Обреченные на вымирание

Глава 18. Удача сопутствует

- Бросил канистры между скалами..., - рассказывалАндрей, перебравшись в кресло пилота. Вытянул вперед перебинтованную ногу и со скучающим видом, словно дельце, о котором шла речь, он «обстряпал» без особых усилий.

Андрей все же уступил моей назойливости. Первый его заход обрисовать перестрелку в двух словах меня крайне не устроил. Я слушал эпический рассказ разинув рот, чем вдохнул в сказителя, как мне показалось, некоторый энтузиазм. Скоро скучающий безликий тон Андрея приобрел объемистость и интонации.

- …как бы они случайно выпали из кузова на выбоине, - продолжал Андрей. - Времени оставалось мало. Облако пыли уже виднелось за поворотом. Я спрятался за камни и приготовил «лимонки». Сильно не надеялся, что они остановятся и поднимут канистры. Тачки у них мощные, без проблем бы переехали и не поморщились. На мое счастье, первый джипарь все-таки остановился. Из-за руля выскочил тот пацанчик, что в татуировках. Он даже не огляделся. Подозреваю, в этом, Михалыч, твоя заслуга. Сумел внедрить им мыслю, что мы ротозеи и делитанты. Онподнял канистру... Граната немного не долетела. Канистры жахнули разом. Горящий бензин плесканул на машину. - Андрей криво усмехнулся и качнул головой. - Крепким оказался бабуин размалеванный. Осколки из него дуршлаг сделали, бензин факелом, а он еще с минуту носился и орал.

Андрей снова усмехнулся:

- Тупые, они. Послали за канистрами шофера. В общем, посыпали халелики из джипаря горохом, тут я и давай по ним тра-та-ташить. Двоих сразу скосил. Тот, что с противоположной стороны выбрался, укрылся за машиной. Прикинь, он сначала даже не понял, где я засел и давай лупить в противоположную сторону. Я подождал, пока он покажется, потом и его грохнул. Из других тачек тоже полезли. Вторую гранату неудачно метнул. Она под днище, под мотор закатилась. Только машину чутка подбросило. Они в стороны кинулись, пока перебегали да прятались одного за другим, как в тире укладывал. Бах, бах, бах. Я выше был, у меня преимущество. Увальни жуткие, жопы раскачали, бегали, как телки беременные. Восьмерых нащелкал еще патроны остались. На мне ни царапинки, только когда спустился проверить, все ли в калитку вышли, один недобиток дал очередь. Ногу задел, козлина. Я ему указал путь, - Андрей закатил глаза к потолку кабины.

- И все бы не беда, не окажись у них радиостанция. Она была разбита, скорее всего, моей пулей, но ее наличие сильно обеспокоило. Тем более, что вождя губастого среди мертвяков не оказалось, - Андрей замолчал, прикрыл глаза, сделал несколько коротких вдохов.

Я заметил восковую бледность на его лице. Через минуту он продолжил. - Скорее всего, они запросили помощи. Я вытащил ремень, перетянул ляжку. В спешке забыл пухи собрать. Потом уже по дороге вспомнил. Я даже про футболку чуть не забыл. Прикинь. Вот был бы номер.

Андрей криво засмеялся, словно представил, как он радостный подъезжает к лагерю, а я растворяюсь в небе, по пути в Россию. А что, наверное, так и случилось бы, забудь он про условленный сигнал, уж очень я тогда на взводе был.

Как бы там ни было, мы летели вместе, живые, почти здоровые, заправленные и с оружием. Андрей заснул, склонив голову на правое плечо, и тихо сопел. Лицо его осунулось. На обескровленном лбу выступили капельки пота. Он был слаб, это чувствовалось даже по тому, как он говорил.

Под успокаивающий гул моторов, под чистым куполом ясного неба мои мысли незаметно, по проторенной дорожке побрели к знакомому палисаднику. Я вновь стоял под окном и смотрел в лицо иконописной чистоты, растворялся в глубине ласковых глаз. Вглядываясь в них, понимал, насколько мы далеки друг от друга. Она казалась непонятной, чуть ли не существом с другой планеты и в то же время близкой. Из распахнутого люка звездолета я манил ее рукой. Кричал в тщетной попытке перекрыть гул голосов. Она стояла у подножия длинного трапа в белой блузке, смотрела на меня с кротостью послушницы большими чистыми глазами и молчала. За ее спиной ворочалась, гудела мрачная толпа стариков. Все стремились попасть на корабль. Мой взгляд перескочил на крепкого, высокого мужчину с обширной лысиной на темени в коричневом костюме, который энергично прорывался к кораблю. Он распихивал, перешагивал, отшвыривал стариков. И было в нем столько силищи, что некоторые перелетали через головы других. Я не видел его лица, так как находился выше, а он так пер. Он стремительно приближался, шел сквозь людскую массу, как ледокол.

- Улетай! - крик прорвал облако стариковского гула, резанул по ушам, взорвался в голове. Я вздрогнул. Это кричала она, несомненно, она, хотя губы были сомкнуты.

Разрывая ветхую простыню сна я очнулся. Белые лоскуты застилали глаза, сквозь дыры мелькала приборная панель. Самолет стремительно снижался. От страха сердце больно кольнуло. Я потянул штурвал на себя. Послушная машина плавно пошла вверх. Представил, что могло бы быть проснись я позже... Меня кинуло в жар.

- Ты, что? Заснул? - слева послышался ломкий со сна, встревоженный голос Андрея.

- Да, прости, - я громко сглотнул, нервно перебрал пальцы на штурвале и виновато покосился на Андрея. Он кряхтел и удобнее усаживался в кресле.

- Давай подрыхни, я порулю. Где мы уже? - сухо спросил он, не глядя в мою сторону.

- Скоро авианосец должен появиться там...

- Все, давай спи.

Я почувствовал, что штурвал зажил другой жизнью, отпустил рукоятки. Проснулся от мягкого толчка и звяканья канистр. Повертел головой - кругом сумерки, под днищем плескалось, самолет покачивало. Краешек красного солнца плавился на горизонте, пляшущая блестящая дорожка протянулась к нам.

- Что за аэродром? - спросил я осипшим голосом.

- Эгейское море, прибрежная зона. Правый мотор, Михалыч, чихает, глянь завтра.

Мы поужинали консервами, а в награду за продуктивный день, Андрей наградил нас пивом. За два прошедших дня столько случилось, сколько со мной не случалось и за всю жизнь.

- Откуда? - спросил я, откупоривая банку.

- Специально припас для такого случая.

Я вспомнил сцену на ферме, когда заговорили о выпивке. Тогда Андрей сказал: «Губа не дура. Кто ж от пива отказался бы», а у самого в сумке имелось. Ну да ладно.

Распахнув двери настежь, в одних трусах мы сидели в креслах, потягивали пиво, слушали плеск воды о поплавки и смотрели, как кровавый диск тонет и плавится в море.

- Знаешь, - сказал Андрей после некоторого молчания, - раньше, когда все было нормально и солнце было обычным, иногда шел с работы уставший, как скотина и мечтал чтобы Шурик и Светка уехали на время к матери под Воронеж. Сейчас приду, Шурка сразу с воплями набросится, начнет что-нибудь показывать, рассказывать, просить помочь сделать какую-нибудь хрень. Светка, конечно, сначала за стол посадит, а потом затянет про счета, планы, ремонты. Дверь, мол, скрипит, окно в спальной трудно закрывается, в магазин надо бы съездить - холодильник пустой, и работает как-то не так - вздрагивает и громко молотить. А-ай, думаю, чтоб все провалилось. Побыть бы одному недельку. А теперь, каждый миг, проведенный с ними вспоминаю, как сказку. Все бы отдал, только чтобы они рядом были.

Андрей замолчал, а потом спросил:

- Михалыч, у тебя семья есть?

- Неа, - ответил я и отпил из банки.

- Че так?

- Не сложилось как-то. Все казалось успею, на потом откладывал.

- Холостяк, значит. Одиночка. Сгинешь ведь, и вспомнить некому будет.

- Какой мне прок от чьей-то памяти.

- Говорят, мы живем, пока о нас помнят, - Андрей криво улыбнулся, посмотрел на меня.

Я посмотрел на него и ничего не ответил. Подумалось о незнакомке, в груди сразу как-то сладко заныло, заворочалось. «Может, и правда, еще успею».

Скоро Андрей заклевал носом, перебрался в хвост самолета и заснул. Некоторое время я сидел в одиночестве, всматривался в тускнеющую полоску, очертившую край моря, на зарождающуюся молодую луну. Лашка убаюкивающее покачивалась на волнах. Я чувствовал, как из меня утекают тревоги, спадает напряжение. Их место занимает покойная пустота, а по членам гуляет томительная слабость. Я прямо слышал благодарственный гимн тела. Сон пришел незаметно, я отрубился в кресле.

…Нас встретило хмурое утро. Самолет прилично шатало, дул крепкий ветер. Мы решили попробовать взлететь с неисправным двигателем и дотянуть до земли.

Волна не захлестывала с головой, но заставляла нервничать и с беспокойством посматривать на недружелюбное море. Некую уверенность придавала береговая линия, чернеющая в нескольких километрах к востоку. Двигатели завелись сразу и оба. Я прислушивался, и пока моторы прогревались, никаких подозрительных шумов не отметил. Они проявились позже, когда Андрей стал разгонять машину.

Я опасался взлета в неблагоприятных условиях и предпочел бы на низких оборотах дотянуть по воде до бухты. Но промолчал, оставил ситуацию на откуп более опытному пилоту. Нездоровый баритон, все в том же правом двигателе нарастали, а вместе с ними и мое беспокойство. Мы взлетели, неуверенно, грузно, словно жирный гусь.

Порывистый ветер толкал самолет в правый борт, как будто хотел опрокинуть. Спустя пятнадцать минут, под нами распростерся неприветливый скалистый берег. Темно-серая, почти черная лента дороги прорезала горы и тянулась вдоль побережья. На прямом участке Андрей посадил машину. Потом я возился с двигателем, а он, по большей части, отлеживался. Ничего примечательного в этот день не случилось. После обеда Андрей поменял повязку.

К вечеру я закрутил последнюю гайку на кожухе злоключительного агрегата, залил баки до «полного» и испытал двигатель. Сначала на малых оборотах на земле. Шумы исчезли, я осмелел и поднял ласточку в воздух. Пролетели над горной лощиной, на дне которой притаился небольшой городок. Точнее сказать бывший городок. С высоты птичьего полета виднелись остовы несущих стен над грудами обломков. На многих горных участках дорогу засыпало камнепадами. И везде безлюдье, планета казалась вымершей. Терпеливая природа постепенно подминала цивилизацию, отыгрывала реванш, ни капли, не сожалея о своих непутевых детях, кромсавших ее нещадно под себя сотни лет.

Набиравший силу сталактит мучительной тоски, оторвался и рухнул на дно пустой пещеры. Осколки разлетелись, смертный холод прошелся по телу, меня передернуло от озноба. Взирая с высоты на этот брошенный мир, стало дурно. Представил, что на всей земле я одна живая душа…

«Виной пасмурный день и скверное настроение. Вернемся к людям, все станет по-прежнему», - думал я, сажая машину на дорогу.

Решили вылететь завтра утром. Я заметил, что Андрей хромает меньше и это придало оптимизма.

Встали в семь часов, а через час уже летели над Турцией. Я украдкой посматривал на Андрея, пытался по выражению лица определить самочувствие. В уголке его губ торчала сломанная травинка - хороший знак. Он сидел в кресле пилота, вытянув ноги, скрестив на груди руки, и о чем-то думал. В молчании миновали исламскую республику, Черное море, показался украинский берег.

Двигатели работали ровно. Погода сопутствовала. Чем ближе подлетали к Курску, тем сильнее мы напрягали зрение и всматривались в горизонт. Ощущение дома грело. Скоро шасси коснулись посадочной полосы аэродрома "Восточный".

Самолет посадили у края взлетной полосы, ближе к военному городку. Невдалеке сплошной стеной высился густой лес. Он уже наложил «лапу» на аэродром и обещал в ближайшее десятилетие все здесь «прибрать». Экспансия протекала медленно, но неумолимо: ветер наметал на серый бетон землю; растения бросали семена, те пускали корни, цеплялись, вырастали, и снова кидали семена и так до бесконечности, пока зеленая «ряска» не сомкнется над последним сантиметром бетонного поля. В любой трещине, шве, складке, где могла задержаться плодородная почва, возникал зеленый островок.

Андрей указал пальцем на ангары, стоявшие чуть поодаль у примыкающей к аэродрому запасной полосы.

- Те, Михалыч, я не успел обшарить. Скорее всего, в одном из них космо-черт-бы-его-побрал-наш-лет.

Травинка, зажатая между зубов, подрагивала, словно кивала и соглашалась с ним. Вздернув правую бровь, прищурив левый глаз, Андрей, нарочито небрежно добавил.

- И когда ты, в конце-то - концов, вырвешь эти мерзкие волосины из носа, словно у тебя там тараканы засели, блин, Михалыч? Давно хотел тебе это сказать, - он широко улыбнулся, затем, прокатил травинку по губам, поправил автомат на плече и зашагал к ангарам, хотя и прихрамывая, но все равно, как-то по-фартовому, размашисто. Он опять застал меня врасплох. И я опять открыл рот и хлопал глазами.

Все ангары были одинаковыми, приблизительно шестьдесят метров на восемьдесят и высотой с трехэтажный дом. Издалека они казались не такими большими, как вблизи. Глядя на них, Андрей выдвинул версию, что самолет хранится в разобранном состоянии. Если сравнивать его с бомбардировщиком ТУ-162, возможно, по длине и ширине он умещался, но по высоте вряд ли.

Мы начали осмотр с крайнего правого. С трудом протиснулись в щель между огромными створами ворот. Свет узкой полосой прорезал полумрак и растекался клином по бетонной площадке. У торцевой стены угадывались очертания двух трапов. Они печально поблескивали из темноты хромированными деталями, словно напуганные зверьки. Поодаль пылился электрокар с тремя пустыми тележками для багажа.

Андрей нервничал, хотя и пытался это скрывать. Волнение выдавали сосредоточенное лицо, острый проницательный взгляд, молчание и застывшая травинка в уголке рта. Если Андрей ошибся, нам придется лететь в Италию. А это далеко и чертовски опасно. Нам не всегда будет везти. В эти дни удача была с нами, но кто скажет с уверенностью, что она не оставит завтра?

- Михалыч, уходим. Нет здесь ни черта, - в голосе Андрея чувствовалось раздражение. Да и вряд ли он верил по-настоящему, что космолет так легко найдется. Все до невероятности просто. Корабль не спрятан за семью заборами и десятью печатями на секретном военном полигоне где-нибудь под Энгельсом, не окружен бункерами и зенитными комплексами. Так не бывает. Труднодостижимые цели должны быть труднодостижимыми. Казалось, он злился на себя, за наивность, что дал слабину и поверил в фарт. Потерял уйму времени и топлива.

Ворота второго ангара оказались запертыми, и нам пришлось его обходить, чтобы отыскать другой вход.

- Это грузовые терминалы. Зря время тратим, - Андрей с кислым выражения лица подергал дверную ручку. Железная дверь плотно прилегала в пазах и даже не шелохнулась. Мне пришлось возвращаться к Лашке и брать инструмент. Возвращался со стороны взлетки. Сочная, высокая трава, затопившая все пространство между бетонными полосами, шуршала об одежду и гнулась под ногами. Андрей маленькой темной фигурой стоял у ангара, опершись об него рукой. Он смотрелся в сравнении с гигантской коробкой букашкой, и казалось, пытается ее сдвинуть. Что-то в этом было от истины. ОН ПЫТАЕТСЯ - это главное. Он пытается, что-то делать в брошенном, издыхающем, отчаявшемся выжить мире. Рыпается как селедка в бочке, набитой такими же рыбами, только разница в том, что они лежат неподвижно, в ужасе вытаращив глаз, ожидая, когда же ляжет крышка, и они погрузятся во мрак, а он дергается в попытке перемахнуть через край. И не важно, что будет снаружи вода или камень. Даже если погибнет, совесть будет чиста - он хотя бы попробовал. А может статься, окажется и вода.

Я шел, всматриваясь в его темный неподвижный силуэт, жонглируя аллегориями, пока не различил лица. К моему удивлению он стоял ко мне лицом, а не спиной, как показалось, и всматривался в меня. Что-то у него было такое во взгляде непонятное, откровенное. Потом он улыбнулся, и вся тайна растаяла.

- Михалыч, тебя за смертью посылать, - сказал он просто.

Прежде чем дверь сдалась, с нас сошло семь потов. Очутившись в ангаре, прошли узким коридором. Слева возник дверной проем. Дверь нараспашку. В помещении находилось несколько столов, стулья, на боку лежал опрокинутый жестяной шкаф. На прикрепленных к стене полках пылились папки, пол устилала рассыпанная бумага. В углу на роликовой подставке громоздился ксерокс. Над одним из столов висел лист прижатый к перегородке магнитами. На нем злая рожа смотрела на входящего, под ней надпись: «Заходи тихо, проси мало, уходи быстро».

В былые годы подобный плакатик висел у нас в бухгалтерии. Еще попадались, не могу вспомнить точно где, но в каких-то госучреждениях, куда я хаживал за бумагами. Как-то сидел в очереди к терапевту, на глаза попался один стишок. Лист формата А4, приколотый к стенду «бюллетень» находился перед рядом стульев для больных. Взгляд то и дело возвращался на строки, поэтому я и запомнил.

Не зли других и сам не злись,

Мы гости в этом бренном мире.

Будь поумней и улыбнись.

Холодной думай головой.

Ведь в мире все закономерно:

Зло, излученное тобой,

К тебе вернется непременно.