Норильск - Затон

Четверо за одним столом

Отдышавшись на лестничной площадке, перед дверью, мужики вошли. Не раздеваясь, прошли в столовую. Борис плёлся следом, крутя головой по сторонам. Он последовал за ними, не дожидаясь приглашения, кинув плащ на диван, встал у стены.

— У нас гость, оказывается? — старался быть беспечным Илья, смотря на крепкого человека, стреляющего по ним исподлобья острыми глазками.

В нём с трудом можно было узнать бывшего охранника «Затона» «Волка». Только разве близко посаженные глаза, коренастая фигура и квадратный подбородок, напомнили человека из страшного прошлого.

— Кто сейчас скажет, что перед нами «Волк»- присел к столу и Тимофей.

— Интеллигентный человек, учёный, — вторя, присоединился к нему и Илья.

— Таня, Лиза, мы вам ещё одного гражданина нашей великой страны привели, — сделал широкий жест, в сторону топтавшегося у стены Бориса, Тимофей.

Женщины, как по команде повернули головы.

— Чего ты там мнёшься. Иди, садись, покажись народу, — пригласил и Илья.

Лиза, внимательно рассмотрев человека, к ужасу своему поняла, что они притащили Бориса. Переборов презрение и страх противно зашевелившийся на спине под кофточкой, она подвинула ему стул.

— Садись, Боря.

Сын с невесткой, удивлённо переглянувшись, встали.

— Ребятки, отнесите вещи с дивана в шкаф и принесите-ка ещё приборы и коньяк с закусками, — попросил Дубов удивлённых детей.

— Вам, конечно, виднее, с кем сидеть, — буркнул зять. Лизонька молча шевелила губами. Её руки дрожали.

— Круг замкнулся, — обнял Таню Илья. — Мы все за одним столом.

— Похоже так, — кивнула Елизовета Александровна обвивая сзади своими подрагивающими руками шею Тимофея.

— Вот мы здесь все сидим за одним столом. Что тебе ещё надо доктор? Нет, ни так звучит вопрос, кого ты тут забыл? И опять ни то. Спрошу иначе. Какого хрена припёрся? — выпалил Дубов.

Ребята, расставив тарелки, рюмки и подав закуску с коньяком, встали у стены, за спинами родителей отказываясь понимать происходящее. Борис, заметив сходство парня с молодым Тимофеем, оглядывался, посматривая через плечо на него или краснея, изучал Елизавету Александровну, стоящую напротив, за спиной Мозгового. Он не ввязывался в беседу, понимая, что тут не до него пока. И копья бьются над другой головой, а у него ещё есть время осмотреться.

— Живы, оба остались? — выдохнул Лукьян. — И не потерялись в этой жизни, как я заметил.

Дубов ехидно произнёс:

— Заметь Тимофей эти два совершенно разных человека, задают один и тот же вопрос. С чего бы это как ты думаешь?

— Рыло в одном пуху, — заметил Мозговой.

— Скорее всего, ты прав. Но вернёмся к нашим баранам. Я так и не понял, чем обязаны такому визиту?

Разгневанный взгляд Дубова упёрся в Волкова.

Тот побарабанил толстыми пальцами по столешнице.

— На Таню зашёл посмотреть, что вам не понятно, — налил он себе ещё, не спрашивая разрешения хозяев, коньяка.

Дубов аж подался вперёд.

— Посмотрел. Специалист по психиатрии?

Тот отвалился на спинку стула и воскликнул:

— Помилуйте, да можно ли такое осилить разумом. Чудеса! Такое под силу только любви.

— Верно, — согласился Илья. — Раскрути мысль. Глядишь, ещё книгу напишешь. Поучишь жизни людей.

— Умыкнуть девушку из лагеря, можно тоже только по большой любви… — ухмыльнулся Мозговой.

«Волк» скривил губы.

— Я не о себе, не юродствуй.

— И не собираюсь, — сверлил его тяжёлым взглядом Мозговой.

— Как только его земля носит… — долетел до ушей от стены голос ребят. — Другой на его месте бы на себя руки наложил, а этот живёт!

Возбуждённый «Волк» упираясь в каждого поочерёдно своими обесцветившимися, дымчатыми глазами, вспылил:

— Что вы можете знать о моей жизни? Никто не знает какое Бог наказание мне определил, возможно, это жизнь. Живи, мол, и майся. Это, молодые люди, уверяю вас, пострашнее смерти. Смерть-то избавлением была бы для меня. Это страшно: спать, есть, ходить на работу, иногда выныривая из той пучины, что себя загнал. Это болезнь хроническая. Понимая, что я живу не своей жизнью, ужасно страдал. Моя любовь рядом, но она всего лишь чужой цветок, растение и от этого не хочет жить вообще, а я ничего не в силах с этим поделать.

— Комедия. Я тебя ещё должен и пожалеть, — заёрзал Дубов.

— Илья, притормози нечего себя так разгонять. — Положил руку на плечо другу Тимофей.

— Пожалуй.

— Мы всегда вспоминали тебя с твоей сатанинской любовью. — Рассматривая «Волка», выдохнул Мозговой.

— А что ты так удивлён? Тимофей прав, другого ей названия нет. Как ты мог оторвать её так от жизни. Ладно, выкрал, заточил в психушку, но мог же телевизор ей принести, газеты журналы подкидывать, кормить по человечески… Не понимаю такой любви. Один вон рассказывал про любовь и сделал женщину несчастной, второй тоже…

При этих словах Дубова Бориса подбросило на стуле, до него дошло, что речь идёт о нём.

— А, что? — закрутил он головой.

— Ничего, не лезь, — оборвал его Мозговой.

— Ты дочь нашёл? — выпил опять свою рюмку Лукьян.

— Нашёл.

— Она знает про меня? — взглянул на прижавшуюся к мужу девушку он.

— Знает.

— Всё?

— Всё. Не мой язык ей ту правду рассказал. Они с мужем, сын Тимофея её муж, служили на «Затоне».

Тот помотал головой и спросил:

— Что же там сейчас?

— Ракетный дивизион, — отправляя кусок колбасы в рот, заметил Мозговой. — Но скоро и он пойдёт под консервацию.

— Надо же.

А Мозговой с наигранным спокойствием продолжал:

— Там до сих пор стоят сторожевые вышки, и весенний паводок вымывает человеческие кости. А в берегах ещё сохранились арестантские землянки.

— Невероятно.

Дубов, подражая Мозговому, тоже насадил на вилку кружок колбасы и вперил глаза в «Волка».

— История эта передавалась из смены смене. Так и дошла до Лизоньки.

— Понятно. Им тошно и страшно на меня смотреть. Охо-хо!.. Я думал всё забыто, мхом поросло, никогда мне никто не напомнит об этом, а оно на тебе из смены в смену передают. М, м, м. — хлопнул ладонью по столу «Волк». — После всего случившегося со мной постарался скрыться с людских глаз. Хотелось обзавестись семьёй и жить, как все люди на земле.

— Твоим именем пугают детей, — заметил Тимофей.

— Пьяный был, сходил с ума от ревности и любви, — оправдывался тот с несчастным видом. — Вы ж не люди, а враги народа были… Смертники…

Лиза, трясущуюся и захлёбывающуюся от рыданий Таню увела на кухню, предупредив детей, чтоб не шли следом, а оставались здесь. Разговор может в любую минуту, перерасти в потасовку. Слишком быстро спиртное в бутылке исчезает.

— Сука, — грохнул кулаком по столу Дубов.

— Папка, — кинулась к нему Лизонька.

— Всё нормально, шли бы вы Лиза с Ильёй отсюда. Это только наше дело. — Обернулся к молодёжи Мозговой.

Но те, помня наказ матери, воспротивились.

— Ничего, мы тут побудем. Полезно тоже знать разновидных обитателей нашей планеты, — не шелохнулся с места Илья.

— Что там теперь будет с «Затоном»? — расстегнул рубашку на себе Волков. Галстук он скрутив засунул в карман.

— Боишься? — подковырнул Мозговой.

Тот не отнекивался.

— Боюсь, у меня семья, дети, положение. Другой человек давно живёт в той моей шкуре. Способны вы это понять… Если дети узнают мои, что будет? У меня кафедра, труды…

— У моей дочери спроси, как ей живётся с этим. Скотина! На сиротство обрёк, не пожалел… — выбухнул Илья Семёнович.

— Не дрожи психотерапевт. Здесь не знают твоего прошлого. Живи. Люби своих детишек. Лечи людей. Чёрт бы тебя побрал. Никто не собирается выворачивать твою изнанку. Так ведь Дубов? — обнял друга Мозговой.

— Пошёл он…

— Вот и славно, — разлил коньяк по рюмкам Тимофей. — Пить собираетесь или я зря огненную воду трачу.

— Давай, — махнул рукой, соглашаясь, Илья.

— Наливай, — подставил свою рюмку Лукьян.

— Чуть-чуть, — расплющил пальцы Борис.

«Пьём, опять как на поминках не чокаясь, что за день сегодня такой поминальный, — подумал Тимофей. — А может это и есть поминки прошлого. Вот они сидят два виновника их беды. Один посадил, второй сторожил. Обида на них жжёт грудь, а зла нет. Вот кричат — запад, запад, а там совершенно другие люди. Нашего человека избавить от ностальгии по прошлому с помощью пилюль не получится. Мы не желаем лечиться от прошлого ни от плохого, ни от хорошего. А так же от своих ошибок, переживаний, разочарований, первой любви. А западный гражданин, если чувствует хоть намёк на сожаление об ушедшем, быстренько созвонившись со своим психотерапевтом, побежит на приём, и тот выпишет ему рецепт».

Илья повёл глазами на телевизор, мол, Лиза включи. Отвлечёт. Но не вышло. На экране Москва шумела. Показывали в задницу пьяного Ельцына «беседовавшего» с народом. Граждане смотрят на него влюблёнными глазами. Стадо… О, ё, п, р, с, т… Дружный и глубокий мат взлетел аж к потолку и зазвенел хрусталём в подвесках. Оно понятно… Лиза испуганно нажала на кнопку. Экран потух. Мужики быстренько выпили.

— Есть идея сделать на «Затоне» зону отдыха мужики. — Зажевав лимончиком, объявил Мозговой, развернувшись к телевизору спиной.

— Тимофей, это будет кощунством, — выпил воды Дубов. — Ни черта что-то не берёт тот коньяк. Не пьянею.

— Думаешь, с воды развезёт? — усмехнулся Лукьян.

— Я буду отстаивать храм. Колокольному звону там самое место. — Опустил тяжёлую ладонь на стол Тимофей.

— Я согласен, сейчас думаю, это получится, — кивнул Дубов.

— Я тоже, считаю, храму там сподручнее будет, а ещё лучше монастырь. — Покашлял в кулак Волков. Зона отдыха не правильно. Такое чувство, как будто меня ограбили.

— Место себе готовишь для замаливания грехов, — съязвил не упустив случая Дубов.

— А хоть бы и так, — с горечью выкрикнул тот. — Я профессор, учёный… Искупил я, искупил…

— Ладно вам препираться, Илья, «Волк». Я решил, значит сделаю. — Глянул на них тяжёлым взглядом Мозговой.

— Помощь нужна будет, звони, — вздохнул Илья.

Мозговой постучал пустой рюмкой о столешницу.

— Справлюсь. Когда будем закладку делать, мы с Лизой всех вас вызовем.

Дубов кивнул.

— Молитвы читать инокам самое там место. Грехи людские замаливать и молиться за прах безвинно убиенных.

— Что, Борис, смотришь? — вскинулся на друга детства Мозговой.

— Это была Лиза? — с трудом вымолвил тот, тыча пальцем в пустой стул Елизаветы Александровны.

Мозговой подцепил на вилку кружок огурца, сыр, опустил на кусок батона.

— Дошло. Нашёл я Лизу, сын у нас Илья и внук Тимоша.

— Всё так же очаровательна…

— Была бы ещё очаровательнее, если бы не ты мерзавец, — прошипел Мозговой оглядываясь. Он не хотел, чтоб слышала Лиза, но не получилось, она как раз зашла.

— Мы заложники своего времени, — вздохнула вернувшаяся Елизавета Александровна. — Обняв Мозгового за плечи. — Песчинки в вихре страстей. Лизонька, выключи ты это коллективное сумасшествие, — показала она снохе на телевизор. Одни с народом воевали, эти с памятниками и страной. Чем им камень помешал, непонятно. Они, что лучше революционеров что ли, которые сносили царской эпохи монументы. Получается один к одному, разве не так, разницы не вижу. Одни гниды давят других, не за лучшую жизнь для народа, а за место под солнцем.

— У нас есть учёный психиатр, пусть расскажет… — ввернул Дубов.

Волков усмехнулся:

— Если вы сидите тут, то там вероятно три категории людей. Те, кому это нужно, кому заплатили и идиоты. Есть ещё правда любопытные, такие в любом организованном сборище рады поучаствовать. Зеваки тоже шли мимо, чего б не заглянуть и не посмотреть.

Но Мозговой спрашивал уже о другом:

— Вот объясни, с точки зрения науки, почему, Лиза, Илья, Таня, я узнаваемы, а вас с Борисом с большим трудом можно признать? Портрет прошлого и настоящего разнится. Отчего такое происходит?

— Это ощущения людей к многомерности времени, ценят ли они прошлое, хранят ли воспоминания, — покатал мякиш в пальцах «Волк».

— В смысле?

— Если человек хорошо узнаваем — перед нами «хранитель прошлого». А если узнаваем с трудом, то перед нами человек, который, скорее всего, не любит вспоминать былое.

— Значит, вы с Борисом пытались это прошлое забыть, так я понимаю? — уточнил Мозговой.

— Получается так.

— Муторно на душе, этот с танка наворочает сейчас, а умоется слезами и кровью народ, — вылил в себя ещё порцию спиртного Волков.

— Россия, непременно переживёт и эти испытания, зубы поломает не без того, но дрянь выплюнет. Беда в том, что до счастливого конца не все опять дойдут. — Болью выдохнул Тимофей.

— Мы на новом витке времени вновь, — согласился и Борис. — Странно, что сейчас мы на одной волне гоним.

— Чего ж тут странного-то? — вспылил Илья. — Один влез в дерьмо, укатав нас в мох и жижу болотную.

— Ты прав, а другой сам в той жиже торчал рядом с нами с винтовкой промеж ног. — Поддержал друга Тимофей.

— Эту ложь уже издалека чувствуем и не лезем больше в те грязевые ванны. — Давайте ещё по одной ухватил бутылку Лукьян. — Тяжёлое было время. Я невинно осуждённых много повидал. Сначала не разбирался и верил любому бреду. А потом расплющил зенки-то. Большинство, считая себя обречёнными вынуждены были подписывать протоколы допросов, а фактически нести на себя напраслину. Да и ладно бы на себя, а то клеветать на других невинных. Естественно, шли на это после физических и нравственных мук. Сил не хватало переносить. Потом, правда, пытались отречься от своих показаний, но, как правило, безрезультатно. Понятно, какой суд их ждал, но многие не дождались и такого. Их судьбы вершили заочно «тройки». Но были и стойкие, кто отказывался подписывать, терпеливо снося пытки и решив, лучше умереть от побоев, чем клепать на себя. Хотя встречались и такие, кто торопился раз залетел сам, посадить как можно больше и строчил, строчил… Вы то мелкота, так побочный эффект, просто под жернова угодили. Убирали целенаправленно, обезглавливая армию, промышленность, забивая науку. Это я уж позже разобрался. Когда годы мозги вставили и архивы открыли. А тогда, на «Затоне», я считал, что честно исполняю свой долг. Гну к земле злодеев и врагов. Нет, не подумайте, не оправдываюсь. Просто констатирую факты.

— Разливай.

Лиза почти не слушала их, погрузившись в переживания и прошлое, которое вдруг захлестнули её с головой. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как они, с подружкой возвращаясь с танцев увидев на углу зловещие тени, спрятались под штабелем досок. Надеясь, что те пройдут мимо, и они благополучно пойдут домой. Но голоса не затихли, а наоборот приблизились вплотную к ним. Девчонки напугались не на шутку. И только когда «злодеи» сели на доски и оторопело, озираясь, заговорили, Лиза поняла свою ошибку, это был Тимка, Илья и Борис. Они возмущались тому обстоятельству, куда могли подеваться девчонки? Маячили же перед глазами и вдруг исчезли, как по волшебству. Лиза захихикала, зажимая рот рукой, но из укрытия не вышла. Стыдно было признаться, что испугалась. И вот сейчас они опять, как и в молодости вместе сидят перед ней. Опять трое.

— Хватит сердце рвать и нервы оголять, допивайте до конца давайте и пора расходиться, — поднялась, стряхнув воспоминания, она. — Поздно. Вечер в окно бьёт.

— Ты права Лиза, — согласился с женой Тимофей.

— Илья Семёнович вызови машину, пусть развезут страдальцев, — прошептал на ухо Дубову зять.

— Цепями к сердцу приковала, — всхлипнул пьяный Борис, не спуская глаз с неё.

— Угореть можно, — отмахнулась презрительно она.

— Правда Лиза, Лизавета, так и есть, — ныл Борис.

— Молчи уж, пока Тимофей тебе бока не намял спьяну, — шикнула та.

Проводив непрошенных гостей до прибывшей к подъезду машины и рассказав адреса пассажиров водителю и охране, Седлер, вернувшись, наехал, не вытерпев на родителей:

— Я с вас балдею! Как так можно? Не понимаю…

— Что тебе не понятно сынок?

— Не врубаюсь. Ко всему я был готов, но чтоб такое… Морду бы вы побили друг другу и то понятно, а так ни в какие ворота.

— Илюша, сядь сынок, — подвинул ему стул рядом с собой Тимофей. — Ты ехал сюда сегодня видел, что творится. Да, и в вашей академии штормует, думаю, не меньше. Рядом с эпицентром находитесь, а через тридцать лет это время так же поднимут на дыбы, и будут судить. И уже твой сын спросит, куда ты профукал мощную державу? Заметь, ни за Брежнева, Сталина, Ленина или царя спрос пойдёт, а за державу… Потому как каждый из них не жалея народ радел о державе. А мы и вы профукали её.

— И как водится, искать виновных тоже будут, — обнял его с другой стороны Дубов.

— Всё просто у вас с Ильёй Семёновичем, отец, получается.

— Сложно только у лживых.

— Крутит, значит, ищи подоплёку.

— Мы сами ещё месяц назад не предполагали, что сядем за один стол с врагами. Но реальность сегодняшняя перевернула всё. Враг не личный взял верх, а развал государства.

— Понимаешь, нас шатало от голода, нашей беды и обиды. Но под ногами всегда была твёрдая почва, даже там на болотах. У нас была Родина.

— Так и было, а сейчас она ушла из-под ног. Эти суки выбили её. Нет страны. Одни шматки остались. И вот перед этим несчастьем и этой опасностью, наше собственное горе меркнет.

— Дружно вы за меня взялись, с двух сторон нажимаете, — усмехнулся Илья.

— А как ты думал. Сначала подсаживаем на пьедестал, потом с энтузиазмом, дружно, виновных ищем и пинком под зад сбрасываем кумира. — Налил ему чаю отец. — Пей, чай не водка ум не отбирает.

— Сколько вы будете чаёвничать? Терпения уже нет, на вас смотреть. Ведро точняк выхлебали? — разворчалась Елизавета Александровна.

— Это уж такое дело, при разговоре либо чай пей, либо водку, — хохотал Тимофей. — Жалко чаю, перейдём на другое. Займитесь внуком лучше, мадам.

— У внука есть мать, закругляйтесь и по койкам.

Мозговой, не принимая шутки, строго глянул на жену.

— Лиза, иди, нам надо поговорить с Илюшкой.

— Хорошо, только, чур, не будить.

— Эй. Так не пойдёт.

Дождавшись ухода Елизаветы Александровной, мужчины возобновили разговор.

— Илья, сынок, ты не лезь в эти заварушки.

— На призывы не покупайся, — вторил Тимофею и Дубов.

— Утрясётся всё, потом разберёмся.

— Твоё дело небо. Вот и храни его.

Илья успевал только поворачивать голову от одного к другому.

— Ответ крикунам должен быть один: «политика не моё дело» и точка. Чья бы шашка над твоей головой не махала со своего пятачка не сходи.

— Отец, Илья Семёнович, а что будет с моим замполитом, например? Это ж много людей под метлу попадёт? Их жизни прахом пойдут?

— Думаю, останутся все живы, к стенке никого не поставят. Поорут, пар выпустят. Назовут как-то по-другому и все пироги.

— Было молоко, станет кефир и вся проблема. Это не основная беда сегодняшнего бардака.

— Что ты имеешь ввиду, Дубов?

Тот пододвинул к себе вазочку с вишнёвым вареньем, кинул пару ложек в рот и, запив чаем, объявил:

— Во главе каждой республики встанет свой хан и хана народу.

— Согласен с тобой. Три прибалтийских хутора старушка Европа прижмёт к себе.

— По уму-то так им на хрен не нужна та нищета, но поближе к границам Российским подобраться страсть, как охота. Белоруссия останется с нами.

— Почему Илья Семёнович?

— Её немец в войну пожёг и вырезал. Там половина народа с Российских просторов.

— Украина точно с нами будет, да пап? — поспешил он и не угадал.

Отец нахмурил брови, пощипал подбородок и выдал совершенно иное, нежели тот ожидал:

— Ни фига. Она наплачется сама, замучает нас и насмешит весь мир.

— Почему? Согласись, что колыбель Руси была в древнем Киеве. Мы один народ! — настаивал сын.

— Националисты колобродить будут. Повылезают из всех щелей. Для них Польша и Румыния и матери, и сёстры. Им они простят всё, да и прощать нечего забыли всё. А вот к «москалям» со списками претензий бегать будут. Так они устроены. Дождались мутной воды шакалы. Вспомните, после войны: Прибалтика угомонилась, а они ещё свой народ долго терзали. А стержня в хребте нет, кровей намешано много.

У парня вытянулось лицо.

— Как это?

— Дубов объясни ему, я ещё за чаем схожу.

— Под татарами были, под поляками были, под австрийцами тоже, румынами, венграми, литовцами и ещё много, много чего намешано. Сурагат. А что с него? Одна изжога и головная боль.

— Кто ещё чаёвничать хочет? — опустил чайник на стол Тимофей. — Заметьте, всё это было могучей страной. И каждый из нас болел своей болью, не помышляя рушить её. И мне не понятно, почему те, кто разрушил её, прикрывается этой нашей бедой, которую, мы никогда не ставили в противовес стране.

— Ты учти Илья встанут заводы.

— С чего?

— Нарушены связи. Кстати, Дубов выруливай на западные рынки и быстрее. Брось все свои резервы. Внутренний рынок на какое-то время будет потерян.

— Ты прав Тимофей, прав. Завтра же займусь только этим.

— Неужели дойдёт до этого, отец?

— Зарплату выплачивать не будут, а людей на улицу начнут выкидывать. Прижмитесь там. Лишние деньги если есть немедленно в валюту и золото.

— Есть немного, в Норильске же жил.

— Завтра без возражений поедешь со мной, предупредил Дубов. Действовать надо быстро и ушами не хлопать.

— А что с нашими накоплениями?

— Что было здесь всё в валюте уже, а что скопилось там, у тебя, пустишь в акции комбината.

— Ты думаешь, дойдёт до этого? — Потёр подбородок Мозговой.

— И очень скоро. По-другому спасти комбинат будет нельзя. Да и «умных» отхрякать его себе много найдётся.

— Понял. Илью после окончания, заберу в Норильск на полк. И не дёргайся, — предупредил отец возражения сына. — А ты Илья Семёнович, если уж тут под дыхалку будет, возвращайся к нам. Квартира твоя стоит законсервированная.

— Это тоже откидывать не будем, — помешал ложечкой чай Дубов, гоняя по чашке лимон.

— Найди мне хороший проект храма. Строить буду. Пусть катится по тундре колокольный звон. Пока эта неразбериха я и осуществлю задуманное.

— Согласен, Тимофей. Много по тундре путников неприкаянных мыкается, будет им приют на «Затоне» и душе их покой.

— Лукьян прав, мужской монастырь заложим. Колокольню поставим на пример Ивана Великого. Пусть гудит над тундрой. Мы что хуже сердца России. Остановится путник или охотник, угомонит на мгновение бег суетной мысли, как бы разбуженный словом вечности и плачущей душой, поспешит на этот призыв. Или, вздохнув и осенив себя крестным знамением, продолжит свой путь.

— О! Ты, отец, уже сложно заговорил. Я вас понял. Разрешите мне отчалить. Лизонька заждалась, и вы бы шли поздно уже. — Попрощался с ними, отправляясь спать, Илья.

— Иди сынок, а мы ещё посидим, чаёк попьём.

— Ох, боюсь тебе этот чай, завтра боком от матушки выйдет.

— Договорюсь, не твоя печаль, топай.

— Тимофей, я пойду Таню посмотрю и вернусь. Быстро провернусь. Пока ты с чайником сбегаешь на кухню, я и подскочу.

— Понял, иду ставить. Будем всю ночь пить чай.

Они долго ещё сидели, планируя, как спасать заводы, рудникам пережить лихую годину, выйти из месива без больших потерь комбинату. А на улицах шумели разъярённые толпы новоиспечённых революционеров, не понимая, что пустили страну и себя на никому не ведомый виток истории.