Огненное море

Глава 25. СТАРЫЕ ПРОВИНЦИИ, АБАРРАХ

— А потом, отец, — сказала Джера, — призрак начал обретать образ, облик…

— Он стал материальным, дочь моя?

— Нет. — Джера задумалась, сдвинув брови, пытаясь подобрать верные слова.

— Он оставался бесплотным призраком. Если бы я попыталась коснуться его, то ничего не ощутила бы. Но я видела… черты, детали. Знак на нагрудной пластине его доспехов, очерк лица, линия носа, шрамы на его руках… Отец, я видела его глаза! Да, глаза! Он посмотрел на меня, на всех нас. Казалось, он одержал великую победу — такой у него был взгляд. А потом он… исчез.

Джера развела руками. Ее жесты и слова были настолько красноречивы, что Альфред словно увидел снова, как бесплотная фигура идет прочь и исчезает, как утренняя дымка тумана под лучами солнца.

— Это надо было видеть, — прибавил Джонатан, рассмеявшись ясным мальчишеским смехом, — Ох, какое стало лицо у старины Понса!

— М-мда, — протянул граф. Джера слегка покраснела:

— Милый мой супруг, это все действительно очень серьезно.

— Я знаю, дорогая, знаю. — Джонатан попытался придать своему лицу соответствующее выражение. — Но ты должна признать, что это действительно было смешно…

Уголки губ Джеры дрогнули в улыбке.

— Еще. вина, папа? — спросила она и, не дожидаясь ответа, поспешно поднялась, чтобы наполнить кубок.

Решив, что граф не смотрит на нее, Джера покачала головой с ласковым, насмешливым упреком, на что ее супруг широко ухмыльнулся и подмигнул.

Граф, однако же, все видел — только вот его это не развеселило. У Альфреда возникло весьма неуютное чувство, что граф видит и слышит все, что происходит вокруг него. Высохший от старости граф внимательно следил черными, глубоко запавшими глазами за герцогом и герцогиней; потом его взгляд впился в Альфреда.

— Мне хотелось бы посмотреть, как вы творите ваши чары. — Граф сказал это так, будто речь шла о простеньком карточном фокусе. Он подался вперед, опираясь на подлокотники:

— Сделайте это снова. Я позову одного из кадавров. Каким из них мы можем пожертвовать, дочь моя…

— Я… я не смогу! — Альфред запнулся, не зная, как объяснить, с трудом подбирая слова. — Это было… какое-то мгновение. Я… понимаете, я действовал по обстоятельствам. Я посмотрел вверх, и… этот меч падал на меня. Руны… просто пришли мне в голову… если можно так сказать.

— И как пришли, так и ушли, а? — Граф ткнул острым пальцем под ребра Альфреду. Чувство было такое, словно весь он высечен из кости.

— Если так можно сказать, — слабо откликнулся Альфред.

Граф хихикнул и снова ткнул его пальцем. Альфред почти физически ощущал, как правда вытекает из него, словно кровь — там, где впивался в его тело старческий сухой палец. Но что было правдой? Действительно ли он не знал, что сделал? Или какая-то часть его сознания скрывала это — как он привык за все эти годы скрывать свою истинную суть?

Альфред провел дрожащей рукой по редким волосам.

— Отец, оставьте его. — Джера подошла к Альфреду и положила руки ему на плечи:

— Еще вина, сэр?

— Нет, благодарю вас, Ваша Милость. — Альфред так и не прикоснулся к своему вину. — Если вы простите меня, я очень устал и хотел бы лечь…

— Разумеется, сэр, — немедленно откликнулся Джонатан. — Мы вели себя совершенно бездумно — давно уже наступил час королевского сна, а этот цикл был для вас действительно ужасным…

Больше, чем вы думаете, печально сказал себе Альфред с невольной дрожью. Гораздо более страшным!

Он поднялся на ноги.

— Я провожу вас в вашу комнату, — сказала Джера.

Отдаленный звук колокольчика нарушил тишину комнаты. В комнате воцарилось молчание; трое из четверых обменялись понимающими взглядами.

— Я пойду, — проговорила Джера, — мы не можем полагаться на мертвых.

Мгновение — и она растворилась во мраке.

— Я уверен, сэр, вы захотите услышать это, — сказал граф; его черные глаза сверкнули. Он жестом предложил — или приказал — Альфреду сесть.

Выбора у Альфреда не было, а потому он снова опустился в кресло, прекрасно сознавая, что не хочет больше слышать никаких новостей, даже самых спешных и секретных.

Все трое ждали в молчании — Джонатан был бледен и озабочен, старый граф смотрел оживленно, глаза его горели, Альфред уныло и безнадежно разглядывал стену.

Граф жил в Старых Провинциях, в землях, бывших когда-то населенными и плодородными. Века назад земля эта была живой, ее обрабатывало бессчетное множество кадавров. Из окон дома видны были огромные поля травы-кэйрн и высокие деревья ланти, усыпанные голубыми цветами. Теперь и сам дом, казалось, стал трупом. Земли же, окружавшие его, были пустынны и безжизненны — моря грязи и пепла, сотворенные вечным дождем.

Обиталище графа было не пещерной структурой, как Некрополис: замок был построен из каменных блоков и напоминал Альфреду замки, построенные сартанами в пору расцвета их власти на Арианусе.

Замок был достаточно большим, но большинство комнат в нем было заперто или просто заброшено — некому было поддерживать здесь порядок. Все население замка состояло из старика графа и кадавров старых слуг. Но комнаты фасадной части замка содержались в необыкновенном порядке — сравнительно, конечно, с теми печальными и убогими жилищами, на которые Альфред насмотрелся вдосталь во время их поездки по Старым Провинциям.

— Древние руны, понимаете ли, — сообщил старый граф Альфреду, сопроводив свои слова проницательным коротким взглядом. — Люди в большинстве своем стирают их. Не могут их прочитать и полагают, что рунные надписи делают жилище старомодным. Но я оставил их и заботился о них. А они заботятся обо мне. И вот мой дом стоит, в то время как множество других рассыпались в прах.

Альфред мог прочесть руны, он ощущал магическую силу, века поддерживавшую эти стены, но не сказал ничего, страшась, что скажет слишком много.

Жилая часть замка состояла из комнат прислуги, располагавшихся в нижнем этаже кухни, жилых комнат, кладовой; к тому же там находились парадный и черный входы в замок и лаборатория графа, где он все еще продолжал эксперименты, надеясь вернуть жизненную силу земле Старых Провинций. Два верхних этажа предназначались для хозяев замка и их гостей.

Часы-король направились в свою опочивальню. Альфред с тоской подумал о постели, о сне, о благословенном забвении — пусть и на несколько часов, об отдыхе от этого живого кошмара.

Должно быть, он и на самом деле задремал, поскольку когда дверь распахнулась, он испытал весьма неприятное ощущение, как это бывает со внезапно разбуженным человеком. Он заморгал и уставился на Джеру и человека в черном плаще, появившихся в дверях в дальнем конце комнаты.

— Я подумала, что вы должны услышать новости от самого Томаса — на тот случай, если у вас будут вопросы, — сказала Джера.

Альфред понял, что новости были скверными, и обреченно склонил голову. Сколько еще он сможет выдержать?..

— Принц и чужестранец, чья кожа покрыта рунами, мертвы, — тихо проговорил Томас. Он вышел на свет и откинул с головы капюшон — молодой человек, должно быть, ровесник Джонатана. Его одежды были заляпаны грязью, словно ему пришлось проделать в спешке долгий и трудный путь. — Король казнил их обоих сегодня в комнате для игр.

— Ты присутствовал при этом? Видел, как это случилось? — спросил граф, резко подаваясь вперед.

— Нет, но я говорил с мертвым стражником, чей долг — доставлять тела в катакомбы. Он сказал мне, что хранитель сейчас работает над их телами.

— Мертвый сказал! — Старик фыркнул. — Мертвым нельзя доверять.

— Я хорошо знаю это, милорд. Я сделал вид, что не знал о том, что король окончил игру в рунные кости, и вломился прямо в залу. Кадавры как раз оттирали кровь с пола — большую лужу свежей крови. Рядом лежало копье с окровавленным наконечником. Сомнений быть не может. Они мертвы.

Джера покачала головой и вздохнула:

— Бедный принц. Бедный юноша, такой красивый, такой достойный… Но, как говорят, несчастье одних может обернуться удачей для других.

— Да, — с какой-то яростной радостью проговорил старик. — Нашей удачей!

— Нам нужно только спасти кадавров, добыть тела принца и вашего друга. — Джера стремительно обернулась к Альфреду:

— Это, конечно, будет опасно, но… дорогой сэр, с вами все в порядке? Джонатан, принеси ему сталагмы.

Альфред сидел, уставившись на герцогиню, не в силах сдвинуться с места, не в силах рассуждать хоть сколько-нибудь разумно. Он неловко поднялся, и слова полились потоком:

— Эпло, принц… мертвы. Убиты. Мой народ — убивает. А вы — вы так черствы и бессердечны… Вы смотрите на смерть как на недоразумение, как на мелкое неудобство вроде простуды!

— Вот, выпейте. — Джонатан подал ему кубок с отвратительно пахнущим пойлом. — Вам нужно было больше есть за обедом…

— Обед! — хрипло выкрикнул Альфред. Он оттолкнул кубок, отступая все назад и назад, пока не уперся спиной в стену. — Двое людей лишились жизни, а вы можете говорить об обеде! О том, чтобы… чтобы… добыть их тела!

— Сэр, я уверяю вас, о телах хорошо позаботятся, они будут в великолепной сохранности, — заговорил Томас. — Я знаю хранителя, работающего несколько последних циклов, знаю его лично. Он весьма искушен в этом мастерстве. Вы почти не заметите изменений в своем друге…

— Не замечу изменений! — Альфред провел дрожащей рукой по волосам. — Смерть дает смысл жизни. Смерть, уравнивающая всех. Мужчин, женщин, крестьян и королей, богатых и бедных: все мы идем по одной дороге, в конце которой — смерть. Жизнь священна, драгоценна, ее нужно ценить и оберегать, это не та вещь, с которой можно обращаться легко — прожил, и ладно! Вы утратили все уважение к смерти, а с ним и уважение к жизни. Похитить у человека жизнь для вас преступление не большее, чем… чем стащить у него кошелек!

— Преступление? — вмешалась Джера. — И вы говорите о преступлении? Это вы совершили преступление! Вы уничтожили тело, вы отправили призрака в небытие, в забвение, где он будет пребывать вечно, лишенный образа, лишенный облика…

— У него были и образ, и облик! — воскликнул Альфред. — И вы видели это! Он наконец стал свободен! Он умолк, озадаченный и изумленный тем, что сказал.

— Свободен? — ошеломленно проговорила Джера. — Свободен — для чего? Что он может сделать? Куда пойти?

Лицо Альфреда залила жаркая краска, но его тело била ледяная дрожь. «Сартаны, полубоги, сумевшие создать новые миры из мира обреченного. Способные творить. Но творение это было вызвано к жизни разрушением. Путь нашей магии вел к некромантии. Этот шаг был неизбежен. От власти над жизнью — к власти над смертью.

Но почему же тогда это столь ужасно? Почему от самой мысли об этом меня бросает в холодный пот?»

И снова он увидел мавзолей на Арианусе, где в саркофагах покоились тела его друзей. Когда он последний раз приходил туда — прежде, чем покинуть Арианус, — он ощущал печаль, но печаль эта была скорее не по ним, а по нему самому. Он остался один.

И еще он вспомнил смерть своих родителей в Лабиринте…

Нет, это просто воспоминания смешались. То были родители Эпло. Но он чувствовал невыносимую боль, ярость, страх… И снова — за себя. Вернее сказать, за Эпло. Он остался один. Те же, что сражались, были мертвы, их искалеченные тела обрели покой. Смерть научила Эпло ненавидеть, ненавидеть врага, который заточил его родителей в темницу, — врага, который убил их. Хотя Эпло мог и сам не подозревать об этом, смерть дала ему и другие уроки.

«Теперь Эпло мертв. А я уже начал было думать, что, быть может, он…»

Тут размышления Альфреда прервало жалобное поскуливание. Холодный мокрый нос ткнулся в его руку, по его пальцам проехался шершавый язык…

Альфред едва не подпрыгнул от неожиданности.

Черный неописуемый пес с тревогой смотрел на него, склонив голову набок. Он поднял лапу и положил ее на колено Альфреду. В карих глазах читалось сочувствие, словно пес ощущал беду, пусть даже и не понимая, что произошло.

Альфред уставился на пса, потом, придя в себя от первого потрясения, обнял зверя за шею, зарылся руками в шерсть. Он чувствовал, что вот-вот заплачет.

Пес приготовился посочувствовать сартану, но подобной фамильярности он не ожидал и терпеть не был намерен, а потому он высвободился из рук Альфреда и озадаченно воззрился на него: мол, что это ты?.. Я только приказ выполняю.

«Следи за ним», — было последнее распоряжение Эпло.

— Х-хороший мальчик, — проговорил Альфред и, протянув руку, погладил лохматую голову пса.

Пес это стерпел, явно демонстрируя всем своим видом, что поглаживание по голове принимает, и их отношения вполне могут дойти до почесывания за ухом, но что где-то нужно провести черту, и он, пес, надеется, что Альфред это понимает.

Альфред это понял.

— Эпло не умер! Он жив! — воскликнул сартан. Оглядевшись по сторонам, он заметил, что все взгляды прикованы к нему.

— Как вы это сделали? — У Джеры даже губы побелели. — Тело животного было уничтожено! Мы видели это!

— Объясни же мне, дочь моя, о чем ты говоришь, — раздраженно потребовал граф.

— Этот… этот пес, отец! Это тот пес, которого стражник швырнул в кипящую грязь!

— Ты уверена? Быть может, он просто напоминает…

— Конечно, я уверена, отец! Посмотрите на Альфреда. Он знает этого пса. А пес знает его!

— Еще один фокус? А этот как вам удался? — спросил граф. — Что это за дивная магия? Если вы можете возрождать уничтоженные тела…

— Я же говорила вам, отец! — Джера задыхалась от волнения. — Пророчество!

Воцарилось молчание. Джонатан смотрел на Альфреда, широко распахнув глаза, с детским искренним восторгом и изумлением. Граф, его дочь и вестник разглядывали сартана задумчиво, словно бы прикидывая, как лучше его использовать.

— Это не фокус! И я ни при чем! Я ничего не делал, — оправдывался Альфред. — Пса вернула вовсе не моя магия. Это Эпло…

— Ваш друг? Но, уверяю вас, сэр, он мертв, — проговорил Джонатан. В его взгляде, адресованном жене, ясно читалось: «Бедняга сошел с ума».

— Нет-нет, он не мертв. Ваш друг, стоящий здесь, ошибается. Ведь вы же не видели само тело? — спросил Альфред Томаса.

— Нет, не видел. Но копье, кровь…

— Говорю вам, — настаивал Альфред, — что, если бы Эпло был мертв, пса бы здесь не было. Я не могу объяснить, откуда знаю это, потому что я даже не уверен, что мои мысли касательно этого зверя верны. Но одно я знаю. Простым копьем моего… э-э… друга не убить. Его магия могущественна — весьма могущественна.

— Что ж, ни к чему спорить об этом. Либо он жив, либо нет. Тем больше у нас причин вырвать из королевских когтей его самого или то, что от него осталось, — сказал граф и обернулся к Томасу:

— А теперь, сэр, скажите, когда будет совершено воскрешение принца?

— Если верить моим источникам, три цикла спустя, милорд.

— Значит, у нас есть время, — проговорила Джера, задумчиво сплетая пальцы. — Время составить план. И время предупредить его народ. Когда принц Эдмунд не вернется, они догадаются, что произошло. Нужно предупредить их, чтобы они не делали ничего, пока мы еще не готовы.

— Готовы? К чему? — озадаченно спросил Альфред.

— К войне, — коротко ответила Джера.

«Война. Сартаны против сартанов. За все века истории сартанов не случалось подобной трагедии. Мы разделили мир, чтобы спасти его от нападения врага, — и нам это удалось. Наш мир не был захвачен. Мы одержали великую победу.

И — проиграли».