Он почти изменил мiр (Acting president) (СИ)

Глава 12. По семейному

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ГРИНВИЧ-ВИЛЛИДЖ. РАЙОН ДОКОВ. ПОЛНОЧЬ. 23 июня 1920 года.

Как оказалось, пригнулся к голенищу Фёдор вовремя. Где-то сбоку раздался тикающий звук и, пока он повторился три раза, Сергеев успел уйти в тень здания и принять на свой боуи (1) направленную в него баллестру (2). Ударил нападающего он по запястью плашмя и тот от неожиданности и боли выронил свой тикающий стилет. Поджав руку, нападающий по инерции вылетел вперёд и упал перед своими товарищами.

— Che due palle! (3) — выкрикнул по-видимому главарь банды.

— Кретин. Ты с ножом с этим увальнем справится не можешь? — продолжил он.

— Вставай, Тони — сказал чубатый «босс», пнув упавшего.

«Похоже моего тесака, эти самонадеянные кретины малолетние не заметили. А ведь старших я на погрузке и в баре видел…» — подумал Фёдор, «но знавал я уже и подобных пролетариев».

Упавший вскочил и проорал в темноту:

— Che te pozzino ammazza! (4)

— Идиот. Он по-итальянски не понимает, — усмехнувшись сказал главарь.

— Эй, австралиец, кидай кошель сюда или выходи, и мы тебя резать будем. — проорал на английском осмелевший за спинами подельников мелкий неудачник.

— И чем же вы меня tagliare (5) собираетесь? — ответил, выступая из мрака и пряча свой нож за спиной Сергеев.

Итальянцы немного опешили. Но видно быстро сообразили, что, работая в порту можно выучиться не только итальянскому. И по лицу главаря было понятно, что он начал опасаться, что противник может знать что-то не только из языка, но и из ножевого боя.

— А вот этими милыми ножичками, осси, — ответил ранее молчащий бандит, синхронно с главарем раскладывая в одно нажатие длинные дуэльные Sfarziglia Napoletana (6).

Фёдор секунду наблюдал как эти два манхэттенских булли (7) запрыгали, рассчитывая на быструю бесчестную зумпату (8).

— Это разве ножи? Вот это нож. — Сергеев достал из-за спины шестнадцатидюймовой лезвие своего «тесака».

Главарь присвистнул. Со стороны подпольной портовой пивной стали приближаться неровные шаги мычащих какую-то песню докеров.

— Уходим. — сказал старший, покончив с «танцем».

— Умберто, да мы его в два пера… — возмутился второй боец.

— Уймись, Джузеппе, мне не улыбается если он при этом отрубит тебе руку, а его дружки потом порежут нас на шнурки. Живей. — скомандовал главарь и тройка быстро растворилась в ночном сумраке.

1. Большой техасский нож, всемирно прославленный «Крокодилом Данди».

2. Дуэльный нож из южной Италии, при открытии издает три тиканья которые обозначают начало поединка

3.(ит.) «Какого черта!» буквально «Какие два яйца!»

4. (ит.) «ты будешь зарезан»

5. (ит.) «резать»

6. Тонкий выкидной дуэльный нож из итальянской Кампаньи.

7. Дуэлянты на ножах.

8. «Прыгающий бой» — итальянская дуэль на ножах.

САСШ. НЬЮ — ЙОРК. БРОДВЕЙ26, Standard Oil Building, 23 июня1920 года.

Эдвард Мандел Хаус спускался в отдельном лифте с двадцать шестого этажа, освещавшего керосиновым факелом своего шпиля весь нижний Манхэттен с небоскрёба Standart Oil. Вчера он связался c заинтересованными лицами и изложил им суть своей беседы с английским резидентом в Центральном парке. Утром же необычно рано позвонили уже ему, и час назад он был внутри этой, важнейшей в американской экономике, высотки.

Спустя полчаса он благодарил Бога, что не разделил судьбу гонцов приносившим правителям Востока плохие вести. Правители Запада были всё-таки цивилизованней. Его ценили и даже не выставили за дверь, но он чувствовал, что впредь ему будут менее рады.

Уже то, что его пригласили не в загородное поместье Кайкет к главе клана, а вызвали сюда в рабочие апартаменты Джону Дэвисону-младшему, могло говорить о снижении к нему интереса. Впрочем, это могло случиться и просто из-за спешности дела. Но и состоявшийся прием был чисто деловой, без прежней теплоты и, пусть и напускного, почтения. Он достаточно давно крутился в самых верхах, но впервые здесь в Америке, почувствовал трепет сходный с тем которое испытал два года назад перед русским императором в Стокгольме. Конечно того парализующего ужаса, которым по-медвежьи давил его Михаил II сегодня не было, но чувствовалось, что «Шерхан» напряжен и готов походя прихлопнуть свободной лапой «Табаки». Беседа выдалась трудной.

— Эдвард, англичане затеяли рисковую игру, — сказал Рокфеллер— младший выслушав подробности. — Мы понимаем их интерес. Нам совершенно безразличен и этот ирландец, и какой именно паралитик обитает в Белом доме. — Потому в части ирландца мы не возражаем. Но, Эдвард, твой Вайсман будет заметать следы. И отец уверен, что он постарается всё свалить на русских.

Полковник Хаус молча, поведя головой согласился с такой возможностью.

— А вот это уже может затронуть интересы здешних друзей русского самодержца. После взрыва в Уолл-стрит мы не хотели бы снова портить наши отношения с Морганом и тем более Барухами.

— Джон, я конечно укажу Вильяму, чтобы он не вмешивал в свои дела русских, но не могу ручаться, что он этого не сделает. — Хаус попытался снять с себя ответственность

— Эдвард, ты и не будешь, НЕ БУДЕШЬ ЭДВАРД, ничего такого говорить Вильяму. — Глядя прямо в глаза собеседнику твердо сказал Джон Рокфеллер-младший.

Полковник Хаус сжал кулаки.

Чёрт! Именно фразой о том, что он передаст указания Вайсману он свое положение уронил! Дурень! Сразу же понятно, что Вильям ничего не должен о сути этого разговора знать, а кому, когда, что и как сказать его патроны знают и сами. Идиот!

САСШ. НЬЮ-ЙОРК — ФРАНЦУЗСКАЯ ИМПЕРИЯ. ГРАСС КАБЛОГРАММА. 23 июня 1920 года.

Дорогая сестра.

Спасибо за посылку. Энель находит что Cuir de Russie Mury Paris может одинаково подойти и мужчинам, и женщинам, но сомневается в длительности интереса к этому аромату. Возможно эти духи лучше встретит Восток. В купаже с Chypre Egyptien Энель видит тревожные тона. В стойкости и соответствии духов можно быть уверенными. Предложу знакомым для изучения предпочтений. Подготовь пока каталоги на новый парфюм.

Твоя, Ирина.

САСШ, НЬЮ-ЙОРК. ГРЕМЕРСИ. ИРВИНГ-ПЛЕЙС, 52. 23 июня 1920 года.

АРЧИБАЛДУ

ПТИЦУ СЕСТРЕ ПЕРЕДАЛ. УХОД ОБЪЯСНИЛ. ОНИ САМИ ПОДГОТОВЯТ НЕСЛОЖНЫЙ НОМЕР.

ЮСТИНИАН

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ГРЕМЕРСИ-ПАРК, «ХИЛЛИ». 23 июня 1920 года.

Сегодня Михаил спокойно мог пообедать в полюбившейся таверне. Ни шумной компании русских поэтов (к счастью), ни Наташи Рамбовой (к сожалению) в этот час в «Хилли» не было. Михаил мерно жевал и вспоминал прожитый день. Из отеля он поехал на такси в свою конспиративную гарсоньетку. В обычное время связи Центр сообщил явки в Вашингтоне, куда надлежало убыть уже завтра. Энель отправил Центру шифрограмму о передаче Нины в нежные руки снежницы.

«Ещё два дня назад я и не подумал бы что Елена Михайловна Бехметева, урожденная Сперанская и есть «та самая Ирина» — размышлял Энель. «Интересно Борис то знает?» — он мысленно усмехнулся. «Борис, старый меньшевик, и супруга могла начать ещё в другой Службе…» — оценил он положение, — «Хотя, нет. Борис бы заметил, а Елена не стала бы работать против мужа. Сейчас, даже если Борис всего о жене не знает, они работают за одно». «Освобожденчество — общий крючок для него и для неё!» — решил Михаил, — «Потому не только у Государя Императора, но и у нашей Матушки Императрицы длинные руки! В кои-то веки царство наше двуглавое ещё и с обеими руками?».

По обыкновению, к кофе принесли газет. Ассортимент прессы в «Хилли» стал шире. Его стопка приросла «New Yorker Staats-Zeitung» и «Русским словом». Немецкую газету Нью-Йорка Михаил пробежал по заголовкам, зацепившись взглядом только за заметку о синемотографе: «Служба кино армии США была создана Военным министерством САСШ с целью показа фильмов на своих военных объектах по всему миру». Сразу вспомнилась Рамбова укатившая в Голливуд, и он быстро проглядел все упоминания о землетрясении в Сан-Франциско. «Похоже Наташа поторопилась с отъездом. Обошлось все в целом хорошо, здешний киношный «Новый Иллион» вовсе не пострадал,» — с тоской отметил он, — «О землетрясении пишут уже кратко и не ближе пятой страницы».

Газету на русском наверно принесли из-за зачастивших сюда русских поэтов. Но Энель не мог исключить и проверки. Потому он тщательно изображал чтение по складам каждого слова. Здесь уже знают, что он «учит русский» и не проявить интерес к «Русскому слову», как наоборот «читать по-русски бегло», он не мог. Эмигрантское издание как раз печатало новые стихи «заседающих в Государственной Думе русских поэтом». Скарятин заметил среди напечатав виршей и услышанное им здесь на днях «Места нет здесь мечтам и химерам…». На листе поэтические строки читались не менее обличительно:

«…На цилиндры, шапо и кепи

Дождик акций свистит и льёт.

Вот где вам мировые цепи,

Вот где вам мировое жульё.

Если хочешь здесь душу выржать,

То сочтут: или глуп, или пьян.

Вот она — мировая биржа,

Вот они — подлецы всех стран…»

Только в финал на печати немного изменился:

«Эти люди — гнилая рыба,

Вся Америка — жадная пасть.

Но Россия — вот это глыба!

Светоч правды — Святая рать».

Михаил не без сарказма подумал, — «Бурлюк видно был в кулачных аргументах убедителен. Но, скорее всего, Есенин не решился на бумаге их Всевеличие в одну стопу с протухшей рыбой укладывать».

Далее шло последнее слышанное Энелем, да и всеми, кто был в «Хилли» здесь же от Сергея Есенина хулиганское:

«Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот — и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в бога не верил.

Горько мне, что поверил теперь…»

Михаилу снова показалось что он, когда он слушал, слова звучали иначе. «Значит поработал потом над стихом,»— подумал Скарятин, — «Есенин сам Глыба! Так честно и проникновенно писать!»

Энель перешел к англоязычной прессе. «Армия США начала выдавать новую награду — медаль Победы в Великой войне.» Скромно, но на первой странице. «И эти победители!?» — едва сдерживая возмущение подумал Скарятин, — «спору нет, их добровольцы и три бригады в последние пару месяцев Великой войны браво дрались, но после того как у нас три года миллионы кровь проливали. Союзники!». Михаилу даже захотелось снова выпить, но потом его мысли приняли более спокойный тон: «Хотя кто его знает. Если бы тогда в феврале Семнадцатого Михаил Александрович буквально за волосы не выдернул Россию из революции, как бы оно всё стало? Может и на американскую долю честных побед перепало бы с торицей …» Он уже не раз обдумывал произошедшее тогда и завершая внутренний диалог только мысленно повторил к чему пришел в своих размышлениях: «Нет. Без нас не удержали тогда бы в июле Париж — не куда бы было плыть американцам. А ведь это они у нас тогда через англичан и французов воду мутили. Читывал я секретный выдержки из допросов Сиднея Райли. Союзнички».

Из других продирающихся через рекламу новостей Михаила привлекли только «криминальные новости»: задержание утром в районе доков Алберта Анастасия и его несовершеннолетнего брата Энтони «поднявшего нож и пытавшегося убежать с ним от полиции» и проблемы у боссов Таммани-холла привлекли внимание Энеля. В районе Гринвич-Виллидж, где повязали итальянца, он недавно был, когда грузил в порту кошек, а неприятности в здешнем штабе Демократической партии прямо могли отразится на расклад сил при выдвижении демократами кандидата в Президент САСШ в Сан-Франциско. «Чёрт! Опять это город!» — и что же меня так и толкает в него? Хоть заказывая билет и лети туда как рекомендовал Борис самолетом! Пусть рейс и почтовый, но на нем говорят есть даже места для сна. Да и Наташу можно встречать уже в Сан-Франциска опередив прибытие транс американского экспресса… Тьфу — ты, лукавый, мне работать надо!»

Он подозвал официанта.

— Извините. Для меня никаких сообщений не было?

Он уже примелькался в «Хилли» и представляться было без надобности.

— Нет, сэр Майкл. После прошлого раза никто вам ничего не оставлял.

— Напишите мне номер ваше заведения, любезный. Возможно мне назначат встречу, когда я не буду рядом.

— Конечно. Мы ценим постоянных клиентов.

Официант метнулся к бару и вернулся с начертанным на рекламной карточке таверны телефонным номером.

САСШ. НЬЮ — ЙОРК. «The New York Times». 23 июня 1920 года.

Америанкские новости

Чарльз Ф. Мерфи, который был лидером политической машины Демократической партии Нью-ЙОРКА ИЗВЕСТНЫЙ КАК "Босс Мерфи из Таммани-Холла", был обвинен вместе с другими политическими деятелями ГОРОДА ПО обвинению в заговоре с целью обмана правительства в отношении налогов на сверхприбыль.

Генерал-майор Джон А. Лежен стал командующим корпусом морской пехоты США, сменив генерал-майора Джорджа Барнетта, по приказу президента США Вильсона. Будучи командующим морской пехотой США, генерал-майор Лежен понизил в звании 23 генерал-майора и 16 бригадных генералов с их временных воинских званий, присвоенных во время Первой мировой войны. Три генерал-майора были понижены в звании до полковника (включая Билли Митчелла, директора военной авиации), а остальные 20 были произведены в бригадиры. Бригадному генералу Мальборо Черчиллю, криптоаналитику в разведке армии США, было возвращено его довоенное звание майора. Ожидалось, что сокращения "будут лишь временными, поскольку новые назначения должны быть сделаны для заполнения вакансий, которые появятся, когда армия будет реорганизована в соответствии с недавним актом конгресса"

В Великобритании

Принц Артур Коннаутский был назначен преемником виконта Сиднея Бакстона, который объявил, что в ноябре уйдет в отставку с поста генерал-губернатора Южной Африки.

Бригадный генерал британской армии Катберт Лукас был похищен Шинн Фейн в Ирландии во время рыбалки на реке Блэкуотер близ Фермоя в графстве Корк.

Британская армия восстановила контроль короны в лондонДерри, вытеснив при содействии протестантских юнионистских ГРУППИРОВОК КАТОЛИЧЕСКИЕ республиканские силы. По данным британских властей, за четыре дня боев 37 человек были убиты и 79 ранены.

САСШ. ОКРУГ КОЛУМБИЯ. ВАШИНГТОН. 23 июня 1920 года.

Из воспоминаний Томаса Маршалла

В жизни немало дел, которые не получается отложить на потом. Иногда такими становятся дела, о настойчивости которых ты и не подозреваешь.

После моего возвращения из Нью-Йорка, где я изображал главного на закладке киля, прославившего наш штат линкора «Индиана», мы с женой рассчитывали спокойно провести этот вечер вместе. Но сказанные мной на банкете в Бруклинской военной верфи слова вернулось к нам в лице нежданных гостей.

Почтившей нас визитом чете МакЭду мы, не смотря на порушенное семейное уединение, был рады. Зять Вильсона — Уильям МакЭду всегда был самым уважаемым мной из министров членом Администрации президента. Он ещё в марте первым предлагал мне вступить в должность болеющего тестя. Это предложение, несомненно, способствовало его опале. Дочь президента Элеонору я знал ещё в наш с Вудро первый срок, совсем ещё юной девушкой. Тогда мы все жили в Белом Доме и Лоис очень сошлась с первой женой Вильсона Эллен и их девочками.

У моей заботливой жены всегда найдется пирог на Five o'clock. Потому нам было чем принять пусть и не званных, но дорогих нам гостей. Так принято в Индиане: нельзя уйти из дома хузьера не отведав сахарного «хузьера». Вот и сейчас наш сахарный пирог пришелся к столу.

Малышка Элли было сильно расстроена и только после первой дольки сахарного крема она начала говорить. Они приехали в Вашингтон после статьи этого фантазера Сейлбода. Элеонора уговорила мужа «съездить к отцу», который по словам этого писаки уверено шел на поправку. Но мачеха снова её выставила! Уильяму удалось уговорить секретаря Тумалти помочь дочери президента тайно от «это мегеры Эдит» увидеть Вудро, когда он будет «дышать на балконе». Джозеф показал им президента через окно. По словам Элеоноры, отец её спал, но не производил впечатление человека «способного прыгать через ступеньки». Не желая подставить под скандал Джозефа Тумалти готовую рвануть по карнизу к отцу Уилли вывел плачущей через южный вход.

Выговорившись Элли с горячностью стала убеждать меня «помочь отцу». Она в порыве дочерней любви уверяла что: «Тщеславие и глупость Эдит убивает отца. Если бы ему не пришлось нести сейчас бремени президентства он бы не угасал так быстро».

Уильям МакЭду видно устал от это истерики и не перечил супруге. Я же подбирал слова, потому как чувствовал, что не время шутить и не ссылаться на нежелание создавать прецеденты.

Неожиданно почти плачущую Элеонору поддержала моя Лоис. Она мельком прошлась по грубости Эдит, указав на то что та просто и не умеет себя вести.

Супруга обратилась ко мне:

— Томас, вспомни как ты принял нашего больного мальчика. Как Вудро поддержал тебя тогда. Если бы не Эдит может и не похоронили бы мы нашего конопатое солнышко пять месяцев назад. Хотя, прости меня Боже, я не права, мы знали, когда брали опеку над Иззи четыре года назад, что он неизлечимо болен.

Я вспомнил нашего веселого Моррисона, почти все четыре отпущенных ему небом года бывшего с нами, Кларенса Игнатиуса Моррисона так и не ставшего Маршаллом. Февральская боль снова накрыла меня, и я преисполнился сочувствия с плачущей от такой же семейной боли Элли. Я молчал, но всё было написано на моем лице.

— Томас, может Господь посылает тебе новое испытание в деятельном сострадании? Может судьба дает тебе шанс оказать помощь другу, в час, когда она нужна ему так же как была нужна нашему мальчику?

Разумом я понимал, что нет такого закона что бы поступить так как просят жена и Элли. Но разве мог я тогда сказать это женщине, которая будучи моложе меня на 19 лет вытащила меня из лап зелёного змея в которые я попал после смерти моей первой возлюбленной Кейт Хуппер умершей за день до нашей свадьбы?

Повисшую паузу прервал Уильям МакЭду:

— Томас, надо вырвать Вудро из щупалец которыми опутала его Эдит. Она его любит, но ослеплена этой любовью. И в своей слепоте топит и моего тестя и самого «дядю Сэма».

— Я буду номероваться на съезде в Сан-Франциско. И готов поддержать Вас и работать с Вами в любом качестве. — закончил Уилл.

Я кивнул и привстав пожал его руку и приобнял его. Я сказал, что постараюсь помочь. Не уточнив как сделаю это. Элли вроде стало лучше, ей хватило участия мужа и Лоис, и моего твердого хоть и невразумительного ответа.

Тот разговор что-то пробудил во мне. МакЭду готов бороться! А я? Придать мне решимости не смогли ни озабоченности братств, ни рекомендации влиятельных политиков и частных господ. Они конечно укрепили меня, но готовность принять все эти советы зародилась именно в том разговоре по-семейному.

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ОСОБНЯК СЕМЕЙСТВА БАРУХ. 23 июня 1920 г.

— Энни, дорогая моя, — Бернард понимая сложности предстоящего разговора сразу задал всегда сближавшие их в разговоре тон.

— Да, любимый, в это лето мы впервые можем в нашей беседке поговорить.

— Энни. Ты же знаешь дел много. Братья в разъездах. Да ни не умею я не выполним данные тебе обещания всей душой погружаться в природу.

— Да, я знаю, Берни. Я тоже постоянно волнуюсь из-за Белль.

Они были счастливы в браке и чувствовали, о чем намечается разговор.

— И я волнуюсь из-за нашей баронессочки, любимая. Но кажется вопрос лучшим образом скоро может быть решен.

— Ты сможешь остановить нашу дочь?

— Нет душа моя. Но я кажется нашел лучшего специалиста которые сможет её подготовить к жизни при Нововизантийском дворе.

Энн погрустнела. Она знала, что муж уже дал Белль слово отпустить её, а он никогда не отказывается от своих слов.

— И кто же это? Какой-нибудь русский дипломат или артист? — печалью сказала она.

— Лучше. Намного лучше. Дорогая!

— И кто же?

— Бывшая фрейлина матери императора Михаила.

— Погибшей в православный Песах?

— Да, она служила императрице-матери Марии Федоровне. — Бернард не стал более уточнять и волновать жену подробностями страшной смерти бывшей императрицы.

— Она наверно не молода?

— Отнюдь, дорогая. Она на семь лет старше Изабелль, но при русском Дворе с детства. Окончила даже специальный «институт благородных девиц».

— Как её зовут, Берни?

— Нина Крузенштерн.

— Она из немцев, Бернард?

— Вроде предки из Швеции.

— За мужем?

— Недавно разведена. Впрочем, я всё ещё проверю, дорогая.

— Ей можно доверять?

— За неё ручаются Борис и Елена Бахметева. Они её и нашли в Америке. Елена завтра будет у нас — можешь сама её обо всем расспросить.

— Расспрошу. А потом и эту, как её — фрейлину можешь пригласить. Я поговорю с ней.

— Конечно, дорогая. Я и сам тебя хотел об этом просить. Встретиться можно будет думаю уже в это воскресение. Мне нужно время чтобы всё проверить. Ты же знаешь, как я берегу Белль.

Энн с благодарностью взглянула на мужа, но, смирившись, не стала повторять что лучше бы он дочь далеко не отпускал. Брак — это искусство вовремя молчать и вовремя говорить. Энни Барух, урожденная Гриффин, за двадцать с лишним лет, хорошо усвоила эту семейную науку.

— Знаю, Берни. А успеешь проверить?

— В Штатах и Канаде мне хватить пары недели. А о случившемся в Европе я запрошу каблограммами мистера Валленберга и императора Михаила. Думаю, что всё чисто, но за полтора месяца мы будем точно знать стоит ли с ней отпускать Белль или достаточно будет уроков придворного этикета.