Однажды придёт отец...

Часть 29. Кровь и любовь

Дома, едва разобравшись с вещами и львёнком, Северус и Харви Пенн занялись обустройством Лизы. Для неё, как ни странно, нашлось место. В маленьком одноэтажном домике, кроме незанятой мансарды, находились ещё цокольный (подвальный) этаж и чердак, на который вела подъемная складная лесенка.

Так как в подвале обитали сушильня-прачечная и бойлерный котел, и для людей он был непригоден, то Лизе в полное её распоряжение предоставили мансарду, а для Дерека снова спустили лесенку на чердак, где он жил в августе.

Нянюшка Пенн снабдила гостью женским бельем и вещами первой необходимости. Конечно, чердак и мансарда традиционно не отапливаются и считаются самыми холодными помещениями во всем доме, но англичанину даже и в голову не придет жаловаться на прохладу. Тем более, что лето в Англии чуть теплее осени, а зима ненамного холоднее весны… Или наоборот? Ладно, как-то так, просто для обогрева помещения и подачи горячей воды в колонку на кухне в осенне-зимний сезон круглосуточно работает котельная, получая передышку с приходом весны и до следующей осени. Кроме того, гостиная и спальня хозяина обыкновенно прогревается каминами, а благодаря системам труб тепло от каминов разносится по всем жилым помещениям, таким образом, пол на чердаке и стены мансарды были всё-же согреты.

Всё это было против английских правил, но Северус приложил немало усилий, чтобы найти именно такой уютный и отапливаемый домик, потому что слишком хорошо помнил, как мерз зимними ночами в своем манчестерском доме, стылом и сыром. И, просматривая журналы по недвижимости в поисках приличного жилья для себя и сына, он однажды натолкнулся на сельской дом «русской архитектуры». Заинтересовавшись, Северус внимательно изучил рекламу домика русского образца. Реклама заманчиво сообщала, что в доме тепло зимой. А ещё там был крайне привлекательный адрес — на берегу Уинг-Ривер. То есть в том же городке, где жил его сын, на окраине Литтл Уингинга.

Договорившись с агентом по продаже недвижимости, Северус приехал осмотреть товар лично. Что и говорить, домик ему понравился с полувзгляда: сложенный из красного кирпича с зеленой черепичной крышей и с двумя трубами, он являл собой образец надежности и домашнего уюта ещё снаружи, а уж внутри… Минимум помещений, размеры и расположение, а в частности, система отопления, в один миг покорили покупателя. Цена, к счастью, оказалась приемлемой, как и услуги наемных жильцов Пенн, экономки и садовника. Элеонора Пенн, помимо поварских обязанностей, взяла ещё и заботу о мальчике, негласно и неофициально став ему няней, что было весьма несложно, имея в наличии дочь того же возраста, что и Гарри.

Пенни, как и Гарри, оказалась «спящей» волшебницей. Так называют магглорожденных детей с тихой, дремлющей магией. Что, впрочем, подтвердилось в лавке Олливандера во время покупки волшебных палочек: у обоих детей они оказались из простого дерева и с сердцевиной полумагических животных. Вообще-то, если бы не Северус с Гарри, Пенни так и не узнала бы, что она какая-то там волшебница, считала себя странноватой фантазеркой, не более чем. А как ещё обычному человеку объяснить то, что она умеет? А умела она немало: предугадывать некоторые грядущие события, чувствовать ветер и останавливать время. Последнее умение Пенни особенно сильно удивляло, шутка ли, забыть из-за телефонного звонка подруги на столе мороженое, а спустя полтора часа обнаружить его там же, нерастаявшим и свежим, всё ещё дымящимся морозным паром…

Но в дом въехали волшебники Снейпы и, узнав об особенностях Пенелопы, просветили её насчет магии. А там и сова в положенное время прилетела из Хогвартса. С письмом.

Разошлись дети по своим комнатам: Гарри заныкался в своей спальне, Дерек утянулся на чердак, Пенни ускакала к своим родителям во флигель. Затих уютный теплый дом. Согрел желудок плотный ужин, приготовленный няней-экономкой-поварихой Пенн, и заскребся-засвербел в мозгу навязчивый вопрос — что такое волвен, наконец, и с чем его едят? С какой-такой стати Гарри и Дерек стали братьями, мать вашу?! И означает ли это, что его мамуля должна остаться в их жизни, черт побери???

Раздираемый на части этими вопросами, Северус бесшумно метался по комнате, подобно рассерженному тигру, сходство с оным, как ни странно, придавал полосатый плюшевый халат оранжево-коричневой расцветки, с полосатым же хвостом-поясом, выбившимся из петли и болтающимся сзади по полу. Пять шагов к комоду и вопрос: братья? Девять шагов вбок, к столу, и новый, недоуменный мысленный возглас: чем отличаются волвены от людей и волшебников? Двенадцать шагов обратно до угла и кровати, снова вопросительная остановка: а если мальчики стали братьями, значит ли это, что надо… надо…

Панический вопль протеста перекрывает-перебивает невысказанную догадку: нет, ни за что! Меньше всего на свете он сейчас хотел жениться на ком бы то ни было. И уж тем более не на маме своего ученика! Тридцать шесть шагов по комнате дали полный круг и привели его к двери. Секундное колебание и коричневый тигр в оранжевую полоску выскользнул за неё в коридор с одной конкретной целью — поймать и распотрошить на тысячу вопросов некую королевскую волчицу.

Осторожно постучавшись, Северус приоткрыл дверь и просунул голову в мансарду, окинув взглядом просторное помещение, он наткнулся на низкий разложенный диван, на котором сидела настороженная гостья, стратегически прикрывшаяся тонким одеялом. Кашлянув, Северус поинтересовался:

— Можно к вам?

Потемневшие глаза округлились поверх одеяла, но после некоторого колебания Лиза неуверенно кивнула. Северус вошел и, пока пересекал комнату, успел усомниться в разумности своего поведения. В конце-то концов, эти вопросы могут и до завтра подождать, но призрачная и предположительная угроза в виде женитьбы на вдове отбила всякое благоразумие. Сев в изножье дивана боком, поджав под себя ногу, Северус хмуро задал мучивший его вопрос:

— Что значит «они стали братьями»?

В глазах Лизы появилось обреченное выражение, и она грустно улыбнулась.

— Это значит, что Дерек кровно привязан к Гарри. Я думала, вы это уже поняли, сами же объяснили, что мальчики спасли друг друга от смерти.

— Это-то да, — мрачно кивнул Северус. — Но я по-прежнему не знаю всех тонкостей их взаимоотношений, не понимаю, как и чем их это связывает, и до сих пор не в курсе, что такое волвен.

Лиза задумалась в подборе подходящих слов, по-прежнему прижимая к горлу край одеяла, на её округлых плечах Северус разглядел тонкие бретельки фиолетовой сорочки. Монахом он не был, поэтому без труда дорисовал себе, как тоненькие бретелечки перетекают в выпуклые чашечки лифа, скрывающие под собой две приятные нежные округлости…

Щеки Лизы покрылись бурым румянцем, когда она осознала, куда именно смотрит сидящий в ногах мужчина. Одеяло оказалось плохим прикрытием, но рядом с ней лежала подушка, которую Лиза подтянула к себе и крепко обняла. Северус моргнул и, опомнившись, уставился на торшер, стоявший около дивана. Стараясь не нервничать, женщина заговорила, с трудом вспомнив и поймав ускользнувшую мысль.

— Чтобы полностью понять взаимоотношения мальчиков, надо просто представить, что один из них — собака, воспитанная хозяином со щенячьего возраста. И собака здесь — Дерек. Гарри для него, как для собаки, целый мир. Да, Дерек старше, умнее, но по статусу восприятия равенства он ниже, гораздо ниже Гарри. Как подчиненный перед работодателем.

— Что за бред? — не удержался Северус.

— Хорошо, — переориентировалась Лиза. — Скажу иначе. Случалось ли тебе видеть, как собака бежит за поездом? Нет? Жаль, не поймешь.

— А что там понимать? — буркнул Северус, снова мотнув головой. — Ну бежит собака за поездом, ну пытается догнать хозяина-предателя, что с того? Таких историй миллионы случались повсеместно и во все времена.

— А чувства? — горько спросила Лиза. — Чувства собачьи кто-нибудь понимал? Возьми хотя бы вот такой случай: приехал в деревню паренёк к дяде на два месяца летних каникул, обжился, перезнакомился со всеми и приметил её — желтую дворняжку, побитую и потертую жизнью. Пёс не один год живет на свете, много поездов он встретил-проводил, и на каждом он провожал друга. Навсегда. В той местности, где жил тот пёс, даже песню сложили…

Лиза помедлила, вспоминая, и процитировала:

Стоит собака на перроне,

Провожает поезда.

В глазах собаки нет укора;

Они уходят навсегда…

Из года в год, из лета в лето,

Приходят и уходят с полустанка поезда.

А собака знает — без возврата.

Не вернется к ней хозяин никогда.

— Понимаете, Северус, навсегда. У того пса было много имен, каждый год — новое, на моей памяти его прозывали Спарком, Верным, Джеком, Рексом… И каждое лето, каждый летний дачный сезон он верно и преданно, как штык, заступал на пост — встречал поезда, везущие дачников. Наверное, он ждал хозяина, бросившего его однажды промозглой осенью, человека, который вырастил его за два щенячьих месяца и уехал в никуда, бросив щенка на произвол судьбы. Ему, пятимесячному малышу пришлось рано повзрослеть. Но в предательство он не поверил, может быть, просто не понял, что его бросили…

Вот так и ждал он годами поезда за поездами, из года в год да из лета в лето, как в песне говорилось, пока очередной локомотив не привез настоящего друга, того самого паренька. Этот мальчик, единственный из длинной череды таких же мальчиков, обратил внимание на собаку. Отец мальчика умер, его мама после положенного траура засобиралась замуж, и парня на лето забрал к себе дядя, младший брат умершего отца. Это лето было особенным для них обоих, для мальчика и пса. Они крепко подружились. Всегда и повсюду были вместе.

Но время идет. Кончилось и это лето. Снова поезд застучал колесами, увозя последнего друга. Та осень могла стать последней для собаки. У него сильно болела грудь, впервые за все годы, что он провожал поезда. И, не выдержав разлуки, пёс побежал за поездом. Бежал он быстро и отчаянно, чувствуя, как разрывается в груди сердце, истерзанное бесчисленными расставаниями. И глаза его молили — не уезжай!

Мальчик всё видел, видел, как пёс бежал за поездом, как звал его, просил остаться. Он плакал и кричал «остановите поезд, я возьму его с собой!». Но черствая мать, озабоченная недавним замужеством, лишь равнодушно отмахнулась от сына и какой-то вшивой собаки, бегущей за ними по железной дороге. Это поставило последнюю точку в отношениях матери и сына. Мальчик принял решение в пользу собаки. Он знал историю Друга, знал, что тот никогда не бегал за поездами прежде. Будучи ответственным и современным пацаном, он принялся за дело. Написал письма дяде и директору школы, просил и уговаривал, приводил аргументы, доказывал некомпетентность отчима, его жестокость и недалекость.

Всё это прошло мимо восприятия пса, он свыкался с тем, что живет в доме, а не на улице, под забором брошенной дачи, загородной виллы. Его взял к себе дядя мальчика, зачем — пёс понял не скоро. Просто однажды они отправились на станцию и встретили осенний поезд. И этот особенный осенний, встреченный вне расписания поезд привез ему друга. Эта неожиданная и невозможная по своей сути встреча продлила жизнь собаке на долгие-долгие годы. Целых двадцать шесть лет прожил после этого самый счастливый в мире пёс по кличке Друг. Его измученное сердце перестало болеть, исцеленное человеческой верностью. Та осень действительно могла стать последней в его жизни.

Северус моргнул, поняв, что история закончена, сглотнул и сипло спросил:

— Где это произошло? И с кем?..

— Неважно, с кем и где, — глухо отвечала Лиза. — Главное, она была. С кем-то. Но вы поняли мораль этой истории, Северус?

— Да, я понял. Одинокая брошенная собака собралась умереть, разочаровавшись в людях. Но нашелся настоящий друг с иным взглядом на ценности. Мать-то ему не жаль было бросать? — придрался вдруг Северус к мальчишке со странным взглядом на ценности. Лиза вздрогнула и крепче обняла подушку. Сдавленно выговорила:

— Дядя забрал племянника после того, как тот очутился в интернате. Матери куда важней оказался её молодой муж, оказался дороже сына. Ну что вы так смотрите, Северус, и такое бывает…

Северус только зубами скрипнул, понимая, что мальчишку, по сути, тоже предали, и не абы кто, а родная мать.

— И каким боком эта история относится к волвенам? — недовольно буркнул он.

— Я пыталась передать вам чувства пса и мальчика, пыталась пояснить, что произойдет, если их разлучить.

— То есть… — пустился в неспешные размышления Северус. — Если Гарри вдруг за каким-то надом уедет, Дерек скончается, как брошенный под забором пёс. Так, что ли? Ой, чтоб меня, перспектива…

— Простите, — понурилась Лиза. Северус раздраженно глянул на неё, на маму очень неудобного мальчика. И устыдился в следующий же миг — с каких это пор дети стали неудобными? Да ещё такие, которые спасают его сына от мимо-проходящих маньяков-головорезов. И замер. Лиза смотрела на его губы. Её глаза стали совершенно черными в оранжевом свете торшера, огромными и голодными. Во рту моментально пересохло.

Приподнявшись на колене, Северус передвинулся ближе, наклонился, упираясь руками в диван, склонился к лицу. Вдохнул теплый аромат жареных каштанов, идущий от волос Лизы. Лиза тоже вздохнула и подняла лицо навстречу… Поцелуй был очень осторожным, исследовательским, изучающим и… целомудренным. Они лишь пробовали вкус губ, смакуя и слегка покусывая их. Нежные, вкусные, чувственные, сладкие, пахнущие зубной пастой… И отчего так много слюны во рту?..

Поцелуем они пока и решили ограничиться, уважая личные пространства и статусы друг друга. Вернувшись к себе, Северус вдруг осознал, что мысль о возможной женитьбе уже не так сильно пугает его.

А волвены… как Северус понял из дальнейших разговоров с Лизой, история волвенов началась с основания монархии. Издревле сильные мира сего, власть предержащие, короли и цари, консулы и принцы нуждались в надежной охране своих царственных особ. В качестве телохранителей обычно приглашались-нанимались мощные и с отличной реакцией парни, читай: головорезы. Придворные маги тоже, как известно, были в почете и зачастую занимали вакантную должность правой руки короля, за примером далеко ходить не надо, нам даже известно имя одного такого мага — Мерлин, личный советник короля Артура.

Вот только неизвестно, занимался ли Мерлин производством охранных и защитных амулетов для коронованных голов. Судя по записям благочестивых хронистов, Варда Пендрагона стерег сам Мерлин.

Что ж, поверим им и пролистаем хроники чуть поглубже в глубину веков, на пару-тройку столетий до жития-бытия артуровского Мерлина. Перенесемся во времена первых мореходов — викингов. Свирепые и страшные, без капли доброты, белобрысые парни под два метра ростом и косыми саженями в плечах милосердия не знали от слова «совсем» и то лишь потому, что жили в дикую кровавую эпоху войн и сражений. Милосердные и добрые как раз жили недолго и погибали сразу, стоило лишь на секунду пожалеть раненую птичку, тут же им навешивали ярлык «слабак и мямля» и для профилактики перерезали глотку, ибо нефиг жалеть птичек со сломанными крылышками.

Норвежские варвары жалости не знали и слыли самыми жестокими людьми в мировой истории, выпотрошить живого человека, намотать его дымящиеся кишки на меч и заставить выпотрошенного их жрать — для них обыкновенное и милое дело.

Ну и какая связь между волвенами и викингами, спросите вы. Как ни странно — прямая. В берсерках. Бешеные и бесчувственные к боли, берсерки очень ценились генералами и полководцами всех мастей и армий, в бой в первую очередь посылались именно они. А уж если они в пылу драки обзаводились волчьими пастями и клыками рвали горло врага, то это только приветствовалось.

Не зря же потом брудастые борзые викингов наводили столько страху на прибрежные племена. Так и казалось, что с бортов драккаров выпрыгивают не псы, а берсерки, превратившиеся в волкодавов. Норвежские волки огромны и могучи, несложно представить себе норманнского оборотня, стоящего на двух ногах и когтящего воздух жуткими когтями на волосатых руках.

Эпоха войн и массовых грабежей, полоны и работорговля, всё это обычные вещи для начального человечества. Высадиться на берег, вырезать стариков и старух, перестрелять мужчин и пожечь деревянные домишки, переловить и связать женщин и детей, набить ими трюмы кораблей и выгодно продать в Киеве… вот такой повсеместный бизнес процветал в тех временах и краях.

А теперь вспомним про волшебников-колдунов. Каждый самый захудалый маг тех времен очень любил экспериментировать с различными видами зверушек и людишек. Собственно, не только маги, а все. Все эксплуатировали всех, селекционировали, клонировали, размножали всё, что движется и шевелится. В том числе стремились создать надежных слуг и охранников. Про кентавров мы уже говорили, сегодняшняя наша тема: сторожа-телохранители. Сила оборотней известна всем, но толку с них мало, да и какая радость — быть сожранным собственным телохранителем в первое же полнолуние?

Вилктаки слишком мягкие по характеру, не годятся… М-м-м, минуточку, а что если… А что будет, если скрестить вилка с норманном? Гонец, ко мне! А ну неси весть: доставить вот сюда, к моим ногам, дюжину мальчиков и девушек обеих племен.

И-и-и причаливает очередная кодла ладей грабителей, сигают с бортов кошмарные бородатые пёсики, хватая всех без разбору и сея мировую панику, которая потом войдет в историю и будет преподаваться ученикам пятого класса. Мальчики и девочки, проданные на невольничьем рынке на вечорной площади славного града Киева и увезенные за тридевять земель без возврата на родину, разными путями рано или поздно попадают к заказчику — колдуну-чернокнижнику.

Они терпеливы и долговечны, молча и спокойно спаривают поколения девушек и юношей норманнских берсерков и вилков. Выращивают полученное потомство и снова скрещивают, уже между собой… Как же гадко и цинично всё это звучит, вы не находите?

Ну, как бы там ни было, но ко времени Мерлина и Артура в эскорт царских экипажей уже были включены королевские волвены, сопровождающие праздничные кортежи. Преданные и верные, надежные и неподкупные телохранители, умеющие превращаться в собаку и волка. Но даже и они в наше время стали легендой, несмотря на своеобразное происхождение.

Ведь была и другая, побочная ветвь. Добровольная. Красавец-викинг полюбил девушку-вилку и наоборот, цыганистый щуплый вилктак влюбился в белокурую пышногрудую красотку… Ну и что, что она выше его на две головы, зато как обнимает!..

Происхождение Дерека в цыганской среде говорит как раз об этой добровольной ветви. А королевский волвен как вид к настоящему времени захирел и самоустранился по ненадобности.

Конец каждого разговора Северуса и Лизы заканчивался поцелуем. С каждой ночью он становился всё слаще и глубже, пока не закопался окончательно под одеяло.

Разбуженный странными звуками, доносящиеся из мансарды, Гарри сперва сидел и прислушивался. Потом, когда к лизиным охам и вздохам прибавились глухие папины рыки… до пацана дошло. Густо покраснев, Гарри, как ошпаренный, выскочил из-под одеяла, опрометью бросился на чердак и нырнул в кровать к такому же красному Дереку. Остаток ночи новоявленные братья виновато ежились, прижимаясь друг к другу и сдавленно хихикая. И слушали, как скрипит внизу диван под увесистыми «прыжками» двух взрослых игрунов.

Во время одного особенно громкого маминого «о-ооо-о-ох!» Дерек поморщился и вцепился зубами в подушку, тихо ругаясь сквозь зубы и прикушенную ткань. Гарри прислушался:

— Блин, блин, блин!.. Ну хоть заглушку поставили бы, что ли…

— А есть такое… заклинание? — смущенно спросил пацан.

— Есть… — скрипнул зубами юноша. И вдруг спросил: — Ты кого хотел бы, сестру или брата?

— А они что, их делают? — доперли до Гарри последствия от секса.

— Ну, а чего же ещё-то?! — мучительно простонал Дерек.

Наутро не выспавшиеся парни хмуро и исподлобья взирали на безобразно счастливых Северуса и Лизу, которые, порхая по кухне, непонятно для кого готовили завтрак. Кульминация настала, когда Лиза рассеянно бухнула в сладкую овсяную кашу неразделанную селедку, а Северус поставил перед Гарри чашку крепчайшего кофе…

Рождество обещало быть очень и очень интересным.