О всех, забывших радость свою

Глава 7

Электрическая лампа уныло мерцала тусклым желтым светом. Потолок был покрыт неровными маслянистыми пятнами. В стене под ним шумел ржавый вентилятор.

Я ощупал рукой матрац под собой, потрогал лоб тыльной стороной ладони, пошевелил пальцами ног. Глаза застилала белесая пелена, и я как будто смотрел на мир через немытое стекло.

«А так живой вроде», — подумал я, с облегчением.

— Никак очнулся?

Я аккуратно повернул голову в сторону хрипловатого голоса. На меня равнодушно смотрел какой-то человек, эмоции на его лице как будто отсутствовали вообще. Кажется, он даже ни разу не моргнул.

— Вы кто? — рассеянно спросил я.

— Валера, — ответил спокойно человек в серой пижаме. — Будем соседями, Максим.

Лицо его по-прежнему не выражало никаких эмоций, будто все нервы аккуратно удалили пинцетом.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Врач называл тебя Максимом. Изволишь называть как-то иначе?

— Нет, нет, — ответил я, поперхнувшись слюной. — Где мы?

— В больнице, где же еще.

— А мне кажется, что это больше похоже на подвал какой-то, — оглядываясь, насколько позволял обзор головы, сказал я. — Давно тут лежу?

— Не так, чтобы долго, — ответил он, расчесывая свои густые черные усы маленькой деревянной расческой. — Тебя сюда прошлой ночью привезли.

Мне вдруг захотелось резко спать. Глаза стали слипаться.

— Спать хочется. Я, знаете, последний месяц вообще почти не спал. Все бежал, бежал куда-то, вот и добегался. Может, хоть сейчас.

— Кто знает, что сон, а что реальность. Может быть, ты спал, а именно теперь бодрствуешь.

— Скажете тоже. Хороший сон. Судя по этому месту, реальность еще хуже сна. А вообще, похоже так на сон все было. Сейчас вот замечательно себя чувствую, а до этого просто разваливался.

— Поспи, поспи, тебе полезно сейчас, — все, что я услышал, перед тем как провалиться в забытье.

Я проснулся от монотонного бурчания, а когда повернул голову, то увидел сидящего на койке Валеру и рядом с ним — девушку. Красивую девушку, скажу вам. В этом мрачном во всех смыслах подвале она была лучом света, радугой после дождя для глаз. Зеленое платье, подчеркнутая коричневым пояском изящная талия, золотистые волосы. Видимо, сон продолжался. Я уставился на нее, даже не пытаясь вникнуть в их разговор.

Тут Валера вдруг повернулся ко мне и опять без всякой эмоции на лице предложил сэндвич из пластиковой коробки.

— Максим, не откажись угоститься сэндвичем с курицей. Моя дочь сама их приготовила дома. Очень недурные сэндвичи на вкус.

— Спасибо, но мне не хочется есть.

— Тебя не просит никто сейчас его есть. Ты возьми, пока дают.

— Хорошо, — сказал я и принял у него сэндвич.

— Откуси хотя бы.

Я откусил. Вата ватой. Вкуса вообще не чувствовал.

— Спасибо большое, э… как вас по имени?

— Катя, — ответила девушка.

Она произнесла это без улыбки, с которой обычно девушки отвечают незнакомцам. Так, знаете, немного со смущением.

— А меня Максим зовут.

— Очень приятно, Максим, — сказала она.

Они продолжили беседу о будущем какой-то квартиры, а я погрузился в свои мысли.

«Где врачи? Даже медсестер ни одной не видно. Жутковатое место. Если бы не этот Валера и его дочь, я бы с ума тут, наверное, сошел. Хотя, что Валера? Он сам, как будто порождение этого хмурого неприветливого подвала. Дочь такая же. Сэндвич — и тот без эмоций. Сейчас бы Катин съесть сэндвич».

Постойте-ка… Я начал медленно поворачивать голову в их сторону с мизерной надеждой на то, что, может быть, ошибаюсь, и с каждым градусом поворота меня охватывал какой-то животный ужас.

«Не может быть! — крикнул я про себя, еще раз взглянув на дочь Валеры. — Это что, сон?!»

Валера повернул голову и пристально на меня посмотрел, как будто услышал вопрос. Страх усилился, когда я заметил в уголках его губ еле заметную улыбку на фоне все того же неподвижного лица. Правда, он тут же снова повернулся к так называемой дочери. Я закрыл глаза. Потом открыл. Еще раз посмотрел в их сторону. Да. Ошибки быть не может. Эта Катя — моя Катя, только немного постаревшая, что ли. На вид ей можно было дать не больше тридцати, элегантнее одета, чем моя жена, но все-таки это Катя, ошибки быть не может.

— Катя, — позвал я тихо про себя.

— Да? — повернув голову, спросила она, тоже молча.

— Нет, ничего, — продолжая немой диалог, ответил я. — Извините. Ошибся.

Она еще посмотрела на меня несколько секунд, потом сказала отцу, что, мол, пора идти, поцеловала его, убрала контейнер из-под сэндвичей назад в бумажный пакет и вышла через массивную металлическую дверь.

— Как тебе моя дочь? — спросил Валера, спустя несколько минут.

Я оторвался от двери.

— Хорошая, — ледяным голосом ответил я.

— Не то слово, — поддержал он, откусив кусок сэндвича. — Ее мать с отчимом погибли восемь лет назад, по дороге на дачу. Машину вынесло на встречную полосу. Отчим сразу скончался, а мать еще некоторое время в коме пролежала на искусственной вентиляции легких. Я единственный близкий человек у нее остался.

— Да, жизнь у нее не сахар.

— Жизнь — не подушка на пуху, не взобьешь. Но она молодец. Всего сама добилась. Сейчас большой начальник.

— А дети есть?

— На втором месяце беременности сейчас вроде как, но говорит, что без любви живут с мужем. Печально. Без любви никак нельзя жить. Любовь все проблемы и трудности перемелет. Я уже ребенку не завидую. Будет жить как между молотом и наковальней.

— Странно. Любой мужчина слюной может изойти, пока она дорогу перейдет.

— Это точно. Я ее сразу своей признал. Такая красавица.

— А как мужа зовут?

— Егор.

— Егор…

— Егор, Егор, — пробурчал Валера и уставился в газету.

Я уже и не знал, о чем думать. Бывают же у людей двойники. Тем более эта Катя старше моей жены почти на десять лет. Может быть, сестра какая-нибудь дальняя? Нереальное, конечно, совпадение. Поговорить бы с ней с глазу на глаз.

— Она завтра опять придет, — сказал Валера, не поднимая головы. — Узнаешь ее поближе да поговоришь, если захочет.

«Хотел бы знать, кто ты сам такой?» — спросил я про себя и пристально стал наблюдать за реакцией соседа.

Но ее не последовало. Как и до этого — ни одна складочка на его лице не пошевелилась. Усы тоже не шевельнулись.

Мы немного полежали, потом Валера предложил сыграть партию в нарды. Я отказался. Какие могут быть нарды в таком месте?

— А вы не знаете, где мои вещи? — спросил я, чуть погодя. — Мне бы мобильный телефон взять позвонить родным, а то они волнуются.

— Все личные вещи забирают после поступления, — ответил Валера, подбрасывая в руках кубики. — Ты не беспокойся, здесь ничего не пропадает, да и позвонить, отсюда не получится. Это же подвал.

— А стационарный телефон? Как-то ведь можно связаться из этого бункера?

— Телефон есть в коридоре, на посту, но я не уверен, что он работает.

Я, опираясь, на руки приподнялся с кровати.

— Осторожней. С непривычки голова может закружиться.

— Да-да, понимаю, — сказал я, вставая.

Как ни странно, головокружения не было. Медленно, взвешивая каждый шаг, я направился к двери. Пришлось идти босиком по холодному и слегка липкому полу. Я оглянулся. Валера сел по-турецки и читал газету.

За дверью было еще темнее, чем в комнате. Весь длинный коридор освещала всего одна лампочка, как ночью в тихом парке обычно освещается лавка вдалеке. Осторожно двигаясь вперед, ведя рукой по шершавой стене, я увидел пустую будку поста медсестры и направился к ней. Внутри на столе стоял старый дисковый телефон и лежал закрытый дежурный журнал.

— Музей какой-то, а не больница, — подумал я.

Сняв трубку и набрав домашний номер с кодом Москвы, я услышал лишь прерывистые короткие гудки. Набрал сотовый номер жены. То же самое. Повесил трубку и выдвинул ящик стола. В нем лежал огрызок карандаша, градусник и несколько отсыревших сигарет.

Несолоно нахлебавшись, я вернулся обратно и лег на койку.

— Неужели так плохо с местами, что пришлось пациентов помещать в этот подвал? Зачем меня тут держать, если я себя так здорово чувствую?

Из вопросов уже скопилась длинная очередь за ответами в голове.

Вода текла тонкой струйкой из крана. Валера стоял возле умывальника и не спеша зачем-то сбривал свои усы. Потом намочил свою расческу и зачесал волосы на затылок. Побрызгал лицо дешевой туалетной водой, закрыл кран и вышел в коридор, даже не взглянув на меня.

Пока я наблюдал за его водными процедурами, что-то свербело у меня в мозгу, как будто далекий маяк в шторм подавал свой сигнал кораблю. Какой-то червь сомнения ползал в мозгу, по норам памяти.

Было ощущение, что этого Валеру я где-то видел. Причем совсем недавно. Но где и когда? Дочь его так похожа на Катю, но среди ее родственников и знакомых никого и близко нет похожего на него.

Пока я размышлял, вернулся сосед в сопровождении какой-то женщины. Она была в черном пальто, из-под которого виднелось коричневое шерстяное платье. Нечто непонятное творилось с моей головой, уже в третий раз поступил сигнал: тут что-то не так.

С плеча у нее свисала плетеная светлая коса до самой груди. В руках она держала увесистую коричневую сумку. На вид ей было не больше сорока лет. Время, конечно, оставило на ее лице свою печать в виде кучи мимических морщин и мешков под глазами, но она все равно была привлекательной женщиной.

— Здравствуйте, — обращаясь ко мне, сказала она.

Валера сел на свою скрипучую кровать.

— Здравствуйте, — сказал я, пытаясь вспомнить, где же видел эту женщину.

Она склонилась к Валере, поцеловала и сразу же вытерла пальцем свою помаду, оставшуюся на его губах. Видимо, эта женщина была первой, кто в этом подвале вообще куда-то спешил. Это было видно по тому, как она теребила в руках свою косу, поглядывая то на меня, то на Валеру.

Я все понял и вышел в коридор, чтобы не мешать. Сидя в будке и листая журнал с пожелтевшими страницами, в котором, кроме записей о расходовании обезболивающих ничего интересного не нашлось, мне вспомнился один давний разговор с Катей в машине по пути в торговый центр:

— Милый, если с тобой что-нибудь случится, я этого не переживу. Я жить, наверное, даже не смогу без тебя. Честно. Никого и никогда еще не любила так, как тебя.

— Так уж прямо не сможешь жить? А как же твой дневник с записями покоренных мужских сердец, где мой порядковый номер девятнадцать? Ты же после них смогла жить.

— Никого-никого, милый, точно тебе говорю. Ты будешь последний в этом списке, обещаю тебе.

— Давай мы этот дневник вообще в мангале сожжем на даче? Зачем он теперь тебе?

— Нет, дорогой, это все-таки память. Один уже сожгла, так пусть хоть этот останется. Ты мне не веришь? Не доверяешь, что ли?

— Верю, почему нет.

— Ты меня совсем не любишь…

— Люблю, Кать, и что бы ни случилось в будущем, всегда буду рядом.

— Обещаешь?

— Обещаю, любимая, — ответил я, поцеловав ее в губы.

— Мы вообще поедем сегодня или нет? Чего мы тащимся за этим драндулетом?

— Куда нам в субботу, Кать, спешить?

— Туда спешить, мне сегодня еще на склад ехать.

— Сегодня?!

— Да сегодня. Мы с девочками будем новый материал получать, а потом в кафе поедим.

— И почему я все время об этом последний узнаю? Мы же хотели сегодня вечером дома фильм посмотреть?

— В другой раз. На дорогу смотри лучше, а не на мою грудь.

Вернувшись назад, я застал женщину поправлявшей платье, а Валеру — сидящего в семейных трусах.

«Не самое удачное место, конечно, для романтики», — подумал я, садясь на скрипучую кровать.

Как и дочь Валеры, женщина принесла в лотке домашней еды, и со мной вновь поделились. А вообще было странно, что весь день никто нас даже не покормил. Что бы я ел, если бы не Валера и его женщины?

Я ковырнул вилкой картофельную запеканку и почувствовал себя, словно страус, воткнувший шею в песок с открытым ртом.

— Лекарства вкус отбили, — подумал я.

Женщина посмотрела на часы и стала поспешно собираться домой.

— Валер, мне пора бежать. С ребенком дома Егор, но я все же поеду. От него толку мало. Не просыхает последнее время.

— Конечно, езжай, дорогая, а насчет аптеки мы решим, как выйду отсюда. У меня есть пару знакомых, которые нам помогут с арендой помещения и со всеми разрешениями. Не переживай, доверься мне.

Она поцеловала Валеру в губы и опять вытерла их своим пальцем от красной помады.

— До свидания, Максим, — сказал она, остановившись в проходе. — Выздоравливайте.

— До свидания, — ответил я, так и не вспомнив, где ее видел.

Женщина скрылась за дверью. Еще немного я слышал отдаляющееся цоканье ее каблуков.

— Прекрасная женщина, — кивая головой, сказал Валера. — Просто огонь сейчас. Самый сок. Ты не поверишь, но, когда ее встретил в одной забегаловке, она сидела в какой-то жуткого вида черной кофте, и медленно потягивала виски с колой через трубочку. Было жалко на нее смотреть. Я заказал еще выпивки, закусить там немного и подсел к ней за столик. Она на меня посмотрела, совершенно не удивившись, а потом завела речь минут на сорок, не меньше:

— Будущий муж работал в автосалоне предпродажным мойщиком машин, куда я пришла покупать новый автомобиль. В общем, слово за слово, познакомилась. Годы подпирали, на работе были одни кобели, а хотелось уже семью и детей. К тому времени я имела все, что может пожелать женщина, кроме семьи. Будущий муж много шутил, вот и приглянулся. Расписались без свадьбы. Все эти пышности мне уже были ни к чему. Он переехал в мой загородный дом, бросив работу мойщика. С трудом, но забеременела от него. Рожать поехала в Израиль по совету подруги.

Сын родился тяжелобольным. Какое-то редкое аутоиммунное заболевание, сказавшееся на работе сердца. Объездила все ведущие мировые клиники. Платила огромные деньги врачам, но безрезультатно. Подлечить-то, конечно, подлечили, но не вылечили до конца. Ребенку требовался постоянный уход, дорогие лекарства. Карьера пошла медленно под откос. Не хватало времени даже посещать собрания, чего говорить о новых проектах. Коллеги и начальство накинулись как коршуны. Пришлось уйти по собственному желанию.

Муж мне никак не помогал, только если с ребенком сидел иногда, и то, когда трезвый.

Я раньше вообще нехозяйственная была. Когда деньги появились, прислугу наняла, а тут приходишь домой, готовишь ужин, кормишь сына, мужа кормишь, потом даешь лекарства сыну, занимаешься с ним упражнениями, которые составила специально врач. Только сторожа, соседа, до последнего держала. Работал за копейки.

Подруги звонят, зовут посидеть в кафе, а мне не до этого. Думаю, где достать новые ампулы для уколов. Сына уложишь, примешь душ, без ног валишься на кровать, а тут на тебя залазит это потное, небритое, разящее перегаром животное, требуя законного исполнения супружеских обязанностей. И так много лет подряд. Как будто проклял кто. Слушай, мужик, а поехали ко мне на квартиру?

— В общем, в тот вечер мы поехали к ней на квартиру и занимались любовью всю ночь, выпивали, закусывали. Ох, и горячая она штучка, скажу тебе. Так мы начали с ней встречаться.

— А родные остались у нее?

— Никого. К тридцати сирота.

— Печально.

— Ну, так вот мужу про меня она ничего не говорила. Он все равно не интересовался ее жизнью, проводя все свое время либо на рыбалке с мужиками, либо лежа на диване с пивом. Программу минимум он ведь выполнил на жизнь.

— А вы ее любите?

— Какая любовь может быть в наши-то годы, Максим? Хорошо, пока вместе, и ладно. Я не вмешиваюсь в ее жизнь, она не вмешивается в мою, но зато я даю ей самое главное.

— Что же? — с неподдельным интересом спросил я.

— Ощущение, что она женщина, а не пустое место. Ребенок с мужем высосали из нее все соки. А ты бы видел, какой она была интересной женщиной раньше, судя по фоткам. Случайно увидел одну в паспорте под обложкой с задней стороны. С каким-то молодым парнем в обнимку.

— В паспорте?

Валера повернул голову. Уголок рта приподнялся.

— Да, в паспорте. Ее сумка упала однажды со столика, и оттуда вывалился документ вместе с косметикой и прочим барахлом.

— А, понятно. Может, с мужем она там?

— Нет, мужа своего она мне показывала, да и там она совсем молодая, не больше двадцати. Другой кто-то. Может, с первым мужем.

— Понятно, — сказал я зевая. — А позвольте спросить, вы с каким заболеванием тут лежите?

— Сердцем страдаю еще с детства. Подлечат и домой. Опять подлечат и опять домой. Я местный.

— Нужно было попросить эту женщину позвонить на улице моим родным и жене, — дошло до меня.

Отругал себя, что не додумался сразу.

— А почему нас не кормят? — спросил я через какое-то время. — Нас что решили уморить голодом?

— Кормят, почему же не кормят, но домашняя еда всегда лучше. Домом пахнет. Вот и приносят мне еду то дочь, то Катя, то мать. Не могу я жрать их кашу и гуляш пресный.

— Ну, вам приносят, а мне-то — нет. Если бы не ваш сэндвич и запеканка, что бы я ел?

— Это же провинция, что ты хочешь.

— Да уж.

Немного полежал, а потом решил провести ревизию своего ящика. Помимо ложки, вилки, металлической кружки обнаружилась еще старая зубная щетка и чистое вафельное полотенце. Это было кстати. Встал с кровати и решил почистить зубы. На раковине стояла коробочка зубного порошка.

— Сто лет такого не видел, — сказал я, разглядывая белую коробочку.

— Хорошая вещь, кстати, — ответил Валера. — Лучше него пока ничего не придумали. Пользуйся.

Я тщательно почистил зубы, умыл лицо.

Перед сном решил еще раз выйти в коридор размяться. Все так же мерцала одинокая лампочка. Все так же были слышны короткие прерывистые гудки в трубке. Я прошел дальше по коридору и за поворотом увидел дверь лифта. Нажал на кнопку вызова.

Двери открылись. Я зашел внутрь, но дальше дело не пошло. Лифт приводился в движение специальным ключом. Я такую систему уже видел в некоторых стационарах. Это сделано специально, чтобы пациенты не ходили по этажам без присмотра. Уехать не получилось. Жаль. Ладно, придется подождать до завтра и все выяснить у врача.

Не понимаю, зачем мне тут находиться. Чувствую себя хорошо. Одышки нет, как и слабости в ногах. Температуры тоже нет. Да и что это за лечение, если ни таблеток, ни капельниц? Давление даже никто за день не смерил. Должны же быть тут дежурные врачи?

По пути назад в палату обнаружил узкий проход, совершенно никак не освещенный. Просто ощупывая стену рукой, чтобы не споткнуться, я чуть не упал, когда рука вдруг не нашла опоры. Через два-три метра я уперся в массивную дверь. Дернул, но та была заперта. Приложил ухо. Прислушался. За дверью кто-то стонал. Я дернул еще раз, но безрезультатно.

Войдя в палату, я спросил Валеру:

— Вы, случаем, не знаете, что там за дверь в темном коридоре? Куда она ведет?

— Дверь? А… Это вход в реанимацию. Тебя оттуда перевезли сюда.

— А там есть дежурный врач?

— Зачем он тебе сейчас? Завтра будет врач.

— А как же? Вдруг плохо станет.

— Кому? Тебе, что ли?

— Да хотя бы тому, кто в реанимации.

— Тому, кто в реанимации, уже никакой врач не поможет. У нас в стране в реанимации кладут не лечить обычно, а доживать. Скажи спасибо, что ты сейчас тут, на этой скрипучей койке, а не там.

Я вздохнул. От мысли, что придется спать в таком мрачном и жутковатом месте, да еще с этим странным типом, становилось не по себе. Вообще, откуда у его дочери и любовницы ключ от лифта? Пускай и мне ключ дают. Нужно отсюда выбираться.

Я отвернулся спиной к соседу, поджал под себя ноги и попытался уснуть, не зная даже, день сейчас или ночь. Свет сюда не проникал. Часов не было. Надежды на свои давно сбившиеся биологические часы было мало. Катя…. Где ты сейчас? Почему тебя нет рядом? Сейчас ты нужна мне, как никогда.