Окрик памяти. Книга первая

Современники с сожалением отмечают, как незаметно и неумолимо наше время стало насыщаться многими весьма неприятными крайностями в мыслях, суждениях и в поступках людей. Так, либо осуждаются, либо выходят из моды или почти изживаются юбилейные события в жизни предприятий, учреждений и обществ. Не теряем ли мы здесь что-то значительное, оставлявшее в прежние годы добрый след в человеческой памяти? Почему стало предосудительным подвести итог сделанному за прошлые годы или не использовать знаменательное событие в воспитательных целях? Вряд ли уйдет на соседнее предприятие рабочий и служащий, если он гордится славным прошлым своего завода и знает его историю.

Может, поэтому недавно в области произошло событие, которое, увы, осталось почти не замеченным общественностью: Падунскому винокуренному заводу, пережившему за время своего существования многочисленные взлеты и падения, и судьба которого и в наши дни держится на волоске, в 2000 году исполнилось 260 лет!

ЗАВОДУ В ПАДУНЕ – 260 ЛЕТ

...В солнечный день начала осени 1989 года я делал фотоснимки образцов промышленной архитектуры конца прошлого столетия, сохранившихся на территории завода (илл. 61). На предприятии шла реконструкция цехов. В такое время руководству завода не до посетителей, поэтому о своем прибытии я не делал секрета только в разговорах с рабочими. И тут же поплатился за собственный недосмотр: в буквальном смысле оказался под арестом по воле энергичного и строгого директора завода Галины Виссарионовны Букреевой. Впрочем, недоразумение разрешилось тут же, а цель моего приезда не вызвала каких-либо возражений. И вот мы сидим втроем в кабинете директора. В обстановке максимальной доброжелательности идет беседа об истории Падунского завода. Мы – это Галина Виссарионовна, Василий Никитович Ефанов бывший много лет директором завода, а теперь – пенсионер и автор повествования. На столе папка с документами и многочисленными фотографиями по истории Падуна. Обо всем с гордостью и знанием дела, подробно комментируя каждую фотографию, рассказывает Василий Никитович. Память у него удивительная! Он называет имена людей, марки и характеристики оборудования, мощность энергетических установок, сроки восстановления, реконструкции и перестроек завода в минувшие десятилетия. Трогательна его забота о сохранении истории завода в памяти людей: еще в 1966 году многие документы были переданы Василием Никитовичем на хранение в фонды областного краеведческого музея.

А история завода действительно богата и необычна. В 1740 году предприимчивый владелец медных и железных Богословских заводов на Северном Урале, купец Максим Походяшин из Верхотурья на речке Ук в Ялуторовском уезде основал винокуренный завод.

Что заставило купца, имеющего крупное дело, компактно расположенные заводы в Богословске (ныне г. Карпинск) и поместье в первой столице Урала Верхотурье, обратить свое внимание на малообжитое место, до которого и в наше-то время добраться из Верхотурья вдоль и вверх по течению Туры – проблема не из легких. Здесь, по-видимому, сыграли роль несколько обстоятельств. Верхотурье было связано с воротами Сибири Тюменью надежным водным путем по реке Туре и обжитым верхотурским трактом. Походяшин искал возможности сбыта своего металла в Сибирь через речные причалы Тюмени. Неслучайно пристань Богословского горного округа просуществовала в Тюмени до 1917 года. И, наконец, здесь же, в Тюмени, до Походяшина дошли слухи об уникальном природном явлении в районе современного села Падун: скоплении на небольшом участке между холмов до трех десятков ключей, обильно дававших кристально чистую и необыкновенно мягкую воду. Для виноделия это клад. Так и родился Падунский винокуренный завод. Походяшин построил мощную плотину, исправно работающую до сих пор, благо опыта строительства таких плотин на Урале заводчику хватало сполна. Между холмов, заросших сосной, образовался красивый и вместительный пруд. Драгоценный дар природы – ключи – были обнесены изгородью, а каждый из них укреплен деревянным срубом. Пруд до сих пор сохранился. Он уникален не столько как инженерное сооружение, сколько источником пополнения воды. Пожалуй, впервые в истории Урала и Зауралья пруд был сооружен не на реке, а на ключах, хотя рядом река Ук и, надо полагать, была она в те времена идеально чистой. И тем не менее, Походяшин остановился не на речном, а ключевом варианте питания пруда.

Из окрестных мест, как рассказывают, за мягкой ключевой водой стекались люди и увозили ее к себе домой для самоваров и чаепития, бань и лечения.

Кстати сказать, сын Походяшина Василий в 1771 году основал такой же винокуренный завод на слиянии речек Айба и Балда в селе Заводоуспенское (тогда – Тюменского уезда). Поводом для сооружения завода также послужила добрая слава мягкой воды в этих реках. В Падуне под высокой плотиной были сооружены деревянные корпуса завода. Сырье использовалось местное ячмень, картофель и ключевая вода. Топливо – рядом, энергия – водяное колесо и напор запруженной воды. Слава Падунских столовых вин поддерживалась хозяевами завода, а они частенько менялись за более чем полтора столетия.

В.Н. Ефанов показывает мне бутылочную многоцветную этикетку столового вина, отпечатанную в литографии Худякова в Москве в конце прошлого столетия. Золоченые буквы свидетельствуют, что вино высшего сорта, произведено ректификационным заводом торгового дома наследников А.Ф. Поклевского-Козелл с помощью аппарата Савалля в Падунском заводе Тобольской губернии. Здесь же торговая марка наследников, а вверху – изображение двух золотых медалей «За трудолюбие и искусство», полученных заводом на российских научно-промышленных выставках в 1887 и 1890 годах.

Деревянные корпуса завода часто горели: пожары тогда не щадили ни жилье сибиряков, ни промышленное производство. Впрочем, старожилы говорят, что завод вместе с водяной мельницей в середине XIX столетия был подожжен самими хозяевами. Перед пожаром они обезопасили себя страховкой запущенных цехов... В 1884 году завод, а вернее – участок земли, где стоял завод до пожара, приобрел известный сибирский и уральский предприниматель А.Ф. Поклевский-Козелл. Тогда же (по другим сведениям – с 1878 г.) появились первые каменные сооружения, частью сохранившиеся до нашего времени. Новый хозяин соорудил главный корпус, элеватор, бродильный, заварочный, дробильный, машинно-аппаратный цехи. Позже появились локомобильная электромашина, дрожжевой и солодовый участки, душевая и склады. В1889–1906 гг. построены детский сад, больница и столовая. Завод оснащался зарубежным оборудованием: ланкаширским паровым котлом (Англия, конец XIX в.), анализаторами алкоголя (говорят, был такой из Англии производства 1863 года с механическим цифровым счетчиком), технологической оснасткой Савалля.

Управляющим завода был некто Лозовский. Еще совсем недавно в середине поселка на холме над прудом рядом с липовой аллеей стоял двухэтажный дом управляющего, а неподалеку – дом его кучера (кучера и шоферы как прежде, так и теперь почему-то пользуются особым расположением управляющих: верный признак барской психологии, оправдываемой сейчас необходимостью так называемого «представительства»).

В годы гражданской войны завод был разграблен и бездействовал. Его восстановление началось в 1920 году. Источником энергии стали паровые машины. Ременные трансмиссии передавали вращение на аппараты, станки, насосное оборудование и энергогенераторы. Гужевой транспорт постепенно заменялся на тракторный и автомобильный. В предвоенные годы локомобиль заменили на 250-киловаттную турбомашину фирмы «Эллиот» (США). До сих пор сохранился и работает автомат безопасности турбины. Завод неоднократно подвергался реконструкции (1936, 1951,1965 гг.). В подборке фотоснимков, показанных мне гостеприимными хозяевами, сохранились эпизоды восстановления завода в начале 20-х годов, памятные фотографии рабочих и служащих, элементы техники и оборудования тех лет и мн. др. Все это представляет собой интереснейшую подборку исторических документов, бесценную не только для самого завода, но и для истории дореволюционной промышленной старины Тюмени.

Когда пойдет очередная реконструкция завода, было бы весьма важным обратить внимание на сохранение всего, что удалось сберечь от разрушения: здание ректификационных колонн, отдельные цеха, особенно спиртохранилища-винокурни под плотиной – одного из самых старых сооружений завода, пруд.

Надо обновить срубы ключей, плотину (сейчас – самое грязное место в поселке), а главное – помочь заводу необходимыми средствами для выполнения этих работ. Комплекс Падунского (теперь – Заводоуковского) спиртзавода – уникальный памятник промышленной техники и технологии конца XIX века, чудом сохранившийся до наших дней, должен быть взят под государственную охрану. Особенное внимание следовало бы уделить на систему деревянных лабазов-складов винной продукции, построенных в конце прошлого столетия и компактно расположенных на холме в виде незамкнутого прямоугольника. Лабазов шесть, они неплохо сохранились и представляют собой образцы плотничьего искусства, резко отличающегося от классических образцов – деревянных строений жилого типа. Уже сейчас, помня о трагической судьбе уникальных деревянных сооружений, сгоревших недавно в Сургуте и Тобольске (музыкальное училище и театр), необходимо принять строгие противопожарные меры. В том состоянии, в каком склады находятся, пожар возможен в любую минуту.

Василий Никитович показал мне весьма внушительных размеров старинный заторный железный чан для барды (илл. 62). Он одиноко лежит и ржавеет в бурьяне под плотиной. А ведь чан редчайший образец забытой сейчас технологии клепки и чеканки крупногабаритных металлических емкостей. Она, технология, в те времена, когда о сварке не могли и мечтать, была единственно возможной и доступной (илл. 63).

...Вспоминаются редкие часы моего отдыха на каменной набережной Женевского озера в г. Веве в Швейцарии в начале 80-х годов: тогда я был участником мирового газового конгресса в Лозанне. Маленький старинный курортный городок, на стенах большинства домов которого висят бесчисленные мемориальные доски о пребывании здесь Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, П.И. Чайковского, Адама Мицкевича, Виктора Гюго, Чарли Чаплина, Игоря Стравинского и мн. др. замечательных деятелей русской и мировой культуры, казалось, уже не может удивить гостя чем-либо новым. И вдруг на фоне заснеженных альпийских вершин и глади озера, в самом многолюдном месте, среди клумб и цветов я увидел необыкновенный монумент: простую бочкообразную деревянную соковыжималку-пресс с конным приводом-оглоблей, сохраненную от прошлых веков в память о тяжелом крестьянском труде виноградарей и нелегкой судьбе виноделов (илл. 64).

Казалось бы, что особенного может представлять собой простая соковыжималка, да еще примитивной конструкции? Но она стояла в самом центре города, на многолюдной набережной, в престижном месте... Стало быть, чем-то дорога была она тем, кто ее хранил. Возможно, это были люди прошлых поколений, и символ своего труда и профессии они решили сохранить на многие десятилетия как напоминание о годах своей активной деятельности. Простой памятник, оказывается, может нести не только информацию об уровне техники недавнего прошлого, но и высокую эмоциональную нагрузку.

Почему бы и нам в Падуне не заложить такой же памятник? Для этого не потребуется особых затрат и средств. Достаточно соорудить кирпичное или бетонное основание в центре поселка и водрузить на него с помощью трактора упомянутый заторный чан. Пусть это будет началом нашей заботы об истории завода, проявлением уважения к мастерству и умению наших предков.

СТАПЕЛИ ГУЛЛЕТА В ТЮМЕНИ

Много лет тому назад, коллекционируя художественные открытки с видами Тюмени начала века, нашел одну из них с весьма занятным содержанием. На фоне речной глади красовался двухпалубный пассажирский пароход под названием «Инженеръ-механикъ Гуллетъ» (илл. 65). Откуда в Сибири мог появиться человек с фамилией явно английского происхождения, каков уровень его заслуг, если в честь механика назван один из флагманов сибирского речного флота? В любом поиске самое важное – это правильно поставить вопрос, сформулировав его таким образом, чтобы он в максимальной степени мобилизовал ум и энергию человека, в нетерпении желающего в короткие сроки найти ответ на родившуюся загадку.

Быстрее всего удалось узнать судьбу парохода. Как оказалось, один из первых пассажирских судов с колесно-лопастным движителем, построенный в Тюмени, как тогда говорили, по «американскому» типу, вышел на речные линии Томск – Барнаул – Бийск в начале 90-х годов прошлого столетия. Свое имя он получил в память об одном из основателей тюменского судостроения инженере Г.И. Гуллете. Пароход принадлежал томской купчихе 2-ой гильдии Е.И. Мельниковой. Судьба судна оказалась печальной: спустя самое короткое время после постройки пароход затонул вблизи Новониколаевска на Оби.

Имя инженера-судостроителя Гектора Ивановича Гуллета (1800–1866 гг.) в российской печати впервые стало известно с 1841 года, когда на заводе Гакса и Гуллета в г. Кунгуре был построен металлический корпус парохода «Опыт» с машиной и котлом екатеринбургского механического завода Гуллета (К.И. Гаке компаньон Гуллета по Екатеринбургу, английский подданный, механик). После удачного предпринимательского опыта в Екатеринбурге и Кунгуре Гуллет избрал местом своего постоянного проживания г. Пермь. Здесь же в 1858 году Гуллет создал еще один судостроительный завод на Каме (с 1887 года – завод Любимова).

Постоянная потребность в расширении производства, а также жесткая конкуренция со стороны пермских и нижегородских судостроителей заставили Г.И. Гуллета обратить внимание на перспективный Обь-Иртышский бассейн. В 1860 году он организует в Тюмени филиал своего екатеринбургского механического, а по сути – судостроительного завода. Три года спустя, ввиду резкого увеличения объема заказов, целиком переводит его в Тюмень поближе к сибирским речным путям. Здесь, отказавшись от услуг Гакса, он находит нового компаньона, соотечественника Л.М. Пирсона – волжского инженера-судостроителя из Сормово. Совместно с ним Гуллет основывает первый в Тюмени и в Сибири «машино-судостроительный и литейный завод».

Завод разместили на левом берегу р. Туры почти напротив городской пристани, немного ниже по течению. Поначалу скромные деревянные сооружения барачного типа с трудом ассоциировались с понятием завода (илл. 66). Правильнее их можно было бы назвать мастерскими с кузницей для сборки пароходных корпусов, большая часть деталей которых готовилась на уральских заводах. С трудом веришь, что в то самое время, когда появилась фотография, завод поражал современников высоким качеством изделий и широким их ассортиментом. Два года спустя открылись чугунно и меднолитейные цехи. О производственных возможностях завода можно судить по перечню имеющегося оборудования. В цехах стояли два паровых котла с паровыми машинами. три строгальных станка, одиннадцать токарных, пять сверлильных, болторезный станок и один паровой молот. В итоге к 1869 году завод имел возможность постройки пароходов, барж и паровых машин собственными силами, минуя услуги уральских и западных конкурентов. До 1870 года все сибирские пароходы строились только на предприятии Гуллета. Основой технологии стал опыт волжских заводов.

После кончины Г.И. Гуллета в 1869 году его механический завод в Тюмени возглавил инженер К.П. Лонгинов, сохранивший традиции предприятия, заложенные его основателем. Надо заметить, что несмотря на иностранное звучание фирмы «Гуллет», завод был целиком оснащен оборудованием российского производства и отечественными кадрами, включая инженерные. Название фирмы сохранили и после кончины основателя как в память о нем, так и в рекламных целях.

Завод первым в Сибири перешел от кустарного производства судов к промышленно-поточному – в этом состоит несомненная инженерная заслуга Г.И. Гуллета. Здесь впервые за Уралом стали строить железные баржи и корпуса судов, первые сибирские паровые машины с трубчатым котлом высокого давления, центробежные насосы, мукомольные мельницы, лесопильное оборудование, аппараты и приборы для местных винокуренных заводов и сибирских золотых приисков, водопроводные трубы (в том числе – сверленые деревянные из лиственницы) и водоподъемные машины-насосы (илл. 67). Весь этот набор необычной продукции, включая железные поковки и медное литье, был показан на престижной промышленной выставке в Тюмени в сентябре 1871 года, собравшей предпринимателей из Томска, Семипалатинска, Ирбита, Кургана, Омска и других уральских и сибирских городов.

На ярмарке завод Гуллета по оригинальности инженерных решений и числу изделий, а их было более 120, занял ведущее место. Отмечалась предприимчивость работников завода, их заинтересованность в распространении продукции по всей территории Сибири, вплоть до Байкала и Лены. Хозяин завода не только продавал изделия, но и готовил кадры речников. В семидесятых годах большая часть машинистов сибирских пароходов получили квалификацию в цехах завода. Позже они становились основателями ремонтных мастерских в других сибирских городах. К началу 70-х годов общая численность работающих достигла 800 человек.

Среди знаменитых изделий, отмеченных золотыми медалями и составлявших когда-то славу завода, 400-сильный буксир «Тара», пароходы «Работник» (520 л.с.), «Семипалатинец» (200), «Сибиряк», «Уфа», «Орел» и др. «Орел», кстати, был первым пароходом, построенным в Тюмени на заводе Гуллета (1863 год) с паровым котлом и машиной собственного изготовления. С начала 90-х годов XIX века судно принадлежало фирме «А. Трапезников и К°», а позднее «Товариществу Западно-Сибирского пароходства и торговли». Многие годы пароход считался самым мощным судном в бассейне, работал на линиях Ирбит-Тюмень – Семипалатинск – Томск. В музее истории науки и техники хранится сигнальный колокол с этого парохода (1911 г., илл. 68).

На заводе в 1893–1895 годах были созданы первые в Сибири пассажирские пароходы «Кормилец» (200 л.с.) и «Любимец», железная плавучая тюрьма на 700 человек, паровой механизм фабрики купца Ядрышникова, чугунный фонтан с водоотборными кранами для Александровской площади в Тюмени, мукомольная мельница и сита для верфи Вардропперов на р. Тавде и мн. др. Продукция завода была настолько известна в стране, что адмирал С.О. Макаров, посетивший Тюмень в 1897 году, посчитал необходимым подробно ознакомиться с его цехами (илл. 69).

На живописном берегу р. Тавды, близ некогда процветаювщей деревни Жиряковой, на территории судоверфи Вардропперов до сих пор сохранились механизмы паровой мельницы, зернодробильной машины и набора сит (илл. 70, 71), сделанные на заводе Гуллета. Когда мне несколько лет назад удалось впервые увидеть тончайшие отверстия этих сит самой различной формы и размеров, я был поражен совершенной технологией, которой обладал завод сто лет тому назад. Образцы гуллетовских сит, как и паровых насосов и сверленых водопроводных труб из дерева, бережно хранятся в музее истории науки и техники при нефтегазовом университете. Хорошо бы привезти в Тюмень и сами механизмы как память о достижениях безымянных инженеров предшествующих поколений, да где взять понимающего спонсора, а еще лучше – мецената?

В деятельности любых организаций, будь то театр, учебное заведение или завод, после определенного периода расцвета по ряду объективных или случайных причин часто приходит спад. Нечто подобное произошло и с заводом Гуллета в Тюмени после кончины его энергичного основателя. Одной из причин стал не совсем удачный выбор места для завода: низменная береговая полоса ежегодно в весеннее половодье подвергалась затоплению. Работа по строительству и ремонту судов с самого начала вынужденно становилась сезонной. Может быть, потому завод Гуллета, в отличие от аналогичного завода И.И. Игнатова на Мысу, построенного почти одновременно, никогда не имел капитальных кирпичных корпусов. Деревянные одно или двухэтажные бараки строились как времянки, без отопления и вентиляции по типу невдалеке стоящих кожевенных «заводов».

Никто в жизни не застрахован от ошибок. Ошибка Гуллета на фоне деятельности более удачливых тюменских конкурентов, владельцев судоверфей, вскоре неминуемо и самым роковым образом сказалась на судьбе завода. Печальная развязка ускорилась перепроизводством сибирского зерна в кризисный 1893 год. В результате катастрофически упали заказы на речные суда, а действующие пароходы десятками простаивали у пристаней. Уже в 1895 году завод перешел в руки коммерческого советника А.К. Трапезникова. Фирма с несколько измененным названием «Гуллет и Н-ки Пирсона» только арендует сохранившиеся здания. Почти втрое сократилось число работающих, оборудование не обновлялось, прекратился вклад капитала на совершенствование технологии. «Сибирская торговая газета» в феврале 1898 года с горечью писала о том, как умирает некогда процветающий завод: «...тесные бараки с деревянным полом, вместо надежной вентиляции – дыры в потолке, закрываемые кошмой, отопление – железная печь-нефтянка, копоть, гарь. Сборочный цех – балаган из тонкого теса, высокий травматизм, врачей нет...». В 1901 году завод Гуллета окончательно обанкротился, фирма прекратила свое существование.

На базе оставшихся строений завода былую продукцию пытались реанимировать с 1905 года верфь Боткинского завода, а затем в 10-е годы – екатеринбургский мещанин М. А: Кудряшов. По рекламным объявлениям 1910–1912 годов он предлагал для продажи паровые машины, котлы и ремонтные услуги. Деятельность этого предпринимателя, если не считать сборку двух пассажирских пароходов «Русь» и «Европа», в истории тюменского судостроения заметного следа не оставила. Позже, до ноября 1917 года, здесь размещался завод Гуртнера, с приходом которого завод во все последующие годы уже никогда не производил продукцию судостроения.

После гражданской войны в сохранившихся помещениях разместилась артель валяной обуви «Угольник», в начале тридцатых годов переместившаяся на улицу Фабричная. С 1941 года здания принадлежали эвакуированному из Киева заводу «Цепи Галля». В послевоенные годы на его базе возник приборостроительный завод. После переезда последнего на новое место по ул. Одесской здесь разместился механический завод, бывший РПО «Роскульттехника», сейчас – промышленно-производственная база АООТ строительной фирмы «Жилье» (ул. Береговая, 199-б).

СЕМЬЯ И ДИНАСТИЯ ГУЛЛЕТОВ

Судостроительную промышленность Тюмени второй половины прошлого столетия трудно себе представить без имени Гуллета – одного из основателей знаменитого тюменского завода, выходца из Великобритании, до конца дней своих сохранившего английское подданство. Верфи Гуллета располагались на левом берегу р. Туры по улице, не изменившей свое имя до нашего времени. Там и сейчас еще сохранились некоторые корпуса, напоминая нам о пионере судостроения Тюмени. Продукция завода была широко известна за Уралом, гуллетовские пароходы плавали в бассейнах всех крупнейших рек Сибири, в Охотском и Карском морях. На промышленной выставке в Тюмени в 1871 году экспонаты завода Гуллета, переживавшего пору своего расцвета, завоевали престижную медаль.

Среди наиболее известных речных судов, уже упомянутых ранее, или машин к ним, построенных на заводе, можно добавить пароходы «Иртыш», «Тоболяк», «Рыбак», «Николай» и др. Кроме пароходов завод выпускал механизмы и приводы для мукомольных мельниц, суконных фабрик и лесопилок, рудоподъемные паровые машины для уральских горнозаводских предприятий, водопроводное оборудование, в том числе литые чугунные чаши фонтанов, питательные аппараты и запасные детали к ним, предохранительные клапаны, зубчатые колеса и шестерни и мн. др. В общей сложности номенклатура изделий содержала не одну тысячу наименований. Авторитет, надежность продукции и слава судоверфи, носящей имя ее основателя и хозяина, росли от года к году. Единственное слово «Гуллет» срабатывало лучше всякой пространной рекламы.

Казалось бы, биография такого знаменитого человека не могла иметь белых пятен, а благодарная Тюмень должна была помнить его имя, столь много сделавшее для города и для его общероссийской известности. Увы! В который раз приходится напоминать притчу об отечестве и пророках, в нем отсутствующих... Так кто же был этот Гуллет, какова его судьба? Когда эти вопросы стали занимать мой ум и время, первым, что пришлось сделать – обратиться к имеющейся литературе, особенно к местным публикациям. Меня удивила и озадачила череда противоречивых фактов. Судите сами: одни указывали месторасположение завода на Мысу, другие называли ошибочные даты основания завода или заката его деятельности, третьи путали имена отца семейства Гуллетов с его сыновьями. Эта путаница выглядела настолько изобретательно, что из многочисленного клана Гуллетов в истории остался только Гуллет-старший, и этот единственный мифический Гуллет жил более века... На самом деле все обстояло много сложнее.

Отчаявшись найти истину в современных публикациях, серьезность которых вызывала немалые сомнения, пришлось начать все заново и обратиться к первоисточникам и архивам. Необходимость такого поиска стала особенно очевидной после того, как сам я, из-за некритического отношения к публикациям моих предшественников, «наломал дров» в своих ранних работах по Гуллету.

Однажды при просмотре газетной подшивки «Тобольских губернских ведомостей» за 1869 год мне попалась на глаза заметка, подписанная уполномоченным фирмой «Гуллет» инженером К. Лонгиновым. Публикация, перепечатанная из «Казанского биржевого листка», со знанием дела рассказывала о чугунолитейном и механическом заводе Гуллета в Тюмени. Более всего меня поразила в статье позиция автора как патриота Сибири, а также неожиданное для меня его откровение о том, что несмотря на английское имя основателя завода и великобританское подданство предприятие целиком было русским, включая инженеров, мастеров и рабочих. Все оборудование в цехах было произведено в родном отечестве. Вот как писал Лонгинов о своих механиках: «Мы предпочитаем русских машинистов иностранным, в особенности английским, на том основании, что выписанный прямо из Англии машинист-англичанин по незнанию русского языка и местных условий, да еще при разного рода претензиях, редко может удовлетворить промышленника. Со временем такой машинист-иностранец непременно производит себя в инженер-механики, определяет себе баснословную цену, а мы, русские, в простоте души своей, из слепой веры ко всему иностранному и к самозванцам-техникам часто поручаем подобному «машинисту» разного рода технические сооружения, которые большей частью кончаются неудачами и бесполезными затратами капитала».

«Позвольте, – подумалось мне, – откуда у наемного инженера завода, принадлежащего великобританскому подданному, набралось столько откровенного непочтения и смелости, граничащей с безрассудством, ко всему иностранному, в том числе и английскому? Сам Гуллет, между прочим, всюду называл себя инженером-механиком...». Естественно, интерес к личности К. Лонгинова возрос у меня необычайно. Интуиция подсказывала, что через судьбу инженера можно будет выйти и на другие объекты моих поисков. С помощью работника облархива Г.И. Иванцовой удалось разыскать несколько папок с заводскими документами семидесятых годов прошлого столетия. Они-то и позволили прояснить многое из непростой истории как семейства Гуллетов, так и самого механического завода.

Основатель урало-сибирской династии Гуллетов механик Гектор Иванович родился в промышленноразвитой Англии в начале XIX века. Разочаровавшись в возможностях предпринимательской удачи на родине, в конце 30-х годов он решил переселиться в Россию совместно со своим соотечественником и компаньоном Константином Ивановичем Гаксом. В 1841 году они построили в г. Кунгуре на реке Сылве, притоке Камы, завод по сборке пароходов. Несколько позже компаньоны соорудили сборочный цех в Перми в районе знаменитой Мотовилихи, а в 1854 году филиал механического завода Гакса и Гуллета по изготовлению паровых машин возник в Екатеринбурге, куда Гуллет-старший переехал с многочисленной семьей.

В екатеринбургском доме Гуллета кроме супруги Елизаветы Эдуардовны поселились и их дети: старшая дочь Мария, сыновья Иван, Эдуард и Гектор, названный в честь отца (совпадение имен часто сбивало с толку исследователей), Роберт Гекторович 1859 года рождения – будущий совладелец тюменского завода, и младшие дочери Екатерина, Ольга, Люция и Елизавета. Юное поколение Гуллетов благодаря заботам родителей получило прекрасное образование. Мужская половина закончила специализированные технические учебные заведения в центральной России, в частности, Роберт – в Риге, а дочери – женские гимназии в Екатеринбурге и Перми.

На одну из инженерных должностей завода в Екатеринбурге Гектор Гуллет принял молодого, знающего и энергичного механика Константина Васильевича Лонгинова. Благодаря усилиям последнего завод постоянно имел гарантированные заказы, особенно от тюменских предпринимателей. Старания инженера не остались без внимания, и он стал частым гостем семьи Гуллета. Вскоре, как итог этих посещений и знакомств, состоялась свадьба инженера и старшей дочери Марии Гуллет-Лонгиновой. Так Константин Лонгинов породнился с Гектором Гуллетом-старшим.

Под влиянием Лонгинова, а также вследствие непрерывного роста заказов из Тюмени, хозяин завода принял решение перевести производство поближе к потребителю в Тюмень. В течение 1860 – 1863 годов задуманные планы удалось полностью реализовать. В Тюмень из Екатеринбурга перешли на работу многие квалифицированные мастера-механики, в частности, старшие мастера Евлампий Овчинников и Яков Семков, а также техник А.П. Кругляшов, проработавший у Гуллета более 20 лет. Позднее он окажет незаменимую услугу заводу во времена для него не самые лучшие. Полностью перевезли в Тюмень все механическое оборудование. Завод обосновался на новом месте и в 1863 году выдал первую продукцию.

Все шло, как и было задумано, если бы не одно обстоятельство. Неугомонный Гектор Гуллет-старший проявлял кипучую энергию на новом месте до тех пор, пока его заводы не начинали входить в нормальный рабочий ритм. После этого события интерес к делу у хозяина заметно ослабевал, и ему не терпелось заняться чем-нибудь новым. Знакомая черта характера, читатель, не правда ли? Рутинные хлопоты по переводу завода из Екатеринбурга и по его техническому руководству с 1860 года были возложены на плечи энергичного зятя. Самостоятельность в предпринимательстве не только не помешала ему, но и способствовала развитию деловых качеств. И Гектор Иванович Гуллет после Перми, Кунгура, Екатеринбурга и Тюмени в очередной раз с головой окунулся в новые организационные дела.

В самом начале 60-х годов, еще не закончив тюменские хлопоты, он получил приглашение на должность технического руководителя казенного Николаевского железоделательного завода, расположенного в Нижне-Удинском округе Иркутской губернии на реке Оке – левом притоке Ангары. Завод свою первую продукцию выдал совсем недавно – в 1859 году, нуждался в опытных кадрах, поиску которых администрация молодого предприятия уделила первостепенное внимание. Согласившись с выгодным предложением, энергичный и амбициозный англичанин полагал, возможно, самонадеянно, что фирме «Гуллет» пора заявить о себе на Байкале и в Восточной Сибири. Время показало, что Николаевский завод не ошибся в выборе: благодаря усилиям Г.И. Гуллета предприятие стало образцовым в Сибири. Располагая доменными, сварочными, медеплавильными и сталелитейными печами и горнами, механическими мастерскими, завод строил дешевые пароходы, паровые машины, локомобили, лесопилки, мельницы, оборудование для золотых приисков и винокуренных фабрик – словом, все то, что Гуллет умел делать на далеком Урале и в Тюмени. Неслучайно продукция завода получила медаль на Парижской промышленной выставке в 1878 году. Об этой высочайшей оценке, однако, Гуллет так и не узнал: не выдержав напряжения организационно-технических забот и неурядиц, присущих казенному заведению, Г. Гуллет скончался в 1866 году.

Владелицей тюменского завода стала супруга Гектора Ивановича Елизавета Эдуардовна Гуллет. Не надеясь на собственные силы, она оставила Николаевский завод, перебралась в Тюмень к зятю и выдала ему доверенность на управление заводом при полной финансовой свободе. С 1869 года К.П. Лонгинов по сути дела стал реальным хозяином завода, сохранив его прежнее имя. Наконец-то стали понятны удивившие меня поначалу неприязнь Лонгинова ко всему зарубежному и его смелость в высказываниях: время начала самостоятельной работы Лонгинова и его резкое выступление в печати полностью совпало – 1869 год. Надо полагать, в отношениях с тестем не все обстояло гладко, так как после кончины Гуллета-старшего и по его воле доверенным завода некоторое время был К.И. Гакс – испытанный годами компаньон. Такой поворот событий болезненно задевал самолюбие Лонгинова.

К.В. Лонгинов энергично взялся за обновление цехов и оборудования. К 1871 году, когда продукция фирмы заявила о себе наиболее ярко, особенно на промышленной выставке в Тюмени, завод располагал солидной недвижимостью. В ее состав входили здания парового молота, листоковальной фабрики, литейной, водоподъемной машины и паровой мукомольной мельницы, судосборочный цех, богатые механические и столярные мастерские, складские помещения для готовой продукции и механизмов, караульный дом, пароход «Заря», баржи и пристань, котельная и заводской двор. При дворе завода находились обширный жилой особняк семьи Гуллетов и коллежского советника, тюменского купца первой гильдии К.В. Лонгинова, амбары, конюшни и флигель для обслуги. К заводу было приписано более 200 постоянных рабочих, а с приходом весны, с учетом сезонных, до 800 человек.

Приток заказов и надежное положение предприятия стимулировали планы дальнейшего расширения производства. Лонгинов намеревался реконструировать свою тюменскую пристань, построить аналогичную в Томске, обновить оборудование завода, увеличить собственную долю в основанном им пароходном товариществе «Заря» и мн. др. Недостаток средств заставил Лонгинова обратиться за крупномасштабной помощью под срочные векселя и банковский их учет к частным кредиторам и банкам в Тюмени, Екатеринбурге, Перми и в Нижнем Новгороде, а также к некоторым уральским заводам (Каменск-Уральский, Билимбай, Нижний Тагил и др.). Как оказалось, для руководства заводом недостаточно иметь талант инженера, надо еще уметь вести строгий учет финансов, знать конъюнктуру рынка и своевременно реагировать на возросшую в Тюмени жесткую конкуренцию. Кроме завода Гуллета в городе набирали силу хорошо спланированные верфи И.И. Игнатова на Мысу с каменными корпусами, новейшим оборудованием и нижегородскими мастерами. Заявили о себе и другие предприниматели-судостроители, в частности, британские подданные братья Вардропперы. По весне у Лонгинова много сил и средств отнимала борьба с наводнением: механические цеха завода, из-за неудачного выбора места, не редко простаивали. Попытки ускоренной реализации своих задумок путем одновременного вложения денет в строительство нескольких сооружений не могли не привести к их распылению без полезной отдачи. Между тем истекли сроки погашения векселей, возникли долговые претензии заказчиков, кредиторов, банков, заводов и недоимки казенного налога.

28 декабря 1873 года, спустя 11 лет после пуска, завод, некогда процветающий, был остановлен, и начался судебный процесс по делу несостоятельного должника К.В. Лонгинова. По решению суда управление заводом и продажа имущества с торгов в счет погашения долгов были переданы конкурсной комиссии. Здесь-то и начались драматические события. Изучая многотомный отчет комиссии (более 800 дел!) за более чем четырехлетний срок, столько протянулся конкурс, нельзя не сделать крайне удручающие выводы. Прежде всего, в состав комиссии вошли кредиторы и конкуренты Лонгинова. Бессмысленно было ждать от них объективной оценки финансового положения заводских дел. Наоборот, все делалось для того, чтобы окончательно утопить конкурента. Недоброжелательность, злопыхательство, жестокость, неуступчивость, предвзятость, мстительность и ненависть – этим набором самых недобрых интонаций пронизаны все просмотренные мною документы.

По первоначальной оценке комиссии размер долга составил 413 тысяч рублей, но вскоре после вмешательства суда снизился до нескольких десятков тысяч. Лонгинов никогда не признавал свою несостоятельность, но до решения суда периодически в течение нескольких лет по настоянию конкурсной комиссии отсиживал, скорее – символически, некоторое время в тюменской тюрьме.

Между тем комиссия начала торги имущества. Чтобы спасти хотя бы часть его, Лонгинов передал доверенность на управление заводом и ключи от цехов и кладовых мастеру А.П. Кругляшову как куратору конкурса. Кругляшов, которого Лонгинов хорошо знал и доверял ему, переселился во флигель и сделал немало полезного для сохранения машин и механизмов. Производство замерло, рабочие перестали получать жалованье, корпуса и непроданная продукция лежали занесенные снегом. Как часто случается с бесхозным имуществом, часть его была уничтожена пожаром. Кредиторы, попечители и конкуренты сделали все от них зависящее, чтобы из процветающего завода сделать свалку металла и заброшенной недвижимости.

Во всей этой неприглядной истории более всего меня поразила позиция местных властей. Они не только не предотвратили гибель завода, дающего городу солидные налоговые отчисления, но в меру своих возможностей и не дожидаясь решения суда ужесточили полицейский надзор за исполнением указаний конкурсного управления. За сохранение завода, ставшего гордостью не только Тюмени, но и всей Сибири, почти никто не попытался заступиться. Исключением стали только купцы Котовщиков, Иконников, Игнатов да заседатель Тюменского окружного суда Колокольников. Первый – главным образом из родственных чувств (Котовщиков был женат на дочери Гуллета), а И. И. Игнатов попытался уменьшить долг Лонгинова за счет аренды парохода «Заря».

Воспользовавшись возможностью отлучаться из тюрьмы, К.В. Лонгинов тайно уезжает в Санкт-Петербург, где, не надеясь на местное правосудие, обращается с жалобой в Сенат с надеждой на прямые, без посредников, объяснения. В итоге работы комиссии Сената обвинения с Лонгинова были сняты, Тюменский окружной и Тобольский губернский суды в декабре 1877 года, или четыре года спустя после начала процедуры банкротства, вынесли решения о прекращении следствия. В Тюмень Лонгинов больше не вернулся, навсегда обосновавшись с семьей и тещей в столице.

По-видимому, не без содействия купца Котовщикова ему удалось сохранить часть своего состояния, так как в 80-е годы один из сыновей Гуллета-старшего Роберт Гекторович, механик с инженерным образованием, совместно со своим компаньоном англичанином Л.М. Пирсоном арендовали завод, надо полагать, с участием капитала Лонгинова и семьи Гуллетов. С этого времени фамилия Гуллетов вновь оказывается связанной с тюменским судостроением. Р. Г. Гуллет отличился тем, что на заводе был построен первый в Сибири пассажирский пароход «Кормилец», а после него «Любимец», а затем первый в Сибири двухэтажный «американского» типа пароход «Евгений». Фирма под названием «Пирсон и Гуллет» (с начала века – «Гуллет и Пирсон – наследники») существовала до 1901 года, когда имя Гуллета исчезло с фирменных бланков. Но завод продолжал работать и позже, меняя лишь хозяев.

Последовательность владения заводом выглядела следующим образом. После отъезда Лонгинова завод, точнее то, что от него осталось, перешел в 1876 году при активном содействии Лонгинова и его капитала в аренду к уже неоднократно упоминавшемуся А.П. Кругляшову. Сыновья Гуллета-старшего, которые вполне могли бы претендовать на завод как наследники, в эти годы работали в разных фирмах, предпочитая на фоне недавних судебных тяжб оставаться некоторое время в тени. Так, Иван Гекторович проживал в Тобольске и служил капитаном судна у купца Плотникова, а позже – у И.И. Игнатова. Эдуард работал механиком у Гакса в Кунгурском заводе, а Роберт Гекторович до 1885 года значился заводским механиком в Добрянском заводе под Пермью, не проявляя какой-либо предпринимательской активности. С 1880 года завод Гуллета переходит во владение коммерции советника А.К. Трапезникова, известного в Тюмени как крупного судовладельца и организатора первых плаваний судов в страны Западной Европы через устье Оби и обратно (1878 год: Тобольск – Лондон – Тобольск). Занятый торговыми делами, Трапезников счел возможным сдать завод в аренду упомянутым Пирсону и Гуллету-младшему.

Последние не торопились вкладывать деньги в реконструкцию завода, им не принадлежавшего, и вскоре, к началу нового столетия, деревянные здания и корпуса, а также механическое оборудование сильно обветшали.

ПОДДАННАЯ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА КОРОЛЕВЫ ВЕЛИКОБРИТАНИИ

Несколько лет тому назад в местных изданиях мне довелось опубликовать свои заметки о заводе Гуллета – первенце тюменского судостроения. Вскоре телефон и почта обрушили на меня многочисленные читательские отклики. Кто-то благодарил за память о былом, кто-то вносил поправки, уточнения или сообщал новые факты истории семьи Гуллетов, а кто-то категорически возражал моей трактовке истории судостроения в Тюмени. Словом, публикация не оставила читателей равнодушными – главное, на что может надеяться автор.

Более всего запомнился телефонный разговор с бывшим моим студентом в конце 60-х годов, а теперь директором ЗАО «Интехсервис» Олещуком Александром Иосифовичем. Будучи человеком с высокоразвитыми чувствами памяти и благодарности, он много лет ухаживает за могилой своего деда на Парфеновском кладбище. Еще в конце шестидесятых годов среди запустения и зарослей в самой старой части кладбища (захоронения 70 – 90-х годов XIX столетия) он обнаружил необычный надгробный памятник недалеко от церкви Трех Святителей. Запомнился памятник не столько лежащим сверху крестом, что необычно для русских захоронений, и массивностью нетронутой временем мраморной глыбы, благодаря солидному весу которой бывшие и современные вандалы не могли с ней справиться до наших дней, сколько необычными надписями с двух сторон каменного параллелепипеда (илл. 72).

Но прежде чем обнародовать надписи, хотелось бы вкратце напомнить некоторые сведения об основателях российской династии Гуллетов. В Тюмени Г.И. Гуллет прожил около четырех лет, а затем в 1863 году по приглашению одного из сибирских заводчиков подался с супругой в Центральную Сибирь в Иркутскую губернию на должность технического руководителя Николаевского железоделательного завода, расположенного в 20 верстах от Братского Острога. Все дела по руководству тюменской верфи он передал своему зятю инженеру К.В. Лонгинову, женатому на старшей дочери Гуллетов.

Николаевский завод, основанный в 1859 году, усилиями Гектора Гуллета вскоре стал образцовым в Сибири. Он выпускал такую же продукцию, что и в Тюмени, но более дешевую. К сожалению, Гуллет, все годы работы в России обладавший полной свободой в выборе решений, в условиях, когда он занимал подчиненное положение, долго работать не смог, заболел и вскоре в 1866 году скончался. Его похоронили там же на заводе. В наше время Николаевский завод, поселок при нем и кладбище оказались на дне Братского моря...

Супруга Г.И. Гуллета Елизавета Эдуардовна, тоже подданная Великобритании, вернулась в Тюмень к детям и стала владелицей тюменского механического завода, носящего имя ее мужа. Здесь она выдала доверенность К.В. Лонгинову на управление заводом и на полную финансовую свободу. Поначалу завод процветал, но к 1873 году из-за финансовых неурядиц оказался в положении банкрота. Только после изнурительных тяжб четыре года спустя Лонгинову с помощью Сената с трудом удалось отвести от себя процедуру судебного преследования и банкротства, обоснованность которого он никогда не признавал. В Тюмень, однако, дорога для Лонгинова была закрыта. Оставив дела, он вместе с семьей и тещей Е.Э. Гуллет навсегда переезжает в Санкт-Петербург, где следы семьи теряются. По крайней мере, я так считал до самого последнего времени, предполагая возможное возвращение семьи, или ее части, в Англию, пока не раздался телефонный звонок А.И. Олещука.

Из разговора стало понятно, что родилась сенсация. Оказывается, упомянутый памятник находится на могиле супруги Гектора Ивановича, о чем свидетельствует сохранившийся текст на боковых сторонах надгробья: “Елизавета Эдуардовна Гуллетъ родилась в 1828 году в Ньюкастле 12 июля. Скончалась въ 1885 году 7 февраля, отъ роду имела 57 леть”. Каким же образом она вновь оказалась в Тюмени? Дело в том, что одна из ее дочерей была замужем за купцом Котовщиковым и проживала в Тюмени. Кроме того, один из ее сыновей инженер Роберт Гекторович к тому времени снова возглавил отцовский завод, правда, только на условиях аренды. Надо полагать, мать не раз приезжала к ним в Тюмень в гости. По-видимому, печальное событие произошло во время посещения Тюмени... Умерла она в сравнительно молодом возрасте. Вероятно, банкротство завода отняло у нее много сил и здоровья.

Подобно супруге, Гектор Гуллет также родился в Ньюкастле, расположенном в центральной части восточного берега Великобритании в устье реки Тайн, впадающей в Северное море. Город и порт известны угольными копями, предприятиями судостроения, производством котлов и горношахтного оборудования. Именно здесь в 1823 году знаменитый Джордж Стивенсон, уроженец тех же краев, построил первый в мире локомотив, основал паровозостроительный завод и установил современный стандарт ширины рельсового пути. Уникальная машина Стивенсона, изменившая представление человечества о транспортных возможностях, до сих пор экспонируется в музее науки и техники Ньюкастла. Читатели, располагающие возможностями «Интернета», могут при желании познакомиться с этим музеем. Около двух десятилетий назад мне довелось проездом побывать в Ньюкастле. Главное впечатление от города: не заводы растворились среди хаотически расположенных жилых кварталов, а дома – среди портовых сооружений и многочисленных заводов.

Всемирно известный английский историк и социолог Г.Т. Бокль в своем труде «История цивилизации в Англии» (середина XIX столетия) образно охарактеризовал значение изобретения Стивенсона: «Локомотив более способствовал сближению людей, чем философы, поэты и пророки с самого начала мира». Без сомнения, род деятельности и технические достижения Г.И. Гуллета в России стали возможными не без влияния технической мысли инженеров и производственного духа знаменитого города Англии. Применительно к условиям Сибири середины прошлого века Г.И. Гуллет для сближения по речным артериям людей и селений с помощью его пароходов и паровых машин сделал не меньше своего великого земляка и вполне заслуживает имени сибирского Стивенсона.

Какой же была супруга знаменитого механика, а затем и владелица завода? Прежде всего, она – мать восьмерых детей. Все они получили блестящее образование, а трое сыновей – высшее техническое. Будучи намного моложе мужа, она освободила его от домашних хлопот, что позволило ему целиком сосредоточиться на предпринимательской деятельности. Успехи мужа были и ее достижением. В семье царила атмосфера взаимного уважения и спокойствия. Родители не забывали свою родину, любовь к ней прививали детям. В официальных документах и обращениях они неизменно подчеркивали свое подданство Ее Величеству Королеве Великобритании. Не была чужда Елизавете Эдуардовне и благотворительная деятельность. Недавно научный сотрудник облархива Л.М. Зырянова обнаружила письмо, помеченное 1873 годом. В нем, в ответ на обращение Тюменской городской управы, Е.Э. Гуллет дала согласие на участие в работе санитарного комитета города (илл. 73). Одновременно она обязалась вносить ежегодно по 50 рублей на содержание лечебницы. Стоит обратить внимание на примечательное обстоятельство: событие совпало с началом финансовых затруднений семьи и банкротства завода, что не помешало Елизавете Эдуардовне откликнуться на нужды Тюмени, в которой она прожила почти четверть века.

В наше время мало что напоминает былую славу завода Гуллета. На месте его расположения остались развалины кирпичных корпусов, хозяйственных и жилых построек дома Гуллетов, в свое время размещавшегося тут же при заводе. Поскольку для захоронения хозяйки завода избрали кладбище в Парфеново, где покоились выходцы из Заречья, можно предполагать, что при посещении Тюмени Е.Э. Гуллет останавливалась в своем доме. В облархиве хранятся папки с документами конкурсного управления заводом во времена его банкротства. Теперь вот, благодаря вниманию и заботе А.И. Олещука, разыскался еще один вещественный памятник семье Гуллетов. Сбережем ли его?

КУПЕЦ ИГНАТОВ – ЗНАТОК РЕЧНОГО ПАРОХОДСТВА

В коротком по времени расцвете предпринимательства в Тюмени (конец XIX начало XX вв.) заметное место принадлежит купцу первой гильдии Ивану Ивановичу Игнатову (1833–1915 гг.) – основателю на Мысу одного из первых судостроительных заводов в Тюмени, названного Игнатовым Жабынским. Существует несколько версий названия завода. Наиболее правдоподобная из них сводится к следующему. Вблизи города Белева Тульской губернии в старые времена существовал мужской монастырь Святого Макария Жабынского – чудотворца. Можно полагать, что чудотворное влияние Макария И. И. Игнатов надеялся распространить и на свое детище на Мысу. По имени завода получил свое название и капризный перекат на Туре.

И.И. Игнатов (илл. 74) был выходцем из г. Белева (теперь – Тульская область), с верховьев реки Оки. Белев – старинный русский город, ровесник Москвы. Он старше Варшавы, Берлина, Берна, Стокгольма и Амстердама. К середине XIX столетия развитое в Белеве судовое дело и некогда оживленная торговая пристань, единственная у истоков Оки, уже пережили свою стадию расцвета. Ока мелела, купеческие базы пустели, поблекла былая слава ежегодной ярмарки. В этих условиях энергичный и молодой белевский купец И.И. Игнатов в начале шестидесятых годов XIX века по совету коллег-нижегородцев отправился в Сибирь в поисках новых возможностей расширения своего дела.

Тюмень с ее рекой, связавшей многие районы Сибири, пришлась ему по душе. А может быть, город чем-то напоминал ему родной Белев: такой же высокий берег реки, такие же низинные дали в заречье и такой же буйный нрав весенней Туры, как на Оке.

После переезда в Тюмень И.И. Игнатов все свои бумаги неизменно подписывал как «белевский купец первой гильдии». В этих словах – гордость за свой родной город, хорошо известный купеческому сословию, ностальгия по далеким местам, где Игнатов родился.

Город Белев в России славился тем, что его жители одними из первых еще в XVIII столетии построили общественный водопровод из деревянных труб, а в восьмидесятых годах XIX века – первый в России общественный элеватор. В Белеве работали крупные заводы по переработке пеньки, сала, кож, растительного масла и воска. Велико было значение города, одного из крупных торговых центров. Нет сомнения, что опыт Белева Игнатов использовал и у нас в Тюмени. Так, первый в Сибири водопровод, построенный в 1864 году, появился не без инициативы купца во время его посещений городской управы в 1861–1863 гг. еще в качестве гостя города и заявителя на землю для строительства собственного завода на Мысу.

Немаловажно было и другое, личное обстоятельство: свой первый тюменский дом, построенный в городе, купец разместил на будущей улице Водопроводной. Дом-семистенник – внушительное двухэтажное бревенчатое сооружение с пристроем – стоит и поныне на углу улицы Ванцетти (бывшая Большая Разъездная) вместе с вековыми тополями, «помнящими», надо полагать, своего первого хозяина. Об этом доме – чуть позже. Тюмень обязана Игнатову и хлопотами о строительстве первого в Сибири общественного элеватора. Не получив основательного образования, Игнатов, тем не менее, с большим вниманием и уважением относился к знающим людям, инженерам и мастерам. Купец постоянно следил за техническими новинками и по возможности старался использовать их на своих предприятиях. Более того, писал статьи по судостроению, по экономике речного дела и публиковал их в журнале «Нижегородский вестник пароходства и промышленности».

Особый интерес Игнатов проявлял к электричеству. После переезда на постоянное жительство в Тюмень он не порывал связи с Нижним Новгородом. Каждый раз, возвращаясь с Волги, купец привозил в Тюмень технические новинки и развлекал ими многочисленных гостей. Например, в начале 70-х гг. в башенке на крыше своего второго дома у пристаней он установил мощные лейденские банки. Они заряжались во время грозы от громоотвода. Игнатову доставляло удовольствие приглашать гостей на крышу и потчевать их электрическими разрядами. Говорят, любой, кто касался разрядников, трезвел мгновенно...

Вскоре умный и предприимчивый купец понял, что электричество – это не только забава, но и надежное подспорье в производственных делах. Узнав о строительстве электростанции в Петербурге и в Нижнем, Игнатов выписывает генераторное оборудование, приспосабливает его к паровой машине на своем судостроительном заводе на Мысу и одним из первых в Сибири пускает собственную электростанцию. Это случилось в 1890–1893 годах. Одновременно электрогенераторы заработали и на крупных пассажирских пароходах Игнатова. Основное предназначение станции сводилось к освещению корпусов завода, жилых помещений и площадок под открытым небом, где шла круглосуточная сборка судов. Несколько позже И.И. Игнатов как попечитель на собственные средства электрифицировал находящуюся поблизости от речного порта Ильинскую церковь. По свидетельству газеты «Тобольские епархиальные ведомости» от 12 ноября и 15 декабря 1895 года мощные по тому времени электрические лампочки освещали не только внутренние помещения церкви, но и купол, колокольню и фронтон.

Если И.И. Игнатов, как инженер и предприниматель, более или менее стал понятен читателю, то неплохо бы узнать Ивана Ивановича с человеческой стороны. Как впоминали современники. купец происходил из семьи староверцев, всю свою жизнь не только гордился своей родословной, но и всячески подчеркивал как в своей предпринимательской деятельности, так и в быту те черты поведения староверцев, которые были характерны для этой прослойки русского общества, в свое время испытавшей гонения властей и церкви. Это, прежде всего, бережливость, уважительное отношение к труду, в особенности к интеллектуальному, оценка людей не по их бумагам и документам, а по отношению к делу, подчеркнутое внимание к тем, кто подвергается преследованиям, стремление к познанию и образованности, любовь к книге. В быту – это умеренность в еде и в пиршествах, идеальная чистота в доме, строжайшее соблюдение санитарных норм, демократическое отношение к прислуге.

Внешне «король сибирских рек» выглядел весьма колоритно: высокого роста, плотный, широкой кости, с бородой и зачесанными назад длинными волосами, как это принято у старообрядцев. Обладал большой физической силой. Его авторитет хозяина, главы семьи (он был старшим у Игнатовых среди братьев и сестер) считался в высшей степени непререкаемым.

Как неординарная личность, И.И. Игнатов пользовался расположением в Тюмени многих влиятельных людей города: от деятелей властных структур до представителей культуры и образования. Теплые, дружественные, взаимоуважительные отношения сложились у него с И.Я. Словцовым, Н.М. Чукмалдиным, К.Н. Высоцким, архитектором Д.И. Лагиным. учителем из Ишима А.А.Павловым и др. Авторитетные люди, почти без исключения, постоянно привлекаются к общественной деятельности. Не стал исключением и И.И. Игнатов. Перечень его постов, которые он занимал, как принято говорить в наше время – на общественных началах, настолько велик, что описанию не поддается. Напомним лишь некоторые из них: член попечительского совета Александровского реального училища и Владимирского сиропитательного заведения, гласный городской Думы (1885 г.) и ее член (1889), директор Тюменского Общественного банка (1891), член ученого комитета отделения Общественного банка в Ирбите(1890–1900 гг.), представитель Тюмени в различного рода комиссиях и комитетах (Ирбитская ярмарка, постройка часовни в память императора Александра II-го, санитарное попечительство, устройство мощеных дороги подъездных сооружений (илл. 75), строительство скотобойни и элеватора, помощь пострадавшим от наводнения, переселенческие хлопоты и мн. др.).

Интересно, что еще в свой первый, оценочный приезд в Тюмень в 1861 году И.И. Игнатов стал почетным блюстителем тюменского приходского начального училища. Можно предполагать, уже тогда, заботясь о своем имидже на будущее, он оказал училищу материальную помощь.

Много внимания уделял Игнатов издательской деятельности. По его инициативе в 1877 году был издан альбом карт-путеводителей по судоходным рекам Западной Сибири с подробными указаниями параметров фарватера, прибрежных знаков, пристаней, маршрутных расстояний. Спустя год И.И. Игнатов совместно с А.А. Павловым печатает книгу очерков «3000 верст по рекам Западной Сибири». В 1911 году издается «Путеводитель по Иртышу», ставший настолько популярным, что в 1915 году он переиздается в столице империи.

Как заводчик И. И. Игнатов много печатал рекламной продукции. Так, в 1898 году он поручил тюменскому фотографу И. Кадышу отпечатать солидный фотоальбом «Пароходство по рекам Западной Сибири Товарищества «Курчатов и Игнатов». В альбом были помещены фотографии не только владельцев завода, но и техников, мастеров и рабочих. Многие страницы альбома отданы рекламе заводской продукции от отдельных деталей, приборов, котлов и паровых машин до готовых речных кораблей. Уделено внимание собственной электростанции: фотографии ее общего вида, электроприборов и щитов управления.

В отличие от других судостроителей, выполняющих заказы на постройку речных судов со стороны, И.И. Игнатов значительную долю производства пароходов оставлял для собственных нужд и перевозок. В итоге его контора пароходства (илл. 76) располагала настолько внушительным флотом, что конкурировать с ней не решался ни один из тюменских предпринимателей. Так, тюменский адресный календарь за 1893 год приводит следующие сведения о собственных судах Игнатова: «Рейтеры», «Коссаговский», «Хрущев», «Капитанов», «Фортуна», «Белевец», «Нижегородец», «Остяк» и др. – всего 17 единиц. Все они были сооружены на Жабынском заводе.

И.И. Игнатову принадлежала не только инициатива постройки первых пассажирских судов, от примитивного буксирно-пассажирского «Сарапулец» (1880) до двухпалубных речных гигантов так называемого «американского» типа, но и организация массового и регулярного пассажирского сообщения. Игнатовские пристани, как грузовые, так и пассажирские, работали, кроме Тюмени, в Омске, Семипалатинске, Барнауле и в других городах.

В начале 1895 года на Ирбитской ярмарке было подписано крупнейшее соглашение об организации акционерного товарищества – пароходства и торговли по рекам Западной Сибири. В число его учредителей вошли И.И. Игнатов – он же председатель правления, казанская купчиха 1-ой гильдии В.П. Карпова, А.К. Трапезников и московский купец 1 -ой гильдии И.И. Казаков. Позже к «Товариществу» присоединились и другие сибирские предприниматели, в том числе – тобольский торговый дом «М. Плотников и сыновья» и тюменский судовладелец Ф.С. Колмогоров.

И.И. Игнатов построил в Тюмени здание (илл. 77) главной конторы «Товарищества Западно-Сибирского пароходства и торговли» («Товарпар»),

До 1917 года «Товарищество», объединившее многомиллионный капитал, не имело серьезных конкурентов во всем бассейне реки Оби. И.И. Игнатов до 1912 года считался распорядителем «Товарищества».

После 1905 года И.И. Игнатов постепенно, сказывался возраст – ему за семьдесят, стал отходить от заводских дел, сохранив за собой только хлопоты по пароходству и речным перевозкам. Он передает завод на правах аренды англичанину Ф.Е. Ятесу: сначала управляющему заводом, а затем совладельцу его. В 1909 году Ф.Е. Ятес переоборудовал старый пароход «Казнаков» в пассажирский двухпалубный и назвал его в честь основателя завода: «Иван Игнатов».

В 1912 году И.И. Игнатов передает все производственные и предпринимательские заботы «Товариществу», освобождается от обязанностей в городской Думе и уезжает в родные края в Тулу к родственникам. В возрасте 82 лет в 1915 году он скончался и похоронен в этом городе. «Тобольские губернские ведомости» отмечали, что в губернском центре была отслужена панихида по умершему.

ДЕТИЩЕ НА МЫСУ

И.И. Игнатов – купец первой гильдии, судовладелец, строитель и признанный знаток речных пароходов, автор публикаций в российских научно-технических журналах, инициатор первого тюменского электрического освещения – был одним из немногих предприимчивых людей первого русского города Сибири, благодаря которым Тюмень во второй половине прошлого столетия вошла в число городов с высокими темпами промышленного развития. Решающим шагом молодого и энергичного 30-летнего предпринимателя стало строительство самого крупного от Волги до берегов Охотского моря судостроительного завода.

Считается, что И.И. Игнатов основал завод совместно с нижегородским пароходовладельцем И.С. Колчиным. Вскоре Колчин по завещанию передал дело своему родственнику У.С. Курбатову с условием, что полномочным распорядителем фирмы станет И.И. Игнатов. В последующем компаньоном Игнатова стала казанская купчиха 1-ой гильдии В.П. Карпова. В действительности же полновластным хозяином завода во все годы работы в Сибири до 1905 года был И.И. Игнатов. Достаточно сказать, что нижегородские и казанские представители фирмы Тюмень ни разу не посещали. Предприятие получило название «Жабынский механический судостроительный чугунно и медно-литейный завод» (илл. 78) .

Передо мной – план Жабынского завода, составленный в начале 90-х годов (илл. 79). Здесь не только обозначены корпуса, стапели и причалы, но и жилой поселок, здания заводоуправления и складов, котельное хозяйство, училище, паровая мельница, лесопилка, магазин, больница, церковь, модельный и чертежный цехи. По всей территории расставлены на столбах электрические фонари. С городом установлено телеграфное сообщение (каким образом провода были перекинуты через реку? На столбах, под водой и кабелем?).

Поражают воображение два обстоятельства. Во-первых, чертеж сделан спустя четверть века после основания завода, что сравнительно немного для XIX столетия, но впечатление от солидных кирпичных корпусов и целого рабочего поселка такое, что, кажется, фабричный городок существовал многие десятилетия: наглядное свидетельство размаха, энергии и предприимчивости И.И. Игнатова.

Во-вторых, меня до сих пор мучает один вопрос, ответа на который так и не сумел найти за все годы поисков материалов о Жабынском заводе. Что заставило И.И. Игнатова построить завод не только на большом удалении от Тюмени, но и на другом, левом берегу реки Туры? Это в наше время добраться до поселка Мыс на расстояние от центра Тюмени почти в полтора десятка километров не представляет особого труда, а в шестидесятых годах XIX века? Нет хороших дорог, не говоря уже о том, что через Туру первый стационарный мост появился только в 1925 году.

Ответы на поставленные вопросы, на первый взгляд, очевидны. Игнатов выбрал деревню Мыс и площадку для завода на месте, где уже с начала XIX века (1834 г.) существовала верфь по изготовлению деревянных барж. Близость деревни гарантировала приток рабочей силы, на Мысу рабочие уже располагали своим жильем. Берег Туры в районе завода имел значительное поднятие, что предохраняло заводские цеха от ежегодного весеннего паводка. И все же...

И.И. Игнатов, как судостроитель, в Тюмени был вторым после Гуллета. Правый, крутой берег Туры еще не был занят другими верфями, во множестве, до восьми!, появившимися после Игнатова. Кто мешал ему построить завод на месте существующего судостроительного завода в пределах черты города и рядом с его жилым домом? Говорят, для личных нужд И. И. Игнатов имел паровой катер, на котором ежедневно ездил вниз по Туре на свой завод. Возможно; такие путешествия доставляли удовольствия заводчику, но не ради же них завод был построен так далеко от города, пристаней и от дома? Тупиковая железная дорога, проведенная на станцию Тура в 1885 году мимо жилого дома Игнатова, пакгаузов и здания правления пароходства, не раз, наверное, напоминала пароходчику о его былой непредусмотрительности. Но разве можно было предполагать экономические преимущества и возможности будущей железной дороги за два десятилетия до ее постройки? Наконец, нельзя сбрасывать со счетов недостаточную платежеспособность Игнатова к началу 60-х годов, когда он, возможно, не располагал достаточными средствами на откуп площадки для завода в пределах городской черты.

Завод, тем не менее, всегда был и остается гордостью Тюмени. Впечатляет панорама судоверфи, снятая неизвестным фотографом в начале 1890-х годов (илл. 80), в центре которой высятся кирпичные здания главного корпуса, конторы и сборочного цеха. Словом, ответов на свои вопросы я до сих пор не имею.

В главном корпусе размещались механическое, слесарное, кузнечное и столярное отделения. По уровню технической оснащенности, культуре производства завод считался одним из лучших в России.

Игнатовская продукция впервые и весьма представительно заявила о себе на Тюменской промышленной выставке 1871 года. Два года спустя, ободренный успехом, И.И. Игнатов выпускает первые паровые машины и котлы. Наращивается объем строительства пароходов, железных корпусов для них, землечерпалок и барж, шхун, катеров. Выполнялись и попутные заказы, например, для систем водоснабжения, грузоподъемные краны, мостовые сооружения для строящейся сибирской железной дороги, оборудование машиностроительных, горных и мукомольных предприятий. Принимались в ремонт суда со всех рек Западной Сибири.

За полвека работы, с 1871 по 1915гг., на заводе было выпущено 115 судов и до десятка землечерпалок типа «Сибирская» (илл. 81), в том числе в 1889–1900 годах, наиболее продуктивных, – 49 пароходов. В 1886 году по заказу известного иркутского пароходовладельца и знатока Сибири А.М. Сибирякова был изготовлен знаменитый пароход «Святитель Николай», до сих пор работающий в Красноярске как плавучий музей.

И.И. Игнатов проявлял постоянное внимание техническому переоснащению заводских служб и улучшенному инженерному исполнению каждого вновь выпущенного парохода. Он не жалел средств, когда приглашал знающих специалистов из центральной России, особенно с Сормовского завода в Нижнем Новгороде. В Тюмени, да и во всей Сибири, были известны имена мастеров И.Я. Капитанова (позже – управляющего заводом, в его честь был назван один из пароходов), Г.Е. Аукина, Т.П. Красильникова, А. Рубцова – основателя династии, И.И. Кочеткова, слесарного мастера Е. Овчинникова и др.

На заводе родились или одними из первых прижились многие технические новинки. Среди них так называемый «водогон» П.П. Красильникова, получивший награду выставки 1871 года; гребные колеса с поворотными улицами, водо- и пароподогревные установки, паровой привод руля и лебедок, электрическое освещение стапелей и кают пароходов, паровое отопление и мн. др. Одним из первых в России И.И. Игнатов организовал при заводе училище нового типа по образцу фабрично-заводских.

НАРОДНОЕ УЧИЛИЩЕ

Проблема, с которой столкнулся предприимчивый И.И. Игнатов при обустройстве своего завода на Мысу, была стара как Русь: нехватка квалифицированных кадров, особенно по новой технике, включая электричество. В отличие от других предпринимателей, Игнатов принял решение готовить кадры на месте и самостоятельно. Первым его шагом стало открытие при заводе народного училища. В 1890 – 1893 гг. для него построили просторный двухэтажный деревянный особняк на каменном основании. Здание стояло на высоком берегу Туры рядом с корпусом завода невдалеке от винокуренного заведения купца Трусова (илл. 82).

Классы училища были оборудованы по последнему слову педагогической науки. И что самое удивительное: купец осветил все помещения электричеством, провел водопровод, вентиляцию и отопление. В школе работала бесплатная публичная библиотека, а в пристрое разместилась церковь училища. Нетрудно представить себе реакцию учителей и учащихся на заботливое отношение Игнатова к училищу. Особое внимание купец обратил на учителей. Им были выделены отдельные коттеджи с электрическим освещением и паровым отоплением, причем за эти услуги Игнатов не брал плату. Для иногородних учащихся открылось общежитие.

Известный в Тюмени знаток судостроительного дела краевед В.К. Шестаков как-то подарил музею истории науки и техники Зауралья панораму Жабынского завода 1893 года, на которой красовалось здание народного училища рядом с домом управляющего заводом. В одной из наших встреч Виталий Кириллович рассказал мне, как в начале 50-х годов, когда расширяли площадку для сборки судов, двухэтажный дом управляющего разобрали и перенесли в глубь заводского поселка на ул. Ершова, 20. Здание и сейчас благополучно здравствует, хотя и разменяло свой второй век.

На мой вопрос о том, что случилось со зданием народного училища, Виталий Кириллович, к сожалению, ничего не смог ответить. И другие знающие люди, включая специалистов краеведческого музея и облархива, уверяли меня, что здание утрачено и не сохранилось.

Однажды весной мне довелось побывать возле здания санатория-профилактория «Волна» судоремонтного завода на Мысу по ул. Ермака. Напротив санатория разместился учебно-курсовой комбинат завода и УКП Новосибирского института речного транспорта. Что-то в архитектуре здания мне показалось удивительно знакомым. Где я видел такое же сооружение раньше? Мучительные вечерние размышления заставили меня вспомнить о панораме завода прошлого столетия. Внимательно всматриваюсь в здание народного училища и, к великому своему восторгу, узнаю в нем упомянутый УПК! Так вот куда переместилось и дожило до наших дней народное училище!

Беру фотоаппарат, панораму, сажусь за руль своего «жигуленка» и мчусь на Мыс к Шестакову: его дом с давних лет соседствует с родным заводом. Теперь уже сравниваем фотографию-панораму и натуру вместе. Сомнений нет: здание народного училища здравствует до сих пор и по-прежнему служит людям на ниве просвещения.

Кое-что вспомнил и Виталий Кириллович. В начале 50-х годов после переноса здания управляющего завода (тогда – инженерный корпус) появилась необходимость перебазировать и здание училища. Особенно трудно было разбивать каменное основание здания. Глыбы кирпичей переносили на новое место. В результате фундамент сложили из тех камней, что и у И.И. Игнатова.

Уже в наше время, в двадцатых-сороковых годах, в народном училище располагалась средняя школа. До тех пор, пока на Мысу не выстроили новую современную десятилетку. После этого и решили здание училища разобрать и перенести на новое место в глубь сосновой рощи.

Бывшее здание народного училища купца Игнатова интересно во многих отношениях. Прежде всего, как образец архитектуры школьных зданий конца прошлого столетия. В интерьере дома полностью сохранены расположение классных комнат, просторных коридоров и холлов, деревянная двухъярусная лестница на второй этаж. Необычна компоновка здания по этажам: с лицевой стороны оно одно-, а с другой – двухэтажное. Надо принять меры к сохранению редкого сооружения, а уникальность судьбы училища запечатлеть мемориальной доской.

ТЮМЕНСКИЕ ДОМА ИГНАТОВА

В далекие уже 80-е годы мне приходилось заниматься поиском материалов о пребывании в Тюмени в конце XIX столетия прославленного адмирала и ученого С.О. Макарова. Итогом поисков стали публикации в периодической печати. Удалось найти дом, в котором останавливался адмирал, там сейчас установлена мемориальная доска. Почти везде в Тюмени по пути следования Макарова его сопровождал местный судовладелец и предприниматель И.И. Игнатов. Знаменитый флотоводец осмотрел его судостроительный завод на Мысу, пристани, электростанцию. А где жил Игнатов, не приглашал ли гостеприимный хозяин адмирала к себе домой?

Кроме своей выдающейся предпринимательской и общественной деятельности, И.И. Игнатов оставил в истории города другую замечательную страницу: в 80-х годах XIX века он, не имея детей и семьи, на несколько лет пригласил к себе в Тюмень своего племянника, будущего писателя, а тогда гимназиста, Михаила Пришвина. Он проживал в доме своего дяди. Таким образом часть судьбы певца русской природы навсегда оказались связанной с Тюменью. Вот почему любые детали биографии И.И. Игнатова, а также сведения о местах его проживания и предпринимательской деятельности в какой-то мере обогащают наши знания о пребывании в городе известного писателя.

Из родившихся вопросов и начался мой поиск тюменских домов И.И. Игнатова.

Жизнь в Тюмени М.М. Пришвина в возрасте 16–20 лет и его учеба в реальном училище пришлись на 1889–1893 годы. В городе Игнатов имел свой дом, спустя многие годы до мельчайших подробностей описанных племянником в автобиографической повести «Кащеева цепь». В частности, М.М. Пришвин упоминал внушительные, вне всякого здравого смысла, размеры двухэтажного здания, имеющего по 12 комнат на каждом этаже, танцевальный зал, винтовую лестницу и башенку над крышей.

Башенка, кстати, послужила многим краеведам не только главным ориентиром в поисках, но и причиной многочисленных заблуждений и ошибок в розысках: мода на башенки в конце прошлого века была весьма распространенной... Неудачными в течение нескольких лет были и мои поиски. Однако, не надеясь на башенку, построенную из недолговечного дерева, я пытался следовать в своих размышлениях несколько отличным путем.

Прежде всего, мне довелось ознакомиться с рукописными воспоминаниями С.И. Карнацевича, известного тюменского врача, написанными в 1976 году незадолго до его кончины. Он, в частности, писал: «...дом Игнатова до сих пор в конце Пристанской улицы, деревянный, двухэтажный». Что значит «в конце улицы»? Исчисление номеров домов в Тюмени на улицах, идущих к реке, всегда шло от реки в глубь кварталов. На Пристанской, одной из самых коротких в городе улиц, всего три квартала, – все наоборот. Следовательно, дом Игнатова мог стоять где-то возле станции Тура, где Пристанская заканчивалась. Но здесь никакого дома, совпадающего с описанием Пришвина, не было и в помине. Казалось, поиск, как и у других, зашел в тупик.

Как-то рассматривая только что купленный вариант плана города, мне пришла в голову невероятная по содержанию мысль: а не ошибся ли Карнацевич, считая конец Пристанской улицы как ее продолжение по Госпаровской? Действительно, Пристанская за станцией Тура с резким перегибом переходит в Госпаровскую (ранее – Новозагородную). И вот тут-то «конец» улицы и привел меня к дому под номером 41. Совпало все: внушительные размеры дома, близость пристани и товарных контор, о которых писал М.М. Пришвин, вековые тополя и остатки липового, некогда роскошного сада. Тогда, в конце восьмидесятых, дом еще представлял собою внушительное двухэтажное бревенчатое сооружение с каменным основанием и вместительным кирпичным подвалом. Сейчас от дома остались только развалины (илл. 83). Разве что в подвале можно, рискнув побывать в нем, встретить сохранившиеся сводчатые потолки просторных комнат с окнами, похожими на тюремные. В интерьере здания сохранились, несмотря на перестройки, прежние архитектурные решения: гипсовая отделка потолков и стен под люстры и канделябры, ненарушенные перегородки и мн. др.

Как и ожидалось, от башенки и винтовой лестницы ничего не осталось. Лишь в своем архиве, зная теперь точное расположение дома, мне без труда удалось обнаружить знаменитую башенку на старинных фотографиях и художественных открытках начала века. В полуподвальном кирпичном помещении, сохранившим, несмотря на разрушения, следы былой солидности и добротности, среди комнат, мало отличающихся от аналогичных в любом другом доме, есть одна – на два окна, в неплохом состоянии и весьма необычная. Она имеет улучшенную отделку стен и окон, сводные потолки и, по-видимому, с самого основания дома предназначалась для жилья.

Становятся понятными слова М.М. Пришвина, когда в «Кащеевой цепи» он описывал неожиданные появления в доме из подвала желтого капитана «из шпаны» с парохода «Иван Астахов» (пароход под именем «Иван Игнатов» действительно существовал, но память, увы!, подвела Пришвина: «Кащееву цепь» он писал в 20-х годах и о существовании «Ивана Игнатова», несомненно, знал. Забыта была одна «мелочь»: пароход построили в 1909 году, или спустя полтора десятка лет после отъезда Пришвина из Тюмени. Кстати, в 1909 году Пришвин снова посетил Тюмень и, надо полагать, именно тогда он узнал о спуске на воду «Ивана Игнатова»). Пришвин писал о желтом капитане. «Кто он такой? Появляется откуда-то снизу по винтовой лестнице и там же исчезает, живет там или приходит... И к дяде входит просто и во всякое время». Известно, что И.И. Игнатов-Астахов «командир сибирской шпаны», по словам того же Пришвина, привечал беглых людей, ценя не их прошлое, а смекалку и находчивость. Да и самого Пришвина он приютил, не глядя на его волчий билет.

Казалось, решение задачи приблизилось к благополучному исходу, дом найден, белое пятно в тюменской судьбе М.М. Пришвина закрыто. И все же, помня о многочисленных заблуждениях своих предшественников, я побаивался поставить последнюю точку, искал дополнительные подтверждения. Однажды мне довелось познакомиться со старейшим жителем Тюмени М.А. Садыриным, 1898 года рождения. Несмотря на солидный возраст, он, почти всю свою жизнь проработавший в речном порту, сохранил ясную память о дореволюционной Тюмени. В подтверждение моих поисков Михаил Александрович показал мне именно тот дом по Госпаровской улице, где жил И.И. Игнатов, а, следовательно, и его племянник М.М. Пришвин. Жители улицы Госпаровской до сих пор называют сохранившиеся дома «игнатовскими», зачастую не зная происхождения этого имени. Игнатовский дом был интересен во многих отношениях. Например, он первый из жилых домов Тюмени в начале 90-х годов прошлого столетия получил электрическое освещение и водяное отопление.

Как рассказывал М.А. Садырин, его родительский дом стоял в самом начале Новозагородной улицы рядом с правлением пароходства и недалеко от дома Игнатова. Игнатов, не имевший своей семьи, любил детей и при встрече с ними всегда угощал ребятишек конфетами, запас которых у него в карманах никогда не истощался.

Честно говоря, мне никогда ранее не приходила в голову мысль, что один из богатейших, известных не только в Сибири пароходовладельцев, мог выбрать для своего дома такой неподходящий для жилья участок: болото, постоянная сырость, шум поездов и пароходов, удаленность от городского центра. Одно название улицы чего стоило: Загородная...

К сожалению, с ноября 1991 года, когда мне удалось-таки найти здание, произошли серьезные изменения. Дом, возраст которого давно перевалил столетний рубеж, а состояние постройки было аварийное, разобрали по бревнам. Сохранился лишь первый каменный полуподвальный этаж. Другие игнатовские постройки и часть сада с липовыми аллеями оказались утраченными при возведении нового металлического моста через Туру. Так один из игнатовских домов, деревянный, двухэтажный, живописно вписавшийся в гущу липовых насаждений (еще недавно там был детский сад), оказался разрушенным при сооружении опор под мост.

Игнатовский (или пришвинский?) дом повторил участь многих исторических сооружений. Внутри он много раз перекраивался, позже там размещалось ГПТУ судостроителей, затем – общежитие, а перед сносом дом был жилым. Восстановить уже ничего нельзя. Однако, было бы желательно благоустройство этого места и асфальтирование улицы. Еще не совсем поздно спасти и возродить липовый сад, или хотя бы его часть.

Как уже говорилось, мне еще удалось застать дом И. И. Игнатова в относительной сохранности. Только неисправность фотоаппарата, отказавшего служить хозяину в ноябрьскую стужу, не позволила запечатлеть на пленке внешний вид здания. Надежде о повторной съемке весной, к сожалению, не суждено было сбыться: уже в апреле передо мной лежали только развалины... Интенсивные поиски вариантов фотографий в архивах знатоков истории города долго не давали положительных результатов. И только недавно благодаря усилиям городского бюро технической инвентаризации и регистрации мне удалось раздобыть некоторые сведения о судьбе здания и, что особенно важно, поэтажные планы дома в различные стадии его жизни (илл. 84). На мой взгляд, они будут интересны как любителям истории города, так и почитателям таланта М.М. Пришвина.

Наиболее интересной из полученных сведений, если не сказать больше – сенсационной, мне показалась дата возведения здания – 1856 год (!). Если эта цифра не содержит ошибки или описки, то получается, что И.И. Игнатов, приехавший в Тюмень в 1863 году, первоначальным строительством своего дома не занимался, а только приобрел готовое здание. Это не означает, что он не перестроил жилье по своему вкусу. Скорее наоборот, расширил его границы, надстроил антресольный полуэтаж, и дом стал почти двухэтажным.

Незастроенная часть верхнего полуэтажа, обращенная в сторону улицы, была превращена в прогулочную площадку с перилами, скамейками, цветами и зонтами от солнца. Тогда же он соорудил над крышей наблюдательную башенку и соединил этажи сквозной лестницей. Лестница начиналась с центрального коридора подвала, сообщалась со всеми этажами и поднималась до уровня чердака и наблюдательной площадки башни. Кстати, такую же башню И. Игнатов соорудил на здании правления пароходства, принадлежащего ему же, недалеко от станции «Тура». Оно сохранилось до нашего времени, но без вышки.

На поэтажных планах после 1951 года внутренняя лестница исчезает, надо полагать, в целях безопасности юных жителей общежития ФЗУ, принадлежавшего в 1936–1951 годах Тюменскому Затону – судоремонтному заводу им. Ильича. Лестницы остались только между первым и подвальным этажами в пристроях к основному корпусу: в сенях, в чуланах и кладовых. Отдельная лестница принадлежала одной из жилых квартир, расположенной в двух уровнях на площадках первого и второго этажей.

В течение почти полуторавекового срока жизни жилой дом Игнатова неоднократно подвергался перестройкам и перепланировкам внутренних помещений, особенно после 1917 года. Так, пристрои для котельной, кладовых и чуланов в подвальном этаже, а для сеней на первом, появились в конце прошлого столетия. В 1968 году антресольный полуэтаж превратили в полноценный. Здание, таким образом, стало целиком двухэтажным уже в наше время.

Тогда же, а может и раньше, была сломана из-за ветхости наблюдательная башенка. Дополнительная площадь, полученная в результате пристроя второго этажа, использовалась для учебных комнат-классов ВСПТУ-1, позже ГПТУ-4. Общая площадь всех помещений достигла 1000 кв. метров при наружных размерах здания-махины 26 на 34 метра при высоте почти 7 метров. На чердачное помещение под крышей после перестроек можно было попасть только по наружной лестнице. Ее пристроили с правого торца дома.

Как тут не согласиться с описанием здания, сделанном М. Пришвиным в его повести «Кащеева цепь»: «... выстроил себе пароходчик Иван Астахов, командир сибирской шпаны, двухэтажный дом с вышкой, огромный, неуклюжий и мрачный, ни на что не похоже: ни дом, ни корабль. Для чего, одинокий, холостой, устроил себе такое большое жилье с танцевальной залой, люстрами и канделябрами на стенах?» Вот в таком доме-громадине и пришлось провести Пришвину несколько тюменских лет жизни.

Старожилы города рассказывали мне, что, по слухам, М. Пришвин некоторое время проживал отдельно от дяди, и происходило это в дни размолвок с ним. Как племяннику, Пришвину не было необходимости проживать на частной квартире, поскольку Игнатов располагал вторым домом по улице Водопроводной. Взаимное отчуждение периодически наступало по причине сложностей характера юноши, в силу которых его, после ссоры с преподавателем, лишили обучения в гимназии Ельца, и он, подобно ссыльным, без документов оказался в Тюмени у своего дяди.

К сожалению, похвальный и, прямо скажем, рискованный для того времени поступок Игнатова ни в коей мере не был оценен юным Пришвиным. Ироническое, с оттенком пренебрежительного отношения Курымушки (Пришвина) к дяде Астахову (Игнатову) в «Кащеевой цепи» как к человеку малограмотному и ограниченному, не делает чести писателю. И все это происходит на фоне откровенного самолюбования, если не сказать больше – обожания главного героя повести Курымушки. И это при том, что И.И. Игнатов был известен в России как знаток речного судостроения, автор многих научных публикаций в центральных технических журналах и обладал непререкаемым авторитетом в инженерных кругах.

Юношеский максимализм, которым можно было бы объяснить вызывающее поведение племянника, приходится отвергнуть, так как «Кащеева цепь» вышла из-под пера писателя спустя четверть века. С позиции умудренного жизнью человека Пришвин мог бы посмотреть с высоты минувшего на себя, юнца, с достаточной долей иронии. Писатель этого не сделал. Следовательно, на многие годы сохранил в душе обиду на человека, которому многим был обязан. Воистину, как мог бы рассуждать Игнатов: хочешь заиметь врага – сделай родственнику что-нибудь хорошее. Мстительность, а она в «Кащеевой цепи» налицо, в характере человека нередко оборачивается против него самого даже спустя десятилетия. Вот и приходится произносить об уважаемом писателе малоприятные слова.

Подтверждением сказанного служат воспоминания людей, близких к Пришвину. Мне как-то попалась в руки книга еще одного певца русской природы И.С. Соколова-Микитова, много лет хорошо знавшего М.М. Пришвина. Он, знаток его характера, писал о нем следующее: «Пришвина иногда называли «бесчеловечным», «недобрым», «рассудочным» писателем. Человеколюбивым назвать его трудно, но великим жизнелюбцем и «самолюбцем» он был несомненно».

Можно ознакомить читателей с фотографией тюменских железнодорожных путей в районе станции «Тура» (илл. 85). Снимок сделан в первые годы нашего столетия. В правой его части над тендером паровоза видна башенка дома Игнатова. Кроме того, посмотрите на план подвального этажа того же дома по улице Госпаровской.41 (до 1951 года – Госпаровская, 31). Планы других двух этажей коридорно-гостиничного типа почти полностью идентичны подвальному. Фундамент здания – кирпичный ленточный, стены подвала также кирпичные, а жилая часть дома была бревенчатой с внутренней штукатуркой и с досчатой обшивкой снаружи. Со времени последней инвентаризации, сделанной 20 февраля 1991 года, здание считается отселенным и разрушенным.

Во времена, когда я искал дом Игнатова, мне не однажды приходилось встречаться со старожилами Тюмени. Некоторые из них утверждали, что Игнатов имел в городе не один, а два жилых дома. В суматохе поиска, когда и об одном-то доме ничего не знаешь, напоминание о втором жилье не было принято всерьез. Для самоуспокоения было решено, что под вторым домом, возможно, подразумевались здания на Мысу на территории судостроительного завода.

Сравнительно недавно, работая в областном архиве, мне попались в руки списки домовладельцев г. Тюмени за 1898 год. Неожиданно в перечне строений по улице Водопроводной я наткнулся на имя И.И. Игнатова как владельца дома. Стало быть, правы были те, кто не забыл о втором доме Игнатова! Но сохранился ли он или же его постигла участь первого? Почти за столетие могла измениться и нумерация строений... К счастью, на сей раз удача сопутствовала поиску. Как оказалось, дом находился на пересечении двух улиц: Водопроводной, 16 и Большой Разъездной, 10 (теперь Сакко). Четные и нечетные стороны улиц со временем обычно остаются неизменными. Координаты дома, таким образом, оказались четко обозначенными вне зависимости от того, изменилась или нет нумерация. Оставалось побывать на месте и убедиться в достоверности кабинетного исследования.

Дом хорошо сохранился! Старинный двухэтажный бревенчатый особняк с многочисленными окнами, внешне напоминающий здание того же владельца по Новозагородной, стоит в окружении вековых тополей (илл. 86). Здание семистенное (!) со столь же неуклюжим пристроем и просторным двором. Словом, все – в стиле Игнатова, воплощенном в доме на Новозагородной.

Нет сомнений, что здесь в доме на Водопроводной бывал, а может, и жил М.М. Пришвин. Следует, наверное. сохранить это строение, как одно из немногих материальных свидетельств жизни и деятельности двух замечательных людей прежней Тюмени: Игнатова и Пришвина. Такого же внимания заслуживают и сохранившееся на Мысу кирпичное одноэтажное здание бывшего игнатовского заводоуправления на территории судоремонтной верфи, сохранившаяся контора правления «Товарищества Курбатова и Игнатова» на берегу реки вблизи станции «Тура», а также кирпичное двухэтажное здание бывшей конюшни И.И. Игнатова в конце улицы Госпаровской возле насыпи железной дороги, вблизи цехов судостроительного завода (сейчас – жилой дом), илл. 87. Разве можно представить себе, чтобы любознательный племянник не посещал дядю на его рабочем месте или на стапелях?

До сих пор служат в речном порту деревянные склады-пакгаузы, когда-то принадлежавшие И.И. Игнатову. Их внушительные размеры, необычность архитектурно-строительных решений вызывают не только уважение к их создателям. Склады – это украшение речных ворот Тюмени (илл. 88).

«ФОРТУНА» ИВАНА ЛАМБЕРТА

Гончарное мастерство, распространенное в наших краях в XIX столетии, сейчас оказалось почти забытым. Наметившееся в последние годы возрождение старого ремесла с трудом пробивает себе дорогу. И дело не только в недостатке художественного таланта местных умельцев, но и в том, что забытую технологию производства приходится разрабатывать заново.

С раскрытия секретов гончарной технологии, отработанной до совершенства тюменским городским архитектором Иваном Карловичем Ламбертом в последней трети XIX века, началась жизнь завода под названием «Фортуна». Завода в Тюмени давно уже нет. А когда-то он славил город своими изумительными по красоте и качеству гончарными изделиями. Сырье – местная светлая глина – было в изобилии и под рукой.

Продукция Ламберта впервые появилась в продаже в 1870 году. А год спустя на выставке в Тюмени были представлены изразцовые кирпичи и керамические поделки в сыром и обожженном виде, бронзированный кирпич и глазури. Продукция имела успех, и мастерская, как первоначально называлась «Фортуна», быстро наращивала производство и вскоре стала заводом. Он располагался на Монастырской улице (теперь Коммунистическая) у крутого спуска берега Туры за монастырем. Изделия имели спрос не только в Тюмени, но и во многих городах Сибири. Вот некоторый перечень продукции: плитки для облицовки печей – узорчатые и гладкие, камины, вазы садовые и комнатные, бордюры для цветников, кронштейны и розетки со всевозможной резьбой, гончарные трубы для печей и водопроводов, огнеупорный кирпич различных сортов и размеров, клинкера и многое другое. Имелся подробный каталог всех изделий с прейскурантом.

Завод существовал до первой мировой войны. Почти в каждой справочной книге по Тюмени в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков можно было встретить неизменную рекламу завода – верный признак многолетнего благополучия предприятия (илл. 89).

В Тюмени в старых домах еще сохранились отопительные печи, камины и голландки, облицованные плиткой с завода «Фортуна» (илл. 90), а в забытых сараях и сейчас можно найти удивительные по красоте экземпляры изделий, достойных музейной экспозиции. Принадлежность их к «Фортуне» легко определяется по фирменному штампу (илл. 91), оттесненному на обратной стороне. Отдельные экспонаты можно увидеть в музеях истории города и в музее истории науки и техники Зауралья в Тюменском государственном нефтегазовом университете.

СЕМЬЯ ВАРДРОППЕРОВ

Начало

Э.Р. Вардроппер – английский подданный, выходец из Шотландии, откуда его отец Роберт (Джероб) в 1868 году в поисках предпринимательской удачи переселился со своей большой семьей в Россию, да так и остался здесь, обрусев, навсегда. В том же году, поселившись в Тюмени, он вместе с сыновьями Эдуардом и Якобом (Джеймсом) основал в Тобольской губернии на реке Тавде в деревне Жиряково Андроповской волости Тюменского уезда судоверфь с литейным цехом и кузницей. Для Сибири верфь стала третьим судостроительным предприятием. Их предшественниками в Тюмени были англичане Гакс и Гуллет (1863 г.) и нижегородский пароходовладелец У. Колчин вместе с купцом И. Игнатовым из города Белева (1864). Благодаря усилиям этих судостроителей в речном флоте Сибири произошла полная замена весельного и парусного флота паровыми судами, а Тюмень стала центром судостроения за Уралом и главной базой пароходства на сибирских реках. Достаточно сказать, что с 1844 года по 1917-й в Обь-Иртышском бассейне плавал 251 пароход, из них 192 были построены в Тюмени.

В 1888 году глава семьи Вардропперов и его сыновья основали в Тюмени новый завод по строительству судовых корпусов. К этому времени Вардропперы обладали обширным капиталом, буксирами «Юг», «Восток», «Запад» и несколькими баржами, плавающими на линии Тюмень – Павлодар – Барнаул. Кроме того, в Тюмени им принадлежало несколько жилых домов, где размещалась разросшаяся семья. К нашему времени сохранился только один из них (илл. 92) по улице Советской, 15 (быв. Серебряковская, 17). Другой дом, в соответствии с адресной книгой и списком домовладельцев г. Тюмени за 1898 и 1913 годы, принадлежал Агнессе Вильгельмовне (Васильевне) Вардроппер. Он стоял на углу Садовой и Большой Разъездной.

По рассказам старожилов города, Вардропперы располагали еще одним двухэтажным деревянным домом с резными наличниками окон по улице Комсомольской, 6 (быв. Тобольская), благополучно здравствующим и сейчас. Правда, встречаются упоминания о принадлежности здания ювелиру Брандту, тем более, что рядом стояла его лавка. Возможно, дом был приобретен Брандтом у Вардропперов в начале XX столетия.

Закат

Между тем кризис сибирского пароходства, разразившийся в конце 1890-х – начале 1900-х годов, заметным образом повлиял на финансовое состояние судоверфи, упали заказы на баржи. Что говорить о Вардропперах, если даже несравнимый по мощности завод Пирсона и Гуллета в Тюмени был закрыт.

В 1906 году Э. Вардроппер оказался вынужденным продать мельницу владельцу магазина мануфактурных товаров в соседней деревне Андрюшиной В.Н. Маркодееву. Спустя еще несколько лет тот же Маркодеев скупает верфь целиком вместе с лесопилкой... К 1909 году за Вардропперами сохранились только транспортные перевозки с участием двух буксирных пароходов и одиннадцати барж да нефтяная мельница в селе Плеханово под Тюменью.

Судьба предприятий и пароходства семьи Вардропперов после 1910 года долгое время оставалась для меня загадкой, пока летом 1999 года в Тобольском филиале государственного архива Тюменской области (ф. 152., оп. 40., ед. хр. 508) сотрудницей научно-исследовательского института истории науки и техники Зауралья Е.Н. Коноваловой не удалось обнаружить интересный документ.

В середине 1912 года Управление Томского округа путей сообщения направило Тобольскому губернатору прошение, суть которого сводилась к запрещению каботажного плавания и права судоходства по рекам и каналам не только Сибири, но и всей империи владелице пароходов «Запад», «Восток», Ямсале», моторной шхуны «Агнесса» и семи непаровых судов Агнессе Вильгельмовне Вардроппер. Основанием для запрета послужила принадлежность А.В. Вардроппер подданству Великобритании.

Формально запрос томичей не противоречил существующему тогда законодательству, разрешающему речную торговлю и плавание только российским гражданам. По существу же речь шла о завуалированной попытке устранения опасного конкурента. Чем закончилась эта попытка несколько позже, а пока представляет несомненный интерес объяснительная записка А.В. Вардроппер, благодаря которой прослеживается непростая судьба многих Вардропперов. Документ настолько важен для истории тюменского предпринимательства, что он приводится здесь в полном объеме.

«Его превосходительству господину начальнику Тобольской губернии от Великобританской подданной А.В. Вардроппер, проживающей в г. Тюмени по Серебряковской улице в собственном доме.

Вследствие предприсания Вашего превосходительства на имя Тюменского уездного исправника от 8 октября 1912 года имею честь объяснить следующее.

Фамилия Вардроппер имеет пароходство давно. Первый пароход «Север», спущенный на воду около 1883 года, принадлежал мужу моему Джемсу и шурину Эдуарду Вардроппер. После смерти моего мужа, в 1899 году учредилось «Товарищество Бр. Вардроппер». Участниками Товарищества состояли Эдуард Робертович Вардроппер, племянники его и мои дети Роберт, Альфред и Яков Джемсовичи Вардроппер. Наконец, после смерти в 1909 году Эдуарда Вардроппер все дело перешло ко мне.

Владельцы предприятия все были Великобританскими подданными и в качестве таковых выправляли торговые права, вступали в арендные и другие договоры с частными лицами и Казною, получали от Министерства Путей Сообщения удостоверения на паровые и непаровые суда и т.д. Деятельность предприятия не заключалась в одной эксплуатации пароходов, но, наоборот, пароходство занимало чисто подсобное положение, обслуживая другие предприятия фирмы: рыбные промыслы в низовьях реки Оби и Обской губы, лесопильный завод и судостроительную верфь на реке Тавде и др.

Поселившись в Тюмени очень давно, Вардропперы имели здесь механический завод, на котором были построены первые пароходы для системы рек Оби. В 80-х годах, желая испытать возможность рыбных промыслов на Дальнем Севере, в низовьях Оби, Вардропперы выстроили пароход «Север», на котором и отправились в исследование низового края. Вардропперы явились, таким образом, в полном смысле слова пионерами, проложившими путь, по которому пошли потом другие рыбопромышленники Тюмени и Тобольска, развившие рыбное дело в низовьях Оби в отдельную крупную отрасль промышленности, ныне играющую преобладающую роль, оживившую и обогатившую край.

Составив для себя карту Оби от Самарова до Тазовской губы, Вардропперы не смотрели на нее, как на коммерческую тайну, но предоставили ее и другим: Министерство Путей Сообщения в лице Иртышского участка и поныне пользуется нашей картой.

Ни одно частное или казенное обследование Севера Оби, предпринятое в научных или коммерческих целях, не происходило безучастия Вардропперов: экспедиция Вилькицкого, намечавшая северный водный путь от Енисея до Оби и др.

При таких условиях, считая за фирмою Вардроппер наличность несомненных услуг краю, я позволяю себе обратиться к Вашему Превосходительству с просьбою: не признано ли будет возможным, если действительно законы не предусматривают права Великобританским подданным иметь пароходы, допустить изъятие для меня ввиду того, что долго, с ведома властей и часто в помощь им существовало наше пароходство, внесшее культуру и богатство в суровый неизведанный край. Агнесса Вардроппер».

Пояснение владелицы пароходов, обстоятельно аргументированное, оказало существенное влияние на благожелательное решение губернатора в феврале 1913 года. Помогло А. Вардроппер и ходатайство на имя губернатора посла Великобритании в России.

Третье поколение Вардропперов, получив в столице высшее образование, отошло от предпринимательства. В документах 10-х годов Вардропперы упоминаются лишь как государственные служащие. Так, в 1906 году помощником управляющего Тюменского судостроительного завода, арендованного Ф.Е. Ятесом (Жабынский завод), служил Арчибальд Вардроппер. Летом 1909 года в экспедиции Российской академии наук на Полярный Урал участвовал ученый агроном из Тюмени Д.Я. Вардроппер. В 1911 году в Тюмени существовала посредническая контора, принадлежавшая одному из Вардропперов.

Тавдинская судоверфь в Жиряково на многие годы пережила своих создателей. После окончания гражданской войны она была национализирована и продолжала выпуск барж до 1930 года, после чего производство их прекратилось, а верфь со всем основным оборудованием перебазировали в город Тавду. Здесь, на более удобном месте, где водная магистраль пересекалась железной дорогой, год спустя родилась и работает в наши дни Тавдинская судоверфь – преемница Жиряковской. На ней в послевоенные годы для тюменской пристани был изготовлен двухэтажный причальный дебаркадер, обслуживавший пассажирские суда. Долгие годы он украшал речной порт города.

Несколько лет назад мне удалось побывать в Жиряково и осмотреть остатки верфи (илл. 93). Как уже говорилось, от деревни, стоявшей на высоком берегу поймы реки Тавды, ничего не осталось. Совершенно необъяснима причина, по которой люди покинули этот благодатный уголок нашего края. Кругом леса, необыкновенная по красоте величественная Тавда, холмы, придающие местности уральский колорит, чистейший воздух и непривычная для горожанина тишина. Кажется, сама природа подсказывает человеку, где следует устраивать места отдыха, санатории или курорты... Между берегом реки и крутым обрывом обнаружилась аллея из двух строго параллельных рядов сосен, остатки каменных фундаментов лесопилки и мельницы, свайное поле пристани и верфи, отсыпанная песком дорога, которая одновременно служила дамбой, защищая строения от паводка. Но самое интересное ждало впереди: рядом с кирпичными фундаментами на берегу стояли вальцовая мельница (илл. 94), огромное коническое сито и рельсы из Богословска 1903 года изготовления. Лопатки и решетки сита, дробильные валки и шнеки механической мельницы со всеми необходимыми рукоятками управления оказались в столь благополучном состоянии, что собственные мысли о перевозке этого добра в Тюмень показались нам вполне здравыми.

В самом деле, почему бы эти машины, созданные, кстати, на тюменском заводе Гуллета еще в XIX веке и ставшие памятниками сибирской техники, не установить на постамент навечно, пока не поздно, в областном центре так же, как это любовно делается в городах Европы? Поверьте, одного взгляда на эти шедевры техники оказалось достаточно, чтобы убедиться: Тюмень и в те времена не была столицей деревень. Способов воспитания гордости за свой родной город существует много, предлагаемый сооружение памятника техники в областном центре – один из наиболее эффективных. От возможного спонсора требуется совсем немного: грузовая машина, подъемный кран да хлопоты по возведению постамента. Кто возьмется?

Если в Тюмени когда-нибудь появится музей тюменского предпринимательства, то обязательно возникнет проблема поиска и сохранения домов и сооружений, принадлежавших известным купцам и деловым людям. До музея, вероятно, мы доживем еще не скоро, а вот о том, чтобы сберечь еще оставшееся, надо подумать уже сейчас. В этом отношении дом Вардропперов по улице Советской, 15 заслуживает особого внимания. Может быть, с него и следует начать предварительные хлопоты по оформлению будущего музея, переселив обитателей дома, их там пять семей, в приличное жилье. После чего дом можно было бы передать краеведческому музею или учреждению, первым проявившему необходимую инициативу. Пока же здание ожидает незавидная судьба – снос, тем более, что рядом уже выкопан котлован под новое строительство.

Здание представляет интерес и в другом отношении. Он, включая каменный пристрой, был спроектирован замечательным тюменским архитектором К.П. Чакиным – автором многих сооружений города, и уже по этой причине должен быть сохранен. Когда-то дом с полуподвальным каменным помещением, где жила прислуга, и его хозяин считались одними из самых богатых в городе. В кирпичном пристрое размещался склад и холодильник. Интересна и такая историческая деталь: дом имеет двойную нумерацию, появившуюся вследствие того, что из-за постоянного обрушения берега Туры улица постепенно уменьшалась в длину. Вот почему на углу здания одновременно можно видеть номера 15 и 17 – редкое документальное свидетельство городских утрат.

Многое в судьбе семьи Вардропперов остается неизвестным, включая годы жизни ее членов, не удалось разыскать ни одной фотографии главных действующих лиц и др. Поиск продолжается. Недавно, например, из разговора с А.И. Желейко, заведующей популярного в Тюмени музея истории медицины и уроженки упоминавшегося села Жиряково, мне стало известно событие, причастное к судьбе семьи Вардропперов. Августа Ивановна вспоминала, что в годы войны в село приезжал один из представителей знаменитой семьи. Он останавливался в доме двоюродной сестры А.И. Желейко. Это означает, что не вся семья после 1917 года покинула Россию. Более того, оставшиеся пережили лихую годину 1937 года.

Интересно, что в библиотеке областного краеведческого музея есть книги на английском языке, когда-то принадлежавшие Вардропперам, имеющие дарственные надписи гостеприимным хозяевам.

ВОДОКАЧКИ, НАПОРНЫЕ БАШНИ, ПЛОТИНЫ И ПРУДЫ

Вторая половина XIX столетия вызвала небывалый подъем развития промышленности Тюмени, Тобольска и других населённых пунктов, возникновение новых отраслей производства. Появились новые заводы, городской водопровод, железная дорога и сопутствующие им вспомогательные сооружения: водокачки, водонапорные башни, плотины и пруды. Самая первая водокачка («Тобольские губернские ведомости», 1864, № 36) была построена в Тюмени в 1864 году – раньше, чем в других городах Сибири и Зауралья (илл. 95). Первая реконструкция водокачки стала возможна только через полтора десятка лет в 1880 году. Водопровод оборудовали подъемной машиной, а на высоком берегу реки соорудили здание с бассейном для хранения воды (илл. 96). С более подробным рассказом о тюменской водокачке мы остановимся в последующих разделах. Много позже, только в 1900 году, собственной общегородской водонасосной станцией обзавелся губернский центр – Тобольск.

Все началось 9 июня, когда городская управа Тобольска (городской голова В. Жарников) обратилась в губернское строительное управление с просьбой об утверждении проекта насосной станции. Разрешение на строительство было получено два месяца спустя после рассмотрения документов губернским механиком инженером-технологом П.С. Голышевым.

По договору с московской фабрикой «Нептун» к весне 1902 года в районе Базарной площади была построено оригинальное по архитектурному решению здание водокачки по системе и проекту инженера Н.Д. Зимина с нормой ежедневной подачи воды 110 тысяч ведер. Протяженность водопроводной сети по проекту составляла 9 километров. На пути от водокачки до водонапорной башни на горе построили две подкачивающие подстанции вблизи Никольского взвоза. Последняя из них была снесена в 1987 году. Жителям города предоставили возможность пользования водой из 6 деревянных водозаборных будок.

Сооружение водопровода в г. Тобольске ускорило устройство электрического освещения. Важнейшее в истории города событие произошло 7 августа 1908 года: на вечернем заседании городской управы загорались электрические лампочки фирмы «Титан» по 16 свечей каждая. Монтаж генератора на водонасосной станции и щита управления, проводку линии электропередач, установку лампочек и вспомогательного оборудования провел местный техник А.Я.Дроздов. Таким образом, общегородское электрическое освещение в губернском Тобольске опередило уездный город Тюмень почти на год.

По сравнению с тюменской, насосная станция выглядела намного совершеннее. В кирпичном здании размещались котельное и машинное отделения, фильтры очистки воды, приемная шахта, ремонтная мастерская и жилые помещения для служащих и заведующего. Местом размещения водокачки был выбран берег Иртыша рядом с впадением в него речки Курдюмки по ее левобережью. Здание хорошо сохранилось до нашего времени и по-прежнему выполняет свои первоначальные функции (илл. 97). Одновременно началось строительство кирпичной водонапорной башни с резервуаром наверху и винтовой лестницей внутри ствола. Для сравнения: в Тюмени аналогичная башня общегородского назначения появилась на Торговой площади много позже, в 1914 году, или спустя полвека после постройки водопровода.

Мощным толчком развитию гидротехнических устройств послужило сооружение железной дороги Екатеринбург-Тюмень в 1885 году, а позже – ее продолжения на Омск (1909–1913 гг.). Необычное по конструкции здание водокачки, построенной еще в 1885 году (илл. 98), до сих пор красуется недалеко от границы Тюменской и Свердловской областей вблизи железнодорожной станции Кармак на месте пересечения рельсовых путей и речушки того же названия. Водонасосная станция – обязательная принадлежность паровозной эпохи железнодорожного транспорта, сейчас заброшена, но все еще представляет собой солидное сооружение, вызывая неподдельное чувство уважения к строительным достижениям инженеров тех далеких лет – наших предшественников.

Кирпичный корпус водокачки объединяет машинный зал и котельную с весьма солидной дымовой трубой. В машинном зале сохранились мощные паровые насосы американского производства конца XIX столетия фирмы Gardner городе Денвере, штат Колорадо, и демпферные устройства. Котельную занимают два вертикальных котла и паровой питательный насос. Весь сохранившийся комплекс представляет собой редкую по составу экспонатов музейную экспозицию под открытым небом. Взять бы ее под охрану, устранить ощущение заброшенности: какой памятник истории техники XIX столетия мы могли бы оставить нашим потомкам!..

В архитектурном отношении особый интерес представляют собой водонапорные башни, размещенные почти на каждой более-менее крупной железнодорожной станции. Как среди церковных сооружений не удается встретить похожие храмы, так и при проектировании водонапорных башен их авторы старались не повторяться с намерением оставить после себя очередной шедевр архитектурной мысли. Надо отдать им должное: башни на линии Тюмень Ишим останавливают взгляд каждого, кто способен увидеть красоту даже в сооружениях производственного характера. Побывайте на тюменском вокзале, полюбуйтесь на одну из башен, что еще сохранилась, и вы сможете убедиться в правоте сказанного.

Когда мне изредка доводится побывать в Голышманово, я непременно посещаю железнодорожную станцию. Там с начала ушедшего века высится 25-метровая водонапорная башня одна из самых красивых в нашем крае (илл. 99). Внутри ее смонтирована изящная винтовая лестница, столь редкая для современных сооружений, а снаружи установлена мемориальная доска с эмблемой путейщиков (перекрещенные топор и якорь) и годы строительства: 1911–1913. Глядя на это чудо прошлых времен, не перестаешь удивляться тому, как удавалось архитекторам скупыми приемами, с помощью простого кирпича лепить выразительнейший облик башни сугубо утилитарного назначения? А ведь кроме башен столь же выразительны, если не более, и другие старинные строения: вокзалы, депо, жилые корпуса, склады. Достаточно, к примеру, привести здесь фотографию депо Тюменского вокзала (илл. 100).

Не менее интересна башня в Ишиме, схожая с описанной в Голышманово, но не повторяющая ее, и в Ялуторовске – копия голышмановской, но без памятной доски. Еще более необычна спаренная водонапорная башня на станции Вагай (илл. 101). По всей вероятности, в какое-то время объем водяного резервуара первоначальной башни стал недостаточен для своевременной заправки водой паровозных тендеров. Тогда и родилась идея постройки дополнительной башни. В итоге на железной дороге появился редкий шедевр-курьез.

К гидротехническим сооружениям специального назначения относятся водоналивные колонки, с помощью которых наполнялись водою паровозы. Они выполнялись из чугуна и нередко представляли собой изделия с несомненной исторической ценностью благодаря сложным узорам художественного литья.

Хотя наш край не относится к Уралу, где почти в каждом старинном заводском селении имеется плотина и пруд, наши предки не пренебрегали возможностью использования энергии запруженного водного потока, и там, где имелась малейшая возможность, строили плотины и пруды при них. Часто пруды создавались в чисто декоративных целях. Примером последних могут служить пруды в Доме отдыха им. Оловянникова или на Бабарынке. Еще в 60-х годах XX века в Доме отдыха им. Оловянникова на берегу пруда стоял деревянный чудо-дворец на территории бывшей загородной заимки Колокольниковых (илл. 102, 103).

Пруды производственного назначения в нашем крае встречаются повсеместно. Большинство из них существует поныне. Среди них пруд в Заводопетровске с плотиной из вековых лиственниц, прочность которых, пролежавших в воде не одно столетие, не уступает бетону. Изумительные по красоте пруды на Черной Речке (илл. 104), в Падуне, Заводоуспенке, в Левашах, Юргинском, Каменке и в других местах не только неизменно привлекают внимание отдыхающих и туристов, но и служат надежными источниками и хранилищами воды для бытовых и производственных нужд.

Д.Н. МАМИН-СИБИРЯК В ЗАВОДОУСПЕНКЕ

Пройдет совсем немного времени и общественность Урала и Зауралья будет отмечать 150-летие со дня рождения талантливого уральского и русского писателя Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка (1852–1912 гг.).

Для меня, почитателя таланта певца уральской природы с детских лет, этот юбилей, в отличие от многих, имеет одну примечательную особенность. Мы с Д.Н. Маминым-Сибиряком земляки, родились на Среднем Урале на границе Европы и Азии в бывшей вотчине заводчиков Демидовых: Висимо-Шайтанский, Черноисточинский и Висимо-Уткинский заводы. Вот почему, когда держишь в руках книги писателя с описанием до боли знакомой мне природы этого края «Уральской Швейцарии», то не только восхищаешься образным языком его произведений, но и испытываешь другие, более глубокие чувства. В памяти всплывают виды пологих гор, скал, лесов, прудов, ручьев и речек, исхоженных Дмитрием Наркисовичем, как и многое в тех же местах, вдоль и поперек: «Милые зеленые горы!... Когда мне делается грустно, я уношусь мыслью в родные зеленые горы, мне начинает казаться, что и небо там выше и ясней, и люди там такие добрые, и сам я делаюсь лучше».

Обычно считается, что Д.Н. Мамин-Сибиряк – певец Урала, и его творчество не выходит за пределы этого края. Каково же было мое удивление, когда еще в середине 60-х годов, приехав в Тюмень, обнаружил, что писатель неоднократно бывал в Зауралье, знал Сибирь, объездил ее многие места, в том числе – окрестности Тюмени, печатался в местной периодической печати.

И не странно ли, что певец Урала избрал свой псевдоним не с уральским, но с сибирским звучанием?

Много лет назад в Екатеринбурге, тогда еще Свердловске, в Литературном музее им. Д.Н. Мамина-Сибиряка мне довелось побеседовать с одним из посетителей – почитателем таланта писателя. Услышав, что я из Тюмени, он удивил меня неожиданным вопросом:

– Как выдумаете, почему Дмитрий Наркисович – уроженец и признанный певец Урала, избрал для себя псевдоним «Сибиряк»?

Мой неподготовленный, в общих словах, ответ-предположение был прерван нетерпеливым восклицанием, характерным для человека, который уже размышлял над поставленным вопросом и почти знает ответ:

– О нет, все гораздо проще! У Мамина-Сибиряка был большой друг-художник Денисов-Уральский. Не мог же писатель повторить псевдоним, принятый его земляком.

Не располагая тогда основательными возражениями, пришлось согласиться с этой версией, несмотря на родившиеся там же сомнения, которые проще всего можно было бы свести к неуверенному «тут что-то не то». Человеку, как известно, свойственно желание избавить себя от нахлынувших сомнений. Удалось выяснить, что первая печатная работа Д.Н. Мамина (еще только Мамина!) под псевдонимом Д. Сибиряк появилась в 1882 году, когда писателю исполнилось тридцать лет. С другой стороны, первые работы художника А. К. Денисова, подписанные двойной фамилией, известны не ранее 1900 года. Увы, версия моего знакомого распалась, но интерес к поиску сибирских фактов биографии Д.Н. Мамина-Сибиряка – наименее известных из литературы, долго держал меня в деятельном напряжении.

Наибольший интерес вызвала поездка Д.Н. Мамина-Сибиряка в Заводоуспенку «близ Тюмени» (выражение самого писателя) в августе 1888 года.

В конце прошлого столетия поселение Заводоуспенское входило в состав Тюменского уезда Тобольской губернии. Селение располагалось в 50 верстах от уездного центра. С восемнадцатого века село было знаменито винокуренной, а с 1888 года – бумажной фабриками. Сменявшиеся друг за другом владельцы и управляющие поддерживали тесные деловые отношения с Тюменью – близлежащим речным портом, имели на пристани р. Туры свои складские хозяйства, держали в порядке единственную дорогу. Она связывала Заводоуспенку с Тюменью через деревню Мальцево. Дорога эта сохранилась и поныне, но как и в прошлом столетии всякого, кто едет в Заводоуспенку не в зимнее время, волнует погода и зависящая от нее вероятность проезда: сибирская земля, перемятая колесами, под дождем превращается в месиво... Впрочем, дело не только в земле и дождях. Выгодная близость к уездному, а позднее, в советское время, к областному центру в последующие годы сменилась положением, когда Заводоуспенка оказалась на далекой восточной окраине соседней с Тюменью области. А судьбы окраин и дорог к ним общеизвестны.

Так или иначе, мы и сегодня можем представить себе, как почти сто лет тому назад Д.Н. Мамин-Сибиряк пробирался с извозчиком в заброшенный, окруженный тайгой поселок. К этому времени росла популярность писателя, он был бодр, деятелен, много ездил по уральским заводам. Минуло шесть лет, как Д.Н. Мамин избрал себе сибирский псевдоним и, как бы оправдывая его, торопился узнать людей, природу и историю зауральского края. В 1881 году писатель опубликовал свою работу «Покорение Сибири», первую по зауральской тематике, и, надо полагать, именно тогда его осенила мысль о псевдониме «Сибиряк».

Вот и сейчас после поездки в минералогическую Мекку Урала Мурзинку, возле Алапаевска, и в Курьи, близ Богдановича, Обуховку и Камышлов он едет в пределы Тобольской губернии в Заводоуспенку – наиболее удаленное на востоке от Урала поселение, когда-либо посещенное Д.Н. Маминым-Сибиряком. На окраине Мальцево разросся сосновый бор. Он протянулся почти к самой долине реки Пышмы. Позади осталась река, знакомая путнику еще по Екатеринбургу, водяная мельница возле моста, остатки которой можно видеть и сегодня, небольшие, в несколько дворов татарские деревеньки, избушки охотников и лесников. За Пышмой потянулся дремучий сосновый лес, теснимый елью тем больше, чем ближе Заводоуспенка. Возле села сосны вырублены, а вырубки и пустыри заполняются елью – акселератом в хвойной семье. Знакомая для Дмитрия Наркисовича картина: на уральских заводах он видел то же самое. Да и сам Успенский завод больше походил на уральские поселения. Такая же земляная плотина, загородившая слияние трех рек Айбы, Катырлы и Никитки, заводской пруд рядом с плотиной, сам завод с трубой и дымным шлейфом, Успенской церковью, давшей название поселку. Все как на родном Урале. Вот разве что вода в пруду несколько иная, удивительно чистая и мягкая. Неслучайно именно здесь на использовании необыкновенных вод местных речушек возник первый в Сибири завод по производству отменной бумаги. Завод пущен за несколько месяцев до приезда Д.Н. Мамина-Сибиряка тарским купцом и промышленником А.И. Щербаковым. К нему-то и ехал уральский писатель. Они были знакомы еще по Екатеринбургу: Дмитрий Наркисович давал частные уроки детям Щербакова.

Заводоуспенский завод, поначалу винокуренный, был основан в 70-х годах XVIII столетия на месте коренной деревни Земляная. На заводе все работы велись руками каторжных поселенцев, привезенных со всех концов европейской России. Поначалу предприятие было частным. С 1792 года завод передали казне. С этого времени и до отмены крепостного права продолжалась история винокуренного каторжного завода. Жителями поселка становились москвичи, рязанцы, вологжане и донцы. Немало проживало здесь поляков, турок, черкесов, немцев.

В Заводоуспенке Д.Н. Мамин-Сибиряк провел три дня. Он знакомился с заводом, встречался с бывшими каторжанами, изучал быт поселян. Путешествие по Зауралью дало писателю не только материал для сибирской тематики. Знакомство с деловыми кругами расширило корреспондентские связи с некоторыми сибирскими газетами. Ранее такая возможность уральскому публицисту была предоставлена зауральским «Ирбитским ярмарочным листком», а теперь – «Сибирским Листком». Газета издавалась в Тобольске с 1890 года купцом А.А. Сыромятниковым как «частное торгово-промышленное издание».

Демократические публицистические статьи Д.Н. Мамина-Сибиряка, опубликованные в Екатеринбурге, были замечены в Тобольске, и редакция предложила писателю опубликовать цикл статей «Письма с Урала». Очерк об экономических проблемах шадринского крестьянства появился в первом номере «Сибирского Листка» (декабрь 1890 года). В следующем 1891 году с марта по август газета опубликовала еще четыре статьи уральского корреспондента. Их содержание охватывает историю освоения Урала и Зауралья, роль раскольнического движения в освоении восточных земель России, судьбы башкир, голод 1891 года, упадок золотодобывающей отрасли уральской промышленности, распространение преступности среди промышленных рабочих.

Материалы для оценки преступности были заимствованы писателем из архивов Заводоуспенского завода. Криминальную хронику Зауралья позже он использовал в своем романе «Золото» (1891 г.). «Близость степи создала конокрадство, Сибирский тракт – придорожных разбойников, дальше следовали крепостные разбойники, лесоворы, скупщики краденого золота...», – так перечислял уральский автор в одной из статей правонарушения, столь характерные для сибирской действительности.

По возвращении в Екатеринбург сибирские материалы по истории каторги надолго захватили ум и воображение писателя. Итогом обобщений и размышлений стали несколько статей, опубликованных вскоре в центральной российской печати. Это статья «Первая писчебумажная фабрика в Сибири» («Русские ведомости», 1888 г.), позже перепечатанная в «Русской старине» (1890 г.) под названием «Варнаки». Той же теме посвятил Дмитрий Наркисович работу сходного содержания «Последние клейма».

Описание мрачной картины былой винной каторги Д.Н. Мамин-Сибиряк закончил пророческими словами: «Там, где каторжными руками гналось зеленое вино для царева кабака, теперь труд вольного человека нашел приложение к совершенно другому делу – бумага уже сама по себе являлась величайшим культурным признаком. Кто знает, может быть, на этой фабрике выделывается та бумага, на которой новые последние слова науки, знания и гуманизма рассеют историческую тьму, висящую над Сибирью тяжелой тучей».

В наше время Заводоуспенская бумажная фабрика – современное предприятие (илл. 105), выпускающее редкую, но весьма важную продукцию: тончайшую, всего в восемь микрон, конденсаторную бумагу. Она идет на изготовление электрических конденсаторов в радиоэлектронной и приборостроительной промышленности. Потребляет ценную бумагу и Тюменский завод АТЭ.

Д.Н. Мамин-Сибиряк охотно откликался на события, связанные с Сибирью. Так, он принимал участие и освещал в печати работу Сибирско-Уральской научно-промышленной выставки в Екатеринбурге в 1886 году. Им опубликован ряд статей по истории Сибири. Это «Сказание о старом хане Кучуме», очерки «Покорение Сибири», «300-летний юбилей завоевания Сибири». В подготовке исторических материалов Д.Н. Мамин-Сибиряк широко использовал работу тобольского историка П. Словцова «Историческое обозрение Сибири».

Интересно мнение Д.Н. Мамина-Сибиряка о роли Ермака в присоединении Сибири к России. Он писал: «Истинными завоевателями и колонизаторами всей сибирской окраины были не Строгановы, не Ермак и сменившие его царские воеводы, а московская волокита, воеводы, подьячие, земские старосты, тяжелые подати и разбойные люди... На Урале эти люди спасались от московской лихости». И еще: «Ермак вел туда, куда тянул казачий круг».

Ряд очерков посвящался промышленности Сибири («Сибирские заводы», «Сибирские орлы»). В «Сибирских орлах» он описал проезд сибирского миллионера по одной из станций только что открытой Тюменской железной дороги.

Спустя два года Д.Н. Мамин-Сибиряк снова совершил поездку, на этот раз – в южное Зауралье. Дорожные впечатления от посещения Шадринска, Долматова, Катайска, Каменска и реки Исети в 1890 году легли в основу известных романов «Хлеб» и «Охонины брови».

Д.Н. Мамин-Сибиряк печатал свои материалы и в «Сибирской газете» (Томск, рассказ «Читатель»), сотрудничал с сибиряком-этнографом Н.М. Ядринцевым («Сибирский сборник», 1886, № 1).

Тюменский еженедельник «Ермак» в ноябре 1912 года сочувственно отнесся к кончине Д.Н. Мамина-Сибиряка и поместил на страницах газеты некролог. В нем, в частности говорилось: «...смерть этого писателя большая и преждевременная утрата. Не только задушевностью, глубоким гуманным настроением, но и свежестью и молодостью чувства Дмитрий Наркисович в своих детских рассказах не уступал передовой молодежи – лучшим молодым силам. Но тяжелая доля в юности, голод и холод студенчества привели к сравнительно ранней и болезненной кончине. Это обычная участь наших писателей, исключения редки».

СУКОННЫЕ МАНУФАКТУРЫ ЯДРЫШНИКОВА И АНДРЕЕВЫХ

Первая в Сибири

Просматривая в «Описании...» перечень наград выставки по третьему разделу («Изделия животного царства»), я обратил внимание на присуждение Ядрышникову Большой серебряной медали от Министерства финансов «за сукно его паровой фабрики в деревне Ядрышниково Тугулымской волости по Московскому тракту в 50 верстах от Тюмени единственной для всей Сибири». Когда читаешь определение «единственный», то интерес к событию или месту не утихает до тех пор, пока память и листки с выписками из различных источников не насытятся и не заполнятся до определенной грани, за которой остается только один путь: сесть за компьютер и выплеснуть на его экран все, что знаешь, пока не притупились свежие впечатления.

К сожалению, не удалось выяснить по времени начало деятельности фабрики. Судя по немалому богатству купца, ее работа была известна задолго до открытия выставки. В 1869 году деревянные сооружения фабрики сгорели, но вскоре они были вновь отстроены на кирпичной основе. Как следует из описания выставки, ядрышниковская мануфактура располагала паровой машиной высокого давления в 30 лошадиных сил, изготовленной в Тюмени на заводе Гуллета. В состав машинного оборудования входили трепальные, сушильные, мяльные, моечные, строгальные, нагонные и прессовочные установки, закупленные хозяином за рубежом. Более всего меня удивила численность рабочих: 300 человек!

Не менее поразительным было и другое обстоятельство. Каким образом купцу, пусть и весьма предприимчивому, удавалось привлечь в глухой провинциальный уголок, который в наше-то время стал доступным только после проведения асфальтированной дороги в конце семидесятых годов XIX века, и рабочую силу, и капиталы, и передовое по тому времени оборудование? Наконец, почему в такой глуши на протяжении многих лет П.Г. Ядрышникову удавалось сохранять конкурентоспособность своей продукции?

Деревня Ядрышниково находилась в двух десятках верст от Тугулыма, выгодно расположенного на оживленном Сибирском тракте. Население поселка издавна занималось производством ковров, выделкой овчин, шитьем полушубков и сапог. П.Г. Ядрышников с успехом учел выгодность такого соседства с готовыми кадрами для своей мануфактуры.

Надо полагать, только исключительно высокими организаторскими способностями Ядрьппникова можно объяснить сравнительно долгую и эффективную работу фабрики на протяжении нескольких десятилетий. О таких сибирских самородках следовало бы написать как можно больше, их бесценный опыт начального и энергичного предпринимательства мог бы пригодиться и нашим современникам. К сожалению, подробности биографии купца П.Г. Ядрышникова мне малоизвестны, утрачена ее фотолетопись, которую тогда же на выставке 1871 года демонстрировал один из первых тюменских фотографов К.Н.Высоцкий.

Благополучие мануфактуры продолжалось до тех пор, пока ее владение не перешло к наследникам. Располагая немалыми средствами, доставшимися по завещанию, многочисленные родственники, как часто случается в подобных ситуациях, не пожелали оставаться в глухой деревне, продали фабрику и переехали в уездный город. Немногие из них оставили заметный след в истории Тюмени. Только Г.П. Ядрышников-младший запомнился тем, что построил в городе завод искусственных минеральных и фруктовых вод в начале улицы Иркутской, теперь – Челюскинцев, недалеко от металлического моста через Туру. Особняк Ядрышникова до сих пор служит украшением старой части города. На фотографии (илл. 106) показана этикетка, снятая с бутылки от лимонной воды выпуска 1905 года. Там же крупным планом помещено изображение дома Ядрышникова, а по соседству справа – одного из цехов завода.

В конце 80-х годов девятнадцатого столетия фабрика в селе Ядрышниково перешла в руки тюменского купца первой гильдии Прохора Андреевича Андреева, его сына Алексея и дочери Елены. Вскоре, с 1893 года, возможно, по причине малоутешительных итогов работы фабрики, удаленной от торговых центров, ее совладельцем и обладателем контрольного пакета становится некий А.П. Карякин. Торговый дом получает название «Карякинъ и Андреев». Его главная контора размещалась в Тюмени на Хлебной площади (позже Базарная, а теперь – Центральная). Сфера деятельности нового делового образования расширилась на торговлю не только сукном, но и драпом, пледами, верблюжьей шерстью и ватой. Фабрика в Ядрышниково, кроме шерстяных изделий, стала выпускать анилиновые краски, клеи и кислоты: соляную, серную и уксусную.

Там же на площади располагался собственный дом и лавка П.А. Андреева. Он постепенно отходил от традиционного направления своей первоначальной деятельности, расширяя торговлю не столько сукном и трико, сколько железом, жестью, цветными металлами, инструментами для кузнечных и столярных дел, эмалированной посудой, самоварами, асбестом(!), газовыми трубами, красками и метизами. Филиал его конторы обосновался в Томске.

В телефонном справочнике по Тюмени за 1909 год я как-то прочитал объявление о том, как звонить в контору Андреева: «Телефон 112, один звонок – квартира, два – контора, три звонка – лавка». Там же обнаружил еще одно имя купца второй гильдии Андреева Амвросия Никитича: торговля кожевенным товаром. О нем я почти ничего не знаю и сведения привожу только во избежание путаницы имен. Семье и наследникам П.А. Андреева принадлежали в Тюмени городские бани на углу улиц Ишимской и Большой Разъездной «с электрическим освещением», модная мастерская и школа кройки и шитья дамских и детских нарядов «по самой новейшей моде и по самым умеренным ценам» на Знаменской улице, и паровое шерстомойное заведение на Казачьих лугах.

К 1910 году экономическое положение сукноделательной фабрики в деревне Ядрышниково снова стало процветающим. Об этом ярко свидетельствует описание ее работы на страницах энциклопедического издания «Россия – полное географическое описание нашего отечества», том 16-й за 1907 год. Мануфактура размещалась в двухэтажном каменном здании, а рядом в пристрое находился энергоблок (котельная и паровое хозяйство). В главном корпусе работали сучильные аппараты завода Марсье и Филлерадель-Руфи, несколько ваточных аппаратов Гержана и прядильные машины системы «Мюль».

При фабрике находилось ремонтное отделение со слесарными, токарными и сверлильными станками с приводом от паровой машины. Рабочие пользовались бесплатными квартирами в одноэтажных деревянных домах вблизи фабрики. К их услугам владельцы выстроили больницу и аптеку, работал фельдшер. Товары фабрики сбывались на ярмарках в Ирбите, Тюмени и Томске. Сырье-шерсть скупалось в городах Семипалатинске и Павлодаре. Потребность в солдатском сукне многократно возросла в начале войны 1914 года. Правительственные заказы обеспечили дальнейший рост производства и прибылей. К сожалению, в годы гражданской войны фабрика оказалась в запустении, а ее владельцы были расстреляны в Тюмени карательным отрядом комиссара Запкуса в феврале 1918 года. Занимательный факт из истории деревни Ядрышниково. В 1920 году в ней создается ячейка сочувствующих РКП(б). В ее составе находился ...Федор Ядрышников. Впрочем, в деревне и сейчас немало потомков Ядрышниковых, как и в Тюмени. Достаточно посмотреть телефонный справочник областного центра, где в перечне абонентов фамилия Ядрышниковых встречается более двух десятков раз.

В конце весны 1993 года у меня состоялось давно спланированное, но по ряду причин не реализованное, посещение деревни Ядрышниково. Асфальтированная дорога пересекает границу Тюменской и Свердловской областей и вскоре, не доезжая несколько километров до Тугулыма, поворачивает направо через железнодорожный переезд и ведет нас к селениям Колобово, Юшково и Ядрышниково. Село уютно разместилось на берегу речки Малый Кармак среди сосновых лесов и березовых колков. Рядом с плотиной и берегом пруда по улице Октябрьской в хорошей сохранности стоит бывшее двухэтажное кирпичное здание фабрики (илл. 107). Сравнительно недавно, еще в пятидесятых годах, по соседству с бывшей мануфактурой находились водонапорная башня, котельная с оборудованием, помещения складов и ветряк. Было время, когда в здании фабрики много лет работала мельница. Она обслуживала окрестные села. Сейчас в доме находятся коммунальные службы и деревенская библиотека. Уцелел деревянный дом бывшей больницы, в нем размещается местная администрация. Напротив фабрики построено солидное каменное здание современной школы, а до его сооружения школе выделялась часть площадей фабричного корпуса.

Селение “Фабрика ”

Одними из наиболее ярких представителей ветвей семьи Андреевых в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков становятся екатеринбургские и тюменские купцы первой гильдии Яков Прохорович Андреев и его сын Семен Яковлевич. Подобно своему предшественнику по деревне Ядрышниково, они приобрели суконную фабрику на отшибе цивилизации в Туринском уезде Кошуковской волости на речке Каратунке, в шести километрах от ее впадения в Тавду. Ближайшим населенным пунктом стала деревня Саитково, расположенная недалеко от современной Верхней Тавды.

Истоком речки Каратунки служит озеро Неточное. Оно знаменито тем, что неподалеку от его берегов в семидесятые годы минувшего века был проведен подземный взрыв атомного заряда на самой границе с Тюменской областью. Когда-то к озеру лесозаготовители провели от станции Азанка узкоколейную железную дорогу. По ней и привезли сюда атомное устройство для подрыва в скважине. Устроителей этой чудовищной акции не только не смутила и не встревожила близость к месту взрыва множества деревень и сел, но и сокровищницы тюменского края грязевого курорта Ахманки (20 километров).

Начало строительства суконной фабрики относится к 1870 году. Место для нее облюбовал и основал производство тюменский купец Ушков, человек энергичный и не боящийся риска, в надежде на плодотворную связь с внешним миром через многоводную реку Тавду. Несколько позднее фабрику, не дающую прибыль, перекупил и значительно расширил Я.П. Андреев.

Надо признаться, что пресловутое «соседство» селений Фабрика и Саитково на несколько лет отодвинуло мои поиски и находки. Попытки отыскать мануфактуру рядом с Саитково ни к чему не привели, и я не однажды, удрученный и разочарованный, ни с чем возвращался в Тюмень. И только в конце июля 1994 года мне пришло в голову обратиться за советом в краеведческий музей Верхней Тавды.

На вопрос о местонахождении фабрики и о подробностях ее истории служительница музея не без иронии в мой адрес («темнота!») сообщила убийственную для меня новость: селение Фабрика – это почти пригород Тавды и находится к югу от нее в нескольких километрах. До селения проложена бетонка, так что добраться до него можно без труда. А я-то искал фабрику возле Саитково, упустив из виду, что в последней трети девятнадцатого столетия и в начале двадцатого селения Верхняя Тавда, а затем города того же названия, еще не существовало. Тавда возникла много позже Фабрики, в годы первой мировой войны и, следовательно, привязка фабричного поселка к крупному городу еще не была возможной. Нелишне упомянуть, оценивая мой географический просчет, что дорога от Саитково до Фабрики через Тавду тянется на двадцать верст...

– А что касается истории Фабрики, то на ваше счастье в сегодняшнем номере газеты «Тавдинская правда» (№ 88 от 28 июля 1994 г.) помещена статья на интересующую вас тему. Читайте, делайте выписки, – завершила разговор моя собеседница.

Не зря говорится, что на ловца и зверь бежит: искал несколько лет селение, почти ничего о нем не зная, а тут исчерпывающие сведения сами идут тебе навстречу. А если б я приехал в Тавду на несколько дней раньше? Скорее всего, газетная статья оказалась бы мне недоступной, и надолго продолжились бы мучительные поиски. Без везения в краеведческом деле не обойтись!

В разные времена поселок, ставший позже основой и родителем молодой Тавды, назывался то Никольским, то Андреевским, то Фабричным. Соответственно, и фабрика носила имя селения. Но в самом начале своей истории фабрику именовали Никольской (илл. 108). После отхода Я.П. Андреева от активной деятельности руководство фабрикой перешло в руки наследников: в феврале 1898 года Я.П. Андреев передал по доверенности управление фабрикой своему сыну С.Я. Андрееву. Энергия молодости заявила о себе незамедлительно. Молодой хозяин завел себе пароходы на Тавде, соорудил двухэтажное здание правления фабрики и пристань в устье Каратунки, запрудил последнюю и установил на ней водяную турбину, разбил роскошный сад. Вскоре задымил мыловаренный заводик, зашумели лесопилка и мельница, открылись магазин и выстроенная хозяином деревянная церковь. Чтобы привлечь в такую глушь опытных мастеров, деятельный и целеустремленный С.Я. Андреев построил для рабочих целый поселок с необходимой, как мы теперь говорим, инфраструктурой.

В упомянутой энциклопедии «Россия...» ее редактором В.П. Семеновым-Тян-Шанским и автором раздела Ф.Н. Белявским дано краткое описание фабрики в следующих словах: «При последней заслуживают внимания несколько благотворительных заведений для рабочих, приемный и родильный приюты, школа с библиотекой и особенно приют для детей фабричных рабочих, имеющий целью дать им присмотр и полезное развивающее занятие в то время, пока их матери заняты фабричной работой». Можно добавить, что, по воспоминаниям старожилов фабричного поселка, хозяин мануфактуры Я.П. Андреев помогал рабочим деньгами на строительство личных домов и на приобретение коров. На праздники бесплатно выдавались сукно, чай и зерно. Сам предприниматель жил в большом доме, в котором одновременно размещалось и правление. Вид на окрестности из окон дома был необыкновенно красив: ухоженный сад, аллеи из акаций к реке и пруду, богатому рыбой.

К началу двадцатого столетия Никольская фабрика значилась крупным промышленным предприятием. Количество работающих достигло 400 человек. По уровню оснащения современными машинами она считалась по тому времени одной из наиболее передовых. Энергия поступала от паровых машин и гидротурбины на сливе пруда. Слесарная и столярная мастерские имели самое совершенное оборудование. Шерсть доставлялась по речному пути из Омска, Ирбита и Нижнего Новгорода. Одной из первых в Зауралье фабрика в 1898 году заимела паровое отопление и электрическое освещение (Тобольский госархив, ф. 353, оп. 1, ед. хр. 313).

О степени прогрессивности усилий владельца фабрики можно судить по закупленному оборудованию. Андреев приобрел водотрубный невзрывоопасный паровой котел системы инженера В.Г. Шухова, выпуск которого только что наладил московский котельный завод А.В. Бари, с которым сотрудничал Шухов – знаменитый автор шуховской телевизионной башни в Москве на Шаболовке. Не удивлюсь, если в дальнейших поисках найдутся следы пребывания В.Г. Шухова в поселке Фабричном, поскольку при монтаже и опробовании первых изделий присутствие изобретателя в те годы считалось обязательным. Шухов, кстати, не однажды бывал в Зауралье и в Сибири.

В состав системы электроосвещения фабрики и поселка входили паровой электропривод «Вестингауз», динамомашина типа «Эрликон» с выходным напряжением 110 вольт, лампы накаливания в 10 и 16 свечей фирм «Сириус» и «ОекЬойшкл». Все провода монтировались на фарфоровых изоляторах – новинке того времени. Всеми работами по электрификации руководил тобольский губернский механик, инженер-технолог П.С. Голышев, успешно и в короткий срок усвоивший премудрости основ электротехники.

Чтобы максимально приблизиться к поставщикам и покупателям, владелец фабрики организовал в Тюмени свою контору и магазин. На почтовых открытках начала XX века можно видеть эти здания в центральной части улицы Царской (Республики), илл. 109. Одно из них, бывшая банкирская контора, что напротив Сбербанка, сохранилось до нашего времени, правда, в значительно перестроенном виде, без балкона и башенки. В нем размещается магазин с весьма странным названием «Трэвэл». А на месте магазина Андреевых, примыкающего к этому строению, сейчас находится аптека.

Дела торгового дома «Я.П. Андреев и наследники» (сукно, трико, драп и одеяла) поначалу шли весьма успешно. Конторы размещались не только в Тюмени, но и в Екатеринбурге. Там же, в уральской столице, по Вознесенскому проспекту располагалась резиденция другой наследницы – Дарьи Ильиничны. Процветало горнорудное дело в Оренбургской губернии: золото, серебро, марганец, асбест и магнезит. Магазины и склады готовой продукции располагались в Тюмени, Томске, Екатеринбурге, Санкт-Петербурге и на Ирбитской ярмарке.

После 1908–1910 годов дела на фабрике пошли на убыль. Спад производства произошел по ряду причин. Сказалась на стоимости продукции удаленность фабрики (кто мог предполагать, что через несколько лет к Тавде подведут из Ирбита железную дорогу?). Достаточную прибыль и с меньшими заботами давало оренбургское горное дело. Но самое главное: в Екатеринбурге появились опасные конкуренты. Настолько опасные, что С.Я. Андреев, не выдержав соперничества, продал на торгах фабрику более удачливым купцам – братьям Злоказовым, винным королям Урала и Зауралья. В опустевших корпусах после демонтажа оборудования, увезенного в Арамиль под Екатеринбургом, гулял ветер. Арамильская фабрика существует до сих пор и, возможно, там еще сохранились, как памятники техники, старые Никольские станки.

В период военных действий с Германией в 1914–1918 годах возникла острая необходимость в производстве шпал для железных дорог. В главный корпус бывшей суконной фабрики, ныне не сохранившийся, кроме остатков каменного фундамента, завезли оборудование по разделке древесины. Другие помещения переделали под кирпичный завод. Он выпускал кирпичи с клеймом. В цехах работали пленные австрийцы. Сохранившееся здание правления фабрики позже использовали под детский дом и санаторий. Пруд спустили, на его месте осталась чаша зеленой поляны, окруженная одинокими деревьями.

...Советом работников тавдинского музея я не преминул воспользоваться и через полчаса был в поселке Фабрика. На территории бывшей мануфактуры, раскинувшейся среди соснового бора, от производственных строений почти ничего не осталось. Вырублен сад, сохранившиеся отдельные вековые березы и тополя и остатки липовой аллеи заросли бурьяном. На месте плотины торчат из воды деревянные опоры-пеньки да шумит небольшой водопад: речная струя резво перебирается через остатки кирпичного основания мельницы. Как мне рассказали, в половодье ребятишки переходят с берега на берег по затопленной стене, не проваливаясь в воду, подобно одному из героев известного кинофильма «Бриллиантовая рука», поверившего в свою святость... От работавших когда-то на реке пяти водяных мельниц осталось только название одной из улиц поселка – Мельничная.

Сохранилась деревянная церковь, но без куполов. Невдалеке возле бывшего правления на крыше современного двухэтажного здания детского дома с удивлением увидел спутниковую «тарелку» – антенну. Было чему удивиться, если даже в Тюмени тогда, в 1994-м, подобная редкость наблюдалась в единственном числе на крыше геологического управления. Как оказалось, бесхозную теперь антенну установил американский бизнесмен. Он, очарованный красотой окрестностей, решил обосноваться в поселке, но без отрыва от всемирных биржевых новостей. К разочарованию пришельца, ему не удалось склонить местные власти к продаже участка бывшей фабрики. Спутниковую аппаратуру американец увез с собой, а вот антенну пришлось оставить на крыше.

МЕЛЬНИЦА НА БАБАРЫНКЕ

Невелика речка Бабарынка, но в судьбе Тюмени она, работяга, сыграла заметную роль. Начало речушки в наше время почти затерялось в переплете автородог на выезде в аэропорт Рощино. Только среди деревьев Дома отдыха Оловянникова Бабарынка в весенние дни наполняет небольшой пруд, поддерживаемый плотиной. Когда-то, еще в начале века, это благодатное место отдыха облюбовал купец Колокольников, запрудил ручей, посадил тополя, пихту, березу и сосну, выстроил двухэтажную деревянную дачу. Старожилы вспоминают, что еще в 20–30 годы здание заимки восхищало тюменцев и их гостей архитектурным совершенством и несравненными узорами деревянной вязи и резьбы.

Второй пруд ниже по течению образовался в начале пятидесятых годов. Сейчас здесь озеро с более чем неуместным названием Цимлянское... Ближе к устью речки существует третий пруд, пожалуй, самый знаменитый. Здесь в 1907 году товариществом «Н. Тартаковский и К^º» было создано комбинированное производство, включающее винокуренный завод, паровую мукомольную мельницу и свиноводческую ферму, (илл. 110). Вода из пруда использовалась для промышленных и сельскохозяйственных нужд. Организация столь комплексного производства предполагала максимальную утилизацию отходов мукомольной фабрики и экономию средств: излишки шли на перегонку спирта и откорм свиней.

Поначалу фирма ориентировала производство на изготовление дрожжей и выкурку спирта. Однако резкое снижение в Сибири цен на дрожжи с 18–20 рублей за пуд до 11–12 рублей привело предприятие в 1908 году на грань краха: не окупались даже комиссионные расходы по продаже. Тогда-то и было принято решение о расширении товарного производства, в первую очередь мукомольного. С этой целью в 1910 году компания «Н.Тартаковский и К⁰» выстроила солидное заводское здание из красного кирпича (илл. 111) по так называемому «американскому» образцу: пятиэтажное, приспособленное для автоматического, под действием тяжести, перемещения продуктов из одного производственного уровня (верхние этажи) в другой (низлежащие). На самый верхний этаж зерно подавалось элеваторами («самотасками»), а для горизонтального перемещения использовались винтовые шнеки либо воздуходувки.

На рубеже 1909–1910 гг. Н. Тартаковский, как можно полагать, неплохой строитель, но заурядный коммерсант, не сумел организовать прибыльное производство. В результате мельница и поселок при ней оказались в руках деятельных братьев Шадриных. С тех пор в памяти тюменцев мельница осталась под названием «шадринской». Дела у братьев пошли в гору, они построили на улице Царской собственный магазин «Мука», одноэтажное кирпичное здание которого сохранилось и доныне. Это знаменитый магазин «Тройка», как его именуют старожилы. Рядом с магазином стоял и жилой двухэтажный деревянный дом с мезонином многочисленной семьи Шадриных.

Братья уделяли много внимания не только производственному процессу на мельнице, но и благоустройству поселка, плотины и пруда. Рассказывают, что окрестности пруда утопали в цветах, был благоустроенный пляж, горожане любили кататься здесь на лодках. Изумительный по красоте уголок ухоженной природы на окраине города на долгие годы стал украшением старой Тюмени.

В начале столетия мукомольные мельницы, работавшие на энергии пара или падающей воды, были весьма многочисленны как в Тюмени, так и в окрестных районах. Среди них наибольшей известностью пользовалась паровая мельница Текутьева (на территории теперешней сетевязальной фабрики) и мельницы купцов Колмогоровых в Заводоуковске. Все они утрачены, от них ничего не осталось.

Бывшая же мельница Тартаковского на Бабарынке – единственная, которую пощадило время. Более 90 лет она радует ценителей тюменской старины. Фронтон здания украшают цифры – «1910», а экстерьер насыщен множеством декоративных деталей из кирпича, характерных для промышленной архитектуры начала столетия. Позже, в двадцатые годы, главное здание мельницы обросло пристройками, исказившими первоначальный замысел строителей.

Мельница имеет богатую историю и работала много десятилетий. В наши годы рядом с ней выросли внушительных размеров корпуса мельзавода самого крупного в области.

Мельнице Тартаковского повезло и в другом отношении: в разное время ее часто фотографировали, снимки сохранились, что позволяет проследить почти все этапы развития предприятия (илл. 112).

Борис Максимович Савич – метролог мельзавода, более четырех десятков лет проработавший здесь, ведет меня по этажам старой опустевшей мельницы. Рассказывает о планах использования в будущем хорошо сохранившегося здания. А пока в помещениях, где когда-то располагалось мощное паровое энергохозяйство, гудел локомобиль Вольфа в 165 сил, работал главный электродвигатель на 180 киловатт, шумели турбовоздуходувки, – мертвая тишина. Гулко разносятся по коридорам и помещениям наши шаги. В бывшем красном уголке отыскались фотографии из жизни завода в середине тридцатых годов: стахановцы, руководящий состав (директор Н.Г. Козлов, тех.директор-инженер А.Г. Пацикайло, механик А.Г. Михайлов, крупчатник М.Г. Дедловский и др.), стенная газета «За большевистский сев», виды красного уголка с неизменными портретами тогдашних вождей и политбюро, словом, история, как бы мы к ней теперь ни относились.

У Бориса Максимовича нашелся старый фотоальбом с изображением довоенных цехов: выбойного и размольного отделений, шлюзовых затворов, электромагнитных сепараторов, рассевного этажа. Бережно хранятся контрольно-измерительные приборы далеких 20–30-х годов. Один из них, знаменитая «пурка» для оценки объемного веса зерна, подарен в музей бывшего индустриального института, ныне – нефтегазового университета.

В поселке завода, в который можно пройти по плотине пруда, сохранились деревянные дома начала XX столетия. Здесь когда-то было налажено подсобное мясное производство, стояли фермы, строились жилые дома работников завода. К сожалению, и поселок, и пруд, и плотина, да и территория завода являют собой типичную картину нашего так называемого «социалистического» хозяйства: грязь, запустение, неуют и разруха. Впечатление такое, что гражданская война, начавшись в 1918 году, не закончилась до сих пор...

На старых заводах нашего края мне приходилось бывать часто. К счастью, почти всегда находились труженики-ветераны, душою прикипевшие к любимому делу, которому отданы десятилетия жизни. Они бережно хранят реликвии прошлого, и только благодаря таким энтузиастам у нас что-то сохраняется для истории. В их кругу Б.М. Савич, низкий ему поклон. Большую помощь в подборке материала оказал директор завода В.В. Николаев. Хочется пожелать молодому и энергичному руководителю проявить заботу не только о развитии производства, но и сохранении здания бывшей мельницы – одного из немногих свидетелей промышленного прошлого нашего края. Здание надо сберечь, взять под государственную охрану. Пусть любуются и гордятся достойным и великим прошлым Тюмени последующие поколения.

ПЕРВЫЙ ЭЛЕВАТОР В ТЮМЕНИ

Элеваторными сооружениями в наше время удивить трудно: громады зерновместилищ, поражающие воображение, украшают наш равнинный пейзаж не только в областном, но и в районных центрах. Но какой элеватор был первым и когда он появился?

В фондах областного архива мне довелось ознакомиться с материалами более чем восьмидесятилетней давности. Как оказалось, об элеваторном хранении зерна, как более прогрессивном по сравнению с амбарным и в мешках и более приспособленном к транзитной торговле, в Тюмени заговорили в 1909 году.

Первой проявила инициативу главная контора пароходства и торговли «И.Н. Корнилова Нцы», заинтересованная в ускорении оборота зерна и транспортных средств. Полезное зачинание поддержали и другие пароходовладельцы. К сожалению, понимания в правительственных кругах тюменцы не получили. Тогда за реализацию идеи взялись местные энтузиасты. Так, управляющий тюменским отделением Госбанка в обращении к городскому голове в июле 1911 года писал, обосновывая необходимость элеватора: «Государство экономически растет, богатеет, если вывозной баланс значительно превышает ввозной, когда страна больше продает за границу, чем покупает. Россия, как страна земледельческая, продает главным образом хлеб – это две трети вывозного баланса. Тот экономический подъем России, который замечается в последние два года, обязан хорошему урожаю хлеба и значительному его вывозу за границу, небывалому с восьмидесятых годов. Такого прилива миллионов рублей из-за границы не было у нас несколько десятков лет».

Любопытная констатация фактов, не правда ли? И сколько гордости за Россию!

Далее управляющий банком обосновывает необходимость обезличивания привозимого зерна, рассортировки его только по качеству, а не по владельцам, введения предварительной оплаты для тех, кто зерно поставляет. Все это окажется возможным, если в Тюмени будет построен элеватор. Средства частично предлагал сам банк, привлекались и капиталы добровольных пожертвований.

В городской управе полезное зачинание поддержали купцы, наиболее заинтересованные в начале строительства: Ф.К. Шадрин, В.И. Колокольников, В.Л. Жернаков, А.С. Колмаков, А.И. Текутьев – городской голова. В те годы в Тюмени работали четыре крупчатые мельницы: В.Л. Жернакова, Е.В. Гусевой, бр. Шадриных и А.И. Текутьева с общим объемом переработки зерна до 2,5 млн. пудов в год. Капитальными сооружениями для хранения зерна мельницы не располагали, а значительное удаление всех мельниц от речных пристаней создавало непреодолимые транспортные и финансовые трудности. Вот почему купцы, деятельностью своей связанные с транспортом, переработкой и сбытом зерна и муки, приняли на себя основную долю затрат на сооружение элеватора. Строительство началось в 1911 году и было закончено, несмотря на трудности военного периода, к 1916 году.

Элеватор поставили на удобном и оживленном месте, на берегу р. Туры, в окружении многочисленных складов и пакгаузов, рядом с тупиками железнодорожной ветки. Кирпичное многоэтажное здание, наряду с мельницами Текутьева и Шадрина, стало одним из самых высоких «небоскребов» города, возвышаясь более чем на 20 метров, и хорошо вписалось в промышленно-торговый пейзаж речных пристаней (илл. 113).

Это было внушительное сооружение на 5 этажей, рассчитанное на размещение одного миллиона пудов зерна. Погрузка и разгрузка пароходов, барж и железнодорожных вагонов была полностью механизирована, что способствовало ускоренному грузообмену зерна, привозимому из степных районов Западной Сибири (Павлодар, Омск и др.). Качество хранения и сушка зерна, а также санитарно-гигиенические условия резко улучшились. Впервые в Тюмени решилась проблема хранения и перегрузки зерна с водного на железнодорожный транспорт с последующей перевозкой зерна в западные районы России и за рубеж.

Здание элеватора хорошо сохранилось до сих пор. Лишь частично утрачен декор оконных и дверных проемов первого этажа. К сожалению, первоначальный облик сооружения несколько искажен более поздними пристройками. Строгую простоту вертикально вытянутого центрального объема элеватора подчеркивают приземистые боковые части здания с декоративными украшениями, большими окнами, дверными проемами и маршами металлических наружных лестниц.

Необходимо принять меры к сохранению и реставрации Тюменского элеватора – первенца других сооружений аналогичного назначения – как памятника промышленной архитектуры, техники и технологии мукомольной промышленности и складского хозяйства начала нашего столетия.

У СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЫ

Во времена, когда об использовании электрической энергии не могло идти и речи, а эти времена закончились сравнительно недавно, наши предшественники были вынуждены обходиться либо энергией ветра, либо, что надежнее, энергией потока текущей воды. В равнинной местности, характерной для наших краев, достаточный напор водного потока можно было создать только с помощью устройства запруды. Вот почему все речные мукомольные мельницы строились в узкой части русла с высокими берегами, где течение воды ускоренное. Если в середине реки располагался остров, это значительно облегчало как сооружение плотины, так и ее управление в последующем.

В сохранившемся виде плотины и мельницы сейчас не встретишь: дерево, с применением которого велось строительство, к долговечным материалам не относится. В лучшем случае можно увидеть только остатки свайного поля в русле реки да некоторое истлевшее оборудование. Но и эти следы былой речной техники представляют собой величайший интерес для оценки технического творчества наших предков. Остатки таких плотин с бывшими мельницами можно увидеть в окрестностях Тюмени на реках Пышме, Уке, Тавде, Иске, Цынге, Ереминке и в других местах. Водяные мельницы работали в Борках Сазоновской волости, в Кулигах – Каменская волость, в деревнях Еремино. Речкино, Гилево, Хохловка. Коркино, Княжево, Богандинская (илл. 114).

Недалеко от Винзилей. на правом высоком берегу Пышмы. среди соснового бора, зажатого с двух сторон железной дорогой и новой асфальтированной магистралью, стоят жилые дома уютного в одну улицу поселка под названием Мельница. Здесь природа проложила русло реки между двух крутых берегов, чем удачно воспользовались предприимчивые люди еще в начале прошлого столетия. Они построили мельницу и жилье. Отсюда и родилось соответствующее название хутора.

Мельница обслуживала близлежащие деревни: Богандинку, (там, где церковь), Кыштырлы, Винзили и др. Исключая время паводка, помол муки шел во все времена года. В годы гражданской войны и в 20-е годы XX столетия мельница была бесхозной. Имя ее основателя неизвестно. Только в 1936 году здесь, в старом и единственном доме, разместилась семья мельника Михаила Ивановича Печенкина (1889–1965 гг.). Других домов и самого поселка Мельница еще не было.

Дочь М.И. Печенкина, кандидат педагогических наук, бывшая преподаватель Тюменского педагогического института Мария Михайловна Зайкова-Печенкина, хорошо помнит историю хутора с 30годов. Она-то и поведала мне многие подробности работы мельницы и возникновения хутора.

В предвоенные годы Мария Михайловна училась в Тюменском пединституте и все каникулы проводила у отца, часто помогая ему в мельничных хлопотах. Реку Пышму перегородила плотина. В ее средней части устраивался так называемый вешняк со ставнями – проток для сброса воды, предохраняющий плотину от сноса. На берегу и частично в воде на сваях стояло двухэтажное здание мельницы с вертикальной турбиной и гребенчато-шестеренчатым приводом жерновов (илл. 115). Узкий желоб-русло («кауз») направлял поток воды на турбину. Через желоб к плотине шел бревенчатый мостик.

Мешки с зерном по наклонному подъемнику вручную затаскивались на второй этаж. Зерно ссыпалось в бункер, откуда оно процеживаюсь на жернова, а после них готовая мука ссыпалась в ларь на первом этаже. Там же на верхнем этаже у М.И. Печенкина стояли огромные весы для взвешивания муки, письменный стол с амбарной книгой бухгалтерского учета.

Весеннее половодье постоянно сносило плотину. Поэтому после спада воды по зову хозяина мельницы со всех окрестных деревень съезжались крестьяне: до 100 подвод одновременно. Под руководством М. Печенкина они привозили хворост-валежник, тальник и землю. Мельница снова работала как и в предыдущие сезоны.

В 1942–1944 годах семья построила новый дом, рядом появился и первый сосед, а в конце 40-х и начале 50-х годов хутор уже мог называться поселком. После паводка 1948 года плотину уже не восстанавливали, мельница оказалась бесхозной и скоро разрушилась. М.И. Печенкин ушел по возрасту и состоянию здоровья на пенсию. Остался жить на хуторе, увлекался пчеловодством и рыбной ловлей.

В памяти соседей и детей Михаил Иванович остался трудолюбивым человеком, мастером на все руки, ответственным и надежным исполнителем заказов окрестных жителей. До Винзилей он работал на мельнице Тюменской и Свердловской областей: в Гилево, Хохловке, Омутинке. На отдыхе увлекался чтением произведений Н.А. Некрасова, Л.Н. Толстого, В.Г. Белинского, наизусть знал некоторые главы «Евгения Онегина», был непременным читателем газет до самой кончины. Похоронен в Тюмени на Парфеновском кладбище.

Мне не однажды приходилось посещать хутор Мельница, и каждый раз я пытался мысленно представить себе здание мельницы, плотину, гул турбины и звуки быстро текущего потока воды.

... Если спуститься с крутого берега к реке, то сразу бросятся в глаза многочисленные сваи, выступающие из воды по обе стороны острова. Рядом со сваями, частью на берегу, а частью в воде лежит большое металлическое колесо водяной турбины: все, что осталось от мельничных механизмов (илл. 116). В начале века в соседнем Кургане инженером, ученым и предпринимателем С. А. Балакшиным, выходцем из знаменитой семьи ялуторовских купцов-меценатов и выпускником Берлинского высшего политехнического училища, был основан первый в Сибири завод по производству малых (мощность не более 10 – 20 л.с.) речных турбин с названием «Турбинка» (ныне «Кургансельмаш»), Можно предполагать, что здесь, на хуторе Мельница, и была установлена одна из балакшинских турбин. Пока, к большому сожалению, не увенчались мои попытки спасти турбину, памятник турбостроения в нашем крае начала XX века, извлечь ее из воды и привезти в музей истории техники.

Остатки другой мельницы обнаружены недалеко от села Онохино, несколько выше по течению р. Пышмы, на территории современного лагеря «Алые паруса» (совсем недавно – «Зои Космодемьянской»). Ее судьба очень интересна. Около века назад южные хлебородные районы Тобольской губернии вступили в этап значительного улучшения культуры земледелия за счет применения более совершенного почвообрабатывающего и уборочного инвентаря: отвальных лемехов с водилом, двухкорпусных плугов, жаток-самосбросок и конных молотилок. Заметно сократились сроки сева и уборки, повысилась производительность крестьянского труда, выросли урожаи. В этих условиях ручные жернова, которыми оснащались индивидуальные хозяйства, не справлялись с размолом избыточного зерна. Спрос рождает предложение: удобной ситуацией воспользовались предприимчивые люди.

Некий купец Шмутин построил на изгибе Пышмы, разделенном песчаным островом, небольшую мельницу. Зерно размалывали четыре пары каменных жерновов. Крестьяне охотно приняли услуги купца. На шум водопада, слышимый в окрестных деревнях, потянулись подводы с зерном. Однако производительность примитивного сооружения оказалась недостаточной, мельница не справлялась с нарастающим объемом заказов. Не располагая нужными средствами для расширения предприятия, Шмутин продал мельницу другому владельцу, Волчихину.

Новый хозяин оказался масштабным предпринимателем. На месте старой он построил на сваях новую солидную шестиэтажную мельницу с плотиной-мостом, водосливом-водопадом и деревянным трехметровым водяным колесом. Высотное поэтажное расположение оборудования ускорило технологический процесс. От заказов не было отбоя: жернова крутились круглые сутки. В ночное время в выгребном цехе горели свечи, их по стоимости в одну копейку покупали сами заказчики. Словом, дело пошло в гору. За счет оборотных средств Волчихин соорудил рядом с мельницей кирпичные склады, кузницу и жилые дома. На окраине соснового бора возникла уютная купеческая заимка с просторным домом для хозяина.

Некоторое время заимка с мельницей принадлежала тюменскому купцу Текутьеву. Он, кстати, отменил дополнительную плату за свечи. В годы гражданской войны здание мельницы-красавицы сгорело. По свидетельству старейшего 87-летнего жителя села Онохино П.А. Аржиновского, с которым мне довелось побеседовать о судьбе мельницы и который в детские годы видел зарево ее пожара, сожгли ее сами рабочие. Надо полагать, причиной столь варварского отношения к собственности стало буквальное понимание слов революционного гимна, призывающего «разрушить до основания весь мир насилья, а затем...»

В наше время последние два слова автора текста «Интернационала» Э. Потье все чаще стали заменять недоуменным «а зачем?». Справедливость такой постановки вопроса стала очевидной сразу же в начале двадцатых годов, когда мельницу пришлось заново восстанавливать. Однако материала хватило только на пару этажей, производительность мельницы упала и в конце 20-х годов она прекратила свое существование. На базе заимки устроили пионерский лагерь, названный Онохинским. По рассказу инженера А. К. Щекотова, бывшего директора Тюменского маштехникума, предвоенным летом 1941 года он отдыхал в лагере и хорошо помнил, как пионеры, и он в том числе, любили загорать на громадных отполированных водою деревянных лопастях еще сохранившегося водяного колеса мельницы в правом от острова протоке реки. Был в сохранности и бревенчатый настил плотины.

К нашему времени от мельницы остались только торчащие в русле реки сваи. В хорошем состоянии на территории лагеря находится старинный склад с оригинальным краснокирпичным декором, и господский дом на высоком берегу над бывшей запрудой. Сохранил остатки былой роскоши небольшой парк с вековыми деревьями. К сожалению, мои попытки поисков фотографии мельницы начала XX века до недавнего времени были безуспешными. По мнению П.А. Аржиловского, ее никогда и не было... Впрочем, внешний вид мельницы ориентировочно можно было восстановить по аналогичным конструкциям шестиэтажных мельниц, построенных в то же время и, надо полагать, той же опытной бригадой плотников, способных создать из бревен уникальную и вполне устойчивую многоэтажную конструкцию. Такая мельница с конца 80-х годов XIX века более семи десятилетий стояла в Заводоуковске на реке Ук в имении купца Колмакова. Если вам интересно ее описание, относящееся к концу прошлого столетия, не поленитесь полистать знаменитую книгу американского журналиста Д. Кеннана «Сибирь и ссылка», знакомство с которой должно стать обязательным для тех, кто всерьез интересуется историей своего края. Но вот однажды после посещения тюменского клуба коллекционеров я стал обладателем художественной почтовой открытки, изданной в начале XX века. На открытке читалась надпись: «Река Пышма, близ г. Тюмени». Поначалу я ее приобрел только из-за упоминаний местных географических названий. Но когда дома с помощью увеличительной лупы разглядел на заднем плане речного пейзажа серию домов, а на берегу Пышмы шестиэтажную мельницу, то понял: удача послала мне фотографию, которую я искал много лет (илл. 117). Теперь внешний вид утраченной мельницы становится известным без аналогий с другими подобного рода сооружениями.

Дефицит энергии в минувшие века восполнялся не только потоком воды, но и машинами, использовавшими ветер. Ветряные мельницы в деревнях встречались столь часто, что в публикациях XIX столетия можно было нередко встретить сравнение пейзажей южных районов губернии с картинами равнин Голландии. Мельницы самых различных конструкций работали в окрестностях Тюмени и Тобольска, в деревнях Воронино, Новая Заимка (говорят, единственная, сохранившаяся до нашего времени), в Ялуторовском и Курганском уездах и в других местах. Так, околица деревни Антропово запомнилась жителям окрестных сел одновременной работой нескольких мельниц. В двадцатых – тридцатых годах минувшего столетия в период повсеместного «раскулачивания» мельницы разобрали с целью перевоза их по реке Тавде в другое место. Соорудили плоты, да что-то помешало радетелям за народное добро довести до конца свои намерения. Детали машин и жернова остались лежать на берегу реки, где их можно увидеть и сейчас (илл. 118).

В селе Девятково сохранившуюся ветряную мельницу переделали на привод от тепловой машины – локомотива. Остатки механизмов (штурвалы подачи, поперечные балки и др.), жернова и развалины мельницы до сих пор «украшают» окраину селения (илл. 119). Отдельные конструкции мельниц представляли собой оригинальные инженерные сооружения, не имеющие аналогов в других местах России. Например, в деревне Весниной Тобольского уезда местным строителем Кузнецовым по проекту Селичкина была построена мельница, отличительной особенностью которой стал отказ от здания высотного типа, характерного для стандартных конструкций.

Кроме того, поражает воображение необычайная простота машины с двумя валами: горизонтальным вверху и рабочим – вертикальным. Все на виду, доступно ремонту, а в деревянных деталях сооружения повсеместно использован местный материал – лес-кругляк (илл. 120).

СОХРАНИМ ЛИ ДЛЯ ИСТОРИИ СТАНЦИЮ «ТУРА»?

Если согласиться с утверждением знатоков, что в исторической части города Тюмени самыми запущенными и полузаброшенными становятся нередко те памятники архитектуры, на которых установлены охранные или памятные доски, то здание станции «Тура» – один из наиболее ярких примеров нашего бездушного отношения к прошлому родного города.

Станция стоит на берегу реки того же названия свыше 100 лет. Ее сооружение относится к 1885 году, когда через Екатеринбург и Тюмень европейская система железных дорог России соединилась с сибирскими речными артериями. Город стал узловым, и тупиковая железнодорожная станция, если под этим словом понимать не только здание конторы, но и весь комплекс складов, пакгаузов и железнодорожных путей, многие годы сохраняла назначение важнейшей перевалочной базы. В конце девятнадцатого – начале двадцатого столетия в городе не было более оживленного места, чем район улицы Пристанской и здания конторы станции. Неслучайно, завершая девятнадцатое столетие, местные купцы, не скупясь, самую первую мощеную камнем мостовую проложили через весь город между вокзалом (улица Голицынская, теперь Первомайская) и пристанью (Пристанская).

Небольшая по длине улица Пристанская (пусть бережет ее судьба от какого-либо переименования!) до сих пор сохраняет, пусть и с немалыми потерями, колорит тех дней, когда здесь, гремя колесами по булыжной мостовой, катились, минуя Масловский взвоз, бесчисленные повозки с товарами возле двухэтажного дома с мезонином начальника станции, мимо краснокирпичного купеческого магазина и жилых домов состоятельных тюменцев. По крутому спуску возчики лихо, с трудом сдерживая лошадей, мчались к двухэтажному кирпичному зданию пристанской гостиницы Ковальского, что напротив крутой лестницы-спуска к станции «Тура». В многолюдном месте можно было узнать свежие новости, передохнуть, выпить чаю в буфете гостиницы, сторговаться о ценах, договориться о новом подряде. И только потом, переведя дух, можно было поставить телегу и лошадь на посыпанную песком удобную и благоустроенную площадку перед станцией.

Деревянное одноэтажное здание станции, до 1917 года носившее название «Пристань Тура» (илл. 121), как и окружавшие его рабочие площадки, отличались той особенной ухоженностью, которой многие десятилетия славились постройки российской железной дороги: идеальный порядок, чистота, зеленые насаждения, удобные и безопасные с ограждениями дорожки для пассажиров.

По мере роста товаропотока здание станции неоднократно перестраивали, приспосабливая его к усложнившимся условиям работы. Однако, в отличие от нашего времени, эти перестройки только улучшали старинное сооружение и делали его более монументальным. Так, в первые годы двадцатого столетия станцию решили увеличить по ширине, появились окна на боковых стенах, добавили еще пару голландских печек. Дом в плане стал почти квадратным. Первоначально, в 1885 году, парадное крылечко выходило в сторону деревянной лестницы. Позже его перенесли и повернули к реке. В таком виде станция дожила до нашего времени.

Впрочем, «дожила» мягко сказано. Утраченная культура обслуживания пассажиров железной дороги неминуемо сказалась и на отношении работников тяги к сохранению вспомогательных производств. В наше время здание станции «Тура», несмотря на периодические попытки косметического «ремонта», имеет запущенный вид: ржавая железная крыша, отвалившиеся резные карнизы окон, вздувшаяся от непогоды краска стен, развалившееся крыльцо...

Разрушается фундамент здания, прогнили полы внутри помещения. Не лучше выглядят и окрестности, заросшие бурьяном и засыпанные мусором, металлоломом, кирпичами и бутылками. Сгнила и вот-вот сделает калекой либо прохожего, либо работника станции когда-то изящная деревянная лестница. Мы уже не говорим о стоящей рядом с лестницей стене гаражей, исказившей исторический облик улицы и отгородившей Пристанскую от реки.

Станция «Тура» на своем веку видела многих выдающихся людей России. Здесь в 1887 году проживал в пристанской гостинице изобретатель первого в мире радиоустройства А.С. Попов, а в железнодорожных тупиках останавливался со своим вагоном Д.И. Менделеев (1899 г.), о чем свидетельствуют мемориальные доски на стенах зданий. Станцию посещали почетные граждане Тюмени, инициаторы строительства железной дороги генерал-майор, инженер Е.В. Богданович и адмирал К.Н. Посьет. Эти люди, сохранившиеся в памяти россиян в названиях станций на транссибирской железной дороге, заслуживают доброго слова и в текстах мемориальных досок, которые, надеемся, появятся на здании восстановленной и обновленной станции «Тура».

СУДЬБА ЗАВОДА

Заводопетровский стекольный завод – уникальный памятник техники прошлого (илл. 122). В местной печати неоднократно публиковались материалы о запущенном состоянии Заводопетровского (Ялуторовского) завода бутылочного стекла «Коммунар», немало говорилось о необходимости реконструкции и расширения завода – кормильца целого поселка. А совсем недавно предприятие оказалось в числе закрытых. Надежду на возрождение завода питает заявление губернатора в одной из местных газет конца 1999 года о необходимости выделения средств на возрождение старинного промысла – производства стекла. В связи с этим мне хотелось бы познакомить читателей с необычной историей и судьбой завода.

Заводопетровский стеклоделательный завод, расположенный в Ялуторовском районе в 40 км от райцентра, родился в XIX столетии. Строительство его началось в 1880 году, а свою первую продукцию он выпустил спустя 12 лет. Завод возник в живописной местности среди сосновых лесов, чистых рек и ручьев. Рядом нашлись высококачественные пески и сибирская горькая соль. Все это обещало выпуск недорогой и качественной продукции, способной конкурировать на зауральском рынке.

Создавалось предприятие не на пустом месте. Еще в 1870 году казна основала в поселке винокуренный завод. Он работал в течение 9 лет, но, как многие казенные предприятия того времени, оказался в весьма запущенном состоянии. Правительство продало завод торговому дому братьев Злоказовых, купцов первой гильдии из Екатеринбурга. В частных руках объемы винокуренного производства расширились до 120000 ведер в год. Одна беда: дальнейший рост производства и торговли сдерживался нехваткой стеклянной посуды.

Тогда-то, не в пример современным руководителям, испытывающим те же трудности со «стеклотарой», Злоказовы энергично взялись за организацию стеклоделательного завода. Вскоре, наряду с бутылочной продукцией, стали выпускать листовое стекло, подсвечники, вазы, кувшины, водомерные трубки для паровых котлов и многое другое. Образцы доброкачественных изделий постоянно демонстрировались Злоказовыми на сибирских промышленных выставках.

Корпуса завода с самого начала, впрочем, как и теперь, были деревянными. В технологии варки стекла использовались новейшие достижения конца прошлого столетия: газовые печи системы Сименса, огнеупорный кирпич для них. Руками каторжан (была тут и каторга!) сооружались пруд и плотина на речке Мерин. Небезынтересно, что первых мастеров-стеклодувов удалось выписать из западной России на весьма выгодных для них условиях: рабочие обеспечивались заранее подготовленным хорошим жильем-усадьбой (дом, огород) и льготной оплатой труда.

Стеклозавод в течение всего XX столетия почти не обновлялся, кроме перекладки печей Сименса после пожара в начале 20-х годов. Технология варки стекла тоже осталась прежней. Здесь в «законсервированном» виде сохранились техника и технология производства стекла второй половины XIX века, элементы которых нуждаются в государственной охране.

Комплекс старинного завода, включая остатки винодельческого, имеет плавильные печи, кирпичное здание первой механической мастерской, заводскую трубу, лабазы – образцы промышленной архитектуры прошлого столетия, пруд и плотину. Интересна конструкция сохранившейся заводской трубы (илл. 123). В сечении она представляет собой многогранник. Для усиления прочности и устойчивости сооружения применены металлические стяжки-скобы. Не в пример современной заводской трубе, стоящей почти рядом (винтообразный кирпичный стержень – продукт с элементами небрежного изготовления и проектирования!), старая труба почти не имеет износа и стоит прочно.

На территории завода и поселка сохранились каменные здания с интересными фрагментами ушедшей в прошлое промышленной архитектуры. Все они украшены самобытными кирпичными орнаментами в отличие от современных безликих бетонных коробок-цехов. По свидетельству старожилов, в плотине пруда до сих пор стоят деревянные «клетки» из стволов вековой лиственницы толщиной до 80 сантиметров. Стоят не хуже бетона!

А теперь о тревоге, с которой начался рассказ. Если завод подвергнется реконструкции, то весьма важно, чтобы проектировщики и строители грамотно и умело вписали бы в ландшафт обновленного завода оставшиеся элементы старины, реставрировали чудом сохранившиеся интересные объекты.

Боюсь, как бы под видом реконструкции, это сплошь и рядом у нас случается, не оказалась уничтоженной промышленная история тюменского края, а вместе с ней изумительная окрестная природа поселка. Проект реконструкции завода не должен утверждаться до тех пор, пока не будут разработаны необходимые меры по сохранению Тюменской Промышленной Старины.

БРОШЕННЫЕ СТРОЙКИ

Вряд ли читатель подозревает, сколько средств, людских сил и жизней было затрачено впустую на территории только нашей области, начиная с первых довоенных пятилеток: результат, с позволения сказать, «планового» ведения хозяйства. Брошенные рудники и газопроводы, недостроенные шоссейные и железные дороги, в том числе знаменитая «мертвая дорога» Салехард – Игарка, безграмотно сооруженные плотины и гидроэлектростанции, законсервированные поселки и ракетные базы – чего только не было в истории тюменского края. И все это на фоне хронического недостатка средств на жилье, обустройство, культуру, на нормальную человеческую жизнь людей, особенно на селе.

Расточительность всегда была в крови руководящей элиты россиян, в том числе и сибиряков: от неумения работать (сначала строят, а уже потом думают о целесообразности сооруженного), нежелания предвидеть (построят, не зная перспектив развития), а в последние десятилетия от чрезмерной и односторонней щедрости государства на развитие нефтегазового комплекса (следовательно, от богатства) и нежелания считать деньги. Поразительно, но щедрость страны никоим образом не сказалась на повышении уровня жизни сибиряков. Тюмень не только не стала Кувейтом, но и лишилась дивидендов, ушедших в московские банки и финансовые структуры, в том числе – сомнительной репутации.

Обратимся к некоторым конкретным примерам. Вскоре после войны 1941–1945 годов руководство области вознамерилось одним махом разрешить на селе энергетические проблемы и решительно продвинуть «лампочку Ильича» в самые глухие уголки южных сельских районов. Центром будущего энергетического рая наметили село Аромашево. Здесь на реке Вагай около села Большескаредное, что несколько выше по течению реки, чем районный центр, спланировали сооружение речной плотины и на ее основе – трехтурбинную и трехгенераторную гидроэлектростанцию (ГЭС) общей мощностью 300 киловатт. Изыскательские работы поручили специалистам из Тюмени. Строительство велось под руководством инженера Герлиха.

Все работы, включая котлован для здания ГЭС, велись вручную. Для всех трудоспособных жителей окрестных населенных мест была введена обязательная трудовая повинность – 5 дней. Быки плотины представляли собой деревянные срубы размером 5 на 5 метров и с внутренними перегородками сечением метр на метр. Местные умельцы, работавшие на речных мельницах («водянках»), которых к тому времени сохранилось в районе более десяти, и хорошо знакомые с опытом строительства плотин, уверяли проектировщиков о бесполезности запруды на равнинной реке. Достаточно сказать, что для крупной мельницы в деревне Вагина, которой руководил опытный мельник Г.Фигуров, для одного водяного колеса на постав жернова необходима была мощность водного потока около 20 лошадиных сил. Несмотря на умение мельника выжимать из своего колеса максимум возможного, река Вагай такой мощности не обеспечивала даже в половодье, а в засуху могли работать только небольшие «водянки», либо жители обходились мельницами на двигателях внутреннего сгорания. Планируемая мощность ГЭС превышала мощность природного потока более чем в 15 раз...

Нельзя сказать, что инженер Герлих не владел необходимой информацией. Но он имел заказ от партийной власти, никакой ответственности по этой причине не нес, ему хорошо платили, и этим все сказано. При испытаниях станции генераторы, как и следовало ожидать, заглохли через три часа работы: авантюрная запруда опустела почти полностью. Для оправдания затеи предприняли отчаянную попытку по переделке ГЭС в крупную водяную мельницу. Результат оказался прежним. Станцию забросили, оборудование растащили, остатки его ушли в металлолом. Запустевшую плотину снес весенний паводок. Полтора миллиона рублей, по ценам того времени, оказались бесполезно затопленными в водах Вагая.

О грандиозной попытке стройки века в пятидесятых годах – перегораживание плотиной низовий Оби и покрытие водной гладью Западно-Сибирской низины с целью поворота водного потока в сторону среднеазиатских республик – наверное, знают все читатели. Менее известна такая же попытка для протока Дувана, притока Пышмы, в начале двадцатых годов. Она была предложена инженером Полем, подданным Германии, для сооружения Тюменской ГЭС как альтернативы городской тепловой. О ней более подробно мы расскажем несколько позже. Надо благодарить Всевышнего, образумившего наших предшественников и предотвратившего глобальную катастрофу в зауральских краях, неминуемо последовавшую бы при реализации этих двух безумных проектов.

Еще большая гибель бюджетных средств сопровождала сталинскую стройку, так называемую трансконтинентальную железную дорогу Воркута – Лабытнанги – Салехард – Игарка, названную народом «мертвой». О ней много сказано и повторяться нет смысла. Менее известна история 160-километрового ямальского ответвления этой дороги на север в сторону Мыса Каменного, где в сталинские времена предполагалось строительство военно-морской базы для подводных лодок. Дорогу почти построили, когда выяснилось, что мелководная Обская губа не приспособлена для подводного плавания.

В начале семидесятых годов судьбу брошенных строек испытал газопровод «Сияние Севера» от месторождения Медвежье на Ухту через хребты Полярного Урала. Уже после укладки труб и постройки производственных баз выяснились грубейшие ошибки и просчеты в изысканиях. Трассу проложили южнее, а рядом с «мертвой дорогой» разместился «мертвый газопровод».

К этому печальному списку можно добавить грандиозный кирпичный завод в поселке Пуровский, плитобетонную 5-тикилометровую дорогу в «никуда» на Харасавэе, невесть для чего сооруженную газовиками Коми АССР, законсервированные поселки и мн. др., не говоря уже о бесчисленных долгостроях. Но, пожалуй, наиболее ярким примером расточительности стал рудник Харбей, находящийся в отрогах Полярного Урала в междуречье Большого и Малого Харбея.

Началом его истории стало открытие здесь в 1944 году, когда еще шла война, месторождения молибдена. Удачная находка стратегического сырья стала возможна благодаря усилиям талантливого геолога и знатока Полярного Урала Г.П.Софронова, в те годы политического заключенного. Рассказывают, что он ходил в разведочные маршруты под конвоем вооруженного охранника. Единственной компенсацией столь унизительного положения стала возможность получения по запросу ГУЛАГа любых самых дорогих и редких исследовательских приборов, имеющихся в стране.

С 1947 года такими же заключенными из спецзон комбината «Воркутауголь» началось строительство рудника в горной пустыне: горно-обогатительной фабрики, рабочего поселка из нескольких десятков домов, 60 -километровой гравийной шоссейной дороги с мостами на станцию Полярный Урал и высоковольтной электролинии передач от Воркуты через Уральский хребет (110 км), илл. 124. Разведка месторождения велась скважинами глубиной до 350 метров с объемом бурения около трех тысяч метров. Средняя мощность рудной зоны составляла 1,5 метра, а содержание молибдена в руде – 0,13 процента. Для пробной эксплуатации месторождения к началу 50-х годов удалось построить карьер, две шахты: «Разведочная» и «Капитальная» со штреками, имеющими сечение до 6 кв. метров и протяженность более пяти километров, квершлагами, ортами и рассечками (терминология горной ^технологии).

Первую руду доставляли в Воркуту заключенные пешком с сорокакилограммовой ношей в рюкзаках за плечами. Разработка блоков месторождения и отбойка руды имели достаточно внушительные размеры. Так, до конца 1952 года из горных недр изъяли более 17 тысяч тонн горных пород. С ликвидацией зон с заключенными, последовавшей после кончины Сталина, и с передачей рудника из подчинения НКВД сначала в Министерство угольной промышленности, совершенно не заинтересованного в добыче молибдена, а затем в Уральское геологическое управление, Харбей посчитали нерентабельным, и он оказался заброшенным, нежилым и в аварийном состоянии. Кроме того, в Казахстане ввели в строй другой молибденовый рудник, более выгодный в экономическом отношении (если б знать заранее, что вместо СССР появится СНГ!). Наладились поставки молибдена из Китая. Штольни и другие горные выработки пришлось законсервировать. Помещения электросилового цеха, обогатительной фабрики, шахтные постройки, ЛЭП на вершине горы, вспомогательное и жилое хозяйство рудника сохранились до наших дней. Время от времени жилье используется геологами.

Есть надежда, что Харбей еще скажет свое слово, поскольку, как показали геологические и лабораторные исследования последних лет, Харбейское месторождение является комплексным. Кроме самого молибдена руда содержит свинец, золото, серебро, медь, вольфрам, а также весьма редкий в природе рений, пользующийся спросом в космических технологиях. На мировых биржах рений по стоимости превышает золото во много раз.

Когда рассказ о заброшенных стройках на экране моего компьютера подошел к концу, мне подумалось вот о чем. Отличительной и малопривычной для россиян чертой нашего времени все более становится плюрализм мнений. Когда противоборствующие группы идеологов в очередной раз пытаются найти убедительные доказательства преимуществ того или иного «...изма», хотелось бы обратить их внимание на то обстоятельство, что любой из этих «... измов» хорош только тогда, когда люди, облаченные властью, бережливо и заинтересованно, точно из своего кармана, начнут считать деньги, прежде чем начинать очередное дело. И при этой операции не будут запускать растопыренную и безответственную пятерню в бездонный, по их мнению, госмешок, наполненный монетами простых налогоплательщиков.