Очарован наповал

Неделя пятая

— Дев, пошли! — Париса стучит в дверь его гостиничного номера. — Мы уже готовы!

— Нас ждет штрудель! — добавляет Джулс. — Ты любишь штрудели!

Чарли сжимает руки в кулаки и засовывает их в карманы плаща. На дворе июль, но льет дождь.

— Может, Дев не хочет с нами идти, — бормочет Чарли.

Джулс вскидывает голову, обращаясь к нему.

— С чего бы ему не хотеть идти с нами? Мы же договаривались вместе погулять по городу в наш выходной день.

Чарли трет носком кроссовка ковер у гостиничного номера Дева.

— Может, он просто… может, нам стоит пойти без него?

Джулс пробует звонить Деву на мобильный, Париса пробует стучать в дверь, но ни на то, ни на другое Дев не реагирует. В итоге они гуляют по Мюнхену без него.

После сцены в саду Дев с Чарли не разговаривал, он даже не смотрел на него, и удивляться Чарли не следует. Обижаться — тоже. Какого развития событий он ожидал? Ожидал, что они втайне будут вместе до конца сезона? Он впрямь ожидал, что Дев этого захочет? Захочет, притом что предельно ясно дал понять: все ради тренировки, ради того, чтобы Чарли лучше держался в кадре?

Чарли такого тоже не хочет. На шоу он пришел не ради глупых сказок, впариваемых доверчивым простакам. Он не хочет ни романа, ни отношений. Он не хочет человека, который зацеловывает его до онемения и называет солнышком. Не хочет, и все.

Чарли пытается наслаждаться часами Глокеншпиль на Новой Ратуше, драгоценным временем с Парисой, но по коридорам Резиденции[8] бродит только его тело — душа за закрытой дверью номера Дева.

Во вторник утром команда собирается в фойе отеля на первый мюнхенский групповой квест, который, к бесконечному восторгу Чарли, включает верховую езду. Дев опаздывает.

На съемки Дев не опаздывал ни разу. Наконец он появляется в черных трениках и черной шапке-бини. Он не побрился и, очевидно, даже душ не принимал. В фургоне по дороге на место съемок он не снимает наушники, чтобы ни с кем не разговаривать, и молча ест печенье с шоколадным донышком, купленное в супермаркете «Альди», который находится неподалеку от отеля. Какое-то время Джулс тормошит его, пытается разговорить, но в итоге даже она сдается.

Когда они приезжают на место съемок в Шварцвальд, Дев наставляет Чарли чисто механически. Он не шутит с ним, лишний раз не касается. Он даже в глаза ему не смотрит.

Лошади всё тысячекратно усугубляют, особенно потому что Скайлар не разрешает надеть шлем, и Чарли не сомневается, что упадет с огромного коня и получит сотрясение мозга. Если повезет, он отделается выборной амнезией и забудет, каким Дев был до Мюнхена, тогда не придется тосковать по нему, стоящему здесь, рядом.

— С Девом все в порядке? — спрашивает Энджи во время одного из их с Чарли тет-а-тетов. — Что-то он на себя не похож.

Как ответить, Чарли не знает, и, похоже, вид у него при этом совершенно жалкий, потому что Энджи берет его за подбородок.

— Ой, милый, а сам ты в порядке?

— Нет, на самом деле нет.

— А в чем дело?

Чарли знает, что ответить Энджи не может, и жалеет об этом: как единственная открытая участница-квир, она, наверное, поняла бы его. Чарли жалеет, что не может рассказать хоть кому-нибудь, что на одну ночь Дев казался принадлежащим ему, Чарли, а сейчас кажется совсем другим.

— Я… Я просто хочу, чтобы Дев пришел в себя.

Энджи окидывает Чарли нежным взглядом, потом притягивает его к себе и целует в лоб.

— Знаю, милый, знаю.

Чарли смотрит на Энджи. По-настоящему смотрит. На ее роскошные волосы, сегодня убранные назад. На темно-карие глаза в обрамлении красивых ресниц. На лицо сердечком, сужающееся в очаровательно-острый подбородок, почти как у Дева. Энджи умная, смешная, добрая. Она его слушает, она его уважает. Чарли думает, что, если как следует постараться, он, наверное, смог бы полюбить ее, по крайней мере платонически. Решится ли проблема с Девом, если полюбить Энджи?

К утру среды у Чарли начинается паника, проступающая нервным покалыванием на коже.

Дев заявил съемочной группе, что у него грипп, и использует это в качестве предлога для отсутствия на корпоративном завтраке, корпоративном ужине и корпоративной попойке перед сном в браухаусе через дорогу от отеля. Он готов врать, только бы не видеть Чарли.

Со своей стороны, Чарли пытается отвлечься — заставляет Джулс сопровождать его в долгих, изматывающих пробежках под дождем, каждый вечер тренируется в спортзале отеля, пока тело не онемеет. Толку от этого ноль.

В среду групповой квест состоится у замка Нойшванштайн с белыми, в романском стиле, башнями, поднимающимися сквозь туман на холме. Это прототип замка Спящей красавицы, следовательно, добрая половина прототипа этого клятого шоу, а Дев относится к квесту с таким безразличием, словно это замок из кубиков «Лего», построенный шестилеткой.

Конкурсантки состязаются на полосе препятствий в средневековом стиле, а на заднем плане каждого кадра живописно вырисовывается замок. Чарли старается сосредоточиться на общении с девушками — с Лорен Л., которая успешно катает его на закорках после того, как Сабрина ее подначивает; с Энджи, которая подбадривает его шутками-самосмейками; с Дафной, которая сама обходительность, пока Париса не приближается к ней ближе, чем на двадцать ярдов.

На деле сосредоточиться получается лишь на том, почему Дев в какой-то полудреме скрючился на складном стуле на краю съемочной площадки. К перерыву на ланч Чарли накручивает себя настолько, что решает: помочь ему может лишь один человек.

Парису он обнаруживает орущей на продюсера, что случается почти всегда, когда она появляется на съемочной площадке.

— Эйден, вот только не надо заливать мне, что увековечивание внутренней мизогинии, которой занимается «Долго и счастливо», случайно. Если бы за это шоу отвечала я, то наверняка… Ой, привет, милый! — Стоит Парисе заметить Чарли, лицо у нее смягчается.

— Хочешь со мной прогуляться?

По грязной дорожке Париса идет за ним к замку.

— Крепкопопик, ты как, ничего? — спрашивает она, когда они оказываются за пределами слышимости съемочной группы.

— Ага, просто… — Чарли делает три глубоких вдоха. Париса — его лучшая подруга. Его лучшая подруга-пансексуалка, которую эта новость вряд ли шокирует. — Я хочу кое-что тебе сказать.

— Ну наконец-то! — говорит Париса, тащит его на сухую скамью в стороне от тропки, и они садятся на свои куртки. — Я тебя слушаю.

Чарли делает еще три глубоких вдоха, но признание все равно звучит как вопросы.

— Возможно, я неравнодушен к Деву. Возможно, я его целовал.

— Господи, неужели? — монотонно переспрашивает Париса. — Я глубоко потрясена твоим неожиданным откровением.

— Так ты знала?

— Догадывалась. — Она пожимает плечами.

— Но как?

— Ты говоришь о нем довольно много, а когда смотришь на него, у тебя каждая клеточка тела расслабляется, — бесстрастно отвечает Париса, а Чарли чувствует себя раздетым донага, разоблаченным перед целым миром. — К тому же, едва я его увидела, все стало понятным. Дев — твой тип.

— Ты считаешь, что мой тип — шестифутовые тощие парни с неудачными стрижками?

— Объяснить не могу, но, да, я так считаю.

— И ты на меня не злишься?

— Не злюсь? Крепкопопик, ты ведь знаешь, что в реале замуж за тебя я не хочу?

— Знаю, но ты же послала меня сюда, чтобы я обручился с девушкой, поэтому…

— Если честно, твое целование с продюсером — самое лучшее, что когда-либо случалось на этом гетеронормативном говношоу.

Чарли ждет, что Париса окончательно растопчет его и добьет. Ждет, что она велит скрывать свое новое чувство. Разумеется, ничего подобного Париса не делает.

— И это… все? Это все, что ты мне хочешь сказать?

— Не вижу нужды приплетать сюда кризис сексуальной самоидентификации, — заявляет Париса, пренебрежительно маша рукой в сторону экскурсионной группы шумных французских подростков. — Если, конечно, ты не хочешь приплести сюда кризис сексуальной самоидентификации. Ты боишься того, что тебя тянет к парням?

— Вообще-то нет, — отвечает Чарли. — К тому же я не уверен, что меня тянет к парням. То есть к парням во множественном числе.

— Ты к женщинам сексуальное влечение испытываешь?

— Не знаю… Кажется, нет. Никогда прежде не испытывал. — Чарли припадает к мягкому боку Парисы. — Что, по-твоему, это значит?

— Так ты хочешь приплести сюда кризис сексуальной самоидентификации? Ладно. Допускаешь, что ты асексуален? — спрашивает Париса как ни в чем не бывало, без капли нажима или осуждения. Чарли не верится, что за четыре года дружбы они не касались этой темы. Чарли гадает, сколько раз Париса хотела завести разговор и терпеливо ждала, когда он предоставит ей хоть тень возможности.

— Всерьез я никогда не задумывался, но… судя по последним событиям… Нет, вряд ли я асексуален. Отторжение у меня секс точно не вызывает.

— Отторжение испытывает не каждый асексуал. Асексуальность — это целый диапазон. — Париса держит одну руку в двух футах от другой, словно измеряя расстояние для очень маленькой полки из ИКЕА. — На одном полюсе аллосексуалы, или люди, испытывающие сексуальное влечение, на другом — асексуалы, которые не испытывают. Между ними целое множество вариаций.

— Очень познавательно.

— Я лишь о том, что ты можешь западать на парней, но при этом быть демисексуалом. Это значит, сексуальная привлекательность для тебя неотделима от эмоциональной связи. Или же ты демиромантик, или грейсексуал.

— Не знаю, принципиален ли для меня точно подобранный ярлык. — Чарли морщится.

— Ярлык не принципиален, — подтверждает Париса. — Ты не обязан ни подбирать его, ни совершать каминг-аут, ни когда-либо перед кем-либо объясняться. Но при этом… — Париса опускает руки, показывающие диапазон, и одной обвивает Чарли плечо. — При этом порой ярлыки полезны. Порой они снабжают нас терминами, помогающими лучше разобраться в себе. Еще порой они помогают найти социальную группу и выработать чувство принадлежности к ней. То есть без точного ярлыка ОКР ты не смог бы получить нужного лечения, верно?

Чарли смотрит на грязную дорогу, петляющую вверх по склону к замку.

— Именно так оно и есть. По ощущениям всю мою жизнь меня рассовывали по разным коробкам с разными ярлыками. Не уверен, что мне нужно больше коробок для саморассовывания.

Чарли чувствует кивок Парисы.

— Справедливо, и, по мне, так сексуальность подвижна, но хочу, чтобы ты знал: ты вправе испытывать к Деву любые чувства, даже если они не вписываются в чью-то бредовую систему понятий о правильных отношениях. Ты вправе хотеть романтики без секса или секса без романтики. И те и другие чувства абсолютно уместны. Ты имеешь право на отношения в любой желаемой тебе форме.

Чарли затаивает дыхание, словно желая чуть дольше задержать в груди безоговорочную поддержку и непоколебимую любовь Парисы.

— Для меня это очень важно, только… — Чарли резко выдыхает и выдает: — А что, если с Девом я вдруг хочу и того и другого?

— Ой…

— А Дев со мной ни того, ни другого не хочет.

— Звучит крайне маловероятно.

Чарли выкладывает Парисе все — про тренировочные свидания, про тренировочные поцелуи, про сценарий и осознание собственных чувств, сделанное в три утра; про инцидент с бурбонными пятнами, про порции текилы и Леди Гагу.

— А теперь он симулирует грипп, чтобы избегать меня, потому что того же, что я, не чувствует.

— А что чувствуешь ты?

— В смысле?

— Ты сказал, что Дев не чувствует того же, что ты. Так что чувствуешь ты?

Чарли хочется медленно отступить от вопроса, словно это бомба, которая вот-вот взорвется у него в руках.

— Я чувствую очень много, — неожиданно для себя отвечает Чарли. Он бежит к бомбе, целиком открываясь ее разрушительной силе. — Я постоянно о нем думаю, постоянно хочу говорить с ним, касаться его, смотреть на него. Хочу, чтобы он смотрел на меня так, как до него не смотрел никто. Это… ерунда полная.

— Нет, не ерунда, — возражает Париса, слова которой — тихое приглашение продолжать.

— Трудно объяснить, но, когда целую Дева, я себя не накручиваю. Я не обязываю себя стараться, чтобы получилось хорошо. Хорошо получается само собой. Я и чувствовать себя ничего не заставляю. А чувствую все. — Чарли замолкает и косится на Парису, сидящую рядом на скамье. С нежным, полным умиления лицом она убирает ему волосы со лба. — Еще есть восемь девушек, прекрасных во всех отношениях, только мне ни одну из них целовать не хочется. Еще я подписал договор, обязывающий меня в конце сезона сделать предложение одной из них. Еще я на ближайшие четыре недели застрял на этом шоу с Девом, а он меня не хочет! — Под конец у Чарли срывается голос, и он пытается замаскировать срыв кашлем.

В такое Париса не верит.

— Ты спрашивал его об этом? Напрямую? Ты спросил Дева, хочет ли он тебя, и он сказал «нет»? Прямо в твое красивое лицо?

— Ну, не совсем…

— А тебе приходило в голову, что Деву тоже пришлось подписать с этим шоу трудовой договор, который юридически лишает его права тебя целовать?

— Ну…

— Что за ваши с ним поцелуи он наверняка поплатится работой, которую так любит?

— Ну, я предполагал…

— А ты не считаешь весьма реальным то, что нынешняя депрессия Дева спровоцирована тем, что ты ему нравишься, а суть его работы состоит именно в том, чтобы влюбить тебя в другого человека?

— У Дева нет депрессии, — поправляет Чарли.

— Поверь человеку, с восемнадцати лет состоящему в серьезных отношениях с антидепрессантами и когнитивно-поведенческой психотерапией, — говорит Париса. — У твоего наставника самый разгар большого депрессивного эпизода.

Чарли качает головой. Париса ошибается. Нет у Дева проблем с психическим состоянием. Он всегда радостный, всегда улыбающийся, всегда заботящийся о других. На съемочной площадке Дев обычно как рыба в воде — порхает вокруг каждого, помогает, болтает, заряжается энергией процесса. Дев самый очаровательный из знакомых Чарли людей. Разве страдающие депрессией такие?

Да, да, может, он любит Лиланда Барлоу, потому что тот поет о психическом заболевании; может, порой он грустит, как после ссоры с Райаном или у клуба в Новом Орлеане, но ведь это не то же самое, что страдать от депрессии. Просто потому, что в последнее время он не в обычном амплуа Дева-весельчака…

Чарли вспоминает, как в лимузине Дев сетовал, что Райан любил его только в ипостаси Дева-весельчака, и до него доходит.

— Черт, у Дева депрессия.

Париса хлопает его по спине.

— Я знала, что в итоге ты поймешь.

Чарли не вполне уверен, как нужно поступить, выяснив, что твой типа-друг, которого тебе нравится целовать, страдает от клинической депрессии, но решает, что для начала можно с ним поговорить. Вот только когда они с Парисой возвращаются на место съемок, Дева там нет. Райан говорит, что Дев сказался больным и Джулс повела его обратно в отель. Чарли приходится ждать окончания съемок.

Приехав в отель, Чарли направляется прямиком к номеру Дева. Там на дверной ручке висит табличка «Просьба не беспокоить». Джулс дверь своего номера открывает. На лице у нее фирменное сочетание раздражения и сильной усталости, в уголках глаз таится грусть.

— Дев не желает говорить со мной о том, что с ним не так.

— Давай я попробую.

Чарли заходит в номер один. Спертый воздух пахнет нестиранным бельем, от ощущения грязи стремительно нарастает паника. Но вот он видит Дева, который скрючился на кровати, плотно обернув голову одеялом, и панику удается подавить.

Чарли распахивает окно, потом залезает на кровать и пытается стянуть одеяло. Дев упрямо сопротивляется, но Чарли сильнее, он сдирает одеяло с головы Дева. Открывшееся зрелище сводит Чарли горло: Дев с немытой головой, без очков сжался в плотный комок.

— Уходи! — бормочет в подушку Дев.

— Скажи, что тебе нужно.

— Мне нужно, чтобы ты ушел.

Какая-то часть Чарли хочет уйти. Но та, что сильнее, тянется к Деву и убирает ему волосы со лба.

— Пожалуйста, скажи, что тебе нужно.

Дев разлепляет веки и смотрит на Чарли. Полные слез, глаза у него цвета той чудесной скрипки «Мендини», даже сейчас он самый красивый человек из тех, кого доводилось видеть Чарли.

— Мне нужно, чтобы ты ушел. Я… я не хочу, чтобы ты видел меня таким.

Чарли вспоминает, сколько раз отталкивал людей, не желая, чтобы те видели его тревогу и обсессии; вспоминает, чего хотел на самом деле все те разы, когда люди принимали его слова на веру. Чарли снова залезает на кровать и тянется к Деву. Дев вырывается, отбивается, потом клубочком сворачивается у груди Чарли и держит его крепко-крепко. Дев вжимается в Чарли, плачет в складки его оксфордской рубашки. Чарли старается обнимать его так, как Дев обнимал его той ночью в туалетной кабинке, удерживая на весу.

Большую часть времени Дев напоминает ходячий костер, своим присутствием щедро согревающий окружающих. Но гореть так ярко наверняка утомительно, поддерживать такой огонь вечно не сможет никто. Чарли хочется сказать Деву, что гаснуть порой ничуть не стыдно. Не стыдно развести огонек для себя и на нем греться. Нельзя постоянно быть затычкой в любой бочке.

Чарли хочется прикрыть робкий огонек Дева ладонями, раздуть тлеющие уголья, пока он не выгорел окончательно.

— Часто с тобой такое бывает?

Из горла у Дева вырывается несколько тихих всхлипов.

— Порой бывает, да, — шепчет он. — Легкая хандра. Но я приду в норму. Я мигом приду в норму.

— Чем мне помогать тебе, когда до такого доходит?

Дев еще плотнее прижимается к Чарли, впиваясь в него всеми прекрасными своими остриями.

— Просто останься со мной, — наконец отвечает он. — Никто никогда не остается.

Пока Дев засыпает у него на груди, Чарли вдруг четко осознаёт: Дев провел четыре недели, стараясь убедить его, Чарли, что он достоин того, чего не верит, что достоин сам. Чарли осознаёт: чем бы ни была эта легкая хандра, эти сумерки мозга, они убедили Дева, что он не достоин человека, который остался бы с ним. Чарли хотел бы найти слова, найти способ показать Деву, чего он достоин, даже если особых отношений между ними больше нет. Даже если те отношения были только ради тренировки.

Но Чарли не знает, как показать человеку, что он достоин любви. Так что он просто остается.

Седьмой — или восьмой? — по счету психотерапевт однажды попросила описать, что он чувствует при обострении депрессии. Дев сказал, что это как тонуть изнутри. Как будто твой мозг наполняется водой. Это как сидеть на дне городского бассейна Роли, в самом глубоком месте, подставляясь тишине и давлению столько, сколько хватает мочи терпеть.

Так Дев чувствует себя, открывая глаза в четверг утром, поэтому далеко не сразу соображает, где-когда находится и почему на краю его кровати сидит Чарли Уиншо, шнурующий свою обувь.

— Ты проснулся.

— Ты остался, — отзывается Дев, откашлявшись.

Уголок рта Чарли поднимается в застенчивой улыбке.

— Как ты себя чувствуешь?

«Словно тонул-тонул, но в итоге не утонул».

— До кофе такие вопросы не задают.

— Тогда иди под душ, а я раздобуду кофе.

Еще одна улыбка, и Чарли поднимается с кровати. На глазах у Дева он перемещается к стулу у письменного стола, на глазах у Дева надевает куртку, на глазах у Дева берет со стола ключ от своего номера.

Чарли поворачивается, чтобы снова взглянуть на Дева, прижавшегося к спинке кровати. Чарли делает два неуверенных шага к двери. Мешкает. Разворачивается. Потом делает три уверенных шага к кровати. Стиснув лицо Дева, Чарли крепко целует его в лоб.

— Я скоро вернусь, ладно?

А потом он уходит.

Когда за Чарли захлопывается дверь, Дев делает глубокий вдох, собирает остаток сил и вылезает из кровати. Под душем он стоит дольше обычного, стараясь компенсировать четыре дня, которые не мылся, компенсировать дни, которые он вообще не отрывался от кровати. Дев намыливает ладони и представляет, что может соскрести дни тумана, дни беспросветной полудремы, дни заползания все глубже и глубже в нору, где он подпитывает тьму самоуничижением, одиночеством, чувством собственной неполноценности. Депрессия — мастерица выпячивать каждый его промах, и на сей раз она ткнула ему в лицо чудовищную ошибку — поцелуи с Чарли Уиншо.

Поцелуи с Чарли — и принятие того, что с этим нужно заканчивать, — по идее, в триггеры депрессии не годится, но, к сожалению, депрессия действует не так. Ей чужды логика и здравый смысл. Ей не нужна чудовищная трагедия, чтобы настроить серые клеточки Дева против него самого. Маленьких трагедий предостаточно.

— Черный кофе я не нашел, зато принес тебе большой американо, — объявляет Чарли, едва Дев выбирается из ванной. — Джулс написала, что на съемки нас вызовут через час.

— Спасибо. — Дев тянется за бумажным стаканчиком, и Чарли вздрагивает.

— Ты побрился, — отмечает он, поднимает руку, словно собираясь коснуться свежевыбритой щеки Дева, но потом прижимает обе ладони к стаканчику со своим чаем. — Я… соскучился по твоему лицу.

Последняя фраза кажется Деву на удивление честной. Он не представляет, как относиться к тому, что Чарли говорит ему приятные вещи, к тому, что Чарли поцеловал его до ухода, к тому, что Чарли обнимал его всю ночь, хотя Дев фактически его прогнал. Как правило, это Дев заботится об окружающих. О нем не заботится никто.

— М-м-м, спасибо за кофе. — Дев снова усаживается на краешек кровати. Чарли прислоняется к столу напротив. В трех футах между ними и целование, и нецелование, и Чарли, обнимающий его, пока он плакал.

— Хочешь об этом поговорить? — спрашивает Чарли.

— «Об этом» значит «о депрессии»? — Деву хотелось, чтобы вопрос получился небрежным, но он еще наполовину в депрессивной норе, поэтому слова звучат горько. Чарли не отвечает. — Говорить об этом не слишком хочется. В детстве из-за моих «вычуров» Сунил и Шамим показывали меня десяткам психотерапевтов, так что я до мозоли на языке это наобсуждался. На деле все не так серьезно.

— А сейчас ты у кого-нибудь наблюдаешься?

— Говорю же, все не так серьезно.

Чарли мнется, потом пересекает комнату и садится рядом с Девом, теперь они бедро к бедру на уродском гостиничном одеяле. Чарли ничего не говорит, но это не его обычное неловкое молчание. Это молчание-приглашение. Чарли тянется к ладони Дева. Переплетает их пальцы.

— Это легкая хандра, — настаивает Дев. — Во время работы она, как правило, не накатывает.

Чарли сжимает ладонь Дева.

— Помнишь, в первый вечер съемок…. Ну, после того как бойфренд Кианы ударил меня в лицо, ты спросил, зачем я пришел на шоу?

Дев не уверен, чем вызван этот вопрос, но все равно кивает.

Чарли делает три глубоких вдоха.

— Суть в том, что меня уволили из «УинХан», из моей собственной компании. У меня случился нервный приступ. То ест приступы у меня случались часто, но тот, по-настоящему сильный, грянул на ежеквартальном совете директоров. Начался приступ паники, я извинился и хотел выйти из кабинета, но Джош загородил дверь и не выпустил меня. Он ждал мой голос по какому-то предложенному им расширению деятельности. Ты видел, какой я во время приступа. В итоге… Поползли сплетни, что я психически неустойчивый. Сумасшедший.

Чарли судорожно вдыхает, и Дев, зная, что нельзя, все равно делает — запускает свободную руку в волосы Чарли и перебирает ему кудри, пока тот не начинает подставляться под ласковые прикосновения.

— В общем, Джош испугался, что моя репутация будет стоить ему инвесторов. Прошло срочное голосование, мне выразили недоверие, сместив с поста технического директора. Париса старалась «причесать» историю, скрыть истинную причину моего смещения с должности, но ничего не вышло. Сплетни поползли.

Чарли затихает, и Дев взрывается.

— Но это же чушь собачья! Сколько людей, совершивших по-настоящему чудовищные поступки, активно работают в айти. Как насчет Марка Цукерберга?! Увольнять человека за то, что у него ОКР, незаконно. Странно, что Париса не подала в суд!

— Джошу неизвестно, что у меня ОКР, — тихо говорит Чарли. — О таком мне людям рассказывать не хочется. Другими словами, я тебя понимаю. Я понимаю, что ты не хочешь говорить о своем психическом состоянии с большинством людей. Но со мной ты о нем поговорить можешь. Если когда-нибудь захочешь. Ладно?

Дев не знает, как относиться к тому, что предлагает ему Чарли.

— Знаешь, у тебя хорошо получается, — шутит Дев. — Разговор вроде этого на камеру с одной из конкурсанток здорово поможет тебе завоевать популярность. Разумеется, «психическое состояние» придется заменить на «психотравму отношений» или что-то подобное, только…

Чарли улыбается, но до его беспокойных серых глаз эта улыбка не доходит. Чарли поделился с ним чем-то невероятно важным и личным. Он настежь распахнул свои двери и предлагает Деву сделать то же самое. Дев думает о темноте, об утоплении, о маленьких трагедиях. Он убирает обе руки подальше от Чарли.

— Со мной правда все в порядке.