Один год из жизни профессора

Глава двадцать первая

Но жизнь брала свое. Судя по всему, перед отъездом жена Германова рассчитала их прислугу, так что в квартире с момента его возвращения из Европы никто не появлялся. Порядку это, естественно, не шло на пользу. Надо было что-то придумывать. Да и в ресторанах вечно питаться невозможно. Так что уже на следующее утро профессор отправился в контору по найму прислуги, вывеску которой он видел на углу Большого проспекта. Там, как это все чаще бывало в последнее время в различных питерских конторах, всем рулила бойкая дама средних лет, которая за пять минут выяснила все основные обстоятельства нынешнего семейного положения Германова, на секунду задумалась и пообещала все устроить в лучшем виде. По ее словам, уже через пару часов в его квартире появится молодая расторопная девушка, которая быстро возьмет его домашнее хозяйство в свои надежные руки, и он всем будет доволен. Девушка действительно скоро появилась и даже начала как-то хлопотать по хозяйству, но уже к вечеру стало очевидно, что намерения у нее слишком серьезные и далеко идущие, и чтобы не доводить дело до греха Германов выставил ее за дверь. Вечером он созвонился с парой знакомых холостяков и выяснил, что найти хорошую и надежную прислугу в его случае – задача не простая. Кстати, ему порекомендовали и серебряные ложки пересчитать. Ложки он считать не стал, поскольку просто не знал, сколько их было в доме изначально, а совсем загрустил и подумал даже, а не избавиться ли ему от большой профессорской квартиры на Васильевском и не перебраться ли в его убежище-блок. Останавливала, главным образом, необходимость собирать и перевозить все вещи и вообще решать массу практических вопросов.

Но слово «блок» в памяти всплыло не случайно. В прихожей брякнул звонок, и рассыльный мальчишка в обмен на гривенник отдал Германову клочок бумаги, на котором как раз это слово и было написано.

– Почему бы свободному холостяку не обойти свои владения? – в последние дни Германов стал замечать за собой новую привычку – разговаривать с самим собой вслух. А то уж слишком в доме было тихо.

Быстро оделся и вышел. На улице уже стемнело – все же август. Германов подумал, что надо бы завтра заглянуть в университет, посмотреть, как там дела, и подтвердить, что он уже вернулся в город и с сентября готов к нормальной работе.

Идти на Фонтанку было далековато, но и брать прямо от дома туда такси Германову не хотелось. В результате сел на подвернувшийся трамвай и довольно быстро оказался на Невском. Там прошелся немного и скоро уже поднимался по лестнице к дверям своего блока. Лиису тревожить не стал, открыл своими ключам сначала входную, а потом и дверь в блок. Вошел и с удивлением увидел удобно расположившегося за его письменным столом Орлова.

– Добрый вечер, и как это понимать прикажете? Вас по всему городу ищут, меня на ночь в холодную даже поместили, чтобы помог найти, а Вы здесь у меня оказывается окопались.

– Здравствуйте, профессор, Вы уж извините, пришлось воспользоваться Вашим гостеприимством. Я специально эту Вашу берлогу в свое время в формуляр заносить не стал. Не хотел Вас с Ольгой светить, а, видите, самому пригодилось. Надеюсь, Вы не думаете, что я выкрал все наши государственные секреты и теперь с ними здесь у Вас прячусь?

– Это было бы уж слишком глупо, хотя вопросы у меня, естественно, возникают. Может сами объясните, что вообще происходит?

– Попробую. Только сначала скажите: Вас ничто не удивляет в последнее время из того, что Вы видите вокруг себя и читаете в газетах?

Германов задумался. После возвращения из Парижа он как-то мало интересовался чем-то иным, кроме своих собственных дел, но все же и разговоры вокруг слышал, и в газетах проглядывал хотя бы заголовки. Обстановка в обществе как-то действительно изменилась. Внутренняя жизнь Балтийской федерации ранее протекала довольно тихо и стабильно. Что-то, конечно, случалось, но так в рамках допустимого: банкротство банка, пожар на заводе, скандал какой-нибудь. Про артистов любили писать, или вот детективы в последнее время модными стали. А сейчас публика активно обсуждала какие-то судебные процессы, причем политического свойства. Началось все это в период, когда Германов был за границей, и он так до конца и не понял, о чем речь идет. Да и, вроде, разные какие-то дела там были: кто-то теракт готовил (зачем?), а другие шпионили в чью-то пользу. И народ как-то очень всем этим увлекся. Слово какое-то новомодное появилось: вредительство. Звучало оно часто и применялось, похоже, очень широко. Даже вот по дороге сюда слышал Германов разговор в трамвае о каком-то вредительстве: мол, хлеб что-то в последнее время быстро плесневеет, не иначе вредители муку приготовили из прогорклого зерна, а то и рыбьей чешуи(!) в нее добавили. Разговор был настолько глупым, что даже запал Германову в память.

– Есть что-то такое странное, – согласился он. – Я, правда, не очень вдавался, но кое-что удивляет. Возбужденные все какие-то.

– Это Вы хорошее слово подобрали, возбужденные. Только вот не сами они возбудились. Боюсь, запомним мы этот год надолго.

– А в чем дело?

– Пока Вы на Пиренеях геройствовали, у нас тут дома другие герои – по большей части из внутренних служб – заговоры раскрывали.

– Какие заговоры? Против кого?

– Если коротко, то липовые. То есть недовольных-то много. Это правда. Дела идут все хуже и хуже, сами, наверное, заметили. Думаете от хорошей жизни мы весь этот хлам оружейный на другой конец Европы поволокли? Ничего подобного. На вырученные деньги хлеб закупаем и в запас убираем, уж слишком мы зависимы от внешних поставок. Но это на экстренный случай, а в целом экономика сыпется. И сделать с этим правительство ничего не может. И вот нашлись добрые люди, подкинули Канцлеру идейку свалить все собственные провалы на врагов: как внешних, так и внутренних. Он, вроде, долго сомневался, но потом – вот об этом только никому не рассказывайте – в него стреляли. Кто, что, почему – дело очень темное. Вроде бы заговор был. Причем корни в Псков уходят, где их и раскопали. Следствия толком не было, покушавшегося убила охрана. Какие версии ему представило МВД, я не знаю, но отмашку на репрессии он все же после этого дал. Это, вроде как, неофициальная версия для посвященных. Из своих источников знаю, что все это – полная чушь. Не было никакого покушения, но объяснение выдумали хорошее, выстроена достаточно логичная картина. Так что теперь во всех наших бедах виноваты внутренние враги. Ну, и началось: пожар где – значит поджог, судно утонуло – диверсия, тухлой колбасой кто-то отравился – враги яд на фабрике подсыпали. И все называется одним термином – вредительство. Хотя понятно, вредительство, террор и прочее – это лишь средства борьбы. А в основе должна быть идея. Любая: политическая, религиозная, национальная, наконец. С какой идеей вы боретесь? Нет ее. Так что хватают всех, кто под руку подвернется. Доходит до курьезов, поверьте. И еще шпионов стало модно ловить.

– Чьих?

– А неважно. Как оказалось, против нас шпионят все. Вот и ловят по схеме: знаешь польский язык – значит, польский шпион. Я пока несколько утрирую, но боюсь, скоро так и будет.

– Послушайте, но шпионы же реально есть, Вы-то знаете…

– Конечно знаю. Причем большинство из них пофамильно и в лицо. И они меня знают. И я понимаю, что их реально интересуют, на что и на кого они могут рассчитывать и уж совершенно точно уверен в том, что колбасу они травить никогда не будут. Им такое даже в голову не придет.

– И что?

– А ничего. Я слишком уважаю свою профессию, чтобы такими глупостями заниматься, но желающие на подобное всегда найдутся. Вот и нашлись. Есть там один новый товарищ Министра внутренних дел. Из Пскова, кстати. Уж такой ретивый – слов нет. Взлетел в одночасье. Пожалуй, сейчас и поважнее своего министра будет. Приглашал меня намедни. Звал к себе, чего только не обещал. Все про целесообразность мне объяснял. Отказался, конечно. Я, может быть, в Ваших глазах и не слишком чистыми делами занимаюсь, но в такую похабщину лезть никогда не буду. Впрочем, желающие всегда найдутся. Удивляюсь только, как я оттуда вообще вышел. Насколько я понимаю, на меня уже такое дело накатали, что посадить можно сразу и навсегда. Если, конечно, не шлепнут при задержании. Такие, как я, да и начальники мои из Генштаба, сейчас не нужны. Более того – опасны.

– Но это же дичь какая-то. Люди у нас все же разумные. Да и Канцлер произвел на меня очень хорошее впечатление тогда. Наконец, есть международное общественное мнение…

– Это Вы про НКР, наверное? А знаете, что половина шпионов, якобы, оттуда? У меня с коллегами из Киева хорошие отношения, видимся регулярно, так они со смеху помирают. Говорят, если верить вашим газетам, нас всех награждать должны каждую неделю. Да и не нужно им это. Им поляков и турок хватает выше крыши, наоборот рады, что с севера надежно прикрыты. А Канцлер… Власть – странная штука. Нам иногда трудно понять людей оттуда. У меня вообще складывается впечатление, что власть делает людей своими рабами и полностью лишает индивидуальных, личных качеств, особенностей характера. В результате один и тот же человек под влиянием внешних обстоятельств или потребностей власти может быть героем или чудовищем, утрачивая свой внутренний нравственный стержень. А времена наступают тяжелые. И не только у нас. Так что на эту нашу дурь никто и внимания не обратит, все своей будут заняты. А люди… Знаете, многим это не то, что нравится, но, по крайней мере, позволяет снять с себя ответственность за собственные невзгоды и ошибки, и возложить ее на кого-то еще. Очень хорошо работающая модель. По крайней мере, на какое-то время.

– И что же делать?

– Вот об этом я и хотел с Вами поговорить. Сам я сдаваться им не собираюсь. Уйду так, что и концов не сыщут. А вот с Вами сложнее. С одной стороны, трогать им Вас сейчас не с руки. Вы им больше дивидендов принесете, если будете продолжать придерживаться своей антифранцузской линии.

– Да она не то, чтобы антифранцузская…

– Ну, прогерманская, если Вам так больше нравится. Я, кстати, тоже считаю, что нам выгоднее с Германией дружить, какой бы она ни была. С соседями вообще дружить предпочтительнее. Ссориться можно с теми, кто подальше. И самое забавное, что в этом вопросе мое мнение полностью идентично взглядам тех, кто меня сейчас ловит. Такой вот парадокс и лишнее доказательство абсолютной надуманности всей этой кампании шпиономании. Но вернемся к Вам. В разум и здравый смысл этих ребят я не верю ни минуты. Могут прицепиться к Вам просто потому, что Вы со мной работали. Поэтому лучше бы, как минимум, на время и Вам уехать.

– Куда? У меня же тут университет…

– Университетов и кроме нашего много. Сейчас Вас во многих местах примут с распростертыми объятиями. Во Францию, конечно, не советую. Германские? Подумайте, но там может стать жарко. А вот НКР почему бы не рассмотреть?

– Все это слишком неожиданно. Да и не главное для меня сейчас. Скажите, а в отношении Ольги что-то удалось выяснить?

– Извините, профессор, я совсем с этой политикой зарапортовался. Главное упустил. Она в Берлине. Ей там удалось выйти на коллег из НКР, а те уже через Киев сообщили мне. У нее приключения были еще похлеще Ваших. Ее судно остановили итальянцы. Экипажу дали спустить шлюпки, и отпустили, забрали только судовой журнал, а пароход утопили. Зачем они это сделали – никто не понимает, судно шло в балласте. Разгрузились в Барселоне, а потом должны были зайти в Пирей и взять там какой-то груз на Одессу. К счастью, Ольгу внесли в судовую роль как члена экипажа, поэтому разбираться с ней отдельно итальянцы не стали. Два дня они болтались в море и догребли в конце концов до французских вод, где встретили рыбаков. И благополучно попали в руки французской жандармерии. Там разбираться начали вдумчиво и не спеша, но Ольга удрала у них прямо из участка. Как – потом Вам сама расскажет, но я совсем не удивлен. Мы ее неплохо учили, знаете ли. И дальше отправилась через всю Францию в сторону Германии. А французы в этот момент начинали переброску войск в Испанию. То есть патрули, усиленный режим и все прочие радости. К счастью, у нее был с собой совсем левый паспорт, по которому она уже прошла в свое время в Мадрид к Вам через Португалию. Норвежский, если мне память не изменяет. С деньгами вот было совсем туго. Но добралась! А в Берлине у нее старые знакомые еще с университетских времен. Там и затаилась. С нашими связываться побоялась – почитала, видно, тоже наши газеты и сделала выводы. Фотографию нам прислала вообще с какими-то туристами. В общем, все как всегда. Молодец.

– Ей что-нибудь угрожает?

– Не думаю. Французам охотиться за ней сейчас резона нет. Наши, если начнут копать, мало что узнают: у французов она в числе спасшихся с потопленного судна зарегистрирована не была. От экипажа – чухонцев этих – тоже мало чего добьешься. Так что следы утеряны. Вроде как погибла в море. Высовываться только не надо, и паспорт свой нигде не показывать. Но для нее это не проблема, еще что-нибудь себе найдет.

– Я могу к ней съездить?

– Хотите совет? Назначьте ей лучше встречу где-нибудь в провинции. Берлин, конечно, сейчас тоже еще та столица, но Вы – фигура заметная. Можете к ней кого не надо привести. А Вам нужно какое-нибудь место, где и Вас никто не знает, и она затеряется даже если у нее немецкие документы. А поезжайте-ка Вы, профессор, на Волгу, в Саратов. Там сейчас хорошо, овощи, фрукты, местных немцев после массового переселения – каждый пятый. Нормально будет. А я уж напоследок сослужу Вам службу – дам ей знать через знакомых в Киеве.

Договорились о дате встречи в Саратове на речном вокзале, выпили на прощанье и разошлись. Орлов был слишком опытным разведчиком, чтобы оставаться на ночь в блоке Германова. Береженого, как говорится….

Говорили, что кто-то потом якобы видел его в маленьком крымском городке, но то ли это был он, то ли просто похож человек, кто знает. Там любят селиться пенсионеры и отставники, которые предпочитают не распространяться о своем прошлом.