают. Хороший хлебец получается в капустных листах. Сытный. Страсть как люблю, могу буханку запросто умять.

Мозговой ничего не ответил. Погладил руками берег. Вздохнул. Но вглядевшись в поворот реки, огибающий небольшой остров с чудным названием Пьяный, рядом с «Затоном», вдруг начал рассказывать:

— Я вот сейчас плыл на катере, а голова крутила кадры старой плёнки воспоминаний. Порт Дудинка всплыл. Как наяву. Гнали нас по воде в трюмах. Адское турне. Гниль, мрак, голод, трупы пополам с живыми. Мёрзлый хлеб бросали сверху, да и того было смех один, чтоб хоть кто-то доплыл. Вышли в Дудинке на воздух, дохнули и чуть не сдохли. Сил идти нет. Качает. Хотелось упасть на берег прижаться грудью к земле и целовать. Мы с Илюхой молодые были и то невмоготу. Кто постарше или вымученные пересыльными дорогами, хана. Холод уже собачий был, а мы в рваной кирзе. Одежонка никакая. На берегу стол, за которым решалась наша дальнейшая судьба. Поняли только с Ильёй, что придётся идти пешком далеко. Отсиделись на берегу маленько и пошли. Спали на мёрзлой земле. Поднимались рано. Всё тело ломило. Какой сон, если земля обжигала холодом. Ноги еле тащили, еда кусок хлеба и кипяток, но это всё же лучше было, чем трюм. Скороговорки: «Шаг влево, шаг вправо считается побегом, оружие применяется без предупреждения, пошли!» Доносящиеся со всех сторон, лязг затворов и лай собак подбадривали. Шли, а куда деваться. Думали, хоть днём разогреет, но ничего подобного. Солнца нет. Туман не рассеивался. Только ходьба понемногу разогревала. Время шло не торопясь. Втягивались. Раза два в день устраивали привал. Садились или ложились на мёрзлую землю подсовывая, кто под голову, а мы с Ильёй под себя котомки. Понимали, отморозим всё к чертям. Какие потом из нас будут мужики. Приткнёмся спинами друг к другу и спим. Небо серое, — тоска. Полярная ночь на нос садится. А так хотелось увидеть кусочек голубого. По 30 километров проходили за день. Раз на привале достали последний кусок хлеба, разломив, поднесли ко рту, глянь, а перед нами неизвестно откуда взявшаяся здесь бродячая собачонка. Пришлось делиться. Кусок не лез в горло, видя, какими глазами она на нас смотрела и как, глотала слюну. Схватила и целиком проглотила.

— Так и топали по тундре? — вставил прапорщик, боясь, что вдруг разговорившийся Мозговой остановится. Но тот продолжил:

— Иногда попадались какие-то маленькие населённые пункты. Сейчас я уже знаю, что это были новые рудники, шахты, а тогда мы такие места называли «станками» Вот там день отдыха устраивался. Лечились, штопались, ремонтировали обувь и лежали. Лежали, это красиво сказано. В домике, рассчитанном в лучшем случае на 25 человек, вталкивалось двести пятьдесят. Естественно, сидели спина к спине. Счастливчиков попасть на нары как всегда было мало. На ужин давали «затируху»- это вроде клейстера из ржаной муки.

— Чего они вас попёрли по тундре, а не по Норилке сплавили до «Затона»? — удивился такой карусели Никитин.

— Кто их разберёт. Одни, рассказывали, что гнали в другие лагеря, но потом кто-то там чего-то перерешил и нас развернули на «Затон». Топали почти босые под усиленным конвоем. А кто бежать-то будет? Болота кругом и зима на носу. Тундра коркой уже взялась. Подохнешь сразу. Шли до лагерных бараков, чей оскал ещё виден в старом городе сейчас. Переночевали, а утром опять погнали пешком до реки. Там построили, посчитали, загрузили на «Рыбак», прицепили к нему баржу и погребли по реке. Вода уже тонкой коркой по ночам бралась. Сидим, холодный ветерок пронизывает насквозь, рябя воду и давя нас скользящими по земле и воде тенями облаков. Плывём, матерь Божья, куда? Справа тундра, слева, как после атомной бомбёжки лесок. Ну, думаем с Ильёй, это дорога в один конец. На лесоповале тяжело было, но не настолько. А тут всё, амба. Косточки наши здесь и сгниют.

Желая порадовать Мозгового, прапорщик вспомнил о катере:

— «Рыбак» то до сих пор Тимофей Егорович на плаву. Он за «Затоном» и записанный. Хочешь, сплаваешь, как-нибудь. А, что и, правда, приезжай, рыбку половим, уху на берегу сварим. Глядишь, развеешься немного. Командир новый, парень вроде не плохой. Ильёй зовут, как и вашего друга. Ты ж его видел.

— Я заметил, толковый парень, кого-то он мне напоминает.

— Вот! Говорю ж нормальный, — заявил он. И желая продолжения рассказа Мозгового осторожно, проговорил:- Даже не верится, что «Затон» через такое прошёл.

— «Затон» жаль, а людей? Смотрю на причал ваш, нами сработанный, даже сваю могу потрогать, что сам же и вбил. Вышка вон стоит, глаза закрою и вижу, как пулемёт бунт косит. Голодные, мокрые и эти норы. Народ от безумства попер на пулемёты. Снести бы её к едрени фени, но пусть стоит. Стоит, дьявол ей закуси.

— Не отпускают вас лагеря, — посочувствовал Никитин, разливая по кружкам водку.

— Прав ты, прапорщик, крепко держат. Сам уже пощады прошу, а они хватку не ослабляют. Тебе трудно представить себе, как по склону вот этой горы, растянувшись цепочкой от причала до вершины, вереницей бредут исхудалые люди, не люди, а тени, вытянув, как гуси шеи вперёд и напрягая спины, тянут грузы, доски и брёвна из последних сил. Тяжело тянуть всё это в гору. Невыносимо. Даже по ровной местности нелегко, а в гору вообще его с места не сдвинуть. Но мы тянули. Люди спотыкались, падали, но груз двигался до места.

А Никитин, раз уж пошёл такой разговор, расхрабрился и спросил:

— А, правда, Тимофей Егорович, что вы вора какого-то тут спасли?

— Было. Лихорадило лагерь. Воры с отморозками воевали, мы политические или фиг знает какие, в стороне стояли от этого расклада. Я знать не знал, как в ту кашу попал. Выскочил случайно на них. Смотрю, человек пять распаханные лежат, а одного раненного гонят в топи. Ну, я и влез. Отвлёк их на себя, а тут и Илья подоспел. После того нам с ним с одной стороны полегче стало выживать тут, законники помогали, но с другой всякая шалупень та давила.

— Говорят, какой-то важный вор тот был средь них? — предположил прапорщик.

— Не знаю, не спрашивал, вступился за человека. Только подкармливать после того случая они нас стали — это факт. Где брали загадка, но делились. Илью в пекарню попозже пристроили печь хлеб.

Он примолк, а Никитин ему новый вопрос:

— А песца вас брали стрелять или это уже байки?

— Брали. Глаз алмаз был. К тому же сам я бугай будь здоров. На собачьих упряжках уходили в тундру.

— Кто ходил? — поинтересовался он, подавая Мозговому после очерёдного разлива кружку с водкой.

— Приезжали начальники из города или даже столицы. Охоты хотелось. Наши тут местные начальнички старались. Меня кормили, водки давали, погонял с ними по заснеженным просторам.

— И проносило? — воскликнул прапорщик.

— Было всякое, это же тундра. Погибла охрана, собаки понесли с обрыва. А вторые сани мы с приезжим спасли, обрубив упряжь, но он сильно поранился. Идти не мог, собаки погибли. Задача стояла не из лёгких. Вот я, устроив его на те сани, тащил по тундре до лагеря. Наверное, не смерть это моя ещё была. А может, Бог помог. Сейчас даже представить такое себе не могу. А тогда прошёл. Без тёплой одежды, без жратвы и с такой ношей. Приполз, а ко мне допрос с пристрастием, но приезжий спас. Сказал правду, всё, как было. После этого ещё и Илью разрешили брать с собой. Набьём дичи в тундре, нажарим на костре, наедимся. Живём!

Над тундрой плыли тучи, а ниже туч над «Затоном» с разрывающим душу карканьем кружилось вороньё. Мозговой, поднявший было лицо к небу, отвернулся и вновь уставился в землю. Прапорщик понял — придушить ему ту птицу хотелось.

— Договорились ребятки-то наши, возвращаются, — указал Никитин на спускающихся от штаба к причалу военных и гостей.

— Ты прав, идут, — согласился тот, проследив взглядом за рукой прапорщика.

— Давайте, по последней, Тимофей Егорович. За души людские, загубленные тут.

Мозговой принял кружку и тяжело вздохнул:

— Цветут теперь на этой земле они цветочками, травкой вон и радуются хотя бы таким макаром солнышку.

— Прости нас грешных, Господи, — не чокаясь с директором, выпил Никитин.

Полив оставшейся водкой землю у берега, Мозговой поднялся. Никитин за ним. Прапорщик, конечно, не одобрял такого расточительства. Прах не напоишь, но водка хозяйская, ему и приговаривать её.

Офицеры и прилетевший с Мозговым народ подошли ближе.

— На чём сошлись? — встретил Тимофей Егорович своих замов и командование дивизиона.

Те переглянулись.

— Возить грузовым вертолётом на тросах прямо на гору и там монтировать, — доложил командир.

Мозговой вперился в своих инженеров. Они поняли немой вопрос боса и разъяснили более подробно.

— Цельные плиты, Тимофей Егорович. Стены прямо. А они их тут принимают на готовой площадке и монтируют. Всё загоняем в размеры этих самых плит.

— Другого варианта мы не видим, — поддакнул и его зам по строительству.

— Вас устраивает такой расклад? — повернулся Мозговой к командиру.

Ещё б того не устраивала такая сказка.

— Так точно. Нас устроила бы любая помощь, а такой вариант, просто сказка, — расплылся в благодарственной улыбке Седлер.

— Дизеля не нужны? — вдруг предложил Мозговой.

Обалдевшие офицеры переглянулись.

— С трудом верится в такую удачу, мы не откажемся. Два потеряли, — подал голос обрадованный комбат.

Мозговой посмотрел на ребят и спросил:

— А остальные?

— Спасли, — ответил ему не стройный хор.

— Тогда по рукам. Не ругай прапорщика командир, мы тут с ним посидели немного. Ностальгия.

— Я учту, — щёлкнул каблуками Седлер.

Но Мозговой вдруг встал. Замполит напрягся: «Как бы не передумал насчёт помощи». Но тот заговорил о другом:

— Вспомнил, сейчас, как первые дизеля сюда таскали, станки токарные, слесарные, столярные, фрезерные и рельсы. Разгрузка была, страшное дело, я вам скажу. В кино это снять будет невозможно. За каким хреном это нужно было тягать по воде на баржах, не дождавшись зимы, не пойму. Люди, как муравьи, гинули под брёвнами, что использовали катком. С барж катили, да и потом при подъёме в гору. Расплющенные руки, раздавленные ноги, такая мелочь. Изувеченные люди падали в ледяную воду, как прихлопнутые тараканы. В гору подъём был такой…, страшнее казни не придумаешь, мы их туда, а оно всё обратно. — Заметив опущенные головы ребят, Мозговой улыбнулся. — Поможем, не кручиньтесь так-то уж. Армия-то своя, как-никак. Дам я тебе дизеля майор и на гору доставлю, чтоб солдатиков твоих не подвергать опасности.

— Командир, приглашай гостей при случае, как-нибудь на уху, — подсказал майору Никитин, пхнув под локоть.

Тот с подлетевшим замполитом засуетился:

— Конечно, Тимофей Егорович. Приезжайте, мы будем очень рады, — заторопился Седлер. Замполит дышал ему в затылок, подсказывая.

Мозговой подумал и кивнул:

— Может, и попрошусь, майор, последний раз уху полярной солнечной ночью ложкой из ведра похлебать.

— Без проблем.

А бывший зек «Затона» кивнув на вышку, вздохнул:

— Надо завязывать с этой ностальгией. Что-то тяжелее и тяжелее мне здесь становится бывать, старею видно. Правда, говорили тогда, уехать надо было куда подальше. Может и жил бы как все. Семья была, дети. Нет, не смог бы, — возразил он сам себе через минуту. — Из Москвы лечу обратно, как на крыльях. Давайте прощаться, если что, звоните. — Пожал он каждому руку.

Офицеры стояли на причале до тех пор, пока мыс не скрыл быстроходный катер директора.

— Чёрт, ну, почему мы не можем жить, как все люди в мире живут? Нам непременно надо любой замес сделать на крови, — проворчал замполит.

— Крепкий мужик, — крякнул Никитин. — Сейчас таких нет. Хиляки пошли одни. Дух не тот.

— С этим можно поспорить, — возразил комбат.

— Комбату лишь бы спорить? — недовольно огрызнулся опять замполит. — Тебе больше подходило языком работать, а не паяльником.

— Чего стоим-то, пошли сынки площадку готовить, — поторопил их прапорщик, прекращая бестолковый спор. — Цемента у нас навалом на складе. Щебня в прошлом году баржами навозили, вон на берегу, куча белеет, только вози. Кстати чем?

— Предлагаю насыпать в мешки и возить машиной, на что-то уже так доставляли, — загорячился начальник штаба.

— Не несите околесицу, бортовую подгоним и накидаем. — Отмахнулся от идеи начштаба Илья.

— Размеры плит вам уточнили? — не упускал нить дела прапорщик.

— Да, — идёмте на месте всё посмотрим, — развернулся к горе Илья. — Чего тут на пальцах объясняться. Не ровен час, замполит с комбатом должностями не глядя махнуться.

— Тогда беды жди? — покашлял Никитин в кулак.

— Чего так-то? — встал Илья.

— Комбат языком работать может, а замполит паяльником нет.

Замполит отвернулся, мол, выслушивать неслыханную ахинею из уст прапорщика не желаю. Комбат примерно с таким же выражением смотрел в другую сторону.

Остальные посмеиваясь переглянулись. Седлер подозвал дежурного и вызвал машину. «Не ногами же в такую даль топать». Прапорщик прав, надо работать, от болтовни дело с мёртвой точки не сдвинется.

Неделю занимались заливкой фундамента и бетонированием площадки под дизельную. Но, как только раствор, затвердев, превратился в основание для дизельной, над дивизионом загудел вертолёт. Он плыл над тундрой огромной птицей или стрекозой, кому как больше нравится, таская плиту за плитой на весу. Кружа над «Затоном» огромным чёрным вороном, он не давал никому покоя. Снижаясь до предела над площадкой, давая возможность отцепить плиту и освободившись, взмывал в небо, летя опять за новой ношей. А опущенный на землю груз, тут же подхватывала, обступив и поддерживая с двух сторон, сотня мужских рук. Подлаживая уже к укреплённой, стоящей прочно и надёжно соседке. Несколько дней не смолкал тот железный скрежет и гул. Мозговой дал трубы, уголок, крышу. Вертолёт, выполняя свою часть работы, как вьючная лошадка, возил всё это богатство на тросах. Поначалу бегавшие смотреть это чудо, срываясь на каждый гул, офицерские семьи, к концу перевозок, попривыкнув, не обращали на грохочущую над городком птицу никакого внимания. Дизельную собрали довольно-таки быстро. Прежде чем опустить крышу, поставили во внутрь подаренные дизеля, общими усилиями закатили туда же и свои спасённые. Радость играла у мужиков в глазах и раздариваемых по делу и авансом улыбках. Когда дизельную запустили все ликовали. «Затон» облегчённо перевёл дух, из этой проблемы удачно выпутались. Жизнь потекла в обычном ритме военного дивизиона и боевой готовности.