Охота пуще неволи

СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ

Молодого способного поэта Владимира Алмазова я узнал недавно. Познакомились мы на одном из литературных вечеров, когда Алмазов прочитал несколько своих лирических стихов. Меня поразили тонкое понимание природы, теплота и задушевность, с которой поэт говорил о родном Урале. Слушая его, я почувствовал, что нахожусь в заснеженном горном лесу, среди объятых глубоким зимним сном елей и лиственниц, вижу избушку лесника, прислонившуюся к широкой груди великана-утеса. Как живой, предстал предо мной Степан — старый уралец, участник двух войн, а ныне охранявший природу родного края.

Хороши были и другие стихи, в которых поэт воспевал свой город, простых советских людей — тружеников, рассказывая о любви рабочего парня и девушки. В каждом из этих стихотворений Алмазов умел показать новую черточку в обычной жизни, сказать что-то свое, такое задушевное и чистое, обнаруживал тонкую наблюдательность.

Когда Алмазов кончил читать, некоторое время было тихо. И эта тишина смутила молодого поэта. Я внимательно посмотрел на его высокую фигуру в темно-синем костюме, на бледное, несколько вытянутое, лицо с прямым тонким носом и голубыми глазами, в которых еще не погас огонек вдохновения. Левой рукой он то и дело отбрасывал с высокого чистого лба пряди русых, слегка вьющихся волос, а они, непокорные, упряма спускались на прежнее место.

Алмазов явно волновался и как-то смущенно смотрел поочередно на всех сидевших в комнате. Его взгляд скользнул и по мне. Я дружески, ободряюще улыбнулся, но он, видимо, не заметил этого и перевел взор на моего соседа слева.

Тишина в комнате стояла недолго. Послышались возгласы горячего одобрения, вопросы к автору. Алмазов отвечал коротко, но предельно ясно.

Стихи понравились не только мне, но и всем, кто его слушал в тот вечер. Позднее некоторые из них были напечатаны в областных газетах, в альманахе и в сборнике лирических стихов поэтов Южного Урала.

С вечера я и Алмазов ушли вместе. Дорогой разговаривали о литературе, обсуждали только что вышедший роман известного писателя. Потом перешли на другие темы.

После того памятного вечера я встречался с Владимиром Алмазовым еще несколько раз, и наше знакомство постепенно перешло в дружбу. В начале этого года в местном книжном издательстве вышла первая скромная книжечка лирических стихов Алмазова «В краю родном». Я от души поздравил молодого поэта с хорошим началом, пожелал новых творческих успехов.

— Надеюсь, — сказал я, с великим удовольствием принимая дарственный экземпляр книги с лаконичной, но выразительной надписью автора, — это ваша первая, но не последняя книга. Не так ли?

— Право, не знаю, — ответил Владимир, застенчиво улыбаясь. — Я так мало пишу и так долго работаю над каждым стихом, что вам, пожалуй, придется очень долго ждать новую книгу. Ведь те стихи, что здесь напечатаны, — плоды многих лет работы. Планы, замыслы есть и, кажется, не плохие, но как все это, выражаясь языком наших журналистов, «претворить в жизнь» — мне еще самому не ясно.

Через три дня я узнал, что Алмазов уехал в один из районов области, где строился совхоз на целинных землях.

Его отъезд для меня был неожиданностью. «Уж не там ли он будет «претворять в жизнь» свои планы?» — подумал я, вспомнив наш недавний разговор. Навел справки и убедился, что не ошибся в своем предположении. Алмазов уехал на месяц в новый совхоз вместе с партией новоселов-комсомольцев. Я подосадовал на Владимира: и почему бы ему не рассказать мне более откровенно о своих планах?

Вскоре я тоже уехал в длительную командировку и на некоторое время потерял своего нового друга из виду. Вернувшись из поездки, я так углубился в работу над собранным интересным материалом, что ни разу, к стыду своему, не вспомнил об Алмазове.

Однажды вечером зазвонил телефон. Мужской незнакомый голос поинтересовался моим здоровьем и задал неожиданный вопрос:

— Не хотите ли завтра поехать на охоту?

— На охоту? — в полном недоумении повторил я. — Хочу, конечно. Но постойте, кто это говорит?

— Да я, Владимир. Разве не узнали?

— Алмазов?! Так вы вернулись с целины?

— Неделю назад. Очень доволен поездкой, но об этом поговорим при встрече. Так как насчет охоты?

— А вы, разве тоже… любитель бродяжничать с ружьем? Вот не знал!

— Теперь будете знать, — засмеялся мой друг и серьезно продолжал: — Завтра закрывается весенняя охота. Я могу достать машину. Вернее, уже достал. Заеду за вами часа в три утра, а в пять будем на месте.

Конечно, я не мог не принять такое предложение. Оно вдвойне было приятно для меня тем, что товарищем в предстоящей охоте будет молодой поэт. «Пишешь-то ты хорошо, — подумал я, — а вот посмотрим, как стреляешь». Мы быстро договорились о деталях, уточнили район предполагаемой поездки, и, не теряя напрасно времени, я стал готовиться.

Ровно в три часа Алмазов просигналил возле окон моей квартиры. Я был одет, все необходимое уложено в рюкзак и потому не задержал товарища. В машине оказался еще один человек — владелец «Москвича», сослуживец Владимира. Он недавно купил машину и пригласил Алмазова, имевшего права шофера-любителя, составить ему компанию. Сергей Поляков, так звали этого человека, был страстным охотником и не пропускал ни одного свободного дня в периоды сезонов, чтобы не побывать в лесу или на озере.

За разговорами время шло быстро, и шестьдесят километров промелькнули незаметно. На рассвете мы подъехали к большому озеру и немедленно стали устраиваться. Рыбаки, жившие поблизости, ссудили нас лодками, и мы разъехались в разные стороны, условившись встретиться в двенадцать часов возле машины.

Я выбрал удобное плесо, расставил чучела и забрался в камыши. Утро выдалось чудесное; теплое, без ветра, уток на озере, было много, и скучать не приходилось. То и дело к чучелам подлетали небольшие табунки гоголей, красноголовых нырков или чернеди. Иногда завертывали и чирки. Для комплекта не хватало только кряквы. Я вспомнил предупреждение Полякова: он еще в машине говорил, что кряковые на этом озере почти не встречаются.

Полный патронташ я расстрелял за какие-нибудь два часа и добыл около десятка разнопородных уток. Достал из рюкзака коробку с патронами и снова наполнил патронташ. Занимаясь этим делом, я вдруг поймал себя на мысли, что со стороны Алмазова выстрелов не слышно. Гулкие раскаты поляковской двустволки двенадцатого калибра раздавались довольно часто. Он стрелял не меньше моего. А вот слева, где находился Владимир, было спокойно. «Наверное, выбрал место неудачное, — успокоил я себя, — вот и сидит, считает наши выстрелы».

До двенадцати часов я убил еще несколько селезней. Собрал всю дичь и очень довольный вернулся к месту сбора. Сергей Поляков опередил меня и разводил костер, готовясь варить традиционный утиный суп.

— А Владимир что-то запаздывает, — сообщил он. — Не люблю, когда люди неаккуратны.

— Наверное, сейчас подъедет, — вступился я за приятеля.

Поляков что-то проворчал и опять наклонился к костру. Я стал теребить уток для супа. Сергей оказался не из разговорчивых. На все мои старания завязать беседу, он отвечал односложными «да», «нет», «пожалуй» и «не знаю». Зато поварские способности Полякова были выше похвалы. Он живо опалил и разделал по всем правилам пару селезней, добавил картофель, приправу, и скоро аппетитный запах приятно защекотал наше обоняние.

А Владимира все не было. Долгое отсутствие товарища начало не на шутку беспокоить нас. Вдобавок небо затянули неведомо откуда появившиеся хмурые облака. Были все основания предполагать, что может начаться дождь, и тогда на легком «Москвиче», чего доброго, застрянешь где-нибудь в грязи проселочной дороги.

— Пойду поищу Владимира, — сказал я, вставая. — Чего это он, в самом деле, запаздывает.

Сергей кивнул головой и, сосредоточенно помешивая тонкой палочкой варево, буркнул:

— Тоже, охотник!

Я помнил, куда уходил Алмазов, и направился берегом в ту сторону. Идти было неудобно. Часто встречались глубокие ямы, наполненные водой и забитые затонувшим березняком, в изобилии росшем на берегу озера. Приходилось часто делать обходы, то приближаясь к самой воде, то углубляясь в лес. Спотыкаясь на каждом шагу, я прошел метров двести и остановился. По моим расчетам, Алмазов должен находиться где-то в этом районе. Крикнул и прислушался, но никто не отозвался. Еще раз крикнул — и опять полное молчание.

«Может, Владимира надо искать совсем не здесь?» — подумал я и почувствовал, как смутная тревога все более и более овладевает мной. Что Алмазов — охотник, да еще опытный, в этом я сомневался с самого начала. А теперь казалось, что он и ружья-то никогда не брал в руки. Мало ли опасностей подстерегает новичка: мог вывалиться из лодки и утонуть, мог нечаянно выстрелить в себя да разве предусмотришь все, что может случиться? Картины, одна мрачнее другой, рисовались в моем воображении.

Я остановился, чтобы немного успокоиться и закурить. На березу, стоявшую поблизости, сел красноголовый черный дятел-желна, с любопытством посмотрел на меня и, не пугаясь, принялся деловито обшаривать ствол дерева, выстукивая крепким клювом каждое подозрительное место.

Наблюдая работу дятла, я на минуту забыл о Владимире, но вспомнив, выругал себя за бездействие. Он, может быть, нуждается в помощи, а я тут стою и спокойно раскуриваю.

Бросив папиросу, я обогнул довольно широкую канаву с водой и вышел на опушку. То, что я увидел в следующую минуту, никак не соответствовало моим предположениям. На поваленном толстом стволе березы сидел спиной ко мне Алмазов. У берега стояла лодка, а в ней виднелось ружье. Несколько поодаль, в укромной маленькой заводи, плавала стайка белогрудых гоголей. Птицы, вероятно, не замечали человека и спокойно ныряли, доставая из воды корм.

Что делал Владимир, было непонятно. Я хотел окликнуть товарища, но передумал и, тихо подойдя сзади, заглянул ему через плечо. Разложив на коленях блокнот, мой друг что-то писал.

— Володя! — негромко позвал я.

Алмазов быстро вскочил на ноги, каким-то блуждающим взглядом посмотрел на меня.

— Ох и напугал! — наконец произнес он. — Ну разве можно так?

— Извини. Я не думал, что ты испугаешься. Мы ждали тебя долго. Время второй час. Решили, что с тобой что-нибудь приключилось. Вот я и пошел на поиски.

— Второй час?! — недоверчиво воскликнул Алмазов и весело рассмеялся. — А я-то думал, что просидел здесь не более часа. Понимаете, интересная мысль пришла. Строчки так и ложатся. Стихотворение почти готово. Осталась концовка…

— Значит, я помешал поэту творить новое произведение?

— Ну, зачем такие громкие слова: поэту, произведение… Помешал — это верно. Ну, не беда — дома допишу.

— На охоту ездят для того, чтобы охотиться, а не сочинять вирши. Вокруг вас дичь так и кишит. Не понимаю, как это можно писать в подобной обстановке. Нет, не охотник вы.

— Может быть, — согласился Алмазов. — Только, по-моему, если я напишу неплохие вирши, то это тоже в своем роде трофей, и я буду доволен.

— Так вы ни разу не выстрелили?

— Даже в лодку не садился.

— Так. Понятно теперь, почему гоголи плавают от вас в пяти-десяти шагах и не боятся. Знают, что поэт для них не страшен.

— Какие гоголи?

— А хотя бы вот эти, — я показал на стайку уток, все еще плававших в заводи.

— И правда, гоголи! — удивился мой друг. — А знаете, стихи у меня об охоте.

— Тогда это, вероятно, плохие стихи. Нельзя написать хорошо о том, чего не знаешь.

Алмазов открыл блокнот и начал читать. По мере того как он читал, я все более и более убеждался, что несправедливо упрекнул товарища. Стихи были прекрасные. Кончив читать, Владимир с тревогой посмотрел на меня.

— Ну как?

— Хорошо! Честное слово, хорошо. С радостью беру свои слова обратно и прошу на память подарить мне этот первый экземпляр, написанный на берегу озера.

— С удовольствием, хоть сейчас.

— Нет, можно и потом. А теперь идемте. Поляков заждался и нервничает. Да и суп давно готов.