Огненное море

Глава 38. ЧЕРТОГ ПРОКЛЯТЫХ, АБАРРАХ

…Чувство сожаления и глубочайшей печали наполнило душу Альфреда. И хотя эта печаль и была болезненным чувством, даже она, даже то, насколько несчастным он чувствовал себя сейчас, было лучше, много лучше, чем то скорбное бесчувствие, в котором он жил, пока не присоединился к этому братству. Тогда он был пустым сосудом, скорлупой без ядра. Мертвые — чудовищные порождения тех, кто начинал увлекаться некромантией, — были более живыми, чем он. Альфред глубоко вздохнул и поднял голову. Взглянув на сидевших за столом, он увидел, что те же чувства отражаются на лицах мужчин и женщин, сидящих за столом в священном чертоге.

В печали и сожалении не было горечи. Горечь — удел тех, кто сам навлек на себя, сойдя с пути истинного, и Альфред предвидел, что наступит время для его народа, когда горькое сострадание и раскаяние будут править его народом, ибо невозможно будет иначе остановить безумие.

Он снова вздохнул. Всего несколько мгновений назад он буквально излучал радость, покой бальзамом разлился по огненным волнам его сомнений и страхов. Но это состояние возвышенного душевного покоя не могло длиться долго. Он должен был вернуться в мир — к его сомнениям и бедам, к его печалям и сожалениям.

Чья-то рука крепко сжала его руку. Кожа на руке была гладкой, молодой, в отличие от кожи Альфреда, похожей на пожелтевший и покоробившийся от времени пергамент. Альфред ответил слабым пожатием руки.

— Надейся, брат мой, — тихо проговорил молодой человек. — Мы должны хранить надежду.

Альфред обернулся и посмотрел на сидящего подле него молодого человека. Он был красив, решителен, наделен силой, физической и духовной; он напоминал едва откованный стальной клинок. Сомнения не замутили его сияющую поверхность, клинок был остер как бритва. Альфреду молодой человек показался знакомым. Альфред даже знал имя его — или ему казалось, что знал, — но не мог припомнить.

— Я пытаюсь, — ответил Альфред, смаргивая внезапно набежавшие на глаза слезы. — Быть может, это все потому, что я видел так много за свою долгую жизнь. Я знал надежду и прежде, но она чахла и умирала, как чахли и умирали менши, чьи жизни и судьбы были доверены нам предками. Наш народ бросается в объятия зла, словно безумец, бегущий к краю обрыва, обреченный сорваться и рухнуть в бездну. Как можем мы остановить безумцев? Нас слишком мало…

— Мы встанем перед ними, — ответил молодой человек. — Мы откроем им истину…

«А они столкнут нас в пропасть с обрыва», — подумал Альфред. Однако же вслух он этих слов не сказал: пусть молодой человек живет с этой мечтой, пока возможно.

— Как, — вместо этого печально спросил он, — все это началось? Почему все пошло не так, как надо?

Молодой человек знал ответ — молодые всегда знают все ответы.

— Во все века человек боялся тех сил, что не были подвластны ему. Он был один в огромной Вселенной, которой не было до него дела. А потому в древние времена, когда сверкала молния и гремел гром, он молил богов спасти его.

Позднее человек начал постигать Вселенную с ее законами. С развитием науки и техники он разработал орудия, с помощью которых мог влиять на Вселенную. К несчастью, как тот рабби, сотворивший голема, человек обнаружил, что не может справиться со своим творением. И вместо того чтобы властвовать над Вселенной, он едва не разрушил ее.

После вселенской катастрофы людям было не во что верить: все боги покинули человека. И он обратился к себе, к тем силам, которые были в нем самом. И открыл магию. Со временем магия дала нам больше, чем мы добились за тысячелетия борьбы. Нам больше не нужны были боги. Мы сами стали богами.

— Да, так мы полагали, — задумчиво согласился Альфред. — А быть богом — тяжкий долг, так мы говорили себе. Управлять жизнями тех, кто слабее нас, лишать их свободы, дабы определить их пути, принуждать их идти тем путем, который мы считали благом…

— Однако же это доставляло нам удовольствие! — заметил молодой человек Альфред вздохнул:

— Да, мы наслаждались этим; и по-прежнему власть эта доставляет нам удовольствие, и мы жаждем ее! Вот почему будет трудно, так трудно.

— Братия, — прервала его женщина, сидевшая во главе стола. — Они идут.

Никто не сказал ни слова — они говорили глазами, во взглядах друг друга искали силы и поддержки. В глазах молодого человека Альфред увидел решимость и яростную радость.

— Пусть приходят! — внезапно сказал он. — Мы не скряги, трясущиеся над найденным золотом! Пусть придут, и мы с радостью разделим с ними то, что обрели!

Остальные молодые люди загорелись тем же радостным возбуждением. Те, что были старше, печально улыбались. Многие прикрывали глаза, чтобы их горькое знание не омрачало радости остальных.

Кроме того, подумал Альфред, быть может, мы и ошибаемся. Быть может, молодые правы. В конце концов, почему это открылось нам, если мы не сумеем никому передать знание…

За пределами комнаты раздавалось множество людских голосов и шаги — не шаги тех, кто идет восстановить порядок, ровные и размеренные, нет: шарканье, топанье, звуки толпы, рожденные хаосом бунта. Сартаны, сидевшие вокруг стола, обменялись вопросительными, полными сомнения взглядами.

Никто не сможет войти в чертог, если мы сами не откроем дверь. Мы можем остаться здесь навсегда, черпая силу в нашем знании, храня его для себя самих.

— Наш брат прав, — сказал старейший среди них сартан, хрупкая сухонькая женщина, похожая на птицу.

Именно ее твердость духа и могущественная магия привели их к чудесному открытию.

— Мы и были скрягами, прячущими свое золото под спудом, при свете дня же ходившими, как нищие; и лишь ночью доставали его, и во тьме ночной созерцали его жадными глазами и вновь возвращали в тайную сокровищницу. Как скупой, который не употребляет золото свое во благо, мы скоро иссохнем, и исчахнут души наши. Не только долг наш — разделить с остальными наше богатство, это и радость для нас. Уберите охранные руны.

«Я знаю, что это правильно, — думал Альфред, склоняя голову. — Но я слаб. И мне страшно».

Чья-то рука сжала его руку — рука, излучавшая тепло и силу, дарующая уверенность.

— Они выслушают нас, — мягко и настойчиво проговорил молодой человек. — Они должны выслушать!

Яркий, прекрасный голубовато-белый свет потускнел и угас. Внезапно звуки, раздававшиеся за дверями, зазвучали громче, в них слышались угроза и насмешки, гнев и ненависть. Сердце Альфреда сжалось, руки его задрожали.

«Мы правы. То, что мы делаем, правильно, — твердил он себе. — Но… ох, как же тяжело!..»

Каменные двери отворились. Толпа ворвалась в чертог; позади сновали люди в черном, подгоняя идущих впереди. Однако же те, кто был в первых рядах, остановились, озадаченные спокойным величием и серьезным, сосредоточенным видом тех, кто сидел за столом. Толпа кормится страхом. Встретившись с разумным спокойствием, толпа начинает ощущать, что становится слабее.

Яростные крики перешли в приглушенный ропот, иногда прерываемый криком одного из людей в черных одеждах, — они хотели знать, что происходит. Столпившиеся в комнате люди, намеревавшиеся драться, теперь растерялись: им нужен был предводитель, тот, кто снова раздует в них пламя гнева.

Вперед вышел человек. Сердце Альфреда, затрепетавшее было надеждой, рухнуло в бездну отчаяния. Человек был облачен в черное — один из тех, кто практикует прежде запретное, но открытое заново искусство некромантии. Он был сильным человеком, умевшим вести за собой, и поговаривали, что он намеревается стать королем.

Человек открыл рот, но прежде чем он успел сказать хоть слово, худенькая старая женщина, смотревшая на него, как на своевольного ребенка, прервавшего беседу взрослых, мягко спросила:

— Зачем ты и твои последователи потревожили нас в наших трудах, Клейтус?

— Потому что ваши труды — труды еретиков; мы пришли положить этому конец, — ответил некромант.

— То, что мы делаем, делается по решению Совета…

— …который глубоко об этом решении сожалеет! — усмехнулся Клейтус.

Те, что стояли позади него, поддержали некроманта. Теперь он знал, что сила на его стороне. Он держал ситуацию в руках. А быть может, с ужасом понял Альфред, он держал ее в руках все это время. Он был искрой, из которой родился огонь. Теперь ему нужно только дунуть на горящие уголья, чтобы создать пылающий ад.

— Совет предписал вам установить связь с иными мирами, рассказать им о нашем отчаянном положении и попросить прислать помощь, обещанную нам еще до Разделения. И каков же был результат? Многие месяцы вы не делали ничего. Потом внезапно выступаете с глупой болтовней, в которую поверить может только дитя неразумное…

— Если это только глупая болтовня, — прервала его женщина, чей голос, спокойный и тихий, представлял разительный контраст с голосом ее обвинителя, говорившего все выше и резче, — тогда зачем тревожить нас? Позвольте нам продолжить…

— Потому что это опасная болтовня! — крикнул Клейтус — и умолк, пытаясь взять себя в руки. Он был умным человеком и понимал, что резкость и опрометчивость в подобной словесной дуэли не менее опасны, чем в поединке на мечах. Когда он заговорил, его тон Оыл спокойным:

— Потому что, к сожалению, среди нашего народа есть те, чей разум суть разум бесхитростного ребенка. Есть и другие, такие, как он. — Клейтус посмотрел на молодого человека, сидевшего подле Альфреда; его глаза потемнели от гнева. — Молодые люди, которых вы заманили в ловушку пустыми обещаниями нового и прекрасного мира!

Молодой человек ничего не ответил. Рука, державшая руку Альфреда, сжалась сильнее, красивое лицо посуровело. Кем доводился Клейтусу этот молодой человек? Он не мог быть сыном некроманта — для этого Клейтус был слишком молод. Быть может, младший брат, боготворивший старшего брата, пока не открыл для себя истину? Ученик, когда-то преклонявшийся перед учителем? Альфреду вдруг пришло в голову, что он не знал имени молодого человека. Для тех, кто собирался за этим столом, имена были не важны. Что-то в глубине души Альфреда подсказывало сартану, что этого имени ему никогда не суждено узнать. И что это тоже не будет иметь значения.

Альфред ощутил прилив сил и крепко пожал руку молодого человека. Тот посмотрел на него и улыбнулся.

К несчастью, улыбка эта оказалась хворостом в костер ярости Клейтуса.

— Вы обвиняетесь в том, что развращали умы молодежи! Вот, — он ткнул в молодого человека пальцем, — наше доказательство!

Толпа качнулась, двинулась вперед; гнев прорывался там и тут, как газовые пузыри сквозь слой раскаленной магмы.

Старая женщина поднялась, оттолкнув руки собратьев, почтительно попытавшихся помочь ей.

— Тогда отведите нас в Совет! — проговорила она голосом, мгновенно усмирившим волнение толпы. — Мы ответим на любые обвинения, выдвинутые против нас!

— Совет — сборище глупцов, погрязших в словоблудии. В своих нелепых попытках сохранить мир они слишком долго мирились с вашей ересью. Совет передал бразды правления мне!

Толпа восторженно взревела. Ободренный этим, Клейтус уставил обвиняющий перст в старую женщину:

— Более ваша ложь и еретическая болтовня не будут смущать души невинных!

Рев толпы стал громче, яростнее, она снова подалась вперед, в руках людей засверкали мечи и кинжалы.

— Кто пустит в ход оружие в этом священном чертоге, тот увидит, как оно обратится против него самого! — предупредила женщина.

Клейтус поднял руку и остановил толпу. Шум немного поутих, потом умолк вовсе, но в молчании этом таилась угроза. Он поступал так не из страха, не из жалости: он демонстрировал свою власть над толпой, он показывал собравшимся у стола, что в любой момент может спустить на них своих-псов.

— Мы не хотим причинять вам вреда, — спокойно проговорил он. — Согласитесь выйти перед народом и публично признать, что лгали им. Скажите им… — Клейтус помолчал немного, прикидывая, как искуснее сплести сеть. — Скажите им, что вы действительно сумели установить связь с иными мирами. Что вы хотели сохранить их богатства для себя. По чести сказать, теперь мне начинает казаться, что это будет недалеко от истины.

— Лжец! — крикнул молодой человек, вскочив на ноги. — Ты знаешь, что мы сделали! Я говорил тебе! Я рассказал тебе все! Я только хотел разделить с тобой…

Он развел руками и, повернувшись к тем, кто сидел за столом, проговорил:

— Простите меня. Я виной тому, что они пришли сюда.

— Это случилось бы рано или поздно, — мягко проговорила женщина. — Это все равно случилось бы. Мы пришли слишком рано… или слишком поздно. Займи свое место за столом.

Опечаленный молодой человек подчинился. Настала очередь Альфреда утешать его — если в этом можно утешить. Он положил руку на руку молодого человека.

«Соберись с силами, — без слов сказал он. — Соберись с силами, чтобы достойно встретить то, что произойдет. Слишком рано… или слишком поздно. Только бы не слишком поздно! Надежда — последнее, что осталось у нас…»

Клейтус продолжал говорить:

— …прилюдно признайте, что обманывали людей. Вам будет назначено не слишком суровое наказание. А теперь встаньте и выйдите из-за стола! — приказал он холодно. Несколько его последователей приблизились, сжимая в руках железные молоты.

— Что ты собираешься сделать, Клейтус?

Он снова указал — на этот раз на белое дерево стола:

— Это будет уничтожено, дабы не привести других ко злу!

— Ты хочешь сказать, к истине? — тихо проговорила женщина. — Разве не этого ты боишься?

— Отойдите! Или та же судьба постигнет и вас самих! Молодой человек поднял голову и потрясение взглянул на Клейтуса. Только теперь он начинал понимать чудовищную цель некроманта. Альфред ощутил огромную жалость к юноше. Женщина продолжала стоять. Мужчины и женщины, сидевшие за столом, тоже поднялись со своих мест.

— Вы напрасно тратите время, а быть может, и самое жизнь, Клейтус. Вы можете заставить умолкнуть наши голоса, но за нами придут другие. И стол не будет уничтожен!

— Вы что, собираетесь его защищать? — снова усмехнулся Клейтус.

— Не телами, но молитвами. Братия, не причиняйте вреда. Не делайте никому зла. Это наш народ. Не ставьте магической защиты — она нам не нужна. Я снова предупреждаю тебя, Клейтус! — Голос старой женщины зазвучал неожиданно сильно и гордо. — Это священный, благословенный чертог. Те, кто придет сюда, неся зло, будут…

Запела тетива, и стрела впилась в грудь женщины.

— …прощены… — прошептала она, падая; алая кровь залила белое дерево.

Краем глаза заметив какое-то движение, Альфред обернулся. Еще один из нападавших поднял лук; стрела была нацелена в сердце Альфреду. Лицо лучника было искажено страхом и гневом, родившимся из страха. Альфред не мог пошевелиться. Он не смог бы сейчас поставить магическую защиту, даже если бы и хотел. Человек натянул тетиву. Альфред стоял неподвижно, готовясь встретить смерть. Не героически, печально признал он, а скорее глупо.

Сильная рука схватила Альфреда за плечо, рванула — он падал…