Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 4 Битва за Ламское море: жизнь и смерть в первом русском поселении на берегу Тихого океана

Три с половиной века назад Охотский острог на побережье одноимённого моря стал главным источником драгоценных соболей для российского государства, а жизнь первопроходцев и эвенов-«тунгусов» возле «Ламского моря-окияна» стала чередой столкновений и примирений. О войне и мире, о жизни и смерти в первом русском поселении на берегу Тихого океана продолжится наш рассказ…

Спустя два десятилетия после первого появления русских на тихоокеанском побережье за частоколом Охотского острога сложилась своя особенная жизнь. Сюда, один за другим, приходили отряды первопроходцев. Исключительно мужчины — первые русские женщины здесь появятся только на исходе XVIIстолетия. Естественно у мужчин, вынужденных годами жить на диком берегу «Ламского моря», возникал вопрос о противоположном поле.

Первые две женщины, поселившиеся в Охотском остроге, были пленницами, привезенными сюда еще отрядом Василия Пояркова, возвращавшимся с Амура (об этой одиссее будет рассказано в следующей главе). На берегу «Ламского» моря амурские дамы прижились и вышли замуж за «служивых людей» Фёдора Яковлева и Ждана Власова — те даже специально возили их из Охотска в Якутск, чтобы крестить и официально оформить брачные отношения. Архивные документы той эпохи сохранили для нас сведения об этих русско-«тунгусских» семьях, впервые возникших на берегу Тихого океана.

Всю эпоху первопроходцев, весь XVIIвек Охотск прожил без церкви и собственного священника. Зато в остроге нередко гостили «тунгусские» шаманы, а военные походы против «немирных тунгусов» доставляли в острог новых пленниц — на языке первопроходцев захваченные в бою женщины назывались «ясырками» или «бабами погромными». Нередко казаки и просто покупали девушек у окрестных эвенов.

Однако женщин в Охотске всегда было гораздо меньше, чем мужчин, и такой дисбаланс рождал конфликты и кипящие страсти. Так ещё в 1652 году командир острога Семён Епишев доносил в Якутск о том, как из Охотска сбежало «пять баб погромного ясыря». Проблема была значительной, ведь за стенами острога из-за этого едва не случилось побоище — семь казаков, Степан Кирилов, Птарикей Герасимов, Василий Елистратов, Иван Суря, Максим Григорьев, Афонасий Курбатов и Андрей Тереньтев, оставшись без женской ласки, попытались отнять у своего сослуживца, казака Давыда Титова, «бабу тунгусскую именем Мунтя», которую тоткупил у эвенов за внушительную сумму в 10 рублей серебром.

Со временем в Охотске эпохи первопроходцев сложилась особенная практика временной аренды женщин. «Служилые люди» прибывали сюда в «государеву службу» на три-четыре года. И если за это время они не умирали от болезней или не погибали от стрел «немирных тунгусов», то возвращались в Якутск и другие сибирские города. Покупать «ясырку» было дорого, поэтому очередные казаки охотского гарнизона просто арендовали на три года девушек у окрестных эвенов — первобытные охотники считали такую сделку выгодной, ведь за слабую женщину, которую будут кормить другие, а потом ещё и вернут, можно было получить железный нож… На языке XVIIвека такие временные казачьи жёны назывались «кортомными» или «кортомленными девками», от древнерусского слова «кортомный», то есть арендованный.

Была в жизни Охотска эпохи первопроходцев еще одна, удивительная для нас особенность. Все «прикасчики» первого русского поселения на берегу Тихого океана, наряду с порохом и оружием, постоянно просили прислать в острог «вина горячего» и «одекуй». Первое — это, понятно, водка. «Одекуем» же на языке наших предков называли бисер — мелкие шарики из цветного стекла.

Водкой тогда на берегах «Ламского моря» не торговали, казакам её тоже пить не полагалось (хотя, наверняка, они при возможности в тайне нарушали этот запрет). Доставленный за тысячи вёрст сквозь тайгу крепкий алкоголь становился чрезвычайно дорог — на берегах Тихого океана в середине XVIIвека ведро «хлебного вина» стоило несколько десятков рублей, при жаловании рядового казака 5 рублей в год.

Водка в Охотске тогда требовалась для других, самых серьёзных целей — на ней во многом строилась вся разведка и контрразведка. Как в 1652 году писал в Якутск командир Охотского острога Семён Епишев: «Да для иноземцев надобно вина горячего для государевой службы, для расспросу…»

«Иноземцы»-эвенки, как и все северные народы, не имели иммунитета к алкоголю. После чарки водки захмелевший первобытный охотник простодушно выбалтывал всё, даже то, что хотел бы скрыть. Чтобы выведать любые планы и замыслы окрестных племён, «служилым людям» в Охотске не требовались сложные разведывательные комбинации, даже не требовалось пытать пленников — достаточно было иметь флягу водки…

«Одекуй»-бисер был не менее стратегическим товаром, чем водка. «Одекую мало, в подарки дать нечего…» — в том же 1652 году официально жаловались в Якутск из Охотского острога.

Лучшим подарком для первобытных обитателей дальневосточного Севера в ту эпоху было железное оружие. Однако русские первопроходцы по понятным причинам не спешили им делиться с «иноземцами». Зато вторым, самым желанным предметом для первобытных кочевников и рыболовов являлся цветной бисер. В их суровой таёжной жизни разноцветные блестящие стёклышки становились развлечением и страстью не меньшей, чем сегодня для нас высокая мода.

До появления первопроходцев, аборигены северных земель Дальнего Востока украшали свою одежду либо кусочками серебра, либо мелкими раскрашенными косточками. Но серебра было мало, а косточки значительно уступали по яркости и блеску цветному бисеру. Три с половиной века назад каждый таёжный охотник к востоку от Лены знал, что почти любая первобытная красавица полюбит его за пригоршню модного «одекуя». В ту эпоху даже совершенно отмороженные, бесстрашные и непобедимые чукчи, закованные в костяную броню полярные воины, как дети млели от цветных стеклышек. Бисером на севере Дальнего Востока тогда давали взятки, покупали любовь женщин и преданность агентов-разведчиков.

Но явно не все продавались за бисер. Прощённый мятежник Зелемей Ковырин спустя двенадцать лет вновь бросил вызов русской власти. В архивных документах за декабрь 1678 года сохранилась краткая запись: «И пришел Зелемей Ковырин под Охоцкой острожек к родникам своим, и их, родников оленных, отозвал с юртами вверх по Охоте реке к себе жить, а в Охоцкой острожек с ясаком им, тунгусам, ходить не велел…»

Гарнизон Охотска вовремя заметил, что агенты Зелемея собирают сведения о численности и оружии казаков. Но атака мятежников, их многочисленность и хорошее вооружение оказались внезапными.

Сын боярский Пётр Ярыжкин, новый «прикасчик» Охотска, позднее так докладывал в Якутск о событиях, разыгравшихся в январе 1679 года: «Многие тунгусы, больши 1000 человек, пришли под Охоцкой острожек в панцырях и в шишаках и с щитами. Генваря в 7 день, на зоре ятряной, за острожком казачьи дворы обошли тунгусы кругом… И пошли они валом на приступ, и сына боярского Юрья Крыжановского за острожком во дворе обсадили, у избы окна выбили и под стену огня склали. И в казачьи дворишки засели, и из-за них в острог стрелять учали, и стрел на острог полетело что комаров…»

Многочисленные мятежники, во главе с Зелемеем и примкнувшим к нему «князцом» Некрунко, застали врасплох часть русского гарнизона. Те из первопроходцев, кто жил в окрестных избах за пределами укреплений, оказались в смертельной опасности. Пока часть всадников на оленях забрасывали стрелами острог, в окрестных дворах кипела рукопашная схватка.

Комендант Охотска даже успел из-за частокола обменяться несколькими фразами с командиром мятежников. Оба блеснули чёрным юмором. «Что ж вас так много тут собралось?» — риторически вопрошал сын боярский Пётр Ярыжкин, прикрываясь от тучи костяных стрел. «Нас много, а ясаку мало, а зачем пришли сейчас увидите сами!» — кричал ему в ответ князь Зелемей, за углом ближайшей к острогу избы прячась от выстрелов казачьих ружей.

У Петра Ярыжкина и других русских, пробудившихся по тревоге за деревянными стенами острога, не было выбора — им надо было срочно спасать тех, кого мятежники застали врасплох вне укреплений. «И сын боярской Юрья учал кричать о выручке, — вспоминал позднее комендант Охотска, — и я, прося у Бога милости, с десятником Ивашкой Артемьевым, да с казаками Фролкой Яковлевым, с Петрушкой Журавлевым, с Игнашкою Олферьевым, с Спиркою Барабанским, с Ярофейкой Гундышевым, с Никифором Мошинцовым, с Петрушкою Никитиным, с Антошкой Микулиным, с Петрушкою Сергеевым, с Петрушкой кузнецом, с Стенькою Пановым и Федькою котельником, с Ивашкою Дмитриевым и с Ивашкой мелким вышли из острожка на вылазку драться с тунгусами, и дрались с утра до ужина…»

«Ивашки» и «Петрушки» (в XVIIвеке имена простых людей в государственных документах писались только так) с их стальным оружием и ружьями вновь оказались сильнее костяных стрел эвенов. Едва ли мятежников насчитывалась целая тысяча, но их было в разы больше русских. Почти все казаки получили в том бою ранения, и всё же мятежные всадники на оленях вынуждены были отступить от Охотска.

Вскоре «прикасчик» Пётр Ярыжкин, расспрашивая пленников и сохранивших верность русским «тунгусов», выяснил все детали нового мятежа. «Ходил на Алдан летом Зелемей Ковырин и сказывал он якутам и тунгусам, что в Якутском остроге все казаки умерли, осталося два человека живых, и послать в Охоцк некого, более казаков не будет…» — так передаёт русский документ агитацию князя Зелемея среди таёжных охотников. Вдохновлённые такими сказками эвены и пошли на провалившийся штурм Охотска.

Чтобы поддержать гарнизон первого русского поселения на берегу «Ламского моря», из Якутска воевода Фома Бибиков послал шестьдесят казаков во главе со своим сыном Даниилом. Воеводский сын благополучно добрался до Охотска, а в следующем 1680 году двинулся в обратный путь с большим обозом, гружённым «ясачными» соболями.

Отряд из 67 человек на собачьих упряжках выехал из Охотска 22 февраля. Благополучно перевалив горный хребет Джугджура, Данила Бибиков, видимо, почувствовал себя в безопасности и отпустил в Охотск треть людей. Оставшиеся продолжили путь в Якутск, и 6 марта 1680 года на реке Юдоме, что протекает на современной границе Якутии и северной части Хабаровского края, попали в засаду.

Русский отряд атаковали люди «князца» Некрунко, ближайшего соратника Зелемея. В прошлом году, при неудачном штурме Охотска, Некрунко потерял в бою родного брата и жаждал мести. Месть удалась — отряд Данилы Бибикова почти полностью погиб. Спаслись лишь пятеро казаков — Иван Суздалов, Григорий Тимофеев, Софрон Яковлев, Фрол Акилов и Кирилл Соболев. Им посчастливилось отстать от отряда из-за сломавшихся нарт. Сделав остановку для починки, они просто не успели к месту засады, а потом целых 11 суток с боем, отстреливаясь из ружей, уходили от погони.

Мятежным «тунгусам» князя Некрунко достались богатые трофеи — 1130 соболиных шкурок. Тогда в Москве за их стоимость можно было купить полторы тысячи домов, в тайге на побережье Охотского моря они ценились меньше, но тоже являлись внушительным богатством. Победителям досталось и стальное оружие русских. Однако все трофейные ружья всадники на оленях тут же разломали по кускам, чтобы перековать их на наконечники для стрел. Пороха у «тунгусов» всё равно не было, а стальной наконечник стрелы был куда смертоноснее костяного…

В ответ на разгром русского отряда, в Якутске снарядили целую армию по меркам таёжных пустынь Дальнего Востока — сотню хорошо вооружённых казаков. Но, что показательно, к этой «армии» во главе с «сыном боярским» Леонтием Трифоновым присоединились 70 «ясачных тунгусов лучших людей» — многие рода охотских эвенов уже предпочитали не бунтовать, а хранить верность власти русского царя.

Перед началом карательного похода к князю Некрунко послали его родственника с предложением прекратить войну. Некрунко ответил кратко и исчерпывающе — присланного русскими сородича убил… Леонтий Трифонов в свою очередь «погромил» мятежные кочевья, отбил даже часть «ясака», который не довёз в Якутск погибший Данила Бибиков. В плен к русским попала семья «князца» Некрунко, «десять робят мужского полу, двадцать девок, да десять баб», но сам мятежник сумел скрыться в тайге.

Впрочем, в следующем 1681 году якутский воевода освободил всех пленников из рода Некрунко — «велел тех ясырей отцу их и сородичам отдать, дабы они по прежнему учали платить ясак в Охоцк». Русским властям не нужна была война на истребление — им требовалась стабильная уплата меховой дани.

Параллельно с широким жестом по освобождению пленников, власти провели тщательное расследование причин мятежей. Был арестован «сын боярский» Юрий Крыжановский, тот самый, что едва выжил во время неожиданного нападения эвенов на Охотский острог в январе 1679 года. Проведённое в Якутске следствие выяснило, что Крыжановский при сборе меховой дани «тунгусам чинил обиды и налоги великие».

«Сын боярский» не только брал лишних соболей себе в карман, но, как гласят материалы следствия, «имал у иноземцев жен и дочерей для блудного дела». Оказался не без греха и погибший в засаде на реке Юдоме воеводский сын Данила Бибиков. При сборе налога он повесил племянника одного из тунгусских «князцов», отрезал ухо шаману и нос одному из неплательщиков дани и, конечно же, собрал много соболей помимо «государева ясака»… Погибшего наказать было нельзя, а вот выжившего в бою сына «боярского» Юрия Крыжановского от имени царя велели в Якутске бить кнутом, конфисковать в казну все неправедно нажитые меха и сослать на Амур «в пешую казачью службу».

Одновременно власть нашла людей и средства, чтобы перестроить Охотский острог и увеличить его гарнизон почти до сотни казаков. На сей раз у берега Тихого океана построили уже основательные укрепления — не простой частокол, а знакомые нам по древнерусским городам настоящие деревянные стены, «рублённые в заплот», и две башни, в том числе одну высотою более 10 метров.

Однако главной причиной прекращения мятежей стали не мощные укрепления Охотска, не наказания коррупционеров и даже не освобождение пленников вкупе с обещанным прощением. В 1690-92 годах по побережью Охотского моря прокатилась страшная эпидемия оспы, убившая минимум треть обитателей, и «тунгусов», и русских. Именно после этой эпидемии из драматической истории «Ламского окияна» навсегда исчезают имена мятежных «князцов» Зелемея и Некрунко.

Новые бревенчатые стены Охотского острога больше никогда не видели атак «немирных тунгусов». Войны первопроходцев с лучниками оленьей кавалерии навсегда ушли в прошлое. Однако еще долго «тунгусы-ламуты», уже не бунтовавшие против государства российского, продолжали втихаря ходить в грабительские набеги на своих древних противников — северные племена коряков.

Когда же в следующем XVIIIвеке русские власти столкнулись в жестокой схватке с воинственными чукчами (и об этом мы тоже расскажем в последующих главах), то значительную часть отрядов, уходивших на полярную войну за реку Анадырь в глубь Чукотки, составляли союзные царской власти «тунгусы»-эвены. Сам же Охотск к тому времени превратился из главного центра сбора соболиной дани в первый российский порт на Тихом океане.