Обвинение в убийстве

18

«Меня зовут Джед. Используя мое полное имя – Джедедай – левая пресса, контролируемая правительством, пытается дистанцировать меня от средних американцев и представить фанатиком». На экранах семнадцати телевизоров на первом этаже телестудии семнадцать Джедов Лейнов сложили семнадцать пар рук и откинулись в семнадцати плюшевых креслах. Восемнадцатый экран показывал толпу – множество лиц, на которых застыло выражение порочного любопытства.

Тим катил впереди себя велосипед, раздвигая толпу и проталкиваясь мимо зевак и пикетчиков, приклеившихся к огромному окну. Мелисса Йюэ отвела Лейна в студию, чтобы разогреть его до того, как он выйдет в эфир. В качестве рекламного трюка канал решил транслировать этот разговор перед толпой, собравшейся у здания.

Шум голосов утих, и стало слышно, что говорит Лейн, но толпа продолжала излучать презрение и негодование. Люди в темно-синей форме попадались на глаза через равные интервалы. В холле охрана телеканала дотошно проверяла пропуска, после чего посетители и служащие проходили через двойной металлоискатель – как в аэропорту.

Крошечный детонатор был встроен у Тима под сиденьем велосипеда. Пульт управления он приладил к правой педали, замаскировав под отражатель. Сам он надел очки, отпустил короткую бороду и усы и подложил кусок резины под нижнюю губу, чтобы изменить форму подбородка. На плече у него болталась курьерская сумка, на шее на золотой цепочке висел крест. Он завернул за угол и направился к гаражу. Резким движением руки открыл часы: 20:31.

Он разглядел в толпе на другой стороне улицы плакат Роберта: «Фанатик, убийца детей». Что-то было не так – сигналом к началу операции должен был служить перевернутый плакат с надписью вверх ногами. Роберт пел и ходил по кругу вместе с цепочкой пикетчиков, но Тим заметил, как напряглись мощные мышцы его шеи.

Роберт развернул плакат в сторону гаража. Сразу же после того, как вошла толпа телохранителей Лейна, два новых охранника заступили на пост. Один подтолкнул курьера к спуску, другой отставил его велосипед в сторону. Они пропустили Тима, но велосипед оставили снаружи, невзирая на его протесты.

План «А» отпадал.

Тим вышел на улицу и пересек дорогу, прислонил велосипед к мусорному баку и снял с него приборы. Секунду стоял не шевелясь; мысли вихрем проносились у него в голове. На земле возле мусорки лежал выброшенный разовый гостевой пропуск, датированный сегодняшним числом. Он разгладил его о бедро. Джозеф Купер. Это подойдет. В конце концов, охранники менялись, и это давало столько же возможностей, сколько и ограничений. Закинув сумку на плечо, он пошел вниз по улице и завернул в аптеку. Продавец шуршал коробками в подсобке:

– Подойду через минуту!

Через две минуты Тим выехал из аптеки в инвалидном кресле, еще недавно стоявшем в витрине. Его сумка висела на спинке кресла, а велосипедные перчатки, над которыми он вчера вечером поработал ленточно-шлифовальным станком, чтобы придать им поношенный вид, прекрасно дополняли этот маскарад: должен же бедный инвалид защищать руки, чтобы не повредить их о быстро крутящиеся колеса. К тому же они обеспечивали отсутствие отпечатков пальцев.

Тим прогромыхал по мощеному переходу и направился прямо к новым охранникам, протягивая гостевой пропуск. Один из них поднял мясистую руку, как это делают постовые.

– Эй, ребята, консультирую редакторов на одиннадцатом этаже. Хотел зайти через главный вход, но они сказали, что сегодня мне придется пройти здесь. Не могли меня пропустить через металлоискатель с этой малышкой, – Тим любовно постучал по боку своего инвалидного кресла, – но сказали, что вы можете меня прощупать ручным детектором.

Бросив на своего коллегу смущенный взгляд, охранник помахал детектором вокруг Тима, но прибор от всего этого металла зашелся в истерике. Тим держал руки на колесах, пряча детонатор и пульт, заткнутые за обода. Другой охранник обыскал сумку Тима, порывшись в одежде, будто замешивал тесто. Их неловкость и явная боязнь обидеть его были Тиму на руку – они даже не спросили его, зачем ему столько одежды.

Слушая яростное пиканье детектора, он застенчиво улыбнулся:

– Бывает, ты бы, друг, видел меня в аэропорту. Там чуть национальную гвардию не позвали. – Он подмигнул охраннику. – Если не возражаете, закатите меня по подъему.

К чести сказать, охранник сначала его обыскал, причем очень профессионально, пройдясь по его спине и ногам. Он даже вынул у Тима из кармана серебряный доллар и внимательно его изучил перед тем, как отдать обратно. Лайкровая велосипедная рубашка обтягивала грудь Тима, и он чувствовал, как тонкий слой пота покрывает тело – так бывало, когда Тим пахал на тренировках и по долгу службы высаживал двери.

Наконец охранник кивнул и толкнул Тима вверх по подъему:

– Код лифта – первые пять цифр вашего кода доступа на этаж. Они вам это сказали?

– Да. Спасибо, брат. – Тим аккуратно проехал к служебному лифту, набрал код, который им выдала Бетти, и заставил себя улыбнуться охранникам, пока ждал лифта. Он чуть-чуть расслабился, когда раздалось пиканье и двери открылись. Задержав дыхание, он заехал внутрь и глубоко вздохнул только тогда, когда двери лифта закрылись.

Лифт был типичным – стены из сетки, высокий потолок, люк на засове. Монитор в правом углу направлен вниз. «…Всю эту гадость, которую нам оставил разгребать режим Гора-Клинтона, – говорил на экране Лейн; его нога в ботинке стояла на краю стола. – Они свергли и разрушили наши институты».

Тим нажал на кнопку десятого этажа, потом вынул из-за обода детонатор и пульт, а из-под сиденья – плоские магниты. Инвалидное кресло аккуратно складывалось, и он прислонил его к стене. Потом стянул свою лайкровую рубашку и надел невзрачную синюю рубашку на пуговицах, вынул из сумки еще одну рубашку – в упаковке химчистки.

Он вышел на пустой десятый этаж и спустил сложенное инвалидное кресло и сумку в мусоропровод. Когда лифт закрывался, он вытащил из кармана серебряный доллар и, зажав его между указательным и средним пальцем, сунул между дверьми. Он снова посмотрел на часы: 20:37. Лифт нельзя будет использовать до тех пор, пока последняя смена охранников не поднимется на шестой этаж где-то около 21:15. Он должен быть свободен на случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное.

Перекинув рубашку из химчистки через плечо, он высунул голову в коридор. Инфракрасные датчики движения на потолке, и никаких слепых мест. Если бы Роберт не вырубил датчики, как обещал, они бы засекли Тима, завыла бы сирена. Глубоко вздохнув, он вышел в коридор. Зеленые крохотные точки в верхней части приборов горели все тем же ровным светом – никаких признаков того, что они обнаружили движение.

Первая дверь, встретившаяся на его пути, открывалась от себя, как и доложил Роберт. Тим вынул из кармана стопку магнитов и отлепил верхний – тонкий серебряный магнит размером с пластинку жвачки; на цыпочках подошел к двери и нащупал магнитную защелку. Он просовывал магнит между двумя половинками магнитной защелки до тех пор, пока не почувствовал тягу; магнит лег на место, накрыв собой верхнюю часть защелки.

Тим толкнул дверь и зашел внутрь, взглянув на магнит, чтобы убедиться, что не задел его и не сбил. Он прошел из холла в огромную комнату с частично снятыми перегородками, они высились в темноте, как кладбище слонов, реквием по лопнувшей компьютерной фирме. На пути ему попалось всего пять дверей; оставшиеся магниты он заткнул в принтер.

Наконец он добрался до двери на лестничную площадку и прижался к ней, прислушиваясь, не раздаются ли шаги Сьюзи-иди-по-лестнице – секретарши, помешанной на пеших прогулках с одиннадцатого этажа. 20:42. Она опаздывала на встречу со своим психоаналитиком, офис которого располагался в пяти кварталах отсюда; сегодня после обеда она позвонила и подтвердила встречу. Тим ждал, затаив дыхание и делая вид, что спокоен. В 20:49 нужно успеть проскочить мимо Крейга Макмануса, который шел по коридору с запада на восток, направляясь в свой офис, чтобы ответить на срочный факс, который Аист должен был ему подкинуть. К 20:45 Тим подумал, что Сьюзи-иди-по-лестнице либо отменила встречу, решив остаться, чтобы посмотреть интервью Лейна, либо поехала на лифте.

Небрежно насвистывая, он открыл дверь на лестничную клетку и шагнул на площадку десятого этажа. Дверь за ним захлопнулась. Словно по команде дверь этажом выше распахнулась, и он услышал мягкие шаги – кто-то спускался по лестнице. Тим взялся за перила и высоко поднял на плече рубашку из химчистки, так, что она закрыла ему пол-лица.

Сьюзи пронеслась мимо – размытое пятно кудрей и нейлона:

– Привет! Пока!

Тим пробормотал приветствие и пошел дальше. К тому времени, как он дошел до площадки одиннадцатого этажа, он успел вынуть провод из упаковки с рубашкой, раскрутить его и согнуть так, что на конце образовался крючок. Тим просунул провод в узкую щель под дверью и поворачивал его до тех пор, пока не почувствовал, что он зацепился за ручку двери с внутренней стороны. Тим потянул за провод, раздался щелчок. Он открыл дверь и вошел в пустую кухню.

Телевизор на стойке показывал Мелиссу Йюэ, наклонившуюся над Лейном, в то время как техник цеплял микрофон ему к рубашке:

– Просто расслабьтесь и смотрите на меня, а не на камеру. Через несколько минут мы дадим вам наушник, чтобы продюсер мог разговаривать с вами во время эфира.

Несколько лбов из охраны Лейна стояли сзади. Они изо всех сил старались выглядеть суровыми и игнорировать камеру, хотя им это плохо удавалось. Энергичная ассистентка толкала их из кадра, и они неуклюже переминались с ноги на ногу, слушая ее указания, – как коровы под надзором пастушьей собаки.

Тим согнул провод и сунул его и рубашку в мусорное ведро возле раковины. Потом вынул из заднего кармана маленький пакетик, пластиковый наушник и зубную нить, открыл наушник, засунул внутрь крошечный детонатор и снова захлопнул наушник. Бросив наушник в пакетик, он заклеил его, обвязал зубной нитью и проглотил пакетик, держась за конец зубной нити. Зубная нить натянулась, и пакетик остановился на середине горла. Он подождал, пока утихнет рвотный рефлекс, и протянул зубную нить между двумя коренными зубами. Вынул из холодильника две маленькие бутылки с водой, засунул их в задние карманы и вышел в коридор. 20:46.

Застывший полицейский и усталый охранник неподвижно сидели на стульях перед металлоискателем, который вел в главные коридоры. Тим кивнул и прошел через металлоискатель. Раздался громкий писк.

– У вас есть с собой сотовый телефон, ключи?

Тим покачал головой.

Охранник встал со стула и обвел Тима ручным металлоискателем. Когда он дошел до горла, снова раздался громкий писк. Охранник уставился на золотой крест, болтающийся на адамовом яблоке Тима, перевел взгляд на полицейского и махнул Тиму, чтобы тот проходил.

Тим завернул в мужской туалет и зашел в кабинку. Освободил зубную нить, зажатую между зубами, потянул за нее и вытащил пакетик, который легко выскользнул из горла. Тим вынул из него наушник, бросил его в карман и спустил пакетик в унитаз. Обратно в коридор он вышел ровно в 20:49.

Крейг Макманус, демонстрируя в улыбке все свои зубы, шествовал по коридору с коллегой. Он взглянул на свой пейджер и отпустил шутку про монашек на велосипедах. Тим, точно рассчитав момент, опустил голову, делая вид, что смотрит на часы, и задел Макмануса.

– Упс. Извини, Крейг. – Тим продолжал идти, не замедляя шаг и не поворачиваясь, а его руки быстро отстегнули электронный пропуск Крейга, прикрепленный к его плетеному брючному ремню, и заменили его на поддельный. Коридор был совершенно пуст, если не считать трех телевизоров, свисавших с потолка. Тим дошел до закрытых двойных дверей в конце коридора и приложил к панели пропуск Макмануса. Красный огонек сменился зеленым, и он шагнул в святая святых.

Здесь, в комнате для интервью, недоступной для камер безопасности и мойщиков окон, Тим был абсолютно свободен. Лейн и Йюэ сидели за огромным столом, стилист Чарли Роуз и ассистенты суетились вокруг. Большие электронные часы отсчитывали время: до эфира оставалось меньше пяти минут. Охранник в маленькой будке справа от Тима жевал пончик, обсыпанный сахарной пудрой. Тим протянул ему пропуск, и охранник бросил на него беглый взгляд, оставив сахарный отпечаток большого пальца на мрачной фотографии Тима.

Техник в наушниках суетился над контрольной панелью; кабель и провода уходили под складной стол сбоку от него. Тим направился к нему, вынув из кармана бутылку с водой.

– Кто посылал за водой? – спросил Тим.

Техник, отвечавший за звук, отмахнулся от него, едва подняв голову. Тим заметил на столе открытый металлический чемодан, несколько приборов, в том числе и наушник Лейна, лежали внутри на серой подкладке. Тим сообразил, что люди Лейна, имеющие большой опыт по части охраны, принесли свое оборудование.

– Тогда я оставлю воду здесь.

Еще один взмах руки, на этот раз сердитый.

Ставя бутылки на стол, Тим подменил наушник.

– Эфир через две минуты, – крикнул кто-то.

– Дайте рассеянное освещение, – завопила Июэ, – а то из-за вас у меня на лице поры будут, как рытвины на дороге!

Один из телохранителей Лейна, с татуировкой в виде орла, прошел мимо Тима, направляясь к металлическому чемодану. Уже идя к двери, Тим жестом показал охраннику, чтобы тот стер сахарную пудру с подбородка. Снова выйдя в коридор, он слышал, как Июэ выкрикивает команды в микрофон: ее голос отражался от стен и визжал из мониторов над его головой. Заставка телеканала возвестила начало передачи, даруя зданию блаженную передышку от визга ведущей.

Когда Тим дошел до лифта, оборудованного телевизором, Июэ в прямом эфире выводила медовым голосом:

– …казалось, они не выказывали никаких угрызений совести по поводу погибших детей, мужчин и женщин… – Она слегка морщила лоб, изображая искреннее замешательство.

Тим стоял рядом с дверью лифта, куда не доставала камера наблюдения. Кабина была металлической, и в ней не было зеркал, за отражением в которых могла бы следить вторая камера.

– …Эти люди работали на фашистскую, тираническую идею. Перепись населения – это удар по принципам индивидуализма, акт насилия против свободной и независимой конституционной республики, за установление которой борются люди вроде меня. Список наших граждан, доступный каждому, кто пороется в архиве государственных документов…

Тут Лейн фыркнул, сунув пальцы в свою клочковатую бороду:

– Вы думаете, у наших отцов-основателей было это на уме? Что мы делаем? Что мы за нация? Где мы живем? В стране идет война – на случай, если вы не заметили, и перепись – это очередная победа наших так называемых лидеров. Они начинают полномасштабное наступление на американский суверенитет и права граждан, данные Богом, а не пожалованные правительством.

– Данные переписи недоступны другим ветвям власти, мистер Лейн.

– Вы знали, мисс Йюэ, что списки переписи были использованы в 1942 году, чтобы вычислить американцев японского происхождения и бросить их в концентрационные лагеря?

Улыбка ведущей блеснула, как прожектор, но задержка в сотую долю секунды свидетельствовала о том, что ее застали врасплох. Тим не мог сдержать ухмылки: один ноль в пользу плохого парня.

Большим пальцем он нащупал в кармане серебристый пульт, гладкий, как фонарик, с единственной черной кнопкой.

Лейн продолжал сыпать перлами:

– …Демократия – это четыре волка и одна овца, решающие, что будет на обед. Свобода – это овца с пистолетом, которая послала волков куда подальше. Правительство, вгрызаясь в нас, покушается на нас, на наши права. Эта атака на Бюро переписи была попыткой восстановить справедливость.

Двери лифта открылись, выпуская Тима в холл. Все сотрудники канала, начиная от охранников и заканчивая буфетчиками, собрались вместе и смотрели интервью на огромном экране на западной стене. Одна женщина стояла, замерев на месте, и соломинка в пакете с соком застыла в нескольких сантиметрах от ее разинутого рта. Четверо полицейских в форме наблюдали за происходящим в холле; кроме того, судя по сумкам, пристегнутым к поясам, здесь было много полицейских под прикрытием.

Тим прошел путем, который мысленно себе наметил, держась на границе поля зрения видео.

Голос Лейна отражался от мраморного пола и голых стен:

– Перепись – это механизм экспансии государства. В этой стране сегодня на уплату налогов идет больший процент наших доходов, чем когда-то платили крепостные.

– У крепостных не было доходов, – пискнула Йюэ.

Лейн даже не потрудился услышать ее:

– А федеральный банк – это еще более тяжкое преступление нашего правительства.

На лице Йюэ появилось фирменное решительное выражение:

– Вы здесь чего только не говорили, но так и не ответили на мой первый вопрос. Вам вообще жалко, что семнадцать маленьких мальчиков и девочек погибли, что мертвы шестьдесят девять мужчин и женщин?

На лице Лейна появилась кривая улыбка:

– Дерево свободы нужно время от времени поливать кровью тиранов.

Тим пересек холл, засунув руку в карман и держа большой палец на кнопке пульта.

– Патриоты и тираны, – пробормотал он. Прижав подбородок к груди, он подошел к вращающейся двери. Быстрый поворот – и Тим уже был на улице.

Толпа снаружи приливала и отливала. К курткам были приколоты красные ленточки. Кто-то негодующе бормотал. Мужчина в пушистой шапке-ушанке смотрел интервью, открыв рот, и его щеки блестели от слез. Тим отсчитывал шаги: четыре… пять… шесть…

На семнадцати экранах появилось семнадцать крупных планов Мелиссы Йюэ. Ее рот был крепко сжат, а глаза блестели.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, мистер Лейн.

На тихой улице в двух кварталах от телестудии фургон без опознавательных знаков причалил к обочине. Тим положил большой палец на кнопку пульта. Рядом с ним женщина тихо плакала на груди у мужчины.

Казалось, Лейн почувствовал неожиданный прилив энергии. Его тело напряглось. Он наклонился вперед, и семнадцать изображений повторили это движение в унисон. Лейн ткнул пальцем в стол.

– Ладно, сука. Жалею ли я, что они умерли? Нет. Нет, если благодаря этому…

Тим нажал на кнопку, и голова Джедедайи Лейна разлетелась на мелкие кусочки.