Однажды придёт отец...

Часть 33. Параллели эпилога

Начался и неспешно потек вперед второй семестр.

Уроки рисования профессора Паркера, география Берримора, магозоология Кеттлберна, чистописание и литературный час у мисс Бимиш, минералогия профессора Морма, травология мадам Стебль, астрономия профессора Синистры, зельварение профессора Снейпа, трансфигурация МакГонагалл. Чары и заклинания у профессора Флитвика, домоводство, совмещенное с маггловедением у Квиррелла.

Квиринус Квиррелл, кстати, долго ломался, получив приглашение в школу на пост преподавателя ещё от Дамблдора, и ни в какую не соглашался. Зато после отставки бывшего директора сразу же примчался в отдел кадров с просьбой зачислить его в штат. На вопрос попечителей о прежнем отказе пояснил, что угроза его жизни миновала. Оказывается, когда его звал Дамблдор, у него были навязчивые видения насчет того, что в Хогвартсе при старом начальстве он долго не протянет, а помрет в конце семестра девяносто второго года, а вот когда сменили директора, исчезли и дурные предчувствия, значит, что? Правильно, теперь его жизни ничто не угрожает. Вы уж извиняйте, господа, но я верю своей чувствительной заднице, она меня никогда не подводила. Так какая там должность освободилась? Маггловедение и домоводство? Отлично, беру! Прорицания? Нет-нет, не хочу, я не медиум, это просто чуйка меня предупреждала не доверять Дамблдору.

Эймос согласился принять Квиррелла после того, как Черити Бербидж провалила экзамен, доказав свою несостоятельность и некомпетентность, показав «маггла в разрезе» в духе Шулейкина в демонстрации тигра в аналогичном виде: галье, ливер, вымя…*

Итак, уроки.

Профессор Паркер от азов перешел к более углубленным знаниям, приступив к рисованию мультиков. Дети озадаченно посмотрели на непонятный рисунок лошади с восемнадцатью ногами и вопросительно уставились на учителя. Тот с невозмутимым видом сначала показал ещё несколько слайдов с многоногими быками и козлами и только после этого начал вступительную лекцию, чередуя картинки:

— Как вы, надеюсь, заметили, изображения эти — наскальные. Верно? Так во времена Неолита и Палеолита доисторический человек изображал движение. Стремясь передать бег животного, он пририсовывал ему несколько лишних пар ног, весьма наивно полагая, что современники поймут его художества. Должен признать, современники его понимали, чего не скажешь об ученых Сорбонны семнадцатого-восемнадцатого веков… Эти бородатые и убеленные напудренными париками, прикрывающими их плешивые головы со вшивыми волосьями, мужи так и не дотумкали, зачем их далекие предки рисовали столь странных зверушек и всё ли в порядке было у них с мозгами? Сия завеса тайны приоткрылась только после изобретения синематографа. Тогдашнее открытие произвело такую сенсацию… Не один умный мозг взорвался от натуги, перегрева и перенапряжения, и их вполне можно понять: ну как так, чтоб какие-то троглодиты-неандертальцы и знали о кадрах??? Да быть того не может!

— А самое смешное, знаете что? — профессор Паркер вставил очередные слайды и продолжил пояснения: — То, что современная техника изображения мало чем отличается от доисторической! Вот, смотрите сами: наскальный рисунок многоногой лошади и графическая калька. Видите — ноги просвечивают? Сколько их?

Гарри догадливо вскинул руку:

— Двадцать четыре рисунка, сэр! Двадцать четыре кадра.

— Совершенно верно, мистер Снейп! А теперь подойдите сюда и покажите нам, как рисунки должны двигаться.

Гарри с готовностью и удовольствием показал: быстро-быстро пролистнул все рисунки так, чтобы наглядно продемонстрировать скачущую лошадь. Потом то же самое показал и профессор на проекторе с помощью слайдов, впервые показав мультфильм в Хогвартсе. После демонстрации он погасил керосиновый фонарь, убрал проектор и экран, раздвинул шторы на окнах и начал урок рисования мультиков. Что и говорить, это оказалось настолько увлекательно, что дети жутко расстроились, когда урок подошел к концу, и прозвенел колокол. Никто не хотел покидать класс, все желали остаться и рисовать-рисовать-рисовать бегущих собачек, летящих птичек и порхающих бабочек. Особенно сильно опечалился Драко, когда понял, что пора уходить и оставить здесь свой шедевр — симпатичную лохматую собачку, смешную и косолапую, скачками бегущую по зеленой травке. Гэвин при этом странно посмотрел на него и переглянулся с Зевсом. Тот пожал львиным плечом и окликнул белобрыса:

— Эй, Малфой!

— Чего? — обернулся тот.

— У моих знакомых такая же собака на передержке живет. Хочешь, тебе отдадим?

— Что, совершенно такая? — не поверил Драко. Зевс кивнул.

— Ну да, совершенно точно такой же, рыжий и лохматый, зовут Галсом, возраст около года.

— Галс? — опешил Драко. — Что за имя?

— Нормальное имя! — рассердился Зевс. — Просто он нос по ветру постоянно держит, всё время рвется вслед за ним, как тот корабельный ход, в честь которого он назван… Когда он начал ходить, его ветром сбивало с ног так часто, что все вскоре шутить начали над ним: «во, гляньте, на левый галс лег, а вот на правый борт завалился, правым галсом ушел под ветер», с тех пор так и пошло — Галс да Галс.

Драко засмеялся и удивленно сообщил:

— А знаете, он мне уже нравится, пожалуй, посмотрю на него!

На уроке профессора Морма Гарри, находящийся под впечатлением от первого, поинтересовался:

— Сэр, а кроме человека, кто-нибудь в пещерах ещё рисовал? Я имею в виду наскальные изображения пещерных людей.

— О да, мистер Снейп, — прогудел басовито кряжистый гном. — Все рисуют, не только люди и обученные зверушки. Посмотришь иной раз и диву даешься — ах как Природа-матушка рисовать-то любит! Её закаты и рассветы, не повторяющийся ни разу рисунок-форма облаков, морозные разводы-узоры на стекле… А её краски?! Сколько красок-то у неё! Вы представить себе не можете, насколько ярки райские птички островов Новой Зеландии! А камни?! Вот, смотрите!.. — и взбудораженный учитель принялся доставать с полок коробки, а из них — камни самых разных расцветок и форм. Аметисты всех лиловых и фиолетовых оттенков, хризолиты-хризопразы, все виды яшмы, рубины и топазы, всевозможная радужная слюда… А кроме них, камней, матушка-Природа умела рисовать ещё и слоями, все эти прожилки, черточки, полосочки, пятнышки. В общем, урок дети покинули офигевшими и прямо-таки оглохшими от вороха сведений.

На следующем уроке, у профессора Флитвика, на Гарри поглядывали с опаской: а ну как спросит чего не надо — вовек же не огребешься. Но Гарри и сам изрядно впечатлился, так что благоразумно помалкивал. Вместо него отличилась Гермиона. Поинтересовалась у Флитвика между делом в конце урока:

— Сэр, а почему в Зале наград стоят всего две реликвии Основателей — Чаша Пенелопы Пуффендуй и диадема Кандиды Когтевран? Остальные два — где?

— Хи-хи, им нет надобности стоять в Зале наград, мисс Грейнджер! — тоненько хихикнул профессор Флитвик.

— Но почему? — заупрямилась Гермиона. — Коллекция же неполная без меча Годрика Гриффиндора и медальона Салазара Слизерина!

— Так меч-то и нельзя на всеобщее обозрение выставлять, — возразил ей Рон. — Всем известно, что он находится в Шляпе, и только настоящий гриффиндорец способен вынуть меч Годрика из волшебной Шляпы.

— Правда? — смутилась Гермиона.

— Конечно! — продолжал Рон, горделиво приосанившись. — А что касается медальона, то Слиззер в конце уже не дружил с ними и ушел. Потому его побрякушку и не кладут вместе с остальными реликвиями.

Зевс хрюкнул и уткнулся лицом в парту, заглушая хохот.

— А… что не так? — ожидаемо обиделся рыжик. Сфинкс поднял голову и, отфыркиваясь, сообщил:

— Профессор же Флитвик ясно сказал, им НЕЗАЧЕМ стоять в Зале наград. Видишь ли, они — живые, и долго торчать на одном месте для них довольно проблематично.

— Да о чем ты??? — взвыл уязвленный до предела Рон.

— Живые реликвии, Рон! — догадался Гарри. И вопросительно глянул на Зевса: — Я прав? Это Лучик Латимера?

— Да. Талисман Салли Слизерина, — подтвердил Зевс.

— А Гриффиндор? — спросил Невилл.

— Талисман Гриффиндора — феникс, — последовал ответ.

— Не меч? — растерянно спросило сразу несколько голосов.

— Нет, — фыркнул Зевс. — Изначально меч предназначался для гоблина Рагнука Первого, но Гриффиндор отобрал меч у него. По другой версии, он выкупил меч у гоблинов. Принадлежность меча всегда была весьма спорным вопросом. Гоблины, не привыкшие расставаться со своими вещами, со смертью Годрика закономерно решили, что меч снова должен вернуться к ним. К тому же, если верить самим гоблинам, Годрик получил оружие не совсем законным путем. После смерти Годрика меч стал считаться народным достоянием и по сей день хранится в Хогвартсе. Еще одна фишка заключается в том, что способностью меча стала его возможность появляться из Распределяющей Шляпы, но только в руках того, в ком бьется сердце истинного гриффиндорца. Любопытно, что меч изначально может находиться где угодно, но телепортируется через Распределяющую Шляпу по мере необходимости и острой нужды в нем. В общем, круто заколдовали артефакт, сам себе не принадлежит, бедняга… — Зевс деланно-скорбно вздохнул и замолчал. Молчал и класс, переваривая новые знания. Потом Гарри тихо уточнил:

— Значит, Феникс — талисман Годрика?

— Да, — улыбнулся ему Зевс. — Фениксы живут долго, и тысяча лет ему не помеха, ведь он каждые пятьсот лет обновляется: сжигает себя в огне и возрождается из него.

Про Шляпу никто не стал спрашивать, и так всё было ясно.

Урок за уроком, новые знания. Дни, перетекающие в недели, а те — в месяцы… Ушла зима, слыша теплое дыхание весны. Девушка-весна, известная модница и певунья, начала со звона капели и нежного журчания ручейков. Потом грянули тяжелые аккорды — басы-разрывы ледолома на реках и озерах, с грохотом лопались толстые льды от напора вспухшей талой воды, и та с ревучим всплеском вырывалась вверх из гигантских трещин на долгожданную свободу, выходя из берегов и заливая-затопляя поля.

А веселая модница тем временем примеряла всевозможные наряды, сшитые ей по заказу у знаменитого модельера — Сезона. Сначала печальные бурые и серые тона. Затем настал черед нежно-зеленых, салатовых оттенков. И чем выше по меридиану поднималась весна, тем темнее, глубже и сочнее становились её наряды, украшенные белыми и розовыми дымками первоцветов. А с ними проснулись парфюмеры — трудолюбивые пчелки, которые тоже умеют и любят рисовать. Их мастерство проявляется в рисунках сот, виртуозных танцах-координатах о местоположении ближайшего цветка-медоноса. И шедевры их полотен никакими силами нельзя подделать, потому что у мёда есть генетическая память своих родных сот, и с помощью этого секрета всегда можно отличить настоящий мёд от сиропа.

Парфюмеры-пчелы принялись за главную свою работу — опыление. За километры чуя запах липы, проносятся лохматые жужжалки на тонкие ароматы медоносов и кропотливо летают от цветка к цветку, собирая нектар и перенося пыльцу с женских на мужские соцветия.

Звенит воздух от пения весны, журчит и плещет вода, гудят и стрекочут струнами крылья насекомых, ох, сколько же звуков они издают! Тут вам и альт с контрабасом кузнечиков и цикад, и нежная скрипка комариков, и густой валторн шмелей, и гудящий бас майских жуков, и, как же без них, цветовые гаммы бабочек — их радужные бесшумные переливы похожи на застывшую на взлете мелодию…

Пение птиц, шорох и посвисты ветра, шелест молодой листвы — всё это пришло на смену немой зиме. Красуется модница-весна, кокетливо поглядывая через плечо на тихого и скромного юношу, неспешно идущего за ней. Он красив, строен и элегантен, на нем зеленый кафтан и желтая панамка, зовут его Лето. Но весну он никогда не нагонит — пробовал уже. Поэтому он вскидывает длинный посох и свистит овчарке, указывая на отару: эгей, гони! И с лаем мчится небесная собака, спеша на помощь хозяину: сбивает в кучу своенравных овец. Или, напротив, разогнав белых барашков, ведет на дойку тяжелых тучных коров. Те с грохотом ступают по небесной пашне, сбиваясь в огромные стада и сталкиваясь рогами с такой силой, что вылетают искры и проносятся к земле стремительными росчерками молний…

Грохочет гром, и в свете молний проливается на землю первый летний дождь.

Уходит под навес недовольный Мок — ему не нравится, когда на него сверху капает противная мокрая вода. Он хоть и переоделся, и его длинное тело покрывала гладкая скользкая шерсть, но на плечах пробивалась первая грива, мягкая, пушистая и оттого плохо высыхающая.

Экзамен… Страх, кошмар и ужас каждого студента. Гарри очень сильно старался не поддаваться панике при виде гор заданий, правил и пергаментов, которые надо исписать. И монбланы учебников, которые надо прочитать. Ой, мама… Ну и зачем мне в обычной жизни такое заклинание, как «Ворминкулюс»? Он что, в самом деле соберется кого-то превратить в червяка??? Или вот, «Дантисимус», оно зачем? Удлинять передние зубы? Ну и кому это надо, беззубому бобру? Так его сначала ещё найти надо, беззубого…

Вот «Брахио Эмендо» — другое дело: в хозяйстве пригодится — кости из курицы и рыбы удалить! Слово «брахио» вызывает в памяти брахиозавра, и Гарри, отвлекшись, непроизвольно засматривается в потолок, представляя себе кости гигантского ящеротазового динозавра. За что ему снижают балл.

Последние экзамены совпали с полнолунием, и Дерек на почве стресса малость «поехал»: двойной удар полной Луны и экзаменационного психоза не хило так приложили бедного волвена. И чтобы он не оборотился в зверя, пришлось его утешать. Гарри, услышав шум, прибежал к старшему другу в комнату и увидел, как тот беспомощно пытается выйти из комнаты в… шкаф. Откроет дверцу и в стенку — бум-с. Выйдет из шкафа и снова — бум-с — лбом о стенку. И хвост пушистый из штанов выглядывает. Цапнув Дерека за шкирку, Гарри пригнул его к полу и заставил опуститься на колени, потом, просто не зная, чем ещё помочь, он просто обнял волвена и принялся его поглаживать по голове и плечам, как большого заболевшего пса…

Дерек тихо скульнул, прижался к Гарри и затих. И мальчики всю ночь просидели вот так, пока луна не пошла на убыль. Лизу, королевскую волчицу, аналогично придерживал и «утешал» Северус.

Что поделать, пленники Луны, спасибо хоть безопасные, в отличие от настоящих оборотней. Люпина так не подержишь, не приласкаешь…

Ушла весна, замер в зените проходящий июнь, отзвенел прощально последний колокол, и закрылись врата замка Хогвартса. Снова скользят по водной глади белые лодочки-катера, везущие бывших первоклассников к станции Хогсмид. Где опять ждет их раздувающий пары на невидимой дороге Поезд Вселенной.

Гарри сидит рядом с отцом, держась за ошейник Мока. Льву полтора года, и он огромен, теперь это мощный и сильный зверь, морда его вытянулась, и раздались челюсти, в приоткрытой пасти виднеются крупные желтоватые клыки, да, он уже не милый и наивный лупоглазый львёнок, но это пока только внешне. Внутри он прежний дурашливый лоботряс, игривый и любящий, Мок не оставил своих привычек, по-прежнему обожает сосать молоко из бутылочки, как и раньше, любит обниматься и причесывать волосы Северусу, Гарри и Дереку, зализывая их наверх, чтобы они встали дыбом, как и положено порядочному льву.

Гарри смотрит, как приближается противоположный берег, и думает о том, что скоро, вот уже сегодня вечером, он обнимет маму Пэт, Дадли и дядю Вернона, прижмет к себе верных собачек, Терри и Бейли, а потом, ночью, к нему в кровать придет Симона и ляжет под боком, тихо намурлыкивая свою нехитрую кошачью колыбельную. А ещё он думает о будущих каникулах в Гамильтон-касле, куда он приедет к Зевсу на лето.

Глянул вбок, на суровый профиль отца, и сердце наполнилось нежностью — папа, любимый… Пусть его и не было в детстве, в самую раннюю пору жизни, он о том не жалеет, так как не помнит уже, что рос без отца. Помнит только, что мечтал о нем, что папа однажды придет и заберет его домой. Что ж, так оно и случилось: однажды отец пришел и ввел его в волшебный мир. Как в сказке Астрид Линдгрен «Мио, мой Мио»: жил на свете пацан обыкновенный, никем не любимый и никому не нужный, но однажды попал он в сказку, где жил его папа, Король Страны Дальней, и начались у него в стране той чудеса и приключения удивительные.

Вот и у Гарри тоже — был простым пацаном, а пришел папа, и начались чудеса, сказочные и изумительные, полные фантастических и мифических созданий, и все они — его друзья навек! Крылатый сфинкс, могучий минотавр, нереальный анубис, рогатый и тонконогий фавн со своей свирелью, вельфы-оборотни, ушастая и смешная нэко, кряжистый и неуклюжий, похожий на булыжник, тролль. И волвен, надежный и преданный брат, человек с собачьим сердцем.

В конце августа его папа и Лиза поженятся, это уже решено, как и то, что свадьбу сыграют в Гамильтон-касле. Интересно, как там? И что там? Боже ты мой, ух как не терпится узнать, что такое другой мир, мир, спрятанный от магглов, мир, выглядящий, как отдельная маленькая планетка, плывущая в космической пустоте за окнами Поезда Вселенной.

Вот такие мысли раздирали голову Гарри, пока лодочка неслась по волнам Черного озера к хогсмидской пристани. И, словно чувствуя его волнение, мягко прижимал его к себе отец, пришедший однажды, чтобы забрать сына в сказку…

Комментарий к Часть 33. Параллели эпилога

*имеется в виду сцена из кинокомедии “Полосатый рейс”, в которой буфетчик Шулейкин, притворяясь укротителем, рассказывает о тигре на примере разделки говяжьей туши.