Нострадамус

I. Екатерина Медичи

Примерно посередине улицы Фруамантель стояло одно из тех старинных зданий, какие возводили для себя знатные сеньоры (с оборонительными башнями на флангах и рвами вокруг) в ту феодальную эпоху, когда в герцогском жилище, как в Лувре или другом королевском замке, содержался целый гарнизон.

Месяцем раньше, чем начались события, о которых будет рассказано в этой главе, дом этот был куплен каким-то иностранцем для его хозяина. Чужак был маленьким, щупленьким, сухоньким старичком с желтоватой, будто пергаментной, кожей; он с первого взгляда не понравился кумушкам и лавочникам квартала, возбудив у них странные подозрения. Впрочем, подозрения эти в каком-то смысле оправдались. Старичок нанял целую толпу рабочих для восстановления дома, все было перевернуто вверх дном, и очень скоро старинного здания было не узнать: оно чудесно преобразилось. Тогда в один прекрасный вечер старичок исчез, сказав, что он едет в Фонтенбло встречать хозяина.

И вот сейчас у подъемного моста, связывавшего странное жилище с улицей, стояли королева Франции и сопровождавший ее Игнатий Лойола. Свой эскорт они предусмотрительно оставили в двадцати шагах и стояли одни, пытаясь разглядеть удивительный дом. В эту самую минуту показался ночной сторож с фонарем в руке и уныло прокричал в темноту:

— Одиннадцать часов! Люди Парижа, спите спокойно!

— Одиннадцать часов, — прошептала Екатерина. — Мы пришли точно в назначенное время.

— Но еще есть время отступить, мадам, — ответил ей Лойола.

— Одиннадцать часов, — не слушая его, повторила королева, будто себе самой. — И через час наступит момент самой глубокой и таинственной полночи.

Они оба были в масках. Королеву к тому же укрывала длинная вуаль, а ее кавалер кутался в плащ. Мост опустился. Екатерина прошла по нему и остановилась перед высокой тяжелой дверью с широкими железными поперечными брусьями.

— Мадам, — сказал Лойола, — значит, я войду с вами? Я думаю, это необходимо для того, чтобы предупредить надувательство со стороны того, кому вы оказываете такую честь.

Произнося эти слова, глава иезуитов взялся за бронзовый дверной молоток, вырезанный в форме египетского сфинкса — точной копии Сфинкса, стоящего у Великой Пирамиды. Но прежде чем он успел ударить молотком в дверь, она распахнулась. Это случилось так неожиданно, что, несмотря на всю силу духа, Лойола невольно вздрогнул.

Они вошли в здание и очутились в просторном вестибюле, освещенном тремя огромными канделябрами, в каждом из которых горело по три восковых свечи. Свечи были расставлены в углах равносторонних треугольников, точно так же по отношению друг к другу стояли и канделябры. В глубине вестибюля виднелась широкая лестница красного мрамора с необычайной красоты перилами из кованого железа — ажурная решетка представляла собою кружащихся в фантастической сарабанде птиц. На нижней ступеньке роскошной лестницы стоял одетый с ног до головы в черное старичок. Он сдержанно поклонился гостям и сказал им:

— Мой хозяин ждет вас.

Затем принялся подниматься по лестнице. Оказавшись на втором этаже, старичок открыл дверь и посторонился, чтобы пропустить посетителей в огромный зал, показавшийся им очень странным своей таинственной и величественной простотой.

Зал был абсолютно круглым, а потолок представлял собой свод вроде церковного, в самом центре которого сиял большой фонарь, излучавший мягкий и словно туманный свет. По окружности зала было расположено двенадцать дверей из отполированной слоновой кости, и двери эти были так похожи одна на другую, что гости, сделав три шага к центру зала, растерялись, не понимая, откуда, через какую из них попали сюда. На фронтонах дверей были представлены знаки Зодиака в виде отлитых из золота барельефов. На фризе круглой стены — семь планет Солнечной системы. Между дверями стояли колонны из драгоценной яшмы.

Вся обстановка состояла из двенадцати красных мраморных кресел, расположенных симметрично двенадцати дверям слоновой кости вокруг стола с круглой столешницей, возложенной на четырех мраморных сфинксов. Столешница была тоже отлита из чистого золота. На ней рельефно выделялся испускающий во все стороны сияние знак Розы и Креста[19] — главный символ высшей магий: мистическая роза, в центре которой сверкали выложенные из бриллиантов священные буквы:

Изысканная простота зала, его удивительная форма, эти яшмовые колонны, эти двери слоновой кости, этот сияющий, подобно Солнцу, круглый стол, этот рассеянный свет, падавший из-под высокого свода, эта невероятная, но неброская роскошь с полным отсутствием бессмысленных и бесполезных украшений, эта торжественная тишина, повисшая в воздухе, — все это вместе составляло поистине сказочную, как нельзя более подходящую декорацию для таинства.

Лойола замер — презрительный, враждебный. Екатерина чувствовала, как бешено стучит сердце в ее груди. Взгляды обоих были прикованы к улыбающемуся человеку, который шел к ним навстречу. К Нострадамусу! Костюм этого человека отличала такая же, как была присуща обстановке, изысканная простота и неброская роскошь. Он был одет в точности так же, как знатные сеньоры при французском дворе. С непременной шпагой на боку. Но на его камзоле, сшитом из тончайшего черного бархата, не было никакого другого украшения, кроме золотой цепи со знаком Розы и Креста из сверкающих рубинов. Он был высоким, с широкой грудью, с величественной и гибкой походкой, манера держаться была горделивой и доброжелательной одновременно, черты лица — правильными и редкостно благородными, вот только сверхъестественная, какая-то нечеловеческая бледность заставляла при виде его вспоминать выходцев из могилы…

— Благородная госпожа и вы, сеньор, Нострадамус приветствует вас…

Он усадил Екатерину в кресло, соответствовавшее двери, над которой был помещен знак Весов, Лойолу — туда, где был знак Стрельца, и сел сам под знаком Льва.

Таким образом, все трое образовали еще один равносторонний треугольник.

— Мадам, — звучно и очень серьезно произнес Нострадамус, — в эту ночь моя наука станет служить вам, и я ожидаю ваших вопросов.

— Твоя наука! — с презрением откликнулся Лойола. — Магия! Колдовство! Астрология! Пустые химеры! Обман, надувательство, если не сказать — преступление! Что ты делаешь с Богом?

— Бог! — ответил Нострадамус. — Бог, мадам, это высшее стремление человека. Бог — это тайная надежда на возобновление жизни в вечности. Верить в Бога — значит надеяться, значит стремиться к увековечиванию человека.

— Я не могу больше слушать подобные ужасные богохульства! — скрипнул зубами Лойола.

И встал. Нострадамус протянул руку в его сторону и возразил ледяным тоном:

— Сеньор, вы требуете у меня доказательства принадлежности к науке. Вы не уйдете отсюда без этого доказательства. Мадам, сегодня, в шесть часов вечера, под дверь моего дома была просунута записка. В ней объявлялось о визите некоей знатной дамы в одиннадцать часов. И все. Знатная дама — это, по-видимому, вы, мадам. Что до вас, сударь, я вас не знаю. И я не знал, что вы придете. Вы в маске. Просторный плащ скрывает вашу одежду, но позволяет догадаться о том, что у вас при себе шпага. Теперь — слушайте…

Лойола с ужасом почувствовал, что дрожит. Екатерина не могла оторвать взгляда от странного человека, который казался ей сверхъестественным воплощением тайны.

— Сударь, — спокойно продолжал Нострадамус, — шестьдесят восемь лет назад в одной горной стране, опаленной солнцем[21], одна дама — представительница высшей знати — в одиннадцатый раз испытывала родовые муки. Это происходило в замке, хорошо защищенном самой природой, но хорошо защищенном и сторожевыми башнями, и рвами, в замке, возвышавшемся над окрестностями[22]. Дама хотела произвести на свет свое дитя в хлеву, как Пресвятая Дева, и дать новорожденному имя Иниго[23]…

— Демон! — пробормотал Лойола, который впервые ощутил, как невыразимый ужас проникает ему прямо в сердце.

— Надо продолжать? — спросил Нострадамус, улыбаясь. — Надо ли рассказывать, как Иниго де Лойола стал пажом короля Фердинанда V, как он взял на себя командование военной кампанией в городе, осажденном чужестранцами[24], как его ранили в ногу, на которую он и сейчас припадает, и как он с тех пор посвятил себя культу Христа…

— Vade retro! Vade retro![25] — бормотал, осеняя себя крестным знамением, Лойола.

— Надо ли рассказывать вам, — продолжал Нострадамус, — что, встав под знамена Христа, он основал новый орден, который использовал для того, чтобы навязать папам и королям свои религиозные взгляды и порядки, и что теперь у него тысячи последователей во всем мире?

Надо ли добавить, что Игнатий Лойола, предчувствуя близкую смерть, захотел в последний раз увидеть Францию и дать последние указания своей лучшей ученице Екатерине Медичи, что, наконец, Игнатий Лойола несколько минут назад явился в этот дом, чтобы обвинить меня в надувательстве?

Лойола повернулся к королеве.

— Идемте, мадам, — сказал он. — Предупреждаю: вы рискуете погубить свою душу!

— Я хочу знать! — глухо, но твердо отвечала Екатерина.

— Я не останусь больше ни минуты в доме Сатаны!

— Уходите, достопочтенный отец! — услышал он в ответ.

— Да-да, уходите, мессир, — серьезно сказал Нострадамус.

Он встал, проводил Лойолу до двери из слоновой кости, открыл ее и произнес:

— Прощайте, мессир. Впрочем, мы скоро увидимся.

— Никогда! Разве что ты взойдешь на костер, а мне будет поручено принять у тебя исповедь и передать тебе последние божественные утешения от Господа нашего Иисуса!

Нострадамус схватил Лойолу за руку и наклонился к ею уху. В эту минуту он был страшен. Голос его стал неузнаваемым: хриплым, дрожащим от ненависти.

— Мы увидимся! — пообещал он. — Потому что ты непременно должен понести наказание за чудовищные несчастья, которые из-за твоего невежества и твоей злобы преследовали невинного человека. Вспомни, Лойола! Вспомни Турнон!

Нострадамус обратился к маленькому старичку, который в нужный момент оказался тут как тут и, усмехаясь, слушал своего господина.

— Джино, — сказал он, — проводи этого человека и будь повежливее, потому что он принадлежит мне!

Лойола пошатнулся, услышав этот голос. Он согнулся под обрушившимся на него шквалом ненависти. Когда он выпрямился, он увидел перед собой только старичка, улыбавшегося ему и указывавшего дорогу.

II. Магический круг

— Мадам, — сказал Нострадамус, возвращаясь на свое место напротив Екатерины, — думаю, мне нет нужды говорить о том, что мне известно, кто вы. Следовательно, вы можете спокойно снять маску и опустить капюшон. Дело не только в моей учености: само ваше поведение, ваша благородная осанка дали мне понять, что моему дому оказала честь своим присутствием прославленная королева Франции.

Тон был приветливым, любезным, слова — почтительными. Екатерина перестала дрожать. Нечто вроде безграничного доверия к хозяину этого странного жилища проникало в ее душу с непреодолимой благодаря своей нежности силой. Она послушалась Нострадамуса и сняла маску.

— Вопросы, которые вы приготовились мне задать, ужасны, — продолжал Нострадамус. — Поэтому необходимо, мадам, чтобы я как можно точнее знал обо всех обстоятельствах вашего существования, о тех условиях, в каких вы живете. Чем больше я буду знать, чем лучше я буду понимать вас, тем яснее и тем вернее будут мои ответы.

Екатерина сосредоточилась. Некоторое время она молча размышляла. Ее лицо утратило выражение испуга и любопытства, которые были ему свойственны до тех пор, теперь оно излучало лишь непоколебимую решимость.

— Хорошо, я согласна, — сказала она наконец. — Буду с вами откровенна. Вы представляете могущественные силы, и нужно, чтобы они пришли мне на помощь. Но… я ведь мать! Нострадамус, выслушай и пойми меня, постарайся понять, приложи для этого все силы своей души прорицателя, весь свой разум. Я пришла говорить с тобой о себе, это правда. Но прежде всего, раньше, чем узнать о себе, я хотела бы узнать о судьбе, о счастье или несчастье, о будущем моего сына!

— Вашего сына? — спокойно переспросил Нострадамус. — Мне казалось, что у короля Франции уже четверо детей мужского пола…

Пламенный взгляд мага проник в самые тайные мысли королевы.

— Я сказала так, как есть: моего сына, — повторила Екатерина с каким-то диким упорством. — Я сгораю от желания узнать его судьбу. Кем бы ты ни был — демоном, колдуном, ясновидящим, — сейчас мне это все равно: открой мне будущее моего возлюбленного сына Анри…

Нострадамус вынул из-за пазухи камзола листок пергамента и карандаш и протянул их королеве.

— Мадам, — сказал он, — извольте коротко и ясно написать здесь вопрос, который вы хотите задать Судьбе.

Екатерина схватила карандаш и, лихорадочно вдавливая карандаш в бумагу, нацарапала:

Нострадамус взял в руки листок пергамента и спокойно изучал его под пристальным и возбужденным взглядом Екатерины.

Наконец маг отложил записку.

— Госпожа моя и королева, — начал он, — эта фраза, которая, на взгляд обычного человека, не выражает ничего, кроме тревоги хорошей матери о судьбе своего сына, имеет тем не менее второй, скрытый смысл, и это — ее истинный смысл, и именно его я попытаюсь обнажить перед вами. Послушайте: вам надо знать, что на самый простой вопрос можно получить магический ответ, что самые банальные слова содержат свою метатезу…

Екатерина слушала Нострадамуса с пылкой жадностью, которая загорается в человеке, когда на него снисходит ВЕРА. Каждая буква тех слов, что исходили из уст мага, мгновенно отпечатывалась в ее мозгу, и их невозможно было бы стереть никакими усилиями. А Нострадамус продолжал:

— В вашем вопросе, мадам, содержится сорок пять букв. Вот я пишу эти буквы по кругу и даю каждой номер — от одного до сорока пяти. Подобно тому, как каждая из написанных в этом магическом круге букв привязана к свой тени, каждое число связано со своим арканом… Иными словами, каждое число имеет скрытый, таинственный смысл…

Нострадамус показал королеве начертанную им, пока он говорил, магическую фигуру.

Екатерина задрожала. Она чувствовала, как ее охватывает тот ужас, о котором столько раз упоминали поэты античности.

Она чувствовала, что находится на пороге тайны… Лицо Нострадамуса по-прежнему оставалось безмятежным. Он положил перед королевой пергамент с рисунком. И одновременно протянул ей еще один листок, сказав:

— Пишите, мадам. Эти буквы, по которым блуждает мой взгляд, не придавая им никакого смысла, сейчас сами сложатся в новые слова, из которых и будет состоять ответ на ваш вопрос. В этом ответе, мадам, тоже должно быть ровно сорок пять букв. И это будут те же сорок пять букв, из которых складывались слова вашего вопроса. Погодите, погодите… Да, я уже вижу, как образуется первое слово… Слово? Нет! Целый отрезок фразы! Пишите, пишите, мадам… «…но оружие монаха…»[26]

Карандаш трясся в руке Екатерины. Но тем не менее она пыталась писать разборчиво: «… но оружие монаха…»

— Так, — продолжал Нострадамус, и голос его стал странным, будто отдаленным, — вот и еще слова, которые бросаются мне в глаза… Они бессвязны… Но — кто знает?. Пишите, мадам, пишите… «повредит его жизни… неторопливый… пустой…»

Голова Екатерины пылала, кровь застыла в жилах, но она послушно выписывала на пергаменте новые слова:

«…повредит его жизни… неторопливый… пустой…»

— Ирод! — с тяжелым вздохом продиктовал Нострадамус.

«…Ирод…» — написала Екатерина Медичи.

Она бросила быстрый взгляд на Нострадамуса и увидела, как он с напряженным до неузнаваемости лицом, с искаженными чертами, не утирая струящегося по лбу пота, вглядывается в листок пергамента с магическим кругом.

— Одно слово! Еще одно слово! — шептал он. — Одно только слово! О, мадам, вот оно это слово, я только что обнаружил его! Пишите, мадам, пишите! «…король…».

Екатерина еле сдержала крик радости, рвавшийся из ее губ, и твердой, властной рукой начертала крупно:

«КОРОЛЬ!»…

Тогда Нострадамус выхватил из рук королевы пергамент, на котором она писала под диктовку, и медленно-медленно перечитал написанное: «… но оружие монаха… повредит его жизни… неторопливый… пустой… Ирод… король…»

— Одно слово смущает меня, — сказал он. — «Ирод». Почему — «Ирод»? Не знаю… Но, если исключить это слово, судьба вашего сына Анри, мадам, просияет в этой фразе, как сияет солнце на безоблачном небе. Вы задали вопрос, мадам, и вот ответ, который дали на него оккультные силы. Ответ точный и ясный, ответ, целиком вышедший из вашего вопроса.

И Нострадамус отчетливо произнес:

— Король, неторопливый, пустой, Ирод. Но оружие монаха повредит его жизни[27].

— Значит, Анри станет королем! — ликовала Екатерина.

— Станет. Но обратите внимание на вторую часть фразы, которая содержит грозное предсказание: «оружие монаха повредит его жизни»!

— Да какое это имеет значение! — не в силах скрыть восторга по поводу всего остального, отмахнулась королева. — Я сама прослежу за этим. Будьте уверены, мессир, сына Екатерины Медичи ожидают мирные, спокойные дни, ему не грозит боль, ему нечего опасаться чьего бы то ни было оружия!

Минута протекла в тишине. Нострадамус не сводил с Екатерины своего пылающего взгляда.

«Вот орудие моей мести! — подумал он. — Посмотрим все-таки, до какой степени коварства и злодейства может опуститься эта женщина, на что еще способен ее извращенный ум…» И сказал вслух:

— Мадам, это предсказание, относящееся к судьбе вашего сына Анри, останется неполным, если мы не попросим оккультные силы прояснить нам будущее двух его братьев, которые наследуют корону прежде его самого…

Екатерина вздрогнула.

— Я возьму последнюю фразу, произнесенную вами, мадам: «…сына Екатерины Медичи ожидают мирные, спокойные дни, ему не грозит боль, ему нечего опасаться чьего бы то ни было оружия!» Нострадамус принялся писать. — В ней содержится семьдесят букв, я выстраиваю эти буквы в магический круг и присваиваю каждой номер от единицы до семидесяти… Теперь ищу в них метатезу… И — смотрите, мадам! — вот ответ, который возник сам собой, я обнаружил его с первого же взгляда, брошенного мною на магический круг!

Нострадамус быстро написал на пергаменте несколько слов и протянул листок Екатерине.

В душе Екатерины еще сохранились остатки инстинктивной подозрительности. Повинуясь этому вполне естественному чувству, она стала пересчитывать количество букв в произнесенном ею вслух вопросе и написанном магом ответе и сравнивать их[29]. Закончив работу, она не смогла сдержать дрожь: в произнесенной ею фразе она нашла точно те же — и ни на одну меньше, и ни на одну больше! — буквы, что и в метатезе Нострадамуса.

— Что из этого следует? — очень серьезно спросил маг. — А вот что. С самого раннего детства два ваших сына — Франсуа и Шарль — были для вас источником тревог и беспокойства. Оккультные силы заявляют, что вы ничего им не должны. Это означает, что вы считаете себя совершенно свободной от проявления к ним какой бы то ни было материнской привязанности. Успокойтесь, мадам: вы же видите, что они умрут молодыми и таким образом освободят место на престоле для истинного сына вашего сердца!

Екатерина ощутила, как Нострадамус, словно хлыстом, высек ее своим презрительно-ироничным тоном. И постаралась уколоть его своим ясным взглядом, в котором светилась неприкрытая злоба.

— Колдун! — прошипела она. — Чародей! Прорицатель! Да хотя бы и сам король ада! Не пытайся выведать тайны моего сердца!

Нострадамус пожал плечами и произнес, как нечто совершенно естественное, ужасные, до глубины души потрясшие королеву слова:

— Если вы действительно хотите, чтобы я оказался полезным в осуществлении ваших намерений, вам придется отказаться от того, что вы только что сказали: мне необходимо узнать имя мужчины, который был вашим любовником.

— Моим любовником… — смертельно побледнев, прошептала Екатерина.

— Да, вашим любовником. Франсуа и Шарль — сыновья короля, дети человека, которого вы не любите. Но обожаемый вами Анри — сын человека, которого вы любили. Мадам, мне нужно знать имя этого человека…

— Боже мой! — пробормотала королева, голова которой пошла кругом. — Кто мог выдать вам эту тайну?

— Могущественные силы, — просто ответил Нострадамус, указывая пальцем на символическую Розу, висящую у него на груди, Розу, на которой сверкали четыре магические буквы: «I.N.R.I.».

— Имя мужчины! — лепетала королева. — Нет, чародей! Король ада! Имя… Прикажи своим могущественным силам открыть тебе его!

И она с вызовом, в свою очередь, ткнула пальцем в сияющую мягким блеском Розу с Крестом.

— Хорошо, — согласился Нострадамус. — Сейчас попрошу их. Вы увидите, это вполне возможно. Я возьму последнюю сказанную вами фразу и — по магическому кругу — узнаю это имя, мадам.

Екатерина задрожала еще сильнее. Нострадамус, не обращая на это никакого внимания, расположил по кругу буквы, составлявшие фразу: «Имя мужчины! Нет, чародей! Король ада! Имя… Прикажи своим могущественным силам открыть тебе его!» — и снабдил каждую букву номером от одного до семидесяти одного.

В течение нескольких минут Нострадамус внимательно смотрел на магический круг.

Потом он улыбнулся — и от этой улыбки королева чуть не лишилась чувств! — улыбнулся и произнес:

— Вот и ответ, мадам! Вот и имя! А вместе с именем — вот и судьба отца вашего сына Анри! Держите, мадам! — добавил он, написав пару строк на новом листке пергамента. — Возьмите это, прочтите, сравните и вы обнаружите здесь совершенную метатезу вашим собственным словам!

Екатерина жадно схватила листок и прочитала: «Отца этого ребенка зовут Монтгомери. Его оружие, дар Екатерины, приведет к развязке судьбы короля».

— Монтгомери! — прошептала королева. Было видно, насколько она поражена прочитанным.

— Это не я сказал. Это оккультные силы.

Но Екатерина уже не думала о том, что раскрыта порочащая ее тайна. Она была будто загипнотизирована словами, которые жадно читала и перечитывала, ища в них смысл, который позволил бы получить окончательную разгадку:

— Его оружие… Дар Екатерины… Приведет к развязке судьбы короля…

Что видела она за этими таинственными словами? Что за ослепление внезапно затуманило ее острый ум? И вдруг она поняла! Догадалась! Ей показалось: она прочла на листке пергамента огненные буквы пророческого предсказания[30], относящиеся к ее супругу Генриху II. Потому что, желая скрыть всепожирающее пламя, которым засветился ее взгляд, замаскировать чудовищную надежду, которой просияло ее лицо, она быстро прикрылась вуалью. Мрачная и горькая улыбка промелькнула на губах Нострадамуса… И он подумал:

«Вот и заброшена в этот жестокий ум первая мысль о преступлении! Но мне не нужно, чтобы она убила его сразу же! Я сам прослежу за тем, как пойдут дела… Екатерина, ты убьешь Генриха только тогда, когда я дам тебе сигнал!»

Пока он так размышлял, королева, проявляя поразительную силу духа, уже обрела присущее ей хладнокровие. И теперь искала средства, чтобы привязать к себе Нострадамуса.

— Маг, — сказала она, — если ты действительно станешь служить моим интересам, я озолочу тебя! Дам тебе столько, сколько пожелаешь!

Нострадамус улыбнулся без всякого презрения.

— Мадам, — тихо ответил он, — когда опустеют ваши сундуки, приходите ко мне — я снова их наполню…

— Вы?!

— Я. Видите этот стол? Он отлит из чистого золота. И это я изготовил золото. Это я расплавил в своих тиглях материалы, из которых получились те бриллианты, что сверкают на моем Кресте.

— О-о-о! — простонала потрясенная королева. — Значит, вам удалось найти то, что искали столько знаменитых ученых с древности до наших дней?

— Что именно, мадам?

— Философский камень! — прошептала Екатерина, жадно всматриваясь в прорицателя.

Нострадамус сделался задумчив. И заговорил, словно сам с собой. А в голосе его звучала неподдельная горечь.

— Да, я нашел его. Вернее, Загадка открыла мне то, что люди узнают только через два или три тысячелетия. Философский камень — это правда, как и другие истины, еще скрытые от человеческих глаз. Когда человек откроет единственную и универсальную истину, он вычеркнет понятие «смерть» из списка слов, употребляемых людьми. Потому что это слово, лишенное смысла, мадам. Это единственное понятие, которое не является отзвуком высших истин. Это единственное понятие, которое не соответствует ничему. Потому что все живет, мадам, и все продолжается в вечности жизни… Вот чему меня научила Загадка…

— Скажите, вы человек? — прошептала королева. — Может быть, вы ангел? Или демон?

— Я человек, — с бесконечной печалью ответил Нострадамус. — Потому что познание не научило меня подавлять боль, терзающую сердце. Если вы признаете, что все на свете тесно связано, если признаете, что материя едина и универсальна, вы сможете понять, что человеческие слова суть не что иное, как отзвуки уже написанных в вечности слов, что изготовление золота — всего лишь дело простых вычислений и что те, кого вы называете мертвецами, могут явиться на голос умеющего говорить с ними…

Екатерина с ужасом огляделась вокруг.

— Мадам, — сказал Нострадамус, поняв, что королева от страха готова лишиться рассудка, — ничего не бойтесь! Я всего-навсего человек, человек, который страдает… Я очень многое могу сделать для других и очень мало для себя самого… Вы обещали мне ясно изложить вашу нынешнюю ситуацию…

Екатерина медленно и истово перекрестилась.

— Хорошо, — с трудом выговорила она, стуча зубами. — Давайте лучше поговорим обо мне, мессир…

III. Клятва Нострадамуса

— Что ж, — продолжил Нострадамус добродушно, — у вас есть основания пожаловаться на поведение вашего супруга Генриха II, короля Франции. Не так ли?

Королева не обратила внимания на то, с какой неумолимой ненавистью произнес Нострадамус имя ее мужа. Она не заметила и огненных искр, блеснувших в его глазах, когда он произносил это имя.

— Анри любил многих женщин, — сказала она с сумрачной улыбкой. — Меня это никогда не тревожило. Но та, в кого он влюбился на этот раз, меня просто приводит в ужас. Потому что страсть, которую она внушила королю, способна довести его до…

Екатерина внезапно умолкла. Ее бледное лицо волной залила краска. Нострадамус склонился к ее уху и прошептал на одном дыхании:

— …довести до развода с вами, так, мадам?

Королева содрогнулась всем телом и бросила на мага взгляд, исполненный такого бешенства, что ужаснул бы всякого, только не его.

— Вы обещали быть со мной откровенной, мадам. Но у вас еще есть время промолчать о том, о чем говорить не хочется.

— Нет-нет! — глухим голосом ответила Екатерина. — Слишком поздно для отступления. Это правда. Король обезумел, обезумел от любви. Он готов отдать этой женщине трон, всю Францию… А поскольку я могу послужить тут препятствием, меня надо раздавить! Терпение! Терпение! — добавила она с ужаснувшей бы любого слушателя, но опять-таки не Нострадамуса, усмешкой. — Мой час настанет. И тогда… О, тогда горе тем, кто заставил меня страдать так, как я страдаю!

Екатерина встала. В этот момент она была похожа на ангела ненависти, она дрожала, она дрожала от боли. Наверное, очень давно она не пыталась вот так открыть кому-то душу, и собственная искренность поражала королеву. Почему она доверилась этому человеку? Она снова умолкла, провела рукой по влажному лбу, села в свое кресло и прошептала, не в силах сопротивляться этому странному желанию сказать все до конца:

— Эта женщина, мессир, может причинить мне непоправимое зло! Женщина? Какая она женщина! Девчонка! По существу, она еще дитя, но это опасная и извращенная тварь, умеющая отказывать, чтобы добиться всего…

— Могу я узнать имя девушки? — спросил Нострадамус.

— Ее зовут Флориза, — ответила королева. — Флориза де Роншероль…

Нострадамус не пошевелился. Он не вздрогнул, ни одна морщинка не легла на его чело. Но внутри у него все бушевало.

«Флориза! — только что произнесенное королевой имя поразило его, как молния. — Флориза! Дочь Роншероля! Генрих влюблен в дочь Роншероля! О! Мне смутно видятся страдания этого человека, страдания, подобные пережитым мною самим, потому что Флоризу любит или скоро полюбит Руаяль де Боревер, а Руаяль де Боревер — сын Генриха! Король Франции, палач той, кому я поклоняюсь, вот наконец твое наказание! Люби эту Флоризу! Если сможешь, люби ее еще в тысячу раз сильнее, чем я когда-то любил мою Мари!»

Все эти мысли, как безмолвное, но страшное заклятие, вихрем пронеслись в мозгу Нострадамуса, и душа его сразу же успокоилась. Он облокотился на золотой стол так, чтобы оказаться поближе к очень тихо говорившей королеве, и прислушался. Он слушал очень внимательно, но мысль его работала, как никогда, напряженно, но фантазия его была необузданной.

— У меня есть только одно средство для защиты, — почти шептала Екатерина. — И я хотела бы испробовать это средство на Анри: приворотное зелье! Я слышала, что это помогает… Я и сама… — добавила она, побледнев, — я сама пользовалась любовными напитками — и не без успеха… Маг, я безгранично верю вам… Я жду!

Нострадамус встал и, обогнув стол, подошел к королеве. Он навис над ней, как грозовая туча, как предвестник несчастья. И когда она, подняв на него глаза, увидела искаженное страшным волнением лицо, то всем своим существом почувствовала: вот-вот прогремит гром. Она ждала, тяжело дыша. И Нострадамус произнес:

— Королева! Ты ненавидишь этого человека, который унижает тебя, который пытается тебя сломить… Ты ненавидишь короля… И ты просишь меня дать тебе приворотное зелье! Подумай сама… Разве такого наказания заслуживает человек, который унизил тебя, который подверг тебя таким пыткам? Нет, куда более грозного! Но, если ты хочешь испробовать такое средство, попытайся вернуть его себе любовью. Используй, как когда-то прежде, свое очарование, используй магнетизм твоего тела… Потому что ты красива, Екатерина, ты еще хороша, хотя начинаешь блекнуть и увядать, как заброшенный цветок… Да, попробуй, если хочешь, провести новую изощренную атаку на сердце и чувства Генриха, но я тебе в этом не помощник! Я не хочу в это вмешиваться…

Екатерина скрипнула зубами и хотела что-то ответить.

— Молчи! — оборвал ее порыв Нострадамус. — Тебе надо усвоить как следует: Генрих будет любить Флоризу! Его страсть дойдет до высшей точки. Ты окажешься накануне развода, и тебе придется пережить эту ужасную минуту…

Из груди королевы вырвался хриплый стон. Но маг, не обращая на это внимания, безжалостно продолжал:

— И только тогда, только в эту ужасную минуту судьба вторгнется в твою жизнь. Вот тогда появлюсь я, и я спасу тебя… Екатерина, развода не будет, Екатерина, ты останешься королевой! Ты воцаришься на престоле вместе с сыном твоего сердца… Да поразит меня молния, да смешает она меня с прахом, если я не выполню своего обещания!

Раздался душераздирающий крик, вопль, выражавший одновременно все чувства, испытываемые в тот момент королевой: горечь, злобу, чудовищную надежду, в которой она никогда бы не решилась признаться даже себе самой. Нострадамус чуть отступил и погрузился в размышления, сумерки в его душе временами озарялись проблесками света.

«А если она на самом деле попытается снова соблазнить своего мужа? А вдруг ей это удастся? Она еще очень красива… А этот человек слаб… Вдруг он, как в прежние времена, не сможет устоять перед ней? Если он ее опять полюбит, я погиб! Планы моей мести рассыплются, как карточный домик… Нет! Нет! Нужно возвести между Екатериной и Генрихом непреодолимый барьер! И я это смогу! Я попробую еще раз совершить ту страшную операцию, которая мне уже удавалась!»

Мало-помалу Екатерина успокаивалась. Она поднялась, закуталась в вуаль и сказала:

— Вот-вот пробьет полночь. Мессир, мы еще увидимся, я вернусь. А пока — я уношу ваши слова в своем сердце…

— Мадам, — быстро ответил Нострадамус, — для того чтобы моя клятва стала нерушимой, ее необходимо повторить в присутствии кого-то из покойных членов семьи вашего царственного супруга. Постарайтесь быть сильной, быть мужественной…

IV. Призрак Франсуа

Нострадамус взмахнул рукой, и рассеянный свет, падавший из-под купола, внезапно погас. Зал погрузился во мрак. Екатерина почувствовала, как на нее накатывает страх, она ощутила, как он мерзкой холодной змеей проползает по ее позвоночнику…

— Что вы собираетесь делать? — растерянно пробормотала она.

Чья-то рука схватила королеву за руку и потянула за собой. Вдали, за стенами странного замка, раздался голос ночного сторожа, прозвучавший в этот момент особенно жалобно:

— Полночь! Люди Парижа, спите спокойно! Полночь!.

— Полночь! — повторила Екатерина. Все в ней трепетало, душа ушла в пятки.

— Заклинаю вас Всемогущими силами, молчите! — прошептал ей прямо в ухо голос мага. — Ни слова, если хотите, чтобы заклинание возымело действие, чтобы удалось вызвать духа! А если вы хотите царствовать, нужно, чтобы это произошло. Нужно, чтобы мертвец подтвердил мою торжественную клятву… покойник из рода Генриха Французского!

Екатерина попыталась подавить в себе страх, она постаралась взять себя в руки и, оставаясь внешне очень спокойной, последовала за Нострадамусом. Внезапно они оказались в комнате, освещенной красноватым фосфоресцирующим светом, шедшим отовсюду и ниоткуда. Королева почувствовала необычный резкий запах, запах, который, казалось, заполнял собой все поры, запах, от которого она пришла в такой ужас, какого не помнила за всю свою жизнь, какому не в силах была противостоять, не в силах противиться, не в силах сражаться с ним…

— Не пугайтесь запахов, которые, как вы почувствовали, носятся здесь в воздухе, — сказал Нострадамус, и голос его прозвучал на этот раз ясно, свежо, одновременно ласково и властно. — Это сера — запах Сатурна; это алоэ — запах Юпитера; это душистая смола стиракс — запах Марса; это лавр — запах Солнца; это мускус — запах Венеры; это можжевельник — запах Меркурия; и самый притягательный — запах Луны… Наконец, это объединяющий все ароматы запах ладана… Очень скоро вы привыкнете к этой атмосфере, необходимой для нашего дела…

Екатерина бросилась на колени, она старалась вжаться в землю, она была раздавлена не желавшим проходить ужасом и едва осмелилась приоткрыть глаза.

Вот что увидела королева.

Она находилась в большой квадратной комнате без окон. Потолок, все четыре стены и пол в этой комнате были затянуты шелковой изумрудной тканью, переливавшейся и отбрасывавшей странные отблески, подобно коже саламандры. Ткань была прибита к стенам, потолку и полу медными гвоздями. В глубине стояла прислоненная к восточной стене большая рама, накрытая белой кисеей.

«Там какой-то портрет… — подумала Екатерина. — Но чей, чей портрет?»

Она не успела ответить себе на этот вопрос, ее внимание переключилось на нечто вроде церковного престола белого мрамора, который стоял перед рамой и опирался на четыре колонны, заканчивающиеся бычьими копытами. На престоле сиял талисман Анаэля — крест с пятью ветвями из чистой меди. Рядом с ним растерянная, почти обезумевшая Екатерина обнаружила источник странных запахов — жаровню, из которой тянулся дымок. У подножия алтаря была расстелена белоснежная шкура ягненка. Посреди комнаты стоял медный треножник с еще одной жаровней, откуда тоже фантастическими спиралями возносился к потолку дымок и откуда тоже исходил все тот же резкий запах. Всмотревшись внимательнее, Екатерина заметила, что как престол, так и треножник обвиты железными цепями и тройными гирляндами из роз и листьев мирта, перемешанных с листьями оливы.

Трепещущий взгляд Екатерины блуждал по этим странным предметам, переходя с одного на другой и снова возвращаясь к началу осмотра. Смысла всего увиденного она не понимала. А когда она обернулась, то у западной стены, иными словами — напротив портрета, обнаружила балдахин из все той же изумрудно-зеленой ткани, помещенный на две медные колонны, у подножия которых располагался Сфинкс из белого мрамора.

Под навесом она вдруг увидела Нострадамуса. Как он там оказался? Откуда явился? Она не могла понять. В левой руке маг держал большой медный канделябр со свечой белого воска, в правой — обнаженный меч… Он поставил канделябр у южной стены, прошел в центр комнаты и начертал на полу кончиком меча большую окружность[31].

Нострадамус заговорил.

— Из толпы призраков, — торжественно произнес он, — кого из усопших, незримыми узами соединенных с Генрихом, королем Франции, я призову, чтобы он стал свидетелем и смог подтвердить перед Всемогущими Оккультными силами данную мною королеве Екатерине Медичи клятву: обеспечить ей безраздельную власть? Кто это может быть, если не тот, кого Генрих Французский так безутешно оплакивал, если не его возлюбленный брат, умерший в Турноне, — Франсуа из рода Валуа?

— Франсуа!!! — закричала Екатерина. — Нет!!! Нет!!! Только не он! Я не хочу!!!

Нет, это ей только показалось, что она закричала. Из ее уст не вырвалось не только почудившегося ей дикого вопля, но даже легкого шепота.

— Франсуа де Валуа! — призывал Нострадамус. — Во имя Всемогущих сил заклинаю тебя: покинь то место, где пребывают души праведников, ожидающих искупления, и явись здесь! Франсуа де Валуа, восстань из мертвых!

«Нет!!! Нет!!!» — беззвучно молила Екатерина.

Прилагая неимоверные усилия, движимая неизбывным ужасом, охватившим все ее существо, королева сумела продвинуться на несколько шагов вперед. Теперь справа от нее оказалась большая рама, завешенная кисеей, слева — балдахин изумрудного шелка. Нострадамус с мечом в руке стоял в центре начерченного им круга. Ей показалось, что от него исходит сияние, что он — воплощение сверхчеловеческой, неземной красоты, что он подобен ангелу смерти…

Внезапно кисея, покрывавшая раму, стала медленно опускаться на пол. Зрачки Екатерины расширились, нервы были напряжены до предела: вот-вот разорвутся, как натянутые струны. Она чувствовала, что, несмотря на все усилия, ей не хватает воли оторвать взгляд от пространства внутри рамы… А в раму, как оказалось, было вставлено зеркало без амальгамы, за которым клубились тени…

— Во имя Всемогущих сил! — снова произнес Нострадамус. — Франсуа де Валуа, брат Генриха Французского, заклинаю тебя, покажись присутствующей здесь королеве!

Екатерина больше и не пыталась предпринять какие-либо усилия. Ей показалось, что сердце ее остановилось. Нечеловеческий ужас полностью подавил все ее чувства, она оставалась неподвижной, словно впала в прострацию, словно была раздавлена этим ужасом. Но вдруг по телу королевы пробежала дрожь: это был ответ на содрогание, замеченное ею то ли за рамой, то ли внутри ее. Там, в сумраке среди теней, стала вырисовываться, постепенно приближаясь, белая фигура пока еще неясных очертаний! Очертания были еще неясны, формы неразличимы, но это была, несомненно, человеческая фигура, и она сияла нестерпимой белизной! Призрак, который поначалу казался далеким, меньше чем за секунду обрел ясные контуры, очутился в двух шагах за зеркалом, потом — на его поверхности, и вот он уже вышел из зеркала… Он в комнате!

«Франсуа! — все так же беззвучно умоляла Екатерина. — Смилуйся! Пощади меня, Франсуа, исчезни!»

— Франсуа де Валуа! — в то же самое время медленно произнес маг. — Нострадамус приветствует тебя!

Одно мгновение — и призрак, неведомо какими путями, потому что Екатерина не видела, как он проходил по комнате, оказался под балдахином. Королева узнала Франсуа таким, каким он всегда был, готовясь вступить в сражение: закованный в сталь, в доспехах, наколенниках, наручах… Только голова была открыта — застывшая над кирасой бледная, обескровленная голова… Лицо призрака не выражало ни печали, ни гнева, чудовищно проницательный взгляд проникал прямо в душу королевы, чтобы отпечататься там навсегда…

Екатерина задыхалась. Она видела Невидимое! Все ее существо содрогалось, она извивалась змеей, пытаясь вырваться из объятий Страха… Она ощущала, как раздувается ее тело, как шевелятся и встают дыбом волосы на голове…

И Страх победил: она внезапно перенеслась в мир, где не было места другим человеческим чувствам, — Франсуа, призрак Франсуа медленно подходил к ней! Он приближался! Он скользил по изумрудному ковру, нет, он летел над ним! Екатерина упала навзничь, но пыталась приподняться, исступленно протягивая руки, она пыталась оттолкнуть от себя этот ужас из ужасов… Франсуа склонился над ней! Франсуа сам протянул к ней руку! И кончиком пальца дотронулся до ее лба! В то же мгновение она, испустив протяжный стон, рухнула на землю и потеряла сознание.