Один год из жизни профессора

Глава тринадцатая

Через пару дней вынужденного безделья деятельная натура Германова начала требовать выхода. При других обстоятельствах он бы, конечно, нашел, чем заняться в Париже, но деловая атмосфера делегации как-то не способствовала хождению по музеям и фланированию по Елисейским полям. Заручившись согласием руководителя делегации, он позвонил знакомым профессорам Сорбонны, встретился с ними и даже принял участие в качестве приглашенного гостя в каком-то мини-коллоквиуме, который плавно перетек в вечеринку в одном из близлежащих кабачков. Сдвинули несколько столиков и хорошо посидели. Настроения, как убедился Германов, тут были самые демократические. Студенты спорили с преподавателями, а его приятель профессор вероятно в поиске научного вдохновения весьма вольно обнимал соседку-студентку. В выражениях тоже никто не стеснялся. Послушаешь эту компанию, точно решишь, что к власти каким-то загадочным путем пришло сборище коррумпированных умалишенных нетрадиционной ориентации. И это еще очень мягкий диагноз. Причем состав компании постоянно обновлялся.

Было уже довольно поздно, и Германов и сам собирался уже потихоньку уйти. Ему хотелось напоследок только шепнуть пару слов благодарности своему приятелю-профессору, но тот так далеко зашел в своих поисках, что его даже было и неудобно отвлекать. Соседка его, судя по всему, ничего против не имела, а остальные просто не обращали на них внимания. Германов, как мы помним, был и сам не прочь, но не на людях же…

Так что он уже почти встал, когда вдруг увидел Ольгу. Она сидела в противоположном углу кабачка в небольшой компании довольно серьезных молодых людей. Германову показалось, что как минимум двое из них – испанцы.

«– И как это понимать? Случайная встреча? Предположить, что во всем Латинском квартале это самое популярное место? Да тут такие кабаки на каждом шагу. Подойти к ней или сделать вид, что не знакомы?»

Как бы отвечая на его молчаливый вопрос, Ольга, лениво оглядывая публику, вдруг остановила свой взгляд на Германове, улыбнулась и призывно помахала рукой. Ему не оставалось ничего другого, как встать и подойти к ней.

– Добрый вечер! – это она произнесла по-русски, а затем перешла на очень приличный французский, – Знакомьтесь, друзья. Это – профессор Германов, главный возмутитель спокойствия в нашем университете. Говорят, что его специально отправили на конференцию к вам в Париж, чтобы ограничить его влияние на студентов. Он, если и не из наших, то наш человек. Постоянно что-нибудь раскопает такое, что вся замшелая профессура стонет. – И Ольга как-то по-особому посмотрела на профессора, как бы говоря ему: Твой выход!

– Да, ладно, – небрежно подав руку Германову, протянул сидящий с ней мужчина средних лет, по виду журналист, – Что сейчас можно в вашей науке раскопать такого интересного? Все уже давно все знают.

И тут Германов почувствовал кураж. Может быть сказалось то, что он уже несколько часов провел в молодой, отвязанной компании, может быть его задели слова этого типа. А может быть он был просто рад опять увидеть Ольгу.

– Не разговор, – пренебрежительно бросил он, взял стул от соседнего столика, раздвинул двух из компании – точно испанцев – и присел к столу. – Во-первых, что вы тут пьете? Красное? А перно в этом заведении найдется?

Все удивленно посмотрели на него.

– Так ведь запретили… – неуверенно заметил журналист. – Пастис есть.

– Ты бы еще вместо Эйфелевой башни водонапорную поставил, – Германова несло, – такой напиток загубить. И ведь слопали, хотя бы кто возмутился. У нас вон во время Великой войны сухой закон ввели, так народ сразу революцию устроил, царя скинули и все в порядке: водочка вернулась! Вот как надо! А вы все: революция одна, революция другая, а единственный стоящий напиток профукали.

Испанцы видно не очень понимали происходящее, а пара французов, да и Ольга тоже смотрели на Германова с изумлением. Ай да профессор! Это вам не соседку-студентку щупать. Но журналист легко сдаваться не привык.

– Ну, пить-то вы можете. Это мы видали. Но наука ваша – хлам один. Нет в ней ничего стоящего. И на пару франков в ней не заработаешь. Народу сейчас что интересно: секс, скандалы, деньги.

– Да? А если я тебе предложу такое, что ты со своим сексом на последнюю страницу уползешь? А моя сенсация на всех первых будет. Готов ответить?

Журналист напрягся и внимательно посмотрел на Германова. Не так уж он был и пьян, а профессиональныерефлексы, чувствуется, были не вчера наработаны.

– Десять тысяч франков?

Сумма примерно соответствовала полугодовому жалованью Германова, но продешевить было опасно.

– Пятьдесят и я даю тебе наводку на сенсацию. Но добывать главное доказательство будешь сам. Или рискнешь без него, но дело верное.

Дальше пошла торговля. Француз торговался как хороший еврей, а для Германова это была чистая игра – никаких денег за сенсацию он и близко в руки брать не собирался. Это было слишком опасно. Сговорились на 30 тысячах.

– Давай так, – француз уже почти трясся, поверив, что возможно наступил его журналистский звездный час, – половину завтра днем, потом рассказываешь, а вечером остальное.

– Нет, – Германов продолжал играть, – дело настолько серьезно, что до завтра со мной может что-нибудь случится, а я тебе верю. Показался ты мне. Давай сейчас выйдем отсюда, присядем где-нибудь и я тебе все расскажу. А деньги завтра.

«– Он совсем идиот?! – радости француза не было предела, сенсация падала в руки бесплатно, – может врет? Зачем? От этих русских и не такого ожидать можно. И Ольга его знает, а она точно из наших, ребята ее видели в Испании. Я же ничего не теряю».

И француз благополучно отправился за Германовым.

Они вышли из кабачка и оглянулись.

– Может быть, пройдем в Люксембургский сад? – предложил француз, – посидеть там сейчас не удастся, мокро, но мешать нам точно никто не будет.

– С удовольствием, – Германову надо было хотя бы немного собраться с мыслями.

В саду действительно было пусто и темно. Углубляться как-то не захотелось, просто перешли дорогу, и медленно пошли по круговой дорожке вдоль ограды. За какие-то пять минут Германов изложил главное: к Версальскому договору был третий протокол, секретный. В соответствии с ним заинтересованные стороны вскоре будут иметь право поставить вопрос об изменении границ. Основания, конечно, нужны, но за этим дело не стало бы, если бы французское правительство не скрыло от всех эту договоренность. Германов изложил и весь набор своих доказательств.

Француз какое-то время шел молча. Затем остановился.

– Зачем Вам все это? Вы же понимаете, что если завтра кто-то из депутатов Национального собрания потребует у правительства ответа – а это произойдет, у нас там есть свои люди – то дело даже не в том, что случится с правительством. Они сначала будут все отрицать, потом, когда какая-нибудь из крупных газет сумеет купить какого-нибудь архивариуса и текст всплывет, будет скандал и с большой вероятностью правительство рухнет. У правых нет большинства в собрании, и Народный фронт сформирует новое правительство. Но круги по воде пойдут по всей Европе. Сколько обострится конфликтов? Наши будут рады: рост революционных настроений, падение авторитета властей. Но Вам-то это зачем? Вы, похоже, честно все рассказали, а я завтра пропаду, и Вы меня даже и не найдете. А и найдете – не стребуете своих денег. Чего Вы добиваетесь, Вы, русские?

– Ну, во-первых, про нас принято шутить: «триединая республика», так что не обижайте финнов и прибалтов. И мы тоже считаем, что наши территориальные интересы ущемлены. Вы про Аландские острова слышали?

– Какие острова?

– Вот видите, для Вас вся проблема – Эльзас и Лотарингия. Ну еще демилитаризация Рейнской области и реальный контроль над Эссеном и Ганновером. А про остальную Европу вы здесь у себя в Париже и думать забыли. Устроили Франкофонию из всей Европы. Извините, подвинуться придется. Кстати, у нас еще к Литве вопросы имеются. Да Вы и не знаете, где это. А с деньгами не шутите. А то смотрите, опять придем к вам сюда. У вас сейчас один мост имени нашего царя? А у нас теперь и Канцлер очень достойный человек.

Француз посмотрел на Германова с ужасом. Совсем с ума сошел? Похоже, да. Пугать сейчас Париж с берегов Балтики мог только сумасшедший.

– Не переживайте, я пошутил. Простите, если не удачно. Завтра обязательно Вас найду и рассчитаемся. Ваша информация несомненно этих денег стоит.

«– Ага, – подумал про себя Германов, – так свою Сюртэ мне на хвост и приведешь. Только не хватало эксперту дипломатической делегации секретами торговать».

Но сказал вместо этого совсем другое.

– Возможно это покажется Вам странным, но я бы предпочел вернуться к финансовому вопросу после того, как копия секретного протокола будет опубликована в газетах. Видите ли, хотя первый импульс моим поискам и дал немец, но все же основные доказательства я практически нашел там, где все было тысячи раз прочитано и исследовано. Можете считать это проявлением моего эго, но публичное подтверждение правильности моих выводов будет для меня своего рода личным триумфом, даже если об этом и буду знать только я.

Француз усмехнулся.

– Теперь я до конца уверен, что Вы – русский. У вас совершенно особый менталитет, и проявляется он, как правило, очень неожиданным образом. Конечно, я согласен. Как я смогу Вас найти?

– Через меня, – неожиданно для обоих Ольга появилась откуда-то сбоку, хотя пустынный сад практически просматривался насквозь, – и имей в виду: я буду вынуждена выступить своего рода гарантом вашего соглашения, так что увильнуть от выполнения своих обязательств тебе не удастся.

Француз заспешил, попрощался и двинулся, вероятно, к своим товарищам обсуждать дальнейшие действия.

Германов и Ольга взяли такси и поехали на Монмартр. Там было не так оживленно, как это виделось Германову, но ночная жизнь продолжалась. Они долго бродили по узким кривым улочкам, заходили в еще открытые маленькие кабачки, пили вино. Потом проголодались и съели по тарелке настоящего лукового супа.

– По крайнем мере, будет, что вспомнить, – подвела итог Ольга этому ночному кулинарному эксперименту. Германов согласился. Других достоинств у этого блюда он не нашел.

Часа в два ночи Ольга окончательно пришла к выводу, что слежки за ними определенно нет, и они на такси отправились в ее отель в северном пригороде. Утром они пили кофе в соседнем с отелем крошечном кафе на улице, как будто сошедшей со страниц романов Золя. Все было как-то очень просто, по-домашнему и очень по-французски. Они сидели за столиком, макали в кофе куски булки, выпеченной буквально только что тоже где-то по соседству, и наблюдали, как мужчины забегают опрокинуть первый за день стаканчик красного в бар через улицу. Ольга была задумчива.

– Тебя что-то смущает в отношении нашего вчерашнего знакомого? Бизнес я бы с ним заводить не стал, и на деньги его не рассчитываю, но мне кажется, что предложенная им схема может сработать.

– Это если ему позволят хотя бы чуть-чуть покопать. Понимаешь, эти левые, что здесь, что у нас так нашпигованы агентами тайной полиции… Ученые все теперь после всех этих революций. И я боюсь, что ему просто не дадут провернуть его план.

– Что, посадят? А за что? Или у него там что-то за душой есть?

– Могут и проще. Знаешь, я много кого видела в Мадриде, хотя и была там недолго. У них в контрразведке один тип из бывших наших революционеров работает. Так у него любимая фраза: «Есть человек – есть проблема, а нет человека – и проблемы нету». К счастью, ему воли там особо не дают. И так у меня такое чувство, что они своих расстреливают чуть ли не больше, чем врагов.

– Неужели так плохо?

– Ты даже себе не представляешь. Они друг друга боятся больше, чем Франко. Все время воюют между собой, что-то делят. Если бы не эта их внутренняя грызня, давно бы победили. Так вот, я боюсь, что и здесь в Сюртэ или у военных найдутся хваткие ребята, а Сена, она вон – рядом. И бандитизма по ночам в Париже тоже еще хватает. Скажи, а ты сможешь из своей делегации вырваться на время в Мадрид?

– Куда?! Там же бои на подступах…

– Сейчас потише. Неужели боишься?

– А ты сама как думаешь? До сих пор и обнять тебя толком нельзя – сразу кривишься. Хочешь, чтобы теперь моя очередь наступила?

– Перестань, что ты говоришь. Просто там есть один человек, который может размотать все это дело.

– Кто такой?

– Американец. Журналист, писатель. Говорят, хороший. Я не читала. Для многих он там свой. Называет себя на испанский лад Энрике. Он сейчас там пьесу про местную контрразведку сочиняет. Там мы с ним и познакомились. И он с мотором. Если заведется, его никто не остановит.

У Германова возникли еще вопросы, но предпочел их не задавать. Да и кто он Ольге, чтобы требовать от нее отчета. Тем более, у него все больше возникало ощущение, что в ее жизни работа и личные отношения были настолько тесно переплетены между собой, что часто было не понятно, где кончается одно и начинается другое.

– Понимаешь, если говорить о моих обязанностях в делегации, то откровенно говоря, коллеги и до сих пор без меня прекрасно обходились. Так что не велика будет потеря. Но вот как мотивировать такую поездку. Может быть, ваши подсуетятся?

– Им идея с этим американцем не нравится. Понимаешь, он для наших непонятен. Этот левак французский ясен до последнего су у него в кармане. Мы знаем, кто его туда положил и за что. А Энрике – он с собственными идеями. Творческая личность. Совершенно неуправляем. От него не знаешь, что ожидать. Сегодня он с нами, но как повернется завтра – никто не знает. У нас с такими дело иметь опасаются. Так что это – чисто мой проект. На всякий случай.

– Хорошо бы почитать что-нибудь из его книг.

– Поищи, но у него все на английском. А у тебя с ним не очень.

Не очень – это было еще мягко сказано. Германов блестяще владел немецким, похуже – французским, но английский был как-то за пределами сферы его интересов.

– А ты как с ним общалась?

– По-французски. Он долго жил в Париже после Великой войны. А на войне служил, кстати, в Красном Кресте.

– Ладно. Сейчас мы все равно ничего не решим. Давай посмотрим, что сделает твой француз, а я поинтересуюсь у своих, что там на этой конференции реально происходит. Да, извини, но публика у нас в делегации в каких-то вопросах довольно косная, так что у меня тебе появляться не стоит. Не возражаешь, если я вечером приеду?

– Разве я когда возражала? А про твоих я все понимаю. Кстати, кому надо про меня знают. До вечера!

Германов приехал в отель, где расположилась делегация, и с некоторой обидой убедился, что его отсутствия и минувшим вечером, и нынешним утром даже никто и не заметил. Взял чашку кофе в буфете и устроился на открытой веранде второго этажа. Днем на солнышке было уже довольно тепло. Пробегавший мимо секретарь делегации – сосед по купе приветливо помахал ему, а затем как будто осененный какой-то мыслью завернул к его столику.

– Добрый день! Как Ваши дела? В Сорбонне, я слышал, выступали? И как? С успехом?

– Неплохо в целом получилось. Надо форму поддерживать. А то совсем разленюсь здесь у вас, – Германов хотя и не видел себе места в работе делегации, но неловкость бездельничающего человека в окружении трудящихся коллег ощущал.

– Не переживайте, у каждого из нас есть свой срок и свое дело. Но сейчас действительно поплотнее будет. Вот думаю, кого можно на две недели от дела оторвать – в Мадрид съездить.

– Куда? В Мадрид? А зачем?

– Есть официальное решение конференции: отправить туда группу экспертов – всего человек восемь – из представителей разных стран для объективного освещения ситуации с поступлением и распределением поступающей помощи. Вот нас и попросили поучаствовать. Говорил же в Питере, что надо нам взять в состав делегации кого-то из военных. А у нас как всегда стали экономить. Вот теперь с посольством хочу поговорить, может они кого из военного атташата выделят.

– Подождите, зачем лишний раз так перед посольством одалживаться, – Германов уже был хорошо в курсе очень непростых отношений между посольством и делегацией, в основе которых лежал вечный как жизнь вопрос: кто главнее? – Давайте я поеду. Честное слово, мне так неловко, что от меня толку мало. Не привык так работать.

– Но там реально война…

– А я вообще-то штабс-капитаном Великую войну кончил. И два ордена за нее имею. Два с половиной года в окопах провел. Да и работа у этой группы в основном будет в тылу, не так уж там и опасно. Знаю я как наблюдателей, тем более иностранных, по фронту возят.

– Я, конечно, должен сначала доложить главе делегации. Но не думаю, что он против будет. Крайне нас всех обяжете. Я сегодня же внесу Вас в списки, снабжу инструкциями и деньгами. Сумму, кстати, весьма изрядную получите с учетом обстоятельств. Всякие там надбавки, прогонные и прочее. А выезд послезавтра. Поездом до Марселя, оттуда морем до Барселоны. Это – самый опасный участок. Но французы обещают чуть ли не крейсер предоставить. А с ними никто связываться не будет. Несколько дней проведете в Барселоне – там главный пункт приема морских грузов, а потом на авто до Мадрида. Впечатлений будет масса.

«– Как же крейсер, – по ходу разговора подумал про себя Германов, – дадут какую-нибудь лоханку из судов обеспечения. А вот интересно, как Ольга туда доберется? И что вообще происходит: как только в чем-то возникает нужда, сразу же появляются и возможности. Как будто кто-то нам ворожит.»