Нос Рембрандта

Как гончие, смыкающие кольцо

В том же году, когда была создана эта светлая медитация на тему обретения зрения, Рембрандт сходным образом, но гораздо более драматично, используя яркие наклонные лучи света и сумятицу теней, создает образы насилия, исключительного даже для его погрязшего в жестокости века. Он изображает развязку истории Самсона и Далилы, сюжет, к которому уже обращался в молодости, когда они с Яном Ливенсом делили студию в Лейдене. (Ливенс тоже сделал несколько картин на эту излюбленную художниками XVII века тему.) В отличие от ранней версии, где всё внимание сосредоточено на спящем Самсоне, чья голова покоится на коленях у Далилы, и на подкрадывающемся к нему солдате-филистимлянине с ножницами для стрижки овец, это «Ослепление Самсона» (илл. 27) – возвышенно-зрелищное высвобождение жажды крови.

Рембрандт использует эротическую подоплеку сюжета – Далила обольщением выманила у Самсона признание, что секрет его силы в длинных волосах, а потом выдала эту тайну филистимлянам, и те, обрезав их, лишили его могущества, – но вместо того чтобы позволить воображению зрителя дорисовать детали жестокой сцены, он выставляет их прямо на переднем плане, перед нашими глазами, одну за другой: судорожно сжатые пальцы ноги и напряженные мускулы Самсона, пятна крови и железо кандалов, врезающихся в его тело. Это один из самых больших холстов Рембрандта, и каждый его дюйм проникнут первобытной свирепостью. С барочной отвагой отказываясь от условностей прошлого, в соответствии с которыми светлые тона приближают предмет к зрителю, а темные – удаляют от него, художник втягивает нас в картину, затеняя передний план и насыщая задний лучезарной голубизной и белизной. Это то, что Самсон теряет, – сияние дневного света.

27. Ослепление Самсона. 1636

Холст, масло

Штеделевский институт, Франкфурт-на-Майне

Но в конечном счете ослепление – лишь метафора еще более чудовищного насилия. Настоящий сюжет здесь – кастрация. Острие протазана в руках воина в красном, расположенное как раз на уровне паха Самсона, и клинок, выкалывающий его правый глаз, не оставляют сомнений в том, что именно происходит на картине на символическом уровне. Клок бороды Самсона, за который схватился нижний из двух солдат, одетых в доспехи, и грива его обрезанных волос, которой торжествующе размахивает возбужденная Далила, устремляясь прочь из пещеры (еще один многозначительный символ бессознательного), тоже достаточно красноречивы[23]. Равно красноречивы и носы некоторых персонажей. Они сгрудились вокруг Самсона, как гончие, смыкающие кольцо вокруг жертвы; их грубые носы словно принюхиваются к добыче. Нос солдата, лежащего под Самсоном и удерживающего его на земле, кажется, трется о голову поверженного героя. Нос солдата, который ослепляет Самсона, направлен вниз и словно готовится повторить путь его клинка. Форма и угол наклона носа у человека, стоящего в профиль и командующего остальными, тоже напоминают его клинок, и этому носу, если он еще немного приблизится к ножницам в руках Далилы, грозит опасность разделить участь шевелюры Самсона. Даже девичий, вылепленный нежными тенями нос Далилы имеет сексуальные коннотации: он выглядит обнаженным среди усатых мужских рыл, похожих на морды собак, рвущихся к добыче. Ноздри у них едва различимы, но кажется, что они трепещут от возбуждения.