Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода

ОЧЕРК VIII «Великая чума» в Лондоне — погибель благополучных (1665)

До 1665 г. Англия не знала крупных эпидемий чумы более 30 лет. За этот период в жизни всех слоев английского общества произошли значительные изменения. После реставрации в мае 1660 г. династии Стюартов в Англии закончился длительный период междоусобной борьбы и смут. Великолепная эскадра сопровождала Карла II из Голландии к побережью Кента. При высадке короля дуврские утесы были покрыты тысячами любопытствующих, и навряд ли хоть один из них не пролил слезы восторга. Прибытие короля превратилось в нескончаемое торжество.

Вся дорога от Рочестера до Лондона была уставлена по сторонам будками и тентами, являя собой одну непрерывную ярмарку. Повсюду реяли флаги, звонили колокола и гремела музыка. Реками лились вино и эль во здравие того, чье возвращение знаменовало собою мир, закон и свободу. Английский флот одержал ряд блестящих побед в войнах с голландцами, испанцами и французами, английский капитал получил возможность широкой экспансии по всему миру. В стране появилось ощущение силы государственной власти, всеобщей безопасности и комфорта. Необычайный взлет наблю дался и в культурном развитии Англии. В Лондон стекалось множество людей, желающих открыть свое дело, служить королю, посещать двор. Придворные возродили блеск и моду. Ликование реставрации привлекло в Лондон много знатных семей. Все веселились и роскошествовали. Это был тот редкий период в истории любого государства, когда люди меньше всего ожидали каких-то бедствий и катастроф. Поэтому чума 1665 г. произвела очень большое впечатление на современное английское общество. В — последующем эта эпидемия нашла широкое отражение в работах историков и произведениях литературы и искусства как «Великая Лон донская чума 1665 года» (подробнее об этих произведениях см. в замечательной работе К.Н. Атаровой, 1997).

Предыстория чумы в Лондоне в 1665 г. В начале сентября 1664 г. лондонские газеты сообщили о возвращении чумы в Голландию, где она уже свирепствовала с 1663 г, особенно в Амстердаме и Роттердаме.

В конце ноября 1664 г. в Лондоне появились слухи о двух французах, якобы умерших от чумы на улице Друи-Лейн. Семьи, где они проживали, хотели скрыть это событие, но о нем стало известно правительству. Проведенное расследование подтвердило наличие, по крайней мере, двух случаев чумы в Лондоне. Эти сведения появились в еженедельных сводках о смертности в Лондоне (Bill of Mortality; рис. 8.2): «Чума — 2; зараженных приходов — 1». Лондонцев сильно встревожило это сообщение, тем более что в последнюю неделю октября еще один человек скончался от чумы в том же доме. Но потом чума не напоминала

себе в течение 6 недель. У людей появилась надежда, что также как и в 1656 г., когда от чумы погибло только 6 человек, чума больше не вернется, ведь все так складывается хорошо в их жизни.

Однако 12 февраля еще один человек, теперь уже в другом доме, но в этом же приходе, скончался от чумы. Уже потом, после окончания «Великой Лондонской чумы 1665 г.», исследователи обратят внимание на странное увеличение статистики смертности в отдельных лондонских приходах с начала 1665 г. Еженедельные сводки смертности указывали на увеличение числа похорон в густонаселенных приходах Сент-Джайлс, Сент-Эндрюс, Сент-Брайдс и Сент-Джеймс. Как правило, общее еженедельное число смертей по сводкам было около 240–300 человек. Последняя цифра считалась очень большой для Лондона, однако в первую неделю января 1665 г. было похоронено 349 человек, а в предпоследнюю неделю — 474 человека. Г. Гезер отмечал необычно большое число смертельных пневмоний в этот период. Однако чумы с кровохарканьем ни современники эпидемии, ни ее историки не описывают (возможно, речь шла вспышках сыпного тифа). В феврале цифры смертности начали снижаться, только в приходе Сент-Джайлс смертность держалась на высоком уровне. В конце апреля в этом приходе был поставлен диагноз «чума» в двух случаях смерти. Это событие встревожило людей, но на следующей неделе вновь забрезжила надежда — общее число умерших составило только 388 человек, и ни в одном случае не был поставлен диагноз «чума». Однако еще через неделю смертность в городе начала расти, диагноз «чума» на этот раз прозвучал уже внутри городских стен, в приходе Сент-Мери-Вулчерч, где девять человек умерли от чумы и шестеро — от сыпного тифа. Так в Лондон вернулась чума.

Развитие эпидемии чумы в Лондоне в 1665 году. В благополучном Лондоне 1665 г., как и в благополучном Западном мире в начале пандемии СПИДа в 1980-х гг., никто не хотел верить, что к ним пришла смерть, в борьбе с которой они не могут победить.

Май. В начале мая 1665 г. погода стояла прохладная, и у людей оставалась надежда, что здоровая атмосфера Сити не позволит распространиться эпидемии. Во всех 97 приходах от чумы умерло только 54 человека, и в основном, это были люди, жившие ближе к окраинам (так и сегодня многие наши современники надеются, что эпидемия СПИДа их не коснется, ограничившись только наркоманами и гомосексуалистами). Надежды эти укрепились в период с 9 по 16 мая, когда от чумы умерло только трое, и ни один из них не жил в Сити или в прилегающих к нему слободах. Правда, в приходе Сент-Джайлс умерло 32 человека, но среди них только одному был поставлен диагноз «чума», да и общая сводка смертности была не велика. Как вдруг выяснилось, что эта статистика была мошеннической.

На следующей неделе, между 23 и 30 мая, сообщалось только о 17 случаях смерти от чумы. Но в Сент-Джалсе похоронили 53 человека, из которых, как утверждалось, только 9 умерли от чумы. Однако при строгом расследовании, учиненном мировым судьей по просьбе лорд-мэра, обнаружилось, что еще 20 человек умерли от чумы в этом приходе, но были записаны как умершие от сыпного тифа и других болезней, не говоря уже о тех, чья смерть вообще осталась не зарегистрированной. Семьи больных чумой старались любыми способами скрыть причину болезни, чтобы не пугать соседей и чтобы власти не вздумали запирать их дома — мера, которой угрожали, но пока не применяли.

Июнь. На второй неделе июня в Сент-Джайлском приходе было похоронено 120 человек, хотя утверждалось, что среди них умерших от чумы только 68. Однако 4 человека умерли в пределах Сити (план Лондона приведен на рис. 8.3). Это вызвало панику в богатых семействах Лондона. Началось бегство людей из западных районов города. Дороги заполнили кареты, фургоны и телеги со всяким скарбом. Это бегство продолжалось в течение мая и июня. Его усугубляли слухи, что город скоро закроют, а на дорогах правительство поставит кордоны, чтобы воспрепятствовать перемещению людей по стране.

Пропуск и удостоверение о состоянии здоровья отъезжающим за границу выдавались лорд-мэром. Без этих документов нельзя было проехать через города, лежащие по дороге, и тем более остановиться в гостинице. И поскольку Сити не был еще затронут чумой, лорд-мэр свободно раздавал удостоверения о здоровье всем проживающим в 97 приходах. Однако вскоре выяснилось, что многие путешествуют с фальшивыми удостоверениями, либо состояние их здоровья не соответствует записанному в их удостоверении — в результате они перестали вызывать доверие у местных властей и уже не гарантировали свободного проезда по Англии. В июне двор переместился в Оксфорд — ни один придворный не погиб от чумы.

Июль. В середине июля, чума, которая свирепствовала в приходах Сент-Джайлс, Сент-Эндрюс (Холборн) и в районах Вестминстера, начала двигаться в восточные кварталы города. Было замечено, что распространение чумы шло не по прямой линии — Сити, окруженный стенами, оставался совершенно незатронутым. Чума двигалась от более высоких мест города к кварталам, лежащим в низине. В июле чума еще не добралась на противоположный берег Темзы — до Саутэрка. Но было совершенно очевидно, что чума свирепствует на густонаселенных и более бедных окраинах, и там она находит множество жертв. Болезнь двигалась на восток через приходы Кларкенуэлл, Крипплгейт, Шордич

Бишопсгейт (главные северные ворота Сити), последних двух приходов, граничивших с Олдгейтом, Уайтчеплом и Степни (район в восточной части Лондона, недалеко от Тауэра). Чума проникла в них позднее, но зато свирепствовала там с особенной силой, даже когда в западных приходах, с которых эпидемия и началась, она стала стихать.

Между 4 и 14 июля в приходах Сент-Мартин и Сент-Джайлс-ин-де-Филдс умерло от чумы 400 человек, в приходе Олдгейт умерло всего четверо, в приходе Уайтчелп — трое, а в приходе Степни — только один человек. То же повторилось и на следующей неделе, с 11 по 18 июля, когда по общей недельной сводке умерло 1761 человек, — на всей Сатуэрской стороне реки от чумы погибло не больше 16 человек. Но такое положение дел изменилось в августе.

1 июля власти Лондона, как и во время чумы 1603 г., получили право запирать людей в своих домах на основании парламентского указа «О милосердной помощи и содержании людей, заразившихся чумой». По этому указу мировым судьям, мэрам, бей-лифам и другим городским чиновникам дано было право в пределах вверенных им участков направлять наблюдателей, дозорных, сторожей и могильщиков к больным или в места, зараженные чумой, и брать с них присягу, что они будут исполнять возложенное на них поручение. Тот же указ уполномочивал их издавать и другие распоряжения, «которые в настоящей ситуации покажутся им уместными».

Определялись и обязанности тех, кто должен был воплощать исполнение указа «на местах». Для понимания противоэпидемических мероприятий, осуществленных в Лондоне во время «Великой чумы», приведем их полностью по тексту Указа.

Были изданы еще Несколько распоряжений, определяющие действия властей по противодействию эпидемии, которые мы приводим по книге Д. Дефо (1722).

Власти открыли два чумных барака — один на Банхилл-Филдс, другой в Вестминстере. Насильно туда никого не помещали, да и особой необходимости в принуждении заболевших чумой не было. В городе во время чумы десятки тысяч человек остались без средств к существованию, жили одним лишь подаянием — все они были бы рады туда отправиться. Но в чумные бараки пускали только за деньги либо соот-иетствующее обеспечение. Там работали хорошие врачи, были в достатке лекарства и очень многие заболевшие чумой выходили оттуда здоро-иыми. Помещали в чумные бараки в основном слуг богатых семейств. За все время бедствия было только 156 смертельных случаев в Лондонском чумном бараке, и 159 — в Вестминстерском. Но власти предпочитали больных запирать в собственных домах, так как считали, что:

1) перевозка больного чумой из дома в барак привела бы к распространению болезни; 2) зараза все равно оставалась в доме заболевшего; 3) незаболевшие члены семьи, находясь на свободе, все равно бы заражали других людей.

Из Сити были удалены все «оборванцы» и «бродячие нищие», запрещены празднества.

Август. Особенно увеличилась смертность в Крипплгейте и Кларке-нуэлле; так, за вторую неделю августа в одном Крипплгейте похоронили 886 человек, а в Кларкенуэлле — 155. Из них в первом — не менее 850 человек умерли от чумы, а во втором — 145. Появились заболевания внутри городских стен — в Сити.

В августе бегство из города достигло таких масштабов, что казалось, что в Сити остались только магистрат и слуги. Облик города необычайно изменился. Улицы были пустынны, на лицах людей застыла печать страха и тревоги.

Люди ходили посреди мостовой, так как не хотели приближаться к выходящим из домов и пропитываться зловонными запахами домов, в которых они подозревали заразу. Плач и причитания раздавались почти в каждом доме, особенно в начале мора. Потом сердца лю дей зачерствели, так как «смерть была постоянно у всех перед глазами, и люди перестали сокрушаться от потери близких и друзей, ежедневно ожидая, что их самих постигнет та же участь» (Дефо Д., 1722).

Некоторые священники поначалу посещали больных, но это длилось не долго. Ведь это было все равно, что предстать перед лицом смерти. Даже могильщики, самые закоснелые люди в городе, иногда отступали, не решаясь переступить порог иных домов, где целые семьи были начисто скошены болезнью и где обстоятельства смерти были особенно ужасны.

В книге Томаса Винсента «Грозный глас Господен в столице» (1667) так описывается Лондон августа 1665 г: «В августе люди падали, как листья с деревьев в осеннее время… и улицы Лондона стали мрачными и пустынными… Лавки закрыты. Люди редко и помалу выходят на улицы, — настолько редко, что кое-где сквозь булыжники пробилась трава, особенно на улицах внутри городских стен. Ни скрипа колес, пи звона подков, ни голосов покупателей, ни криков продавцов, предлагающих свой товар, короче, никаких привычных лондонских криков; если что и нарушает тишину, так лишь стоны умирающих людей и похоронный звон по тем, кого сейчас положат в могилу».

Эпидемия достигает пика — начались те страшные 9 недель «Великой Лондонской чумы», когда даже по заниженным сводкам ежедневно умирало около тысячи человек (табл. 8.1).

_{Неделя | Общее число умерших | Умершие от чумы}

С 8 по 15 августа | 5319 | 3880

C 15 по 22 августа | 5568 | 4237

C 22 по 29 августа | 7496 | 6102

C 29 августа по 5 сентября | 8252 | 6988

C 5 по 12 сентября | 7690 | 6544

C 12 по 19 сентября | 8297 | 7165

C 19 по 26 сентября | 6460 | 5533

C 26 сентября по 3 октября | 5720 | 4929

C 3 по 10 октября | 5068 | 4327

Всего | 59870 | 49705

Сентябрь — октябрь. Большинство лондонцев погибло именно в этот период. Тогда чума больше всего свирепствовала в восточных приходах.

В городе неразбериха с учетом мертвых. Погребальные телеги привозили мертвецов в темноте, в некоторых местах захоронений вообще не велся учет умерших. В пригороде Финсбери-Филдс лошадь, телега с трупами и умерший во время доставки трупов на кладбище возчик, упали в яму вместе. Телеги же продолжали возить трупы, а чиновники и сторожа не показывались по целым неделям и не знали, сколько трупов свезли на кладбище. Многие из приходских служащих сами болели или умирали как раз тогда, когда им надо было готовить отчеты. В приходе Степни погибло 116 могильщиков, кладбищенских сторожей и их помощников (звонарей, носильщиков, перевозчиков трупов).

Ямы, заблаговременно подготовленные к захоронению трупов, оказались слишком маленькими. Яма в приходе Олдгейт была выкопана около 40 футов в длину, 16 в ширину и 9 в глубину. Но потом ее раскопали с одного из краев в глубину до 20 футов, пока не дошли до воды. Потом выкопали еще несколько таких ям и в каждую опустили по 50–60 трупов. Но ям не хватило, стали делать углубления побольше и складывать в них всех тех, кого привозили телеги; больше тел такие ямы не вмещали.

В начале сентября власти распорядились вырыть огромный котлован, полагали, что его хватит на месяц. Время показало, что церковные старосты оценили положение прихода лучше, чем его жители. Яму закончили рыть 6 сентября, а к 20 сентября, когда в нее сбросили 1114 тел, пришлось остановить дальнейшие захоронения, так как тела лежали уже в 6 футах от поверхности. Таких ям было нарыто множество во всех приходах. Существовало распоряжение не подпускать людей к этим ямам, чтобы избежать распространения заразы. Вскоре это распоряжение стало объясняться еще и тем, что больные чумой в ожидании смерти и в беспамятстве бреда нередко сами подбегали к таким ямам, закутанные в одеяла и лохмотья, и бросались в них, чтобы похоронить себя. Когда привозили ночью новых умерших, эти люди, как правило, были уже мертвы. Никто не считал трупы людей, сбежавших из Лондона и умерших в полях или лесах. Деревенские жители затаскивали их тела крючьями на длинных палках в вырытые на расстоянии ямы, затем издалека забрасывали землей. Так погибло множество людей, не попавших ни н какие сводки.

Много людей умирало скоропостижно прямо на улицах, без каких-либо симптомов, предупреждающих их о болезни. Другие успевали добраться до ближайшего ларька или магазинчика, а то и просто до крыльца, садились и умирали. Лежащие на улицах трупы были естест-иенным и привычным явлением этого периода Лондонской чумы. Если поначалу эпидемии люди останавливались при виде лежащего мертвеца, то позднее никто уже не обращал на них внимание, просто переходили па другую сторону дороги. Вымирали целые семьи, а иногда и целые улицы.

Наблюдались случаи заражения чумой грудных детей через молоко заболевших матерей, а также большое количество выкидышей и преждевременных родов. Иногда мать погибала от чумы во время родов или схваток, ребенок застревал в родовых путях, но никто не решался приблизиться к ним. Доктор Ходжес (1672), оставивший воспоминания об этой чуме, писал: «Смерть было всесильной повитухой, и дети прямо из чрева матери отправлялись в могилу».

В сентябре, когда властями были испробованы уже все средства борьбы с эпидемией, чума дошла до такого буйства, что люди сидели в своих жилищах в оцепенении и смотрели друг на друга подавленные отчаянием и безнадежностью. Но вдруг в их поведении произошло нечто противоположное. Недели на три-четыре и именно в те дни, когда бич чумы хлестал город с наибольшей яростью, лондонцы отбросили страх перед чумой и осторожность. Они более не сторонились встречных, не сидели взаперти, а ходили куда хотели и вновь начали общаться друг с другом. «Я не спрашиваю вас, как вы чувствуете, — говорили они при встрече, — как не рассказываю о собственном здоровье; совершенно очевидно, что мы оба погибнем; так что теперь уже не имеет значения, кто болен сейчас, а кто здоров». Не менее удивительным было и то, как толпились люди у церкви. Они больше не задавались вопросами, с кем рядом сидят, что за зловонные запахи обоняют или в каком состоянии, судя по виду, находятся окружающие их люди, Они смотрели на себя как на покойников и ходили в церковь без малейших предосторожностей; и стояли толпой, будто жизнь их не имела ни малейшего значения по сравнению с тем, ради чего они собрались здесь. В Москве,

В 1771 г., такой душевный надлом людей проявится «чумным бунтом». Лондон опустел. Целые улицы казались вымершими, их обитателей не осталось в живых, дома были даже не заперты, рамы раскачивал ветер,

И некому бы протянуть руку, чтобы закрыть их. Именно в этот момент всеобщего отчаяния чума резко умерила свою ярость, причем настолько явно, что измученные люди увидели в этом тоже нечто устрашающее За последнюю неделю сентября количество смертей в сводке уменьши лось почти на 2 тысячи. Правда, чума еще свирепствовала, в очередной сводке значилось 6460 умерших, а в следующей за ней — 5720 умерших Но изменилось клиническое течение чумы — люди стали выздоравли вать, и хотя болело еще много людей, но меньше было умерших. 11а второй неделе октября смертность уменьшилась на 1813 человек, так что число погибших от чумы составило 2664 человека. А еще через неделю смертность снизилась еще на 1413 человек, но оставалось много больных, намного больше чем раньше. Не мало людей продолжали зара жаться чумой. Но чума уже была не так смертоносна, как месяц назад. Лондонцы стали вести себя беспечно, их контакты друг с другом резко возросли, и это стоило жизни многим из тех, кто все это время при тался в своих домиках и пережил 19-недельный апофеоз чумы. Несмотря на то, что еженедельно от чумы продолжало умирать от 1000–1800 чс ловек, горожане стали возвращаться в Лондон.

Ноябрь. Из-за столь беззаботного поведения людей количество умерших в первую неделю ноября вновь подскочило на 400 человек. В эту неделю также заболело не менее трех тысяч человек. В основном это были вновь прибывшие.

К концу ноября чума ослабла. Большинство заболевших поправлялось. На улицах появилось много людей, выздоравливающих от чумы. Они имели очень характерный вид, и лондонцы легко их узнавали — обмотанная шея или прихрамывающая походка из-за бубонов в паху. Но их уже никто не боялся и не избегал. Выздоравливали целые зараженные семьи, слегшие и уже пригласившие священников молиться за них в ожидание смерти, но еще месяц назад это было бы невозможным. Наконец, появились забытые «обычные» болезни — оспа и дизентерия.

Декабрь. В городе фиксируются новые вспышки чумы, и цифры смертности в сводках подскочили еще на целую сотню, но они снова упали, и постепенно жизнь в Лондоне стала возвращаться в свое обычное русло.

1666 год. Эпидемия прекратилась, но отдельные вспышки чумы в Лондоне продолжались весь год. От чумы серьезно пострадала Восточная Англия, но эпидемия не распространилась далеко на запад и север. Чума была в городах Норич, Питерборо, Линкольн, Колчестер и в ряде других мест. Сообщения с этими городами не было прервано, лондонцам рекомендовалось не принимать у себя тех, кто приехал из зараженных мест. Всего в течение 1666 г. от чумы в Лондоне погибло не менее 2 тыс. человек. К 1 февраля король возвратился в свою лондонскую резиденцию Уайтхолл.

Клиника болезни. Судя по описаниям, оставленным врачами, наблюдавшими «Великую Лондонскую чуму 1665 года», болезнь протекала в септической, бубонной и бубонно-септической формах. Соотношение больных с разными формами чумы различалось на разных стадиях эпидемического процесса.

Первоначально, видимо, в период с ноября 1664 по август 1665 г., преобладали бубонные формы чумы. Да и само распространение чумы — медленное и по отдельным кварталам, говорит за то, что люди инфицировались блохами из крысиных очагов, сформировавшихся в их же домах. Блохи инфицируются обычно только в тех случаях, когда в крови больной крысы или человека возбудитель чумы присутствует в очень больших количествах, т. е. при сепсисе, возникающем в терминальной стадии болезни. По крайней мере, такая закономерность показана в экспериментах на животных. Септические формы чумы у иммуноком-петентного хозяина, вызываются высоковирулентными штаммами. Таким образом, за счет участия в эпидемическом процессе переносчика создаются условия для отбора и вовлечения в эпидемические цепочки более вирулентных штаммов возбудителя чумы. Видимо, этот процесс достиг своего апогея в августе — сентябре, когда живущие в домах блохи были инфицированы в основном высоковирулентными штаммами возбудителя чумы, и их укусы приводили только к тяжелым формам болезни — септической и бубонно-септической чуме. После вовлечения в эпидемический процесс домашних блох чума приняла антропо-нозный характер. В Лондоне началось настоящее чумное побоище, или, как еще тогда называли этот период чумы из-за совпавшего с ним гелиокального восхождения Сириуса (латинское название Сириуса — Canicula, т. е. собака), «собачьи дни» (астрологи считают, что они длятся с 3 июля по 21 августа).

О наличии в Лондоне в те дни больных с легочной чумой нет ясных свидетельств. Например, доктор Кемп описывает случаи чумы с выделением мокроты из легких, но без бубонов, протекающей со всеми другими «чумными знаками» — некрозом и кровоизлияниями в коже, однако он не упоминает о таком бросающимся в глаза симптоме легоч ной чумы, как кровохарканье.

Д. Дефо, обобщив доступные ему медицинские трактаты того пери ода, отметил, что болезнь имела несколько форм: открытую, когда болезнь начинается жаром, рвотой, головной и другими болями, сои ровождается образованием затвердений или нарывов в паху и под мыш ками, которые доставляют невыносимые страдания больному, пока не прорвутся. Сколь ни мучительна было эта форма, но люди иногда выздо равливали, особенно в начале и в конце эпидемии в Лондоне. Но существовала еще скрытая форма болезни, когда лихорадка не носит выраженный характер и больные не ощущают ее, пока не начнется головокружение; тогда они падают в обморок и умирают без особых мучений, «болезнь внезапно поражала их, как удар пули». Сначала врачи полагали, что люди, умиравшие прямо на улице, заболевали в тот самый мо мент, когда они падали замертво. Позднее они изменили свое мнение. Обследовав тела умерших таким образом людей, они у всех находили какие-то «знаки чумы» — петехии, проступившие бубоны, «гангренозные пятна или омертвелое мясо в виде маленьких бугорков величиной с пенни и твердых, как мозоль или роговица» и др. Описанная лондонскими врачами клиническая картина соответствует первично-септической форме чумы, при которой вследствие раннего развития шока, смерть наступала раньше, чем успевали развиться другие симптомы.

Из-за широкого распространения в период августа — сентября 1665 г. септической формы чумы, многие лондонцы и не подозревали, что они больны, пока, к невыразимому своему ужасу, не обнаруживали «знаки» болезни, после чего они редко жили более шести часов. Эта форма чумы (без бубонов, но с петехиями), по единодушному мнению лондонских врачей, была намного опасней для заболевшего, она не оставляла ему ни малейшего шанса на выживание. Кроме того, люди, находящиеся в контакте с таким больным, не подозревали о грозящей им опасности. Семьи, в которых появлялись такие больные, быстро погибали (последнее обстоятельство мы считаем не следствием «заразности» больных чумой «с петехиями», а общностью их генотипов).

Такие внешне здоровые носители чумы ставили врачей в тупик. Они не знали, как отличать больных от здоровых, но придерживались твердого мнения, что те люди, которые носили чуму в своей крови, были уже не более чем гниющими трупами, чье дыхание заразно, а пот ядовит. Считалось, что обнаружить заразу можно по специфическому запаху изо рта, но никто не решался вдохнуть зловоние чумы.

В «собачьи дни» изменилось и течение чумы. Бубоны «затвердевали» настолько, что их не брали хирургические инструменты. Они имели больший размер, чем в начале чумы, не «размягчались» и не вскрывались. Люди испытывали такую мучительную боль в бубонах, что полностью теряли самообладание, становились полоумными и зачастую накладывали на себя руки: выбрасывались из окон, стрелялись. Матери в припадке безумия убивали своих детей. Другие, испытывая страшное жжение в бубонах, выскакивали на улицу даже голыми, бежали к реке и, если их не останавливали, бросались в воду, где только могли ее найти. Врачи, будучи убежденными в том, что только вскрытие такого бубона способно спасти больного, назначали сначала размягчающие примочки и припарки, которые на этом этапе эпидемии оказались бесполезными, затем вскрывали бубоны самым чудовищным образом: так как скальпелем разрезать их было нельзя, то бубоны, как и во время пандемии «черной смерти» 1346–1351 г., выжигали специальными инструментами. Многие больные умирали от боли во время такой «операции». Если «затвердение» прорывалось, или как говорили врачи «выпаривалось», больной обычно выздоравливал, но такие случаи в те дни были очень редки.

Люди, заболевшие в две последние недели августа и в три первые недели сентября, обычно умирали в два, реже — в три дня, а многие и в тот же день, как заболели. По утверждениям лондонских врачей, внимательно изучавших этот период эпидемии, в одну из сентябрьских ночей, а если быть точнее, то в течение двух часов между часом ночи и тремя часами утра 17 сентября, от чумы погибло три тысячи человек. Однако эпидемия не могла поддерживаться бесконечно, а вернее, до «последнего лондонца» по ряду объективных причин. Наиболее чувствительная к чуме часть населения Лондона была к концу сентября уже истреблена, и «чумной пожар» стал затихать из-за отсутствия «сухих дров». В результате эпидемические цепочки, по которым распространялись высоковирулентные штаммы чумы, стали быстро обрываться (в пределах отдельных семей или домов), преимущества в них на несколько месяцев получили штаммы с меньшей вирулентностью, которые вызывали болезнь с более длительным течением. Поэтому в конце сентября клиника чумы изменилась, больные стали чаще выживать, а их количество даже увеличилось. Болезнь сама по себе была еще мучительна: язвы и бубоны болели невыносимо, смертельный исход полностью не исключался. Но непереносимая боль в «затвердеваньях» уже не доводила людей до безумия, как раньше. В октябре врачи стали замечать, что многие больные поправляются, хотя в отношении них не используется никаких новых лекарств: либо они хорошо пропотели, либо карбункулы рассосались, и покраснение вокруг них побледнело, либо жар уменьшился, либо невыносимая головная боль стихла, либо обнаруживались другие хорошие симптомы, так что через несколько дней все выздоравливали. Сложные и во многом сходные процессы происходили в это же время в популяциях городских крыс. Эпизоотия привела гибели наиболее чувствительных из них, оставшиеся в живых грызуны стали иммунными к чуме, и эпизоотия среди них пошла на убыль. Кроме того, наступила холодная погода, препятствующая «блокообразованию» и размножению блох X. cheopis — основных переносчиков чумы в крысиных городских очагах — еще одно звено в эпидемической цепи «крыса-блоха-человек» разорвалось. Гибель больных с септическими формами чумы, распространение среди людей менее вирулентных штаммов возбудителя чумы резко снизили роль в поддержании эпидемического процесса обитающей в домах человеческой блохи P. irritans. Тление «углей» «пожара лондонской чумы», несколько месяцев поддерживалось за счет людей, приезжающих в город из благополучных по чуме мест. Видимо,

В течение 1666 г. еще имели место и кратковременные эпизоотии чумы среди крыс, давшие отдельные вспышки чумы среди горожан. Но потом и они прекратились. Чума «ушла» из Лондона.

Следующий после года чумы, 1666 г., остался памятен лондонцам грандиозным пожаром, во время которого сгорела большая часть Лон дона, в том числе и Сити.

Многие врачи того времени были убеждены, что чума больше не возвращалась из-за того, что пожар сыграл «очистительную роль» и уничтожил все очаги чумы в английской столице. Возможно, они не так уж и далеки от истины, когда речь идет о крысиных очагах чумы, так как последовавший за пожаром строительный бум привел к изменению экологии обитания синантропных грызунов и разрушил сложившиеся в Лондоне в течение многих столетий крысиные сообщества. Вместе с домами сгорели и обитающие в них человеческие блохи P. irritans. Отметим, что уже тогда у такой точки зрения было много противников, ссылавшихся на то, что чума «ушла» из пригородов и слобод, которые не затронул пожар. Впрочем, споры чумологов о природных резервуарах чумы и о причинах ее появления как эпидемической болезни, продолжаются по сей день и, даже с не меньшим ожесточением, чем но времена контагионистов и антиконтагионистов.

Лечение. О хирургическом лечении чумы мы писали выше. Из других средств особенно популярен был «Венецианский сироп» — лекарство, состоящее из 60 или 70 компонентов, замеш анны х на меду. Целебными считались печень лягушки, гусиный помет, клешни краба, копыта лося и многое другое.

Доктор Ходжес, справедливо сомневавш ийся в эффективности порошка из рога единорога (мифическое животное), в то же время рекомендовал в качестве лекарства не менее «эффективную» растертую в порошок сушеную жабу. Доктор Кемп рекламировал свой «верный» рецепт: «Возьмите одну унцию крабьего глаза, унцию жженого оленьего рога, полторы унции черных кончиков клешней краба; сотрите это все в порошок, добавьте щепотку из этой смеси в горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином, и принимайте на ночь, запивая те же напитком, но без добавки». Видимо, единственное, чем тогда могли помочь больному чумой его близкие и врачи, это правильным уходом и симптоматическими средствами.

Очищение жилищ и пожитков. Во время эпидемии, на протяжении всего лета, даже в самую жаркую пору, в домах и на улицах жгли уголь. Считалось, что тепло жженого угля — это «жара совсем иного рода, сильная и яростная, склонная не питать, а поглощать и рассеивать все вредоносные пары, которые обычная жара усиливает и сгущает». Врачи утверждали, что серные и азотистые частицы, содержащиеся в угле вместе с битумной основой, которая сгорает, помогают очистить и освежить воздух, сделать его здоровым и безопасным для дыхания, после того как сгорят содержащиеся в нем ядовитые частицы чумы. Сначала костры жгли и на улицах: у таможни, Бильингетсайских ворот, монастыря Блекфрайэр, Куинзхитта, ворот Брайдслуэлла, на углу Леденхолл-стрит и Грейс-Черч-стрит, у северных и южных ворот Королевской Биржи, около Гилдхолла, у ворот Блекэлл-холла, дома лорд-мэра в приходе Сент-Хеленс, у западного входа в собор Святого Павла и дверей Боу-Черч. Но через неделю, из-за несогласия среди врачей в их полезности и трудностей с подвозом больших количеств угля, эту практику прекратили.

Для того чтобы сделать обитаемыми дома, брошенные на время мора, врачи советовали множество курений и других препаратов, нередко вводящих людей в большие расходы. Те лондонцы, кто был победнее, держали открытыми настежь окна и двери да жгли дома самородную серу, смолу, порох. Многие, вернувшись после окончания чумы домой, сочтя, что все их пожитки в полном порядке, вообще никаких средств не применяли.

Однако люди осмотрительные, осторожные, да еще и со средствами, принимали очень серьезные меры: проветривали помещения, жгли в них ладан, лавровый лист, канифоль, серу, а потом с помощью небольшого взрыва пороха давали «зараженному» воздуху резко вырваться наружу. Другие разводили в каминах сильный огонь и поддерживали его несколько суток. Бывали и издержки «дезинфекции» — на Темз-стрит, чтобы изгнать из дома «чумные зародыши», один слуга натащил в дом столько пороху, что взрывом снесло часть крыши. Впрочем, через 9 месяц Сити и так превратился в груду пепла. Состоятельные люди не спешили перевозить свои семьи до весны, пока не убедились, что чума действительно прекратилась.

Личная профилактика и предосторожности. Горожане постоянно держали в карманах флакончики или платки с пахучими веществами для того, чтобы дышать ими в присутствии больных чумой либо если придется подойти близко к трупу. Когда покупали части разрубленной туши, то мясо брали не из рук продавца, а покупатель сам снимал его с крючка. При расчетах деньги опускали в уксус, покупатели всегда держали при себе много мелочи, чтобы расплатиться «без сдачи». Многие лондонцы активно прибегали к помощи горячительных напитков — чтобы «все время бодрить дух». Врачи заходили к больным с предохранительными ароматическими лепешками во рту. Не было недостатка и в шарлатанских пилюлях «против чумы».

«Демоны» эпидемии. Некоторыми врачами (например, доктором Ходжесом) во время Лондонской чумы было замечено, что отдельные люди, заболевшие чумой, намеренно заражали ею здоровых горожан. Ходжес даже рекомендовал исключить для них любую такую возможность: «При чумной заразе, что может быть более безотлагательным, чем отделить здоровых от больных? И особенно при заболевании, которое проникает не только в тело, но и отравляет дыхание; ведь в таком случае дыхание больного губит здоровых людей, и даже на пороге смерти заболевшие норовят передать другим тот яд, что сразил их самих. Этим бредовым стремлением и объясняются всяческие проделки с подсовыванием здоровым заразы из болячек зачумленных; не говоря уже о той женщине, которая заключила в объятья своего несчастного мужа и заставила его окончить жизнь вместе с ней» (цит. по Атаровой К.Н., 1997).

По утверждению Д. Дефо, среди врачей того времени шли споры о причинах этого явления. Некоторые из них утверждали, что причина такого поведения кроется в самой сущности болезни. Каждый больной одержим злобой и ненавистью. Вредоносность болезни проявляется не только в физических признаках, но и искажает саму натуру, подобно ворожбе или дурному глазу или подобно тому, как ведет себя взбесившаяся собака, которая до болезни была добрейшим животным, а теперь кидается и кусает любого, кто попадается ей на пути, включая тех, к кому раньше была очень привязана. Другие относили это на счет испорченности человеческой природы. Людям невыносимо осознавать себя более несчастными, чем окружающие, и они невольно стремятся, чтобы все вокруг были столь же несчастны и нездоровы, как и они. Третьи считали, что все это следствие отчаяния. Люди не понимают, что делают, и поэтому не заботятся оградить от опасности не только окружающих, но самих себя.

Итоги чумы 1665 г. По официальным сводкам, общая цифра погибших от чумы была 68 596 человек, при общем населении Лондона к тому времени в 460 тыс. человек. Но Д. Дефо указывал, что в сентябре вообще было не до подсчетов. В сводке могли указать 7 тыс., могли и 8, а могли все что угодно. Очевидным было только одно, люди умирали как мухи, и хоронили их скопом, без всяких подсчетов. Ходжес утверждал, что в течение сентября еженедельно умирали более 12 тыс. человек. Современный «Словарь общественной жизни Великобритании» в статье «Чума» указывает число погибших в 100 тыс. человек. Этой же цифры придерживался и Д. Дэфо. Из врачей погибло 8 человек. В радиусе 20 миль от Лондона не было ни одного города, который не был бы поражен чумой (табл. 8.2).

_{Город | Число умерших}

Баркинг-Эббот | 200

Барнете и Хэдли | 19

Брентвуд | 70

Брентфорд | 432

Виндзор | 103

Гринвич | 231

Детфорд | 623

Кингстон | 122

Кройдон | 61

Ньюингтон | 17

Оксбридж | 117

Ромфорд | 109

Сент-Элбэнс | 121

Стейне | 82

Тоттнем | 42

Уолтэм-Эбби | 23

Уотфорд | 45

Уэр | 160

Хартфорд | 90

Ходздон | 30

Хорнси | 58

Чертей | 18

Эдмонтон | 19

Элтам и Ласем | 85

Энфильд | 32

Эппинг | 26

После чумы 1665 г. Когда горожане начали возвращаться в столицу, они с удивлением обнаружили, что некоторые семьи начисто скошены болезнью, причем до такой степени, что на расспросы об этих людях, никто даже не мог их припомнить. Невозможно было найти ни одной из принадлежащих им вещей. Они были либо присвоены, либо похищены, но так или иначе все пропадало.

Чума долго напоминала о себе забытыми захоронениями. Когда через два-три года землю столичных пустырей стали раскапывать под фундаменты новых зданий, нередко выкапывали трупы из захоронений, которые в 1665 г. сваливали умершую от чумы лондонскую бедноту. Некоторые из них не успевали даже истлеть, и трупы женщин можно было отличить по длинным волосам. Такие находки вызывали всеобщий страх, так как люди боялись, что из этих захоронений может вернуться чума.

Велико было общественное возмущение теми врачами, которые бросили своих пациентов на время бедствия. Когда они вернулись в город, никто не хотел их нанимать, лондонцы называли их дезертирами, а на двери домов нередко вешали надпись: «Здесь доктор ищет работы». Так что многим из них приходилось менять место практики и жительства и обосноваться в тех местах города, где их не знали.

Такое же отношение лондонцы высказывали к сбежавшим священникам. По отношению к ним выжившая паства вела себя оскорбительно, а на двери церкви вывешивали надписи: «Здесь священник ищет работу», а иногда: «Кафедра сдается в наем», что еще хуже.

Но, как констатирует Д. Дефо, чума — это настоящий враг, и в его распоряжении есть такие ужасы, которым не каждый готов противиться, не каждый способен вынести все эти кошмары.

Прекращение эпидемий чумы в Соединенном Королевстве. Появление чумы на Британских островах происходило из собственных реликтовых очагов, которые активизировались в период общего похолодания климата в направлении с юга на север и угасли с началом его потепления в направлении с севера на юг. Их активизация происходила синхронно с другими западноевропейскими реликтовыми очагами чумы. Первые исторически зафиксированные эпидемии чумы относятся к 1103 и 1234 гг., однако, как и в остальной Западной Европе, они не были масштабными. Правда, это не означает, что их не было там раньше, например, во времена пандемии Юстиниановой чумы (VI век), но письменные свидетельства отсутствуют.

Во время пандемии «черной смерти» чума появилась летом 1348 г. сначала в Южной Англии, и только осенью того года обрушилась на Лондон, где через год чума прекратилась. В 1359 г. она вновь вспыхнула на острове, но на этот раз продвинулась значительно севернее — в Шотландию. В 1368 и 1382 г. чума вновь свирепствует на острове, затем, более 100 лет, до 1486 г., летописцы не фиксируют крупных эпидемий моровых болезней, видимо, это связано с тем, что заболевания чумой носили очаговый характер. Историк Дж. Травельян (1876–1962) отмечал, что чума никогда не охватывала всю страну одновременно, но постоянно вспыхивала в различных местах, особенно в городах, в портах и прибрежной полосе, где размножались крысы — носители блох.

В Лондоне при Ланкастерах (1399–1461) и Тюдорах (1485–1603) чума в течение длительного времени имела эндемический характер. При Стюартах (XVII столетие) чума «ушла» из Шотландии, в Лондоне же она появлялась редкими, но сильными вспышками. Торжества по случаю коронации короля Якова I (1603) были приостановлены вспыш кой чумы, унесшей жизни десятков тысяч лондонцев. Восшествие на престол Карла I (1625) совпало с другой, не менее крупной эпидемией чумы: Но и в Лондоне она постепенно теряла свои позиции. После небольшой вспышки 1636 г. для лондонцев наступил тридцатилетний период «без чумы». Во время гражданской войны (1642–1646) чума свирепствовала в южных и западных частях острова, но в Лондон не проникала. Травельян, писавший в период расцвета теории об исключительной роли крыс в распространении чумы, связывает ее исчезновение после 1665 г. с произошедшим в те годы вытеснением черной крысы коричневой, менее способствующей размножению чумных блох, а также с увеличением числа кирпичных зданий и заменой в домах коврами и панельной обшивкой соломенных циновок и суконной драпировки, лишивших крыс пристанища. Однако объяснение Травельяна — это не более чем аналогия от современного ему объяснения причин прекращения чумы в Индии (см. очерк XXIII). В XVII столетии чума «ушла» не только из Соединенного Королевства, но и практически из всей Западной Европы. К тому же крысы, да и другие грызуны, не являются природными резервуарами чумы, а вместе с блохами лишь приближают Y. pestis к жилищу человека. «Отступление» чумы в Западной Европе происходило в направлении с севера на юг. Последняя крупная эпидемия чумы в этой части континента вспыхнула в 1721 г. на юге Франции, в Провансе (см. очерк X).

Демографический взрыв. Г. Гезер отмечал другое странное последствие чумы 1665 г. — после окончания эпидемии в Лондоне произошел демографический взрыв, который он объяснил «повышенной плодовитостью женщин». За весь 1666 г. в Лондоне умерло 7 тыс человек, родилось же 10 тыс. По мнению известных тогда врачей, чума была мощным очистительным средством организма. У человека, перенесшего чуму, устранялись остальные болезни. Было замечено, что чума с особой жестокостью истребляла больных сифилисом и цингой.