Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

ГЛАВА 18. ВОЙСКА ЛЖЕДМИТРИЯ II ОСАЖДАЮТ МОСКВУ. ДОЖДАВШИСЬ МАКСИМАЛЬНОГО ОСЛАБЛЕНИЯ РОССИИ. В ВОЙНУ ВСТУПАЕТ СИГИЗМУНД III

При всех выдающихся качествах Тульской крепости был у нее один существенный изъян. Город стоял в низине, и при определенных условиях его можно было затопить, перекрыв реку. Работами по созданию искусственного озера руководили дьяки Разрядного приказа, согнавшие на строительство свыше 60 тысяч «посошных» мужиков. Сначала на правом — пологом и болотистом — берегу Упы соорудили дамбу длиной в полверсты, чтобы перегородить ею всю речную пойму, затем перекрыли плотиной саму Упу и стали ждать осеннего паводка. Осажденные пытались мешать работам: «С Тулы вылазки были на все стороны на всякий день по трижды и по четырежды, а все выходили пешие люди с вогненным боем и многих московских людей ранили и побивали»^{114}. Однако Шуйскому удалось завершить строительство до конца лета. И теперь оставалось только ждать, что случится раньше: осенний паводок принудит гарнизон к капитуляции или объявившийся в Стародубе «Дмитрий» приведет под Тулу новую армию.

Самозванец перебрался через границу еще в мае 1607 года, но объявился в Стародубе лишь к середине июля. К этому времени Сигизмунд III нанес сокрушительное поражение рокошанам. В Речи Посполитой появилось много «свободных» ратников, готовых продать свои услуги любому, согласному за них платить. Но даже в этих условиях сбор войск шел медленно. Местные дворяне под знамена мятежников вставать не спешили. Многие покидали усадьбы и поодиночке тайно пробирались в Москву. Понять их нетрудно. После того как Ляпунов и Пашков покинули лагерь Болотникова, казачьи отряды «царевича Петра» устроили на Северщине настоящую «охоту на дворян». Казни в Путивле шли непрерывно. Те, кого сразу тащили к плахе с топором, могли считать, что легко отделались… Князей и дворян резали по суставам, травили голодными медведями, сбрасывали с крепостных стен. Людей заживо сжигали на кострах, обваривали крутым кипятком, сажали на кол.

Окружение стародубского «вора» постаралось ускорить мобилизацию. Приглашая наемников из Речи Посполитой, Лжедмитрий II обещал платить вдвое и втрое больше европейских окладов. Принуждая северских дворян к службе, «вор» угрожал нетчикам лишением поместий. Так, по свидетельству Конрада Буссова, «Димитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы перешли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему»^{115}. Этими призывами он пытался не только решить проблему набора в свою армию. Вбивая клин между помещиками и их вооруженной холопской свитой, Лжедмитрий II хотел развалить дворянское ополчение Шуйского.

10 сентября, собрав чуть больше тысячи наемников и несколько тысяч русских, в основном «гулящего люда», самозванец двинулся из Стародуба в Почеп. Население встречало его с той же радостью, что и Лжедмитрия I. Люди толпами выходили к дороге, приветствуя «истинного царя». Но и затруднения у Лжедмитрия II были точь-в-точь такими же, что и у предшественника: в казне вечно недоставало денег для оплаты наемников. Уже 26 сентября поляки взбунтовались и, забрав свое оружие, ночью ушли прочь. К утру самозванец догнал их и долго уговаривал вернуться. Наконец наемники согласились продолжить поход. К этому времени осажденные в Туле повстанцы дошли до последней крайности. Затопление города привело к тому, что запасы соли смыло водой, а зерно на складах подмокло и испортилось. От голода люди с трудом держались на ногах. «Царевичу Петру» и «воеводе» Болотникову пришлось вступить в переговоры с Шуйским. Они соглашались капитулировать при условии, что победители сохранят жизнь всем участникам мятежа. Вожди восстания не знали, что Лжедмитрий II в это время уже подходит к Козельску.

Сведения об успехах самозванца вызвали брожение в царских войсках. Царь Василий вынужден был поклясться на кресте, обещая «ворам всем дать выход, кто куда захочет, а воеводам их, вору Ивашке и иным, ничего не будет»^{116}. 10 октября 1607 года Тула капитулировала. Большинству повстанцев Шуйский сохранил жизнь и свободу. Однако вожди мятежа не вошли в число амнистированных. «Воеводу» Ивана Болотникова сослали в Каргополь. «Боярин» Григорий Шаховской отправился в монастырь «на Каменное». Атаман Федор Нагиба и другие уехали под конвоем в «Поморские города». Несколько позже, когда Лжедмитрий II подошел к Москве, Болотникова и других вождей мятежа тайно умертвили. Но хуже всего пришлось «царевичу Петру». Приставы повезли его в столицу, на пыточный двор. В январе 1608 года измученного палачами «вора Петрушку» публично повесили у Серпуховской заставы. О клятве Шуйского было известно многим, и циничное нарушение царского слова, подтвержденного крестным целованием, произвело плохое впечатление на жителей страны.

Но это случилось позже, а э октябре 1607 года известие о сдаче Тулы вызвало панику в армии Лжедмитрия II. Оставив недавно занятый Козельск, она спешно отступила к Карачеву. Тут самозванца покинул отряд запорожских казаков. Наемники разделили взятую в Козельске добычу и заявили, что уходят домой. Армия рассыпалась на глазах. Лжедмитрий с верными людьми бежал в Комарицкую волость. Здесь его нашли прибывшие из Польши подкрепления: несколько сотен жолкнеров пана Тышкевича. В ноябре подошел трехтысячный отряд донцов под командованием еще одного самозваного царевича, «Федора Федоровича». Вскоре прибыли казаки атамана Юрия Беззубцева, сдавшиеся в плен при падении Тулы. Свои частные армии в лагерь самозванца привели из Польши пан Лисовский, князь Адам Вишневецкий и другие.

Между тем Шуйский после Тулы посчитал войну законченной. Он распустил армию и вернулся в Москву. Гневу Гермогена не было предела. Однако царь Василий решил, что власть его отныне незыблема, а значит, пришла пора поставить на место «вздорного старика». Вместо активизации боевых действий, на чем настаивал патриарх, Шуйский проявил совсем иную активность. В целях продолжения царского рода 56-летний монарх решил жениться на молодой княжне Марии Буйносовой. «Новый летописец» отмечает, что «патриарх его молил от сочетания браком». Вскоре выяснилось, что Гермоген не зря бил тревогу. Передышка дала мятежникам собраться с силами. К началу декабря под знаменами Лжедмитрия II было уже больше 10 тысяч ратников. Повстанцы попытались осадить Брянск, но в город вовремя прорвались отряды князей Куракина и Литвина-Мосальского. Они доставили обоз с продовольствием и воинскими припасами. Шансы на удачный штурм сразу опустились до нуля. Самозванец не стал упорствовать и отступил на зимовку в Орел. Сюда в апреле 1608 года привел четырехтысячную армию князь Роман Ружинский. Вскоре наемники провели новое «коло». Должность гетмана перешла на нем от Маховецкого к Ружинскому.

С этого времени казаки-болотниковцы все больше и больше уступали власть польским наемникам. Ружинский был очень энергичным человеком. С его прибытием в мятежном лагере все активизировалось. Одно за другим полетели письма: к Мнишеку с просьбой воздействовать на короля, к агентам в Польшу, чтобы те ускорили сбор и отправку подкреплений, к русским боярам — бывшим любимцам первого самозванца — с убеждениями в истинности «спасшегося царя». Вскоре под руководством нового гетмана армия двинулась в поход на Москву. В районе города Волхова ее встретили полки Дмитрия Шуйского и Василия Голицына. В распоряжении воевод было около 35 тысяч человек, на несколько тысяч больше, чем у самозванца. 30 апреля конные польские роты с ходу атаковали русские позиции. Весь день сражение шло с переменным успехом. Ночью Дмитрий Шуйский решил отвести армию к Волхову и занять оборону по засечной черте. Ружинский тоже не стремился возобновить сражение. Вчера он начал бой «с марша», удобное место для стоянки нашел только утром 1 мая. Пользуясь затишьем на фронте, гетман решил перевести войсковые обозы через реку — на поляну, выбранную для обустройства лагеря.

Русские ратники к этому время сняли пушки с позиций и отвели их в тыл. Тронувшись с места, польские повозки подняли за спиной у жолкнеров тучи пыли. Царские воеводы приняли это движение обоза за концентрацию сил для удара по оголенному флангу. В полках началась паника. С известием об этом к Ружинскому явилось несколько перебежчиков. Они подсказали полякам, куда лучше нанести удар. Гетман бросил в наступление все наличные силы. Царские войска в беспорядке бежали с поля боя. Армия самозванца захватила много пушек и большой обоз с продовольствием.

Вина за это поражение лежит не только на бездарном царском брате. В гражданской войне огромное значение имеет моральный фактор. А на пропагандистском фронте царь к этому времени разрушил все, чего с таким трудом удалось добиться патриарху. Наступление Лжедмитрия II началось сразу после того, как по стране разнеслась весть о циничном нарушении Шуйским крестного целования. В стремительном продвижении мятежников русские ратники видели «кару Господню». По армии ползли слухи о том, что каждому, оставшемуся в лагере Шуйского, придется отвечать перед Богом за клятвопреступление своего царя. Число перебежчиков стремительно росло.

После Волхова движение армии Лжедмитрия напоминало триумфальное шествие. Козельск, Калуга, Можайск и Звенигород встречали его хлебом-солью и колокольным звоном. Простые люди искренне радовались возвращению «доброго царя». Они не знали, что на одной из стоянок Ружинский добился от самозванца коренного пересмотра условий «найма». Под давлением алчных панов Лжедмитрий II согласился разделить между ними царскую сокровищницу, которая ждет его в Москве. Таким образом, новые отношения Ружинского с «Дмитрием» даже отдаленно перестали походить на договоренность между монархом и его гетманом. Подобные «соглашения» Фернандо Кортес и Франсиско Писарро заключали с Монтесумой и Атауальпой — правителями ацтеков и инков.

Лжедмитрий II подошел к Москве 1 июня 1608 года. Через несколько дней его ратники разбили лагерь в селе Тушино. Видя, сколько иноземных войск пришло с мятежниками, царь Василий поспешил заключить соглашение с Польшей. По его условиям в обмен на освобождение наемников, захваченных в Москве во время переворота, Сигизмунд III обязался немедленно отозвать из России все свои силы, сражавшиеся на стороне Лжедмитрия II. Договор этот выполнила только русская сторона. Поляки на «пустую бумажку» не обратили внимания. Все ратники Ружинского остались в Тушине. А в день, когда послы Сигизмунда ставили подпись под соглашением, в Россию вторглось войско Яна Сапеги. Мнишеки в Польшу не поехали. По дороге они отделились от посольского каравана и отправились в Тушино, где 6 сентября 1608 года Марина встретилась с «супругом». Они с Лжедмитрием II принялись изображать перед народом счастливую пару, воссоединившуюся после долгой разлуки. Понятно, что никого из посвященных дешевый маскарад обмануть не мог, но простой народ принимал все за чистую монету.

Сапега привел в тушинский лагерь свыше 1700 жолкнеров. Вскоре им удалось договориться о равенстве своих прав на добычу с теми, кто начинал поход. После этого подкрепления из-за границы хлынули рекой. К осени 1608 года в лагере Лжедмитрия II, по свидетельству самих наемников, собралось «18 000 польской конницы и 2000 хорошей пехоты»^{117}. Кроме этого самозванцу служили многие тысячи запорожских и донских казаков. По разным данным, общая численность казачьих войск в армии Лжедмитрия II составляла от 35 до 65 тысяч человек. Очевидно, как и в случае с поляками, речь идет обо всех отрядах, действовавших от имени самозванца. В лагере одномоментно находилось не более половины от этого числа.

Как только самозванец укрепился в Тушине, это село превратилось в столицу мятежной России. Вскоре власть Лжедмитрия II признали Псков и Астрахань, Переславль-Залесский и Ярославль, Кострома и Вологда. Под контроль Тушинского вора перешла добрая половина страны. Со всех концов России в Тушино под конвоем везли князей и воевод, захваченных в плен восставшим народом. Из тех, кто соглашался ему служить, Лжедмитрий II формировал свою «воровскую» Думу. Со временем в нее вошли Иван Годунов, Дмитрий Черкасский, Алексей Сицкий, Дмитрий Трубецкой и прочие. Но ключевыми фигурами там были боярин Михаил Салтыков и атаман Иван Заруцкий. Влияние этой парочки держалось на том, что они беспрекословно выполняли все распоряжения Ружинского.

Был в Тушине и свой «освященный собор» из захваченных «ворами» иерархов. Лжедмитрий II «восстановил» в должности патриарха «разжалованного» Шуйским Филарета Романова. Будучи ростовским митрополитом, тот активно участвовал в обороне города от отрядов Яна Сапеги. 11 октября 1608 года тушинцы штурмом взяли Ростов, и Филарета вместе с городским воеводой привезли в лагерь самозванца. Воеводу Лжедмитрий II казнил, а Романову предложил стать «воровским» патриархом. У митрополита практически не было выбора. Со строптивцами в Тушине не церемонились, а умирать «за царя-батюшку Василия Шуйского» обиженный им Романов не желал.

Историки часто спорят, чье влияние преобладало в «воровской» Думе того периода: Салтыкова, Трубецкого или Филарета. Рассуждения эти лишены смысла, поскольку сама Дума была «опереточной». Ни с ней, ни с «царем» иностранные наемники не считались. Главной властью в Тушине стал их глава — гетман Ружинский. Второй по значению силой в лагере самозванца были казаки. При этом запорожцы по численности намного превосходили донцов. Глава Казачьего приказа «боярин» Иван Заруцкий ежедневно расставлял стражу на валах и воротах и высылал сторожевые разъезды на дороги. Он был очень полезен Ружинскому тем, что сумел обуздать казачью вольницу и заставил ее служить интересам оккупантов.

Осада Москвы, начатая летом 1608 года, продолжалась свыше полутора лет. Все это время рос долг «царя» перед наемниками. После очередной ссоры из-за денег поляки на войсковом «коло» избрали специальную комиссию из десяти представителей — «децемвиров» — для контроля над доходами и расходами самозванца. «Самодержца» они фактически взяли под домашний арест. Произвол «децемвиров» свел на нет и прежде небольшие полномочия «воровской» Думы, приказов и уездных тушинских воевод. Эти структуры окончательно превратились в декорации, маскирующие кровавую власть иноземных завоевателей.

Не имея возможности расплатиться с долгами, самозванец раздавал полякам грамоты на кормление и сбор налогов. Гетман Ружинский и его ротмистры распоряжались во «владениях» Лжедмитрия, как в завоеванной стране. Они забирали у крестьян скот, подчистую выгребали из амбаров зерно и фураж. Произвол, насилия и убийства носили повсеместный характер. Народ на опыте убеждался, что поляки и их прислужники, тушинские воеводы, несут ему большие утеснения, чем старая власть. Не находя у «царя» управы на оккупантов, жители сами начали браться за оружие. Восставшие очистили от тушинцев Вологду, Галич и Кострому. Вскоре владычество «вора» рухнуло в Двине и Поморье.

К весне городские ополчения освободили от оккупантов Поволжье, а в апреле—мае 1609 года отбросили от Ярославля отряды пана Лисовского.

В осажденной «ворами» Москве жизнь народа тоже была не сладкой. Тушинские отряды препятствовали подвозу продовольствия. Цены на продукты росли. Популярность правительства падала. В феврале 1609 года группа дворян во главе с князем Романом Гагариным ворвалась в Думу, требуя отрешить Шуйского от власти. Не получив поддержки у бояр, заговорщики отправились к Успенскому собору. ОнзахватилиГермогена и вывели его на Лобное место, где сообщники собрали к этому времени большую толпу москвичей. Здесь князь Гагарин принародно объявил патриарху: они восстали против Шуйского потому, что тот готовит тайные казни своих противников. К тому же подданные имеют право его свергнуть. Ведь это «неправильный царь», выбранный без участия «Всей Земли».

Патриарх принялся возражать мятежникам. Вначале ему удалось убедить народ, что царь Василий не собирается никого казнить. В споре же о законности избрания Шуйского Гермоген умело сыграл на московском патриотизме посадских жителей. Он заявил Гагарину, что царем Василия выбрала столица, которую всегда «государства Русской земли слушали». Эти лестные слова патриарха успокоили москвичей. Когда на площадь прибыли войска, Шуйский тоже вышел к народу и объявил, что скоро наступит конец бедствиям. На выручку столице спешат полки Скопина и Шереметева — они снимут блокаду и приведут обозы с хлебом. Толпа успокоилась и разошлась.

Для тех, кто знаком со взглядами Гермогена, его поведение на площади в момент мятежа выглядит довольно странным. Ведь если у патриарха и были какие-то иллюзии насчет Шуйского, то после «тульских событий» они наверняка исчезли. Политическая программа Гагарина была по сути своей изложением взглядов патриарха: если уж выбирать царя, то «Всей Землей». За эту идею Гермоген «получил на орехи» еще от Бориса Годунова. Так в чем же дело? Думаю, тут могли сыграть роль сразу три важных обстоятельства. Во-первых, Гермоген — человек слова. Царь, которому он присягал, оказался клятвопреступником, бездарностью, мелким и трусливым интриганом. Но это не отменяло самого факта присяги и не давало права на предательство. Во-вторых, патриарх понимал, что провести нормальные выборы в осажденной врагами крепости все равно не получится: и депутатов от городов не созовешь, и дебатов нормальных не устроишь. В-третьих, как мне кажется, на тот момент у Гермогена еще не было подходящей кандидатуры в цари. И несмотря на всю значимость двух первых обстоятельств, решающим практически наверняка стал именно этот фактор.

Показательна дальнейшая судьба Гагарина: сразу после событий на площади князь со своими сторонниками бежал в Тушино, но вскоре они вернулись в Москву с повинной. И во время следующих волнений, 5 мая 1609 года, Гагарин уже агитировал горожан не поддаваться на «дьявольскую прелесть» и держать оборону против «вора». Бывший мятежник разъяснял москвичам, что за спиной Лжедмитрия стоит главный виновник всех российских бед, Сигизмунд III. А его целью является захват страны и уничтожение в ней православия. Таким образом, не все «тушинские перелеты» были беспринципными мерзавцами. Встречались среди них те, кто мучительно искал правду, но не находил ее ни у Шуйского, ни в лагере «вора».

Разорвать кольцо блокады изнутри царская армия не могла. Чтобы организовать деблокирующий удар извне, в Новгород еще в 1608 году выехали наиболее энергичные и талантливые сторонники Василия Шуйского: воевода Татищев и царский племянник Скопин. Всем было известно, что они недолюбливают друг друга. Очевидно, царь рассчитывал использовать это обстоятельство, чтобы держать в узде обоих. Однако Шуйский недооценил племянника — в хитрости и коварстве он не уступал дяде. Когда к Новгороду подступили тушинские отряды, Татищев вызвался возглавить борьбу против них. До этого воевода энергично боролся с агитаторами «воров» внутри Новгорода, а потому успел навлечь на себя ненависть городских низов. И тут Скопину донесли, будто Татищев «идет для того, что хочет царю Василию изменить»^{118}.

Князь Михаил тут же использовал этот предлог для расправы над «предателем». Не обременяя себя судом и следствием, он выдал коллегу на расправу толпе. Посадские растерзали Татищева, а труп бросили в Волхов.

Известие о казни произвело неприятное впечатление в Кремле. Ближайшие советники Шуйского не верили, что царский племянник действовал по собственной инициативе. В новгородском убийстве бояре увидели сигнал: в следующий раз жертвой может стать любой из них. Ждать такого развития событий царедворцы не хотели. Во главе заговора встал дворецкий Иван Крюк Колычев. Два десятка лет он был самым верным сторонником Шуйского. Переворот запланировали на Вербное воскресенье — 9 апреля 1609 года. В этот день царь должен был вести «ослять» под въезжающим в Кремль патриархом. Колычев рассчитывал, что в сутолоке его люди смогут оттеснить стражу и убить Шуйского. Но сохранить замысел в тайне не удалось — чашник Василий Батурлин донес на дворецкого. Заговорщиков арестовали. Шуйский не пожалел прежнего любимца. Колычева казнили на Пожаре. Польские агенты Сигизмунда III докладывали королю, что главным сообщником дворецкого был Василий Голицын, которого заговорщики планировали возвести на престол. По-видимому, шпионы короля не ошиблись. Ведь, если верить Р. Г. Скрынникову, во время бунта Гагарина Василий Голицын тоже был на площади, в толпе зрителей.

Пока столицу лихорадили заговоры, на севере Скопин завершил переговоры с Карлом IX. 23 февраля в Выборге стороны подписали соглашение, в соответствии с которым Швеция присылала в помощь Москве наемное войско — три тысячи пехоты и две тысячи конницы. Стоила эта услуга недешево, более 100 тысяч рублей ежемесячно. Кроме того, Шуйский отказывался в пользу Швеции от всех претензий на Ливонию и обещал уступить Карлу IX город Корелу с уездом. 10 мая 1609 года совместная русско-шведская армия под командованием Михаила Скопина и Якоба Делагарди выступила в поход на Москву. Она состояла из трех тысяч русских ратников и пятитысячного шведского корпуса. По дороге к армии приставали отряды ополченцев. Совместно со шведами они одержали под Тверью победу над десятитысячным польско-тушинским войском пана Зборовского. Опираясь на стойкую оборону шведской пехоты, Скопин и Делагарди измотали и в середине второго дня разгромили противника. По мере продвижения к Москве число русских бойцов в армии возрастало. Еще в Торжке к союзному войску присоединилась трехтысячная смоленская рать. Подошли отряды из Ярославля, Костромы и поморских городов. Общая численность армии увеличилась до 15 тысяч человек. Ее полки заняли Переславль-Залесский, вошли в Муром, штурмом овладели Касимовом.

Но вскоре ситуация изменилась. В 130 верстах от Москвы шведские наемники отказались идти вперед. Солдаты требовали уплаты обещанного жалованья, а Делагарди упирал на то, что по договору русские уже должны были вывести войска из Корелы. Не добившись уступок, шведский корпус снялся с лагеря и двинулся к границе. Василия Шуйский отправил в Новгород приказ: передать Карлу IX Корелу. Местные власти его не выполнили. Но положительную роль это письмо сыграло. Узнав об уступке Шуйского, отряд Делагарди остановился в Валдае и перекрыл полякам дорогу на Новгород. Соблюдая собственные интересы, шведы фактически помогали Скопину. А он, лишенный стойких иноземных полков, был вынужден отступить в Калязин, чтобы прикрыться Волгой от возможных ударов Зборовского. Перед тем как возобновить наступление, русскому воеводе требовалось «обустроить» свою армию. Из наемников с царскими войсками остался только отряд во главе с Христиером Зомме, примерно около тысячи человек. С ними Скопин заключил особое соглашение, по которому шведы обязались не только воевать, но и обучать «иноземным премудростям» русских ополченцев.

Уход Делагарди стал лишь началом череды неприятностей… Перед самым свержением Лжедмитрий I успел объявить войну Крыму. После вступления на престол Василий Шуйский направил к хану послов, чтобы возобновить мирные отношения. Но мятежники перехватили их и казнили в Путивле. Прождав год известий из России, правитель Крыма решил, что пришла пора действовать.

В июне 1609 года многотысячная орда царевича Джанибека вторглась в русские пределы. Татары продвигались к Москве не спеша. По дороге они грабили и сжигали села, брали штурмом города, забирали в полон население. Разгромив Тарусу, крымская армия перешла Оку. Отряды татар появились у Серпухова, Коломны и Боровска.

Таким образом, к концу лета ситуация под Москвой осложнилась до предела. Ружинский с Лжедмитрием II стояли на ее западных окраинах, Ян Сапега удерживал позиции на севере, ведя осаду Троице-Сергиева монастыря. А с юга наступали крымские татары. Скопин-Шуйский ничем не мог помочь столице. Используя укрепления заранее выстроенного острога, его армия в двухдневном сражении 18—19 августа отбила наступление 20-тысячной польско-тушинской рати на Калязин. Но к полевым сражениям с панцирной кавалерией русская пехота была еще не готова, а Делагарди по-прежнему стоял у Валдая. В этой ситуации Сигизмунд III решил выйти из тени. Тем более что повод для разрыва перемирия долго искать не пришлось: договор Василия Шуйского с Карлом IX затрагивал интересы не только Речи Посполитои, но и ее монарха, претендовавшего на шведскую корону.

19 сентября 1609 года отряды литовского канцлера Льва Сапеги подошли к стенам Смоленска. Через несколько дней к ним присоединился польский король. Гарнизон русской крепости был невелик. По разным сведениям, он составлял от 1400 до двух тысяч человек. Большую часть смоленских ратников воевода Михаил Шеин еще весной отправил к Скопину. Королевская же армия насчитывала свыше 12 тысяч бойцов. Кроме нее в осаде участвовало более 10 тысяч малороссийских казаков и литовских татар. Еще от границы король прислал жителям Смоленска универсал, где сообщал, что он идет по просьбе самих же русских — навести порядок в их государстве. Сигизмунд III рассчитывал на легкую прогулку. К осаде первоклассной крепости он свои войска не готовил. В армии было намного больше кавалерии, чем пехоты. А артиллерийский парк состоял всего из полутора десятков орудий.

Смоленск недаром считался ключевым пунктом русской обороны на западе. Его каменные стены, возведенные в 1597—1602 годах Федором Конем, местами достигали высоты 14 метров, а толщиной были до 5,1 метра. Протяженность каменных укреплений, включающих в себя 38 башен, составляла шесть верст. Крепостная артиллерия насчитывала около 300 пушек и размещалась в башнях в три яруса. Возглавлявший гарнизон Михаил Шеин был смел, решителен и считался в военных кругах большим мастером обороны. С началом боевых действий он призвал к оружию посадских жителей, доведя численность своих войск до пяти тысяч человек. В городе имелись большие запасы продовольствия и воинских припасов.

Подойдя к Смоленску, Сигизмунд III потребовал от гарнизона сложить оружие. Жители ответили, что скорее погибнут, чем покорятся врагу. 12 октября начался первый штурм города. Королевские инженеры взорвали мину у Авраамиевских ворот. Польские колонны ворвались в пролом. Но дальше продвинуться не удалось. Смелой контратакой русские ликвидировали прорыв. Поняв, что с наскока город взять не удастся, король перешел к планомерной осаде. Его тяжелая артиллерия осталась в Риге. С учетом состояния дорог подвезти пушки должны были только через несколько месяцев. Ожидая осадные орудия, поляки рыли многочисленные тоннели. Они пытались заложить мины под стены и башни. С помощью слуховых ходов и встречных подкопов смоляне всякий раз ликвидировали угрозу. Русские ратники постоянно ходили на вылазки. В одном из налетов отряду смельчаков удалось захватить даже королевское знамя.

Вторжение Сигизмунда III увеличило раздоры в лагере самозванца. Если Ружинский и его соратники поклялись друг другу держаться прежней линии, то осаждавший Троице-Сергиев монастырь Петр Сапега не хотел ссориться с родичем, канцлером Яном Сапегой, и потому занял нейтральную позицию. Еще одним следствием осады Смоленска стало укрепление союза России и Швеции. Карлу IX было выгоднее вести войну с Сигизмундом под Москвой и на русские деньги, чем одному и в Эстляндии.

Получив приказ короля, Яков Делагарди со своими людьми 26 сентября прибыл в Калязин. Скопин встретил их с радостью и тут же выдал наемникам жалованье. Устранив недоразумения, объединенная армия двинулась вперед и уже 6 октября вступила в Переславль. Через три дня ее передовые отряды закрепились в Александровской слободе, куда вскоре прибыли и основные силы. Следом с востока подошли воевавшие в Поволжье и под Владимиром войска Шереметева. Теперь у Скопина собралось свыше 25 тысяч ратников. С такой армией можно было дать противнику генеральное сражение. Однако русские войска не могли еще на равных биться с интервентами. Тактика Скопина в течение всей кампании заключалась в том, что его пехота занимала укрепленные позиции, которые вынуждена была раз за разом атаковать польская конница. И только после того, как она из-за высоких потерь лишалась наступательных возможностей, завершающий удар по врагу наносила свежая и отдохнувшая русская кавалерия.

Чтобы сохранить этот рисунок боя, Скопин высылал впереди армии сильный отряд, который подбирал позицию и строил укрепления, позволявшие отбить внезапную атаку врага. Только после этого отряд догоняли главные силы. Так было и в Александровской слободе. Первыми 9 октября к крепости подошли части Семена Головина и Григория Валуева, а также шведский отряд полковника Иоганна Мира. Оставленные гетманом Сапегой польские роты потерпели поражение и бежали с поля боя. Передовые русские части сразу же принялись подновлять крепостные стены, ставить «острог», возводить полевые укрепления: рогатки, надолбы, засеки. И лишь когда они закончили работы, позиции заняли полки Скопина.

После этого ситуация изменилась кардинально. Из Александровской слободы армия Скопина угрожала и лагерю под Троицей, и «воровской столице» в Тушине. Даже понимая, что их заманивают в ловушку, поляки вынуждены были атаковать русско-шведские укрепления. 28 октября конница Сапеги опрокинула передовые заслоны и прорвалась к позициям пехоты. Перед надолбами она остановилась и сразу попала под убийственный огонь стрельцов. Вслед отходящим полякам бросились конные дворяне, вырубили отставших и вновь укрылись за надолбами. Весь день бой шел по этому сценарию. Ночью Сапега отступил к Троице-Сергиеву монастырю, а Ружинский увел полки в Тушино. Москва ликовала. Там были уверены, что блокада рухнет в считаные дни.