О чем мечтает герцог

Глава 14

У Саймона было много планов относительно Лилиан и их отношений. Он хотел, чтобы она осталась в его жизни, и, несомненно, хотел заняться с ней любовью. И где-то в глубине души он знал, что проведённые с ней минуты будут такими же неистовыми и великолепными, каковыми они и стали на самом деле.

Однако он никогда не намеревался взять её невинность в одной из общих комнат своего дома, с толпой гостей за незапертой дверью. Он должен был обеспечить ей большую безопасность, и не только потому, что, если бы их поймали за этим занятием, они были бы вынуждены пожениться, к чему, казалось, ни один из них не стремился.

И, конечно же, Саймон не хотел, чтобы её первый опыт произошёл на бильярдном столе и тогда, когда он был всё ещё немного пьян. Она заслуживала значительно большего. Но теперь, когда они лежали, растянувшись на его кровати после того, как во второй раз предались любви, и обнаженное тело Лилиан прижималось к нему, все сожаления вылетели у Саймона из головы. Он забыл всё, кроме того, как великолепно чувствовать её рядом с собой.

Лилиан рассеянно гладила кончиками пальцев голую грудь Саймона, совсем не осознавая, насколько возбуждающими были эти прикосновения. И то, с какой невинностью это было проделано, во стократ усиливало его ощущения. Уже через несколько минут Саймон будет более чем готов снова продемонстрировать ей, насколько сильно желал её.

Лилиан посмотрела на него, и её карие глаза заискрились золотом от угасающего света камина.

– Теперь не хочешь рассказать мне, чем ты был так расстроен, когда я нашла тебя в бильярдной?

Саймон напрягся, моментально возвратившись к мыслям о проблемах, с которыми он столкнулся совсем недавно. К тому факту, что его отец не был тем человеком, каким Саймон его считал. К осознанию того, что где-то в мире у него есть брат, и вполне возможно даже не один.

Глядя на Лилиан сверху вниз, он обдумывал её вопрос. Было очень рискованно открыть ей хоть что-нибудь. Но сейчас она была значительно ближе ему, чем неделю назад. Саймону хотелось верить, что Лилиан никогда преднамеренно не раскроет секреты его семьи. Но если она даже случайно проговорится об этом постороннему человеку, на них обрушится шквал общественного порицания. И пока Саймон сам не поведает миру правду о своем отце, он не хотел, чтобы за него это сделал кто-то другой. И всё же он жаждал разделить с кем-то свою боль. Особенно с девушкой, которая только что доставила ему такое удовольствие.

– Я начинаю думать, что никогда по-настоящему не знал своего отца, – наконец произнес Саймон с глубоким вздохом и прижал Лилиан к себе ещё ближе. Ощущение её тёплого тела каким-то образом прогнало прочь горечь воспоминаний о тех пугающих фактах, о которых он узнал.

– Почему? – спросила девушка, отведя взгляд.

Прежде, чем ответить, Саймон долго смотрел в потолок.

– Как много ты знаешь о моем отце?

Поколебавшись, Лилиан пожала плечами и ответила:

– Совсем немного, в основном то, что о нём знают и многие другие.

Саймон нахмурился:

– Да, мой отец был общественным деятелем. Его очень уважали за то, что он поддерживал иногда спорные законопроекты в парламенте и страстно защищал менее удачливых людей. Но кроме общественной, у него была ещё и личная репутация. Люди считали его добропорядочным, безупречным во всём человеком. Даже в какой-то степени религиозным. Всё это давало ему возможность бороться за справедливость. Но теперь… – Саймон замолчал, потому что горькая правда не давала ему говорить.

Господи, всё это оказалось такой гнусной ложью.

Лилиан приподнялась, опираясь на локоть, и пристально посмотрела на него. Её глаза зажглись интересом.

– Но теперь?…

Саймон колебался. Мало того, что открывать правду было очень опасно, так ему ещё и казалось, что в некотором роде он предает отца. Саймон вздохнул. Оказалось, что даже сейчас, не смотря ни на что, он стремится защитить старика.

– Но теперь, – Саймон пожал плечами, – теперь я не знаю, было ли хоть что-нибудь из того, чему он меня учил, правдой. И если бы я знал его настоящего, сомневаюсь, что он бы мне понравился.

Лилиан медленно кивнула, и, когда она снова легла возле него, в её взгляде промелькнул какое-то сильное чувство. После длительной паузы девушка произнесла:

– В детстве нам кажется, что наши родители не могут поступать дурно. Но когда мы начинаем взрослеть, мы всё больше понимаем их сложную, человеческую натуру. И это не особенно приятно, правда?

Саймон кивнул:

– Да, определенно это неприятно.

Теперь она посмотрела прямо поверх его головы с отсутствующим выражением лица, словно её захватили воспоминания.

– Я думала, что моя мать была самим совершенством. Отец всегда защищал и оберегал нас с братом от её многочисленных приступов меланхолии, поэтому я не знала, как сильно она страдала. Пока она не покончила с собой.

Саймон вздрогнул. Ему было сложно представить, какую утрату пережила эта удивительная девушка, лишившись обоих родителей, и позже – испытав сильнейшее моральное потрясение, когда все начали сторониться её, подозревая правду о гибели её матери.

– И самое худшее было то, – мягко продолжала она, – что сначала я ненавидела её за то, что она сделала. Я чувствовала себя преданной: ведь она предпочла покончить с жизнью, а не смотреть в лицо проблемам. Мне казалось, что это эгоизм – оставить мужа без жены, а детей – без матери. Я винила её за это многие годы…

Саймон перекатился на бок и, подперев голову рукой, посмотрел на Лилиан. Хотя она старалась говорить твердо, в её глазах стояли слезы. Перед ним начинал открываться её тонкий эмоциональный мир. Её ранимость и осознание того, что девушка поделилась бы этими мыслями далеко не с каждым, делали её еще более притягательной и желанной для него. Она возвела вокруг себя стены, чтобы защитить себя. И отгораживалась от него с первых минут приезда сюда. Теперь же он понимал нежелание Лилиан узнать его ближе, нежелание признать, как сильно их влекло друг к другу.

Слава Богу, она наконец-то приняла этот факт!

– Как ты поборола свой гнев? – спросил Саймон, взяв её ладонь в свою и глядя на их переплетенные пальцы.

Лилиан внимательно посмотрела на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Ни один из нас не может поговорить со своими родителями и решить ту проблему, которая причинила нам такую боль. И, поскольку их нет с нами, это значительно усложняет дело.

Лилиан медленно кивнула:

– Да, думаю, ты прав. Решение проблемы ушло вместе с ними, оставив нам только боль. – Она замолчала на какое-то время, хмуро размышляя над его вопросом, и, наконец, прошептала: – Только недавно я смогла преодолеть свой гнев, когда поняла реальные причины, толкнувшие маму на самоубийство. Думаю, я просто перенесла свой гнев… на того, кого я виню в её смерти.

Саймон нахмурился. В словах Лилиан было какое-то беспокойство, даже чувство вины. Он хотел облегчить ее ношу. И все же не мог. Так же, как не мог избавиться и от своей собственной боли.

– Сомневаюсь, что это поможет мне в моей ситуации, – снова вздохнув, произнес Саймон. – Не думаю, что кто-то другой ответственен за действия моего отца. Но, возможно, однажды я смогу понять его, и это ослабит гнев, вызванный его предательством, который я чувствую сейчас.

Лилиан отвернулась, и он не смог прочесть странное выражение на её лице.

– Да, Саймон, возможно, ты и прав, – проговорила она. Откинув покрывало, девушка встала с кровати. – Уже очень поздно. Мне нужно вернуться в свою комнату. Габби, должно быть, уже что-то подозревает.

Саймон понимал, что она права, но он всё равно схватил её за руку и притянул к себе. Лилиан не сопротивлялась, когда он снова уложил её на постель и наклонился, чтобы поцеловать. Более того, она сама со вздохом подставила ему свои губы, чтобы ему было удобнее.

– Не уходи так рано, – пробормотал Саймон, и уткнулся носом в её изящную шею. – Останься ещё немного.

Так как его рука в этот момент обхватила её грудь, она издала низкий стон прежде, чем прошептать:

– Только немного.

Оглядев тихую, пустую прихожую ещё раз, Лилиан повернула ручку двери и открыла её, вздрогнув от громкого скрипа. Потом быстро проскользнула в комнату, которую делила с Габби. Внутри было темно и тихо, и, закрыв дверь, Лилиан прислонилась к стене рядом и облегченно вздохнула от того, что оказалась в безопасности своей комнаты. Она была уверенна, что никто не видел её. Теперь девушка могла только молиться, что сможет убедить Габби в том, что…

Прежде, чем Лилиан закончила мысль, раздался резкий звук кремня в углу и по комнате разлился теплый свет свечи. Свечу держала Габби, которая поднялась с удобного стула в гардеробной и вышла к ней в одном халате.

– Лилиан, – произнесла она, идя через комнату и качая головой. – Лилиан!

Больше ничего не надо было говорить. В одном этом слове прозвучало столько осуждения, что стало очевидно – Габби просидела здесь много часов, ожидая её возвращения. Лилиан вздрогнула от ужасных предчувствий. Подруга приподняла свечу и стала тщательно рассматривать её в ярком освещении. По мере осмотра, рот Габби, как и её глаза, открывались всё шире.

– Лилиан, что… что ты наделала? – прошептала она, ставя свечу на ближний столик.

Все переживания, вся вина и растерянность, которые испытывала Лилиан на протяжении последних нескольких дней, неожиданно хлынули из неё потоком слез, и она упала в открытые объятия подруги.

– Мы занимались любовью, – не в силах скрывать это призналась Лилиан глухо, уткнувшись в плечо Габби.

– О, дорогая, – горько вздохнула она, подводя её к дивану, на который они почти упали. – Так ты отдалась ему?

Лилиан кивнула, ожидая, что её щеки запылают от стыда. Но, к её огромному удивлению, этого не произошло. Даже когда она думала о страстном вечере, проведённом в объятьях Саймона, то не чувствовала смущения. Наоборот, едва вспомнив об этом, девушка задрожала от удовольствия и вновь вспыхнувшего в ней желания.

Поборов эти тревожные мысли, она заставила себя сосредоточиться на Габби.

– Я думаю, что могло быть и хуже, – сказала Лилиан со вздохом. – Боюсь, все твои прежние предостережения были не напрасны. Я позволила своему сердцу увлечься этим мужчиной. – Подруга резко втянула в себя воздух, но промолчала. – Сегодня вечером я забыла о его отце, забыла о своих обязательствах перед отцом и матерью. Для меня не существовало никого, кроме него. Я потерялась в нем. И это было… было просто великолепно!

Габби мягко накрыла её руку своей:

– При других обстоятельствах я бы порадовалась за тебя. Но не на этот раз. Лилиан, ты не можешь продолжать в том же духе. Неправильно заниматься любовью с человеком, испытывать к нему глубокие чувства и при этом намереваться предать его и разрушить репутацию его семьи.

Лилиан почувствовала угрызения совести и резко отдернула свои руки. Она знала, что Габби была права. Поднявшись, девушка отошла от дивана. Её мозг прокручивал в голове событиях этого вечера, и она думала не только о своей капитуляции и доброте Саймона.

– Я… я не уверена, что теперь для меня приемлемо предать его. – Лилиан покачала головой. – Его отец уже сделал это.

Габби слегка подалась вперёд:

– Не понимаю тебя…

– Я так и не смогла выяснить правду, – прошептала Лилиан. – Но Саймон был так сильно расстроен, когда я нашла его. Уверена, что он обнаружил какую-то тайну о своём отце, которая намного ужаснее простой политической интриги.

– И каким образом это меняет ситуацию для тебя? – спросила подруга.

Лилиан зажмурилась, и представший перед нею образ Саймона с подавленным выражением лица причинил ей ужасную боль. Она знала, что он чувствовал, она испытывала то же самое. Ту же ужасную боль. Ту же горечь от предательства.

– Это меняет все. Я приехала сюда, потому что отец Саймона, не думая о последствиях, разрушил мою семью. Я намеревалась разоблачить его, показать, какой он на самом деле, и какое зло может причинить людям. Но если я сделаю это, единственным пострадавшим будет Саймон. Если я сделаю это, буду ли я лучше его отца? Разве при этом я не вовлеку в дело невиновных, как это сделал он?

Габби отрицательно покачала головой:

– Никогда не сравнивай себя с этим человеком!

– Я должна. Если я не смогу быть лучше моего врага, значит он победит в этой холодной войне, разве нет?

Ответом ей был только вздох Габби.

– Я с самого начала говорила, что у меня плохое предчувствие насчёт твоих планов, и я не хочу поддерживать все эти перемены в сердечных делах. Но я должна знать, почему вдруг всё это для тебя стало так важно? Несколько часов назад ты даже не была уверенна в том, что Саймон не такой же лжец, как и его отец.

Лилиан вздрогнула. Она обвиняла его в стольких вещах! Медленно повернувшись к Габби и стоя под её пристальным взглядом, девушка проговорила:

– Сегодня вечером, когда я нашла Саймона в бильярдной, у меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что его боль неподдельна. И когда он заговорил о своем отце, я…я поверила ему, Габби. Возможно, это глупо с моей стороны или, может, я принимаю желаемое за действительность, но не думаю, что Саймон знал что-нибудь, кроме того, что сообщил ему его отец. И теперь, когда правда вышла наружу, она ломает его.

Неожиданно она подумала о том, сколько всего ещё предстоит обнаружить Саймону, включая правду о том, что она приехала в его дом с мыслью о мести и предательстве. И ведь это причинит ему немало страданий. При этой мысли ей на глаза навернулись слёзы.

– Но сможешь ли ты действительно забыть о том, ради чего приехала сюда? – мягко спросила Габби. – Забыть о предсмертном желании отца и о трагической кончине матери? Сможешь ли ты отказаться от этого?

Лилиан прикрыла глаза. Только это и заставляло её колебаться. В течение многих месяцев эти мысли двигали ею, питали потребность выполнить свой долг, с которым не справился её брат, и именно эти обстоятельства помогали ей двигаться вперед даже тогда, когда она готова была сдаться.

– Я не знаю, – призналась она. – Я лишь знаю, что моя мать заслуживает справедливости, но я просто не знаю, как этого добиться.

Габби потянулась и схватила руку Лилиан:

– Ты потеряла всё. И вполне понятно, что ты хотела бы что-то вернуть себе назад.

– Завтра я пойду к Саймону, – с дрожью в голосе произнесла Лилиан. – Думаю, при свете дня, когда утихнут сегодняшние страсти, всё станет для меня более ясным.

– И что же ты скажешь ему? Признаешься, почему приехала сюда?

Лилиан пробрала дрожь. О Господи! Если Саймон узнает, что она приехала сюда, занималась с ним любовью и всё это время вынашивала план по уничтожению доброго имени его семьи, тогда не трудно догадаться, что она вряд ли может рассчитывать на его положительную реакцию.

– Нет. Пока нет. – Лилиан нахмурилась. Если это проявление трусости, то пусть так и будет. – Я хочу выяснить, что его так расстроило. Возможно, если я буду знать правду, это успокоит меня. Возможно, осознание того, что любимый сын Роджера Крэторна презирает своего отца, будет для меня достаточной местью, даже если я не осуществлю её лично.

Габби кивнула, но Лилиан увидела чрезвычайное облегчение в глазах подруги. Странно, но она чувствовала то же самое в собственном сердце. Стремление к мести за свою боль и разрушенную семью никогда не доставляла ей удовольствия. Это была только необходимость. Обязательство, которое, Лилиан должна была выполнить, потому что кроме неё никто этого бы не сделал.

И одна лишь мысль о том, что она может освободиться от этого тяжкого бремени, заставила её почувствовать такое облегчение, какое она не знала многие годы.

– А как же Саймон?

От тихого вопроса Габби, Лилиан вздрогнула.

– А что Саймон? – спросила она, хотя отлично знала, что имела в виду подруга.

– Сегодня вечером вы занимались любовью, и ясно, что вас связывает нечто большее, чем просто физическое желание, – Габби наклонила голову. – Что ты намерена делать с этим?

Лилиан покачала головой:

– Я не знаю. Я всё ещё уверена, что многие обстоятельства прошлого не позволят нам быть вместе. Кроме того, если Саймон обнаружит, почему я приехала сюда, и что меня связывает с его отцом, боюсь, тогда он возненавидит меня.

– И всё же ты хочешь большего, не так ли? – тихо спросила Габби.

Лилиан повернулась спиной к подруге и начала готовиться ко сну:

– Есть много того, чего я хочу, Габби. Но большинство из этого я никогда не буду иметь.