Обещаю, ты не узнаешь о сыне (СИ)

Глава 19

Мира

Голос сына звучит так по-детски наивно, зато честно настолько, что хочется плакать.

Кирилл, который заметил меня, стоящую у дверей, бросил красноречивый взгляд. Его лицо было белое, а под кожей выступали желваки — видимо, он не растрогался, а разозлился.

И я даже могу его понять, потому что сейчас малодушничаю я, до сих пор не пообщавшись с сыном и не рассказав ему правду. Я просто боялась услышать закономерный вопрос — а почему папа такой хороший, а мы с ним не живем? А потом в дальнейшем Марк и вовсе захочет переехать к Киру…

Наверное, мои страхи не оправданы, но я не могу переступить через них. Я будто маленькая девочка, которая только обрела семью и не может отпустить их, чтобы случайно не потерять. Хотя отчасти так и есть — я только собрала свою жизнь по кирпичикам, но явился Никольский, и фундамент дал трещину.

Я молча зашла в спальню. Марк, заметив меня, принялся показывать новый подарок — черную машинку с пультом управления. Он снова нажал на кнопки, и игрушка поехала, петляя по небольшому пространству и потом ударилась о наличник двери. Сын радостно воскликнул и с обожанием посмотрел на Кира.

— Марик, иди покажи Лесе и бабушке, — мягко произнес Кирилл, погладив его по макушке.

— Сейчас-сейчас, — проговорил Марк, тыкая пальчиками в пульт. Из-за этого машина то разгонялась, то тормозила. Но потом поднял руку и вздохнул: — А как бибикать, Кирилл? Не получается.

Пока Кир, встав на колени, терпеливо показывал, как и что надо делать, чтобы не биться по стенам и еще бибикать, я присела на диван. Обхватив себя за плечи, я наблюдала за сосредоточенным личиком сына.

Подумать только. Пока я думала, что делаю для Марика все, он тайком мечтал о том, чтобы у него был папа. И чтобы папа с ним играл. Все эти игрушки и подарки со временем забудутся, а внимание — вот что самое ценное.

— Теперь разобрался? — спросил Кирилл, поднимаясь.

— Да! Сейчас я покажу бабулечке и тете Лесе, как я могу дриф… дритить!

— Дрифтить, — мягко улыбнулся Никольский.

Я внимательно изучала теперь его, словно бы могла разгадать, что же у него в голове. Или хотя бы поймать на… притворстве.

Видимо, я разочаровалась в людях, раз теперь вижу всех через призму подозрений. Хотя отчасти это даже хорошо. Все люди плохие, пока не докажут обратное. С такой философией жить становится легче — меньше напрасных надежд.

Едва Марк вышел из комнаты вместе с машинкой и с радостными криками бросился в сторону кухни, Кирилл прикрыл дверь.

Я напряглась.

— Ты ведь все слышала, Мира, — он сделал несколько шагов ко мне, расслабил на ходу галстук.

— Слышала, — подтвердила я и встала на ноги. Как-то теперь положение сидя показалось мне не самым безопасным.

Кирилл походил сейчас на хищника, неуловимо настигающего жертву. И вот мне совершенно не хотелось быть в этой роли. Поэтому я решилась на… тактическое отступление. Это когда ты знаешь, что после его аргументов у тебя не будет ни шанса на оправдание, но пытаешься казаться гордым сусликом.

— И? — Кир склонил голову к плечу, сощурился, ожидая ответ.

— И я постараюсь поговорить с ним в ближайшее время, — завершила фразу поспешно.

Никольский нахмурился.

— Ты мне это уже говорила, Мира. Скажи, как мне реагировать, если мой собственный ребёнок говорит мне… такое?

— Ты отец без году неделя, Кирилл, и тебе не понять…

— Вот как, значит? — он окатил меня холодным взглядом. Впрочем, едва ли его голос звучал теплее. — Я ведь не прошу у тебя ничего сверхестественного.

Я и моргнуть не успела, как Кирилл в два счета оказался непозволительно близко ко мне. Я почувствовала его дыхание и свежий запах парфюма.

Притеснил к стене.

Склонился надо мной, установил зрительный контакт и вкрадчиво сказал:

— Я хочу только того, что мне дозволено законом. Я хочу, чтобы мой сын называл меня отцом, я хочу, чтобы вы жили с ним в безопасности.

Я сжала зубы и ладонями попыталась оттолкнуть его. Подобная близость… начала напрягать.

— Отойди…

Он будто бы меня не слышал. Смотрел на меня пробирающим до костей взглядом и потом вдруг спросил:

— Чего тебе не хватает, Мира? Что мне сделать, чтобы ты перестала убегать?

Кир словно бы задал этот вопрос в пустоту, но у меня был на него ответ:

— Как раз все наоборот. Тебя стало слишком много, Кирилл. Ты явился из ниоткуда и теперь влезаешь в нашу с Марком размеренную жизнь.

После этих слов на языке стало горько. Я снова попыталась его оттолкнуть, но Никольский отошел сам. На шаг, но этого было достаточно, чтобы я выскользнула из западни и отошла от него.

Кирилл со злой усмешкой наблюдал за мной.

— Я явился из ниоткуда, потому что ты забыла сообщить, что родила от меня ребенка, Мира. Ребенок — это не какая-то безделушка, в конце концов не котенок и не собачка!

— Я вычеркнула тебя из своей жизни, — я сложила руки на груди.

— Хорошо, — припечатал Кир. — Я готов с этим смириться. Но из жизни Марка ты не можешь меня вычеркнуть.

Он развернулся и быстрым шагом покинул спальню.

Я осталась — с громко стучащим сердцем и головой, в которой мыслей стало в разы больше, и теперь она напоминала мне переполненный чугунный горшок.

Устало сев снова на кровать, я слушала, как Кирилл попрощался с сыном, Лесей и бабулей и ушел. Но проводить его не вышла — посчитала, что это будет слишком… Ещё чуть-чуть, и я буду не только его провожать, но и встречать!

Выходные прошли быстро. Кирилл писал, просил фотографии сына, даже пару раз общался по видео, но в гости не напрашивался. Видимо, был занят. Чем-то или кем-то… Хотя это не должно меня касаться.

И все меня устраивало…

Только один момент разозлил. Он внезапно перечислил мне очень крупную сумму. Получив уведомление от банка, я сразу же написала Кириллу сообщение:

“Как это понимать?”

У меня даже руки мелко задрожали от переживаний, и смартфон чуть ли не выскользнул из пальцев.

Я не отрывала взгляда от экрана, пока не пришел ответ.

Понимай как алименты. Распоряжайся как посчитаешь нужным. И не смей переводить обратно. Я разозлюсь.

Легко ему писать — не пересылать обратно! Ведь я попыталась это сделать, каюсь. Но только набрала все эти нули в окошко перевода, как поняла, что лимита переводов мне не хватит вот совсем… потому что комиссия за перевод показывалась огромная. Больше, чем моя зарплата!

Рука не поднялась нажать на “отправить”.

В итоге я ещё немного негодовала, но потом успокоилась. Пусть лежат, не у себя же храню, а в банке, с меня не убудет. В конце концов, останется Марку на учебу.

Видимо, гордость перекрывается жадностью. Мне совершенно не хотелось радовать банк жирной комиссией, на которую мы могли бы жить несколько месяцев.

А бабушка, едва узнала об “алиментах” и моей попытке вернуть деньги, снова пошла пить успокаивающие капли.

— Да что ж такое, Мирусь, — вздыхала она, когда я ей закончила мерять давление. — Такой парень вежливый, красивый и обходительный. Почему ты до сих пор с ним не общалась? Ради Марка-то! Может, обидел, но это ведь от большой глупости наверняка!

Ну да, от глупости обманывал меня и давал ложные надежды, от глупости перед всеми одноклассниками опозорил. Если бы все поступки можно было оправдать глупостью, то мир погряз бы в преступлениях.

Я простила его за это, но было ведь ещё кое-что… то, что я вспоминаю до сих пор. Это воспоминание еще болит во мне.

Первые роды самые тяжелые. Об этом я читала, потом мне это говорили врачи… Но на практике все оказалось куда хуже.

У меня мысли путались от шпарящих один за другим схваток. Но раскрытие при этом было очень медленное.

Я плакала — тихо, чтобы не навлечь гнев акушерки. Она отчего-то была очень злая, словно бы я или весь мир ей что-то сделали, но срываться она могла только на мне.

Я уже не знала, как уже терпеть эту боль. Едва ли не лезла на стены, потому что то ли мне неправильно вкололи эпидуральную анестезию, то ли просто не рассчитали дозу, но боль была ещё сильнее, чем до нее.

Мне, наверное, просто хотелось поддержки… Мне хотелось чего-то светлого… потому что кругом сплошная неопределенность. У меня учеба, работа… Смогу ли я после родов работать так же много? Ведь мне ещё предстоит кормить ребенка, проводить с моим время… Я боялась. Все было слишком зыбко.

А ещё — во мне горела обида и… и мои чувства к Киру тлели, причиняя мне боль. На душе будто ожог — вот результат моей первой любви.

И мне вдруг захотелось просто чтобы Кирилл узнал. В идеале — приехал. Я бы дала шанс нашим отношениям. Потому что любила как дура.

Как дура…

Так ведь и есть. Дура.

Я ему написала дрожащими пальцами. Меня трясло от схваток, они шли один за другим и было тяжело печатать. Но я справилась.

«Привет. У тебя скоро родится ребёнок. Поговорим?

Мира»

Наверное, его ответ было куда больнее читать, чем все, что со мной тогда происходило. Я поняла теперь точно, что значит — сердце в осколки. У меня даже осколков не осталось — оно разбилось до трухи.

«Смешно. Ха-ха-ха. У тебя хороший юмор для такой оборванки, как ты»

Далее высветилась надпись: «Пользователь ограничил круг лиц, которые могут написать ему сообщение»…

Не знаю, что болело больше — душа или тело. Если бы не Марк, то я бы умерла там на месте… Такой ужасающей мне казалась действительность, в которой у меня всего лишь две нитки, держащие меня и не дающие сломаться.

Мой сын и сестра.

Сейчас, после всех слов Кира, у меня появились сомнения. Отвечал ли мне тогда сам Кирилл или кто-то другой? Но теперь это все было неважно. Когда он был нужен, его со мной не было даже через интернет. Я смогла выкарабкаться сама и больше никогда не хочу наступать на грабли по имени Кирилл Никольский.

— Но не знаю, доченька, — бабуля вздохнула. — Может ты и права, конечно. Мой Генка меня любил до безумия и не обижал ни разу. Жаль, молодым умер. Хотя… Наверное, так даже лучше, не увидел, чего его дочь единственная творила. Он бы сошел с ума! Я сама поседела… Все до сих пор думаю — не уследила, не берегла…

Бабушка замолчала, начала украдкой вытирать слезы платком.

Я деликатно сделала вид, что не замечаю ее минутной слабости, иначе бы мы сейчас начали плакать вдвоем. Потому что я все равно иногда ощущала острую потребность в маме… Пусть она была бы просто жива. А потом в следующий миг приходит другая мысль — тогда бы я осталась с Лесей с ними навсегда. Мы бы их не бросили и даже не знаю, к чему бы это привело.

Когда бабуля вновь заговорила, я задумчиво помешивала сахар на дне чашки и смотрела куда-то в пустоту.

— Не смей от денег отказываться, — строгим тоном велела она. — Они для того, чтобы улучшить жизнь нашему Марику, на это и трать. Сейчас отцы и сто рублей жалеют детям после развода кинуть, от алиментов убегают, а Кирилл сам проявляет инициативу. Марик счастлив от мужского внимания, пусть так и продолжается. Этого вот ни я, ни ты не можем ему дать.

Этот разговор на кухне оставил самое странное впечатление. Наверное, потому что мне начало казаться — Кириллу удалось за один вечер найти соратника в лице бабушки. Хотя о чем это я — Олеся тоже призналась, что “Кир стал настоящим крашем”. У меня от этого выражения глаз задергался!

Подонок-сосед снова притаился. Я дважды встретила его за выходные в компании вернувшейся из поездки жены. С ней он был тише воды и ниже травы, но этот его темный взгляд… Он не сулил ничего хорошего. Впрочем, и у меня было предчувствие, что эти дни просто затишье перед бурей, и надо быстро решать проблему.