Во время моих дебютов в Вильне показывал я «Мир зверей» (Дуровская железная дорога).
Я выезжаю на паровозе и обращаюсь к публике с шутливыми словами:
— Две знаменитости:
Хилков[8], да я.
Хилков вез паровоз
Всерьез,
А я шутя.
На арене цирка развертывалась сложная железно-дорожная сценка: обезьяна — стрелочник переводила стрелку, опускала семафор, выходил начальник станции — бульдог, обезьяна — сторож звонила в колокол при отправлении поезда; журавль — актер, не имея денег на проезд, возвращался на родину по шпалам, железно-дорожная прислуга — обезьяны хлопотали в поезде, поссажиры разных классов, строго разгруппированные, усаживались по вагонам, собаки были избранниками и занимали первый класс, поросята, курочки, петушки и утки — второй класс, и, наконец, морские свинки — рангом пониже — третий. Когда садились утки, я рекомендовал их при громком смехе зрителей:
— Рекомендую: путешественницы всем известные… газетные утки.
Перед отходом поезда я, вынимал из товарного вагона разные вещи — багаж, предназначающийся для разных слоев и разных профессий. Вынимал я горшок земли и говорил:
— Это — крестьянам.
Веревки:
— Это рабочим — веревочные нервы.
Гнилую шпалу:
— Инженерам.
Громадную дубину:
— Политический градусник.
За градусником еще следовало много других предметов багажа, намекающие на злободневные вопросы города. В этих намеках многие узнавали то, о чем говорили и не договаривали или о чем они совсем не говорили из страха.
Между прочим вынимаю я рваные штаны с вывороченными карманами и заплатами, показываю публике и говорю:,
— А вот и Министерство Финансов.
Эта последняя шутка вызвала личное об'яснение с губернатором Веревкиным. О ней доложил Веревкину чиновник особых поручений, и я был вызван для об'яснения.
Пришлось прождать около двух часов между просителями. Я не знал, зачем и для чего позван, но смутно чувствовал грозу и думал, что мне вновь придется, по обыкновению, складываться и уезжать.
Появился на пороге приемной Веревкин.
Дошла очередь и до меня.
Он грозно нахмурил брови и сказал:
— Как вы смеете показывать на сцене цирка рваные штаны, называя их Министерством Финансов.
И все больше и больше возвышая голос, он закричал:
— Чтобы этих штанов больше не было, а если вы себе еще позволите, то будете в двадцать четыре часа высланы из города.
Я сделал кислую физиономию и отвечал:
— Слушаюсь. В следующий раз с вашего разрешения я буду играть без штанов.
Веревкин закусил губу, сдерживая смех, повернулся и ушел.