Обычный дом

Глава 16 - Упыри и ликаны, обострение сумасшедших

На обратном пути к дому у меня возникли небольшие сложности. Преимущественно, с восприятием действительности. Вот вроде ведь не дурак, однако поди ж ты, вспомнил не к ночи старую шутку, про исчезающий тринадцатый этаж. Детские легенды, не то городские, что де кнопку суеверные люди из лифта удалили, а следом и этаж пропал: четырнадцатый есть, двенадцатый есть, а тринадцатый — фиг сыщешь! И что, дескать, пропавший этаж исчез, но он как бы есть — то с него копчениями пахнет, то луком подгоревшим, когда на других этажах ничего не готовят, то из «вытяжки» чем таким потянет,… а то и пожары там случаются. Оттуда начнётся и по другим этажам пойдёт.

И вот вспомнил бы и ладно, так нет же, мне посчитать подавай: а сколько ж в нашем доме этажей? Повернулся я к подъезду спиной, поздоровался с работником скорой в спецовке, сидевшим на лавочке и принялся считать. Один-два-три-пять-семь… двенадцать. Классно! Чёртова этажа нет… как и моего, семнадцатого. А как так?

Не меньше получаса пересчитывал туда-сюда, дурак пьяный, пока не дошло: спиной я к своему дому стою, вот этажей и меньше! Клятая типовая застройка, будь она неладна…

– Молодой человек, а не впустите меня в подъезд? – окликнул меня медработник, когда я почти уже вошёл.

Я перевёл взгляд на парня. На вид тридцать с чем-нибудь, вполне обычной внешности, в синей куртке с нашивками «Скорая помощь» и серебристыми лентами-отражателями, как были и на приходивших к Антонине Сергеевне девушках. Только у тех ещё на груди удостоверения висели, а у этого лишь куртка, без прочих опознавательных символов.

– А вы к кому? – зачем-то спросил я, бросив взгляд на распахнутую настежь дверь подъезда.

– Я к Ольге Викторовне, с десятого, – елейным голосом сообщил дядя, но подниматься не спешил.

– Не пускай его, милок! – встряла бабка, сидевшая на лавочке напротив. – Он упырь, или колдун какой! Вчера он к Маньке с седьмого шёл, да токма никакая Манька на седьмом отродяся не жила!

– Не лезь, старуха, – грубо зашипел на неё парень. Это у него что, клыки наращённые? Взяли моду, тоже мне.

– Ты бабушке-то не хами, любезный, а то зубами поперхнёшься, – драк я никогда не любил, но подобных фраз, сказанных с уверенными интонациями обычно всем хватает.

– Простите, бабушка, – вновь елейно протянул дядька и, ловко подскочив, пошёл прочь.

– О! Говорю тебе, милок: упырь он, али колдун. Точно тебе говорю! Я знаш как поняла?

– Как?

– Дык нет у нас в доме Ольги Викторовны, милок. Ни на десятом нет, ни на каком. Равно как и Маньки той, на седьмом. Так что точно: упырь, али колдун. Они ж без приглашения-то не ходють, вот он и не могёт пройти, пока его жилец не проведёт. Эх, не зря меня мамка надоумила чертополох на вход повесить. Я ж до сих пор, даже на подъезде пару веточек упрятала! Только тем и спасаемся, милок, только тем.

И бабушка заковыляла вперёд меня в подъезд, позволяя мне стоять, дышать вечерней прохладой и охреневать во весь мозг. Многого я не понял, но то, что понял пугал куда сильнее. Она… ну ладно, суеверная бабуля, допустим. И шизанутый медик, перетрудившийся на смене. С клыками? Ну мало ли идиотов. И в подъезд сам зайти не может, угу. Без провожатого, что его пригласит. И чертополох в двери… Да не, ну бред, бред же!

Всё, сегодня больше не пью, хоть и протрезвел от всей этой фигни.

Вернувшись в квартиру Михаила Николаевича я нашёл дверь незапертой, а хозяина на прежнем месте. Михаил Николаевич чуть приплясывал на табурете, жадно поглядывая на бутылку, что я принёс. А я не дурак, я принёс две. Сугубо компенсировать, без цели поглотить хоть что-то из этого самостоятельно! Я выпил достаточно, моя нервная система стабилизировалась. Её попытались уронить, но устояла же, значит порядок, хватит. Угощу старика, посижу за компанию немного и пойду домой, к жене.

Дед не стал размениваться на мелочи и, едва приметив вторую бутылку, ловко выставил на стол гранёный стакан. Отточенным движением он сорвал крышку, наполнил стакан на треть, залил в себя, повторил. Быстро влив в себя полбутылки пока я просто садился на стул, он вновь вернулся к рюмке — наполнил её до краёв, «с горкой», и оставил на столе.

– Так что же, Борька, о чём вы с ним беседовали?

– С ним? – не понял я.

– А, да… со мной, да-да. О чём мы беседовали, Борь?

Он медленно, силясь не расплескать ни капли, поднял рюмку и принялся маааленькими глоточками отхлёбывать с поверхности. Сделав буквально два микроглотка он вернул рюмку на прежнее место и выжидательно посмотрел на меня.

– Да обо всём, и при том ни о чём, на самом деле. Обычная застольная беседа.

– Ну да, он любитель воду лить.

– Кто?

– Не важно, Борь. А скажи, он не… я. Я не говорил ли, не вспомнил ли, куда кость задевал?

– Кого??

– Ну кость, резиновая такая, яркая.

– Нет, не говорил. Погоди, яркая? Салатовая что ли? Мы в квартиру когда заходили, ты в прихожей на полку что-то салатовое пихал, – я сам не заметил, как перешёл в разговоре на «ты», а когда заметил было уже поздно что-то менять.

– Точно! – радостно подскочил Михаил Николаевич, встал с табурета и замер.

Чуть постояв и о чём-то с секунду подумав, он взял рюмочку и снова отхлебнул маленький глоточек с самой поверхности, словно это не водка, а горячий чай. Подумал ещё малость, что-то прикинул, шевеля губами, кивнул, и сделал ещё пару глоточков, столь же маленьких — едва язык смочить. Только после этого он вернул рюмку на стол (всё ещё полную, по сути) и направился в коридор.

Оттуда донеслись звуки поиска: шуршание бумаг, тряпок, что-то с грохотом упало на пол, мужик выругался в след упавшему предмету — всё как всегда. Это продлилось не долго, не больше полуминуты. И Михаил Николаевич тут же вернулся, довольный и широко улыбающийся.

Сев на прежнее место, он вновь повторил ритуал с отхлёбыванием водки, от которого я невольно скривился, а потом подмигнул мне и, донельзя довольный, резюмировал:

– Не забыл, чертяка!

С этими словами он жестом фокусника вытянул из-за спины искомый предмет: яркую, кислотно-салатовую резиновую кость, игрушку для собак.

…и принялся её с наслаждением грызть, аж даже щурясь и блаженно закатывая глаза от удовольствия.