Они принесли крылья в Арктику

Морской поход авиаторов

Вскоре после возвращения из высоких широт Анатолий Дмитриевич Алексеев делился с друзьями:

— Ну извозным промыслом в морском ведомстве я надолго сыт… Теперь хочу с недавними своими пассажирами поменяться местами… Как так?.. Да очень просто, зовет меня с собой в дальний вояж Марк Иванович.

Тот, о ком шла речь — М. И. Шевелев, авиационный специалист, организатор воздушной службы в Арктике, имел к тому времени немалый опыт и в руководстве транспортными операциями на трассе Северного морского пути. С Алексеевым его связывала давняя дружба: вместе участвовали в первых ледовых разведках, когда только еще налаживалось судоходство в Карском море, вместе летали на полюс. И теперь, по зрелом размышлении, были согласны в одном: столь сложного географического предприятия, какое намечалось на лето 1938 года, не случалось еще проводить никому из полярников ни в нашей стране, ни за рубежом.

Шутка ли, вывести из льдов более двух десятков кораблей, зазимовавших прошлой осенью!.. Причем осуществлять эти операции предстояло силами одного только «Ермака» — единственного ледокола, избежавшего зимовки.

Задача труднейшая, что и говорить. Доверил Главсевморпуть ее Шевелеву, ставшему к тому времени заместителем О. Ю. Шмидта, а командовать «Ермаком» поручил Михаилу Яковлевичу Сорокину, капитану весьма пожилого возраста, который уже давно по неписаной «табели о рангах» числился «мужем совета». Любопытные бумаги, связанные с его служебной карьерой, хранились в архиве отдела кадров: служил когда-то Сорокин младшим штурманом на крейсере «Аврора», был в Цусимском бою. Позднее, в 18-м, будучи военным гидрографом, участвовал в знаменитом Ледовом походе Красного Балтфлота, когда революционные моряки спасали корабли от немцев, вторгшихся в Финляндию. В советском торговом флоте М. Я. Сорокин был известен как отменный ледокольщик зимой в Финском заливе, летом — в Арктике.

— В общем, Анатолий Дмитриевич, будет нам, авиаторам, чему поучиться у бывалого морехода, тем более что на корабле у него штаб ледовой разведки, и возглавлять его вам придется — больше некому, — сказал Шевелев Алексееву.

В те дни сдвинулись все привычные ранее сроки навигации. Едва успел «Ермак» открыть после зимы ленинградский порт для иностранных судов, как его уже поставили в Угольную гавань под бункеровку и прием арктического снаряжения. С одного борта раскрывались над бункерами объемистые грейферные ковши, обдавая моряков тучами угольной пыли. К другому подходили баржи с полушубками, валенками, свитерами, ватниками, сгущенным молоком, всевозможными консервами, лимонным и клюквенным экстрактом.

Портовая газета-многотиражка анонсировала предстоящее плавание хлестким заголовком через всю полосу: «Сверхранний рейс». В статье резво живописалось, как в ближайшем будущем двинутся из далекой Арктики к берегам Большой земли освобожденные от ледовых оков корабли, предводительствуемые богатырем «Ермаком».

Михаил Яковлевич заглянул во влажный от типографской краски листок, положенный кем-то на стол в капитанской каюте, и отбросил газету со словами:

— Не хвались, идучи на рать…

Этот поход «Ермака» в Арктику, начатый в середине мая и совпадающий с сорокалетием постройки корабля, — «дедушки ледокольного флота», поразил многих своей стремительностью, молодым напором, которого, по совести сказать, не ожидали уже от обоих «дедов» — и корабля, и его капитана.

Быстро исчезла за кормой Балтика, в тумане промелькнули Лофотенские острова. Поштормовало студеное Баренцево море. И вот уже бункера ледокола пополнялись у причалов Мурманска под незаходящим солнцем.

А еще через несколько дней впереди по курсу ослепительно засверкали белоснежные торосистые поля на подступах к Земле Франца-Иосифа. Впереди ледокола шло в разведку небольшое зверобойное судно «Нерпа». По нескольку раз в день его капитан слал подробные донесения Сорокину. И сообразно с этим прокладывался курс: сначала по 37-му меридиану, потом по 45-му и вот уже по 57-му.

А из бухты Тихой, где провели трудную зиму пароходы «Русанов», «Пролетарий» и «Рошаль», Михаилу Яковлевичу регулярно радировал капитан Артур Карлович Бурке, давний соратник по Арктике.

До бухты Тихой оставались считанные десятки миль, но плотный туман заставил Сорокина на целые сутки лечь в дрейф… Вот показалась наконец бухта с зимующими кораблями и застрявшими рядом айсбергами — огромными ледяными махинами.

— А ну подшуруйте, ребятушки, гоните к двенадцати атмосферам! — слышался озабоченный голос капитана в трубке телефона, соединяющего мостик с машинным отделением.

Кочегары-ермаковцы — народ бывалый. Многому научились они у «деда» своего — стармеха Кузьмы Петровича Малинина, начавшего флотскую службу еще когда был жив строитель корабля адмирал Макаров .

Старались ребята вовсю. И ледокол, взбираясь на льды, тяжестью своего корпуса давил, крошил поля, плотно смерзшиеся за зиму.

Сорокин, обычно неторопливый, на этот раз спешил. Айсберги, придвинувшиеся вплотную к судам еще осенью, теперь вместе с подвижкой подтаявшего морского льда могли навалиться на пароходы. Что останется тогда от корпусов, ведь в сравнении с ледяными горами они не более как пустые жестянки. Ни днем, ни ночью Сорокин не забывал настойчивую просьбу Бурке окалывать корабли побыстрее, днем и ночью поторапливал кочегаров. Вот наконец ледокол стал рядом с пароходами, освобожденными от ледовых оков. Загрохотали лебедки, перегружая уголь из бункеров «Ермака», по шлангам пошла пресная вода в котлы и цистерны.

И вскоре тронулась вся флотилия курсом на юг.

Нелегким оказался для «Ермака» обратный путь. Случалось ему вместе с ведомыми кораблями и дрейфовать среди тесно сплоченных ледяных полей. Случалось и уходить в разведку, временно оставляя караван, а потом по возвращении брать суда один за другим на буксир, тянуть по каналу, пробитому массивным стальным корпусом.

Вот он труд моряков, тяжелый, каторжный, ежечасно сопряженный со смертельным риском!

4 июня караван вышел наконец за кромку льда и Сорокин счел возможным отпустить пароходы в самостоятельное плавание. Доложил об этом в Москву Главсевморпути: первая часть сложного навигационного задания выполнена.

Пока «Ермак», возвратившись в Мурманск, ремонтировался там, принимал новые припасы, пополнял бункеры, летчик Василий Михайлович Махоткин совершил обстоятельную разведку в Карском море. И благодаря точной карте ледовой обстановки, сброшенной на палубу «Ермака», славный корабль смог подойти к Диксону в срок необычно ранний — 1 июля. Это было особо важно по сложившимся там навигационным обстоятельствам: у северной стороны острова зимовали в припае шесть иностранных пароходов, зафрахтованных минувшей осенью и застрявших из-за тяжелого льда. Летчик детально осмотрел с воздуха состояние берегового припая, который начал уже разрушаться под незаходящим летним солнцем, дал рекомендацию, как действовать ледоколу.

Сорокин очень осторожно обкалывал иностранные суда, настойчиво подавал советы капитанам-южанам, как вести себя во льду, как соблюдать кильватерный строй, следуя за ледоколом. Была им оказана и техническая помощь, необходимая после долгой зимовки во льдах. На одном пароходе ермаковцы отремонтировали рулевое устройство, на других привели в порядок жилые и служебные помещения. В ночь на 6 июня «Ермак» провел весь караван из шести «иностранцев» к проливу Югорский Шар. Там они пополнили свои топливные запасы с подошедшего парохода-угольщика и пошли в самостоятельное плавание к Архангельску.

Теперь радовался капитан Сорокин долгожданной встрече со старыми друзьями, которая состоялась наконец в бухте Варнека.

— Приветствую двух Аяксов, — зычно гаркнул Михайл Яковлевич в мегафон, изменив обычной своей сдержанности, когда увидел на мостике приближавшегося теплохода «Волга» знакомые фигуры: худощавого невысокого ростом Марка Ивановича Шевелева и дородного Анатолия Дмитриевича Алексеева.

Мягко светили бронзовые бра в отделанной мореным дубом кают-компании «Ермака». Над навигационными картами и ледовыми сводками, разостланными на обеденном столе поверх потертой бархатной скатерти, склонились и оба авиатора, и седоусый капитан, и штурманы, синоптики, гидрологи экспедиционного штаба.

После освобождения от ледового плена судов, зимовавших в архипелаге Земля Франца-Иосифа и у Диксона, надо было пробиваться дальше на северо-восток: сначала к проливу Вилькицкого, потом в море Лаптевых и, наконец, в высокие широты — к северу от Новосибирских островов.

Эти районы зимовок судов, хоть они и разбросаны по всей Арктике, находились в поле зрения штаба морских операций, что на «Ермаке». И Алексеев, ведающий теперь в этом штабе воздушной разведкой, регулярно получал донесения от своих крылатых гонцов. Поступали сводки о состоянии льда от Матвея Ильича Козлова, давнего друга и соратника. С открытием навигации он начал летать на мощном двухмоторном гидроплане, располагающем запасом горючего на срок более суток. И теперь для полетов Козлова по сути дела Не оставалось недостижимых уголков на обширной арктической акватории.

Приятно Алексееву убеждаться и в том, что молодые летчики стараются проникать как можно дальше, запечатлевать на своих картах и фотоснимках возможно больше.

Радовали Анатолия Дмитриевича донесения пилота Ивана Ивановича Черевичного, обеспечивавшего разведкой море Лаптевых. Дело в том, что в пунктах морского побережья, куда год назад был завезен бензин, теперь к началу летней навигации еще держался лед. А полеты над морем надо начинать как можно раньше, иначе не разведаешь дорогу ни «Красину», ни «Ленину» с его караваном.

Черепичный регулярно сообщал Алексееву сначала о принятом решении, потом уже о конкретных делах. Обосновался он со своей, летающей лодкой в Булуне, в низовьях Лены, благо там есть горючее. Затем, превратив машину в «летающий танкер», несколькими рейсами перебросил не одну тонну бензина к устью реки Оленек, где заранее высмотрел чистую воду для посадок. И наконец, базируясь на Усть-Оленек, продолжал разведывательные полеты на запад до бухты Кожевникова. А в начале июля, когда и там растаял лед, Черевичный охватил разведкой всю западную часть моря Лаптевых, в том числе и тот район, где дрейфовал караван ледокола «Ленин».

Подробное радиодонесение Черевичного, адресованное Алексееву на борт «Ермака», гласило: «В целом ледовая обстановка благоприятствует выводу «Красина» и «Ленина» со всем караваном».

Но прошел еще добрый месяц, прежде чем в очередном (котором по счету!) полете Иван Иванович разглядел сквозь редеющий туман мачты ледокола «Ленин» и убедился: корабль больше не дрейфует беспомощно. Он ведет большую группу судов не только из своего недавно еще зимовавшего каравана, но и новые корабли, только что прибывшие в море Лаптевых.

— Глядите, Марк Иванович, как молодые нынче быстро растут… — Алексеев, обычно не щедрый на похвалы и улыбки, всегда сиял, когда речь заходила об Иване Черевичном. Всегда вспоминал Ваню в Тушине в недавней роли инструктора Осоавиахима.

— Верно, Анатолий Дмитрич, — соглашался Шевелев. — Однако не мешает вспомнить также и то, сколько пришлось потрудиться и Чухновскому, и вам, и Козлову, всем нашим севморпутьским ветеранам, пока удалось, грубо говоря, натаскать молодых, привить им настоящий полярный опыт…

В своем журнале ледовой разведки Алексеев редкий день не отмечал новые и новые успехи молодых. Бот, например, Евгений Николаев, которого старшие товарищи никогда не звали по отчеству: «Женька да Женька…» Отлично работал он еще зимой в море Лаптевых на вывозе моряков с дрейфующего каравана ледокола «Ленин». Теперь летом, базируясь на северо-востоке Карского моря, Николаев настойчиво обследовал подходы к проливу Вилькицкого. Там «Ермаку» предстояла трудная операция — вывод кораблей, застрявших еще осенью близ острова Большевик.

Несколько дней подряд непогода не позволяла летающей лодке Николаева подняться в воздух. На разведку путей подхода к зимующему каравану был послан зверобойный бот «Мурманец». Искусно лавируя в разводьях, маленькое суденышко к 16 июля (необычно рано!) достигло пролива — этих «главных ледовых ворот» всей судоходной трассы Арктики. Но вот узкая полынья в подвижных льдах закрылась за ботом, и грузному «Ермаку» некуда стало двигаться.

Однако не бывало таких положений, из которых не находил бы выхода «триумвират» на командном мостике старейшего русского ледокола. Тщательно изучив ледовые карты, метеосводки, Сорокин, Алексеев и Шевелев убедились в том, что прибрежный вариант пути (ближе к Западно-Таймырскому побережью) закрыт. И они повели «Ермак» и следовавший за ним теплоход-угольщик «Волга» значительно мористее к северу — от островов Известий, Кирова и Воронина. У мыса Неупокоева — южной оконечности острова Большевик — «Ермак» вошел в крупнобитый лед, который настолько сгущался, что теплоход с углем уже не мог следовать за ледоколом. Пришлось оставить «Волгу» у острова Кирова, а самим продвигаться к острову Русский и далее на север. Но и тут были встречены тяжелые льды.

Евгений Николаев показал себя достойным учеником Алексеева. Переждав непогоду, он 3 августа поднялся-таки в воздух и быстро разыскал полынью. Пользуясь ею, «Ермак» хоть и с трудом, но все же смог продвигаться к каравану «Литке».

Как всегда, неторопливо, осмотрительно начал капитан Сорокин труднейшую операцию — околку корабельных корпусов, год целый скованных береговым припайным льдом. Тридцать шесть часов долбил «дедушка» своим литым форштевнем сплоченные поля, пробивая канал для каравана.

И вот над мачтами, украшенными флагами расцвечивания, загремело «ура». Вслед за флагманом «Литке» пошли в кильватер «Ермаку» пароходы «Правда», «Крестьянин», «Моссовет», «Урицкий»…

Когда все капитаны собрались за дружеским столом и начали наперебой расхваливать Сорокина, непревзойденного мастера ледокольных работ, седоусый патриарх Арктики развел руками:

— Век плавай, век учись… Вот и я учусь. И у вас, моряки, и у крылатых своих попутчиков. Одна голова хорошо, а три лучше, — Михаил Яковлевич с шутливой благодарностью поклонился Шевелеву и Алексееву.

Еще десять дней и ночей потратил «Ермак» на то, чтобы вывести освобожденный караван на чистую воду за островом Русский и дальше в сопровождении угольщика «Волга» отправить их на юго-запад к Диксону. Домой… Да, в конечном итоге отзимовавший караван шел восвояси, в родные порты. И не без чувства зависти смотрели ему вслед ермаковцы. Им-то самим предстоял еще один бросок на север. И какой бросок…

К тому времени — середине августа уже за 82-й параллелью находились унесенные зимним дрейфом «три товарища по несчастью». Так с горьким юмором были прозваны ледокольные пароходы «Садко», «Седов» и «Малыгин». Начав осенью дрейф близ Новосибирских островов и двигаясь примерно по тому же направлению, что и знаменитый нансеновский «Фрам», караван оставил далеко к югу те места, откуда весной, в апреле, воздушная экспедиция Алексеева вывозила зимовавших моряков на Большую землю.

Удастся ли пробиться в район дрейфа на морском корабле, даже на таком мощном, как «дедушка «Ермак»»?

В беседах на эти темы то за столом в кают-компании, то на мостике капитан Сорокин прислушивался к мнениям своих штурманов, мнениям по большей части скептическим. От авиаторов же капитан ждал помощи, действенной, активной, основанной на богатом личном опыте.

Многому научились Анатолий Дмитриевич и Марк Иванович за время двух воздушных экспедиций. Они составили определенные мнения о ледовом режиме, всегда были готовы давать рекомендации. Бесценным практическим пособием для капитана и штурманов «Ермака» стали новенькие, вычерченные от руки, еще не отпечатанные типографским способом карты Ледовитого океана севернее Новосибирских островов. Изготовили их молодые ребята, студенты-гидрографы, которых Алексеев весной вывозил с дрейфующих судов. На этих картах Михаил Яковлевич Сорокин прокладывал теперь курс «Ермака», меняя лист за листом.

А ледокольный старпом Евгений Семенович Субботин и другие помощники капитана по окончании каждой вахты едва успевали отвечать на расспросы кочегаров и машинистов, поднимавшихся на мостик из грохочущих корабельных недр. Вопросы к штурманам были одни и те же: сколько прошли за последние четыре часа, каковы новые координаты ледокола, много ли еще морских миль остается до дрейфующих кораблей?

Это было не праздное любопытство. Все, от кого зависела скорость корабля, соревновались между собой повахтенно: держать пар на марке, больше оборотов машинам! Вперед на север!

Снова, как и в Карском море, ледоколу помогали крылатые разведчики. Подойдя к острову Котельному, «Ермак» выгрузил там бензин, снабдил горючим базировавшегося на острове летчика Г. Е. Купчина. И тот смог стартовать на север. Но долетел, увы, только до 78-й параллели. Дальше не пустил туман.

А потом надолго установилась такая погода, что на помощь авиации вообще нечего было рассчитывать. Надо было постараться использовать те природные блага, которые может иногда давать человеку морская стихия. Избранный для ледокола курс вдоль 136-го меридиана представлялся Сорокину, Шевелеву и Алексееву наиболее выгодным вот почему. В этом же направлении движутся потоки теплых пресных вод, выносимых в море Лаптевых Леной, Яной и другими мощными реками. Значит, льды здесь должны разрушаться быстрее.

Вначале все шло хорошо. Кораблю встречались лишь редкие, одиночные поля. Но после того как «Ермак» пересек 80-ю параллель, резко ухудшилась видимость. Низко нависали облака. Над поверхностью моря стлалась дымка. Волей-неволей пришлось лечь в дрейф, провести в таком положении четверо суток.

Наконец-то набухшие облака разразились дождем. Туман начал редеть. Время от времени стало возможно различать редкие разводья между полями. Дождь ускорял таяние льдов. Дрейф нес «Ермак» на северо-восток.

Когда наконец чуть проглянуло солнце и вахтенный штурман успел поймать его секстантом, была определена широта 81°.

Ледокол снова шел курсом норд, пробираясь в тумане редкими разводьями, почти ощупью, если такое выражение может быть применимо к громоздкой стальной махине.

Сорокина, Шевелева и Алексеева одолевали новые заботы: как лучше, разумнее выводить все корабли обратно? И радисты «Ермака» отправляли капитанам «Садко», «Седова» и «Малыгина» депешу за депешей: уточняли запасы угля, подробно расспрашивали о состоянии машин, котлов, корабельных корпусов, гребных винтов.

Когда до зимующих судов по счислению пройденного пути оставалось немногим более 20 миль, разводья кончились, форштевень ледокола уперся в сплошной массив торосистого льда. Пришлось форсировать его с разбегу, продвигаясь за один удар то на длину собственного корпуса, а то и на половину его. Туман впереди все густел. Неужели мы ошиблись в счислении? — вопросительно поглядывали друг на друга Сорокин, Шевелев и Алексеев.

Настало утро 28 августа — такое же хмурое, как и во все предыдущие дни. И вдруг впереди чуть развиднелось. Сквозь туманную кисею вырисовывались сначала черные клубы густого дыма, потом пароходные трубы, мачты, палубные надстройки. И стали явственно прочитываться надписи на бортах: «Садко», «Седов», «Малыгин».

Широта — 83°03' норд. Долгота 138°20 ост — зафиксировал вахтенный журнал.

«Ермак» побил рекорд свободного плавания в Ледовитом океане. Ни одно судно до него не проникало своим ходом так далеко к северу.

Бывают минуты, когда деловые суховатые люди, настроенные обычно иронически, ощущают вдруг щекотанье в носу и начинают мысленно упрекать себя в излишней сентиментальности. Так случилось с Анатолием Дмитриевичем Алексеевым на той рекордной широте в то сырое и хмурое августовское утро на мостике, где он стоял с Шевелевым и Сорокиным.

А потом все трое любовались разноцветными флагами на мачтах трех дрейфующих кораблей, слушали самодеятельный оркестр ермаковцев, грянувший на юте «Раскинулось море широко»…

Радостной была эта встреча для всех моряков. Сердечно, как старого знакомого приветствовали садковцы, седовцы и малыгющы Алексеева.

— Молодец Анатолий Дмитриевич, сдержал слово, все сделал, как весной нам обещал…

Однако пора было и в обратный путь. «Ермак» принялся окалывать корпуса трех пароходов. И тут было уточнено: у «Седова» зимним сжатием льдов настолько скручен баллер руля, что судно в сущности неуправляемо. Да и к тому же ледяная чаша, в которую врос корпус, страшно утяжеляла вес корабля. Стало очевидно, что «Седову» не удастся идти в кильватер «Ермаку», не сможет ледокол и буксировать его. Решили так: пока «Ермак» начнет выводить «Малыгина», а «Седов» останется под охраной «Садко».

Но в дальнейшем, борясь со льдом, чтобы пробить дорогу и этому пароходу, и себе, «Ермак» сломал один за другим два гребных винта: сначала левый, потом правый… Оба они не выдержали тяжелых многодневных схваток с ледяными глыбами под водой.

Итак, два гребных винта из трех вместе со своими валами канули в пучину. И спаситель бедствующих кораблей «Ермак» сам превратился в калеку. Это произошло на 82°51' северной широты.

Вскоре из Москвы в ответ на донесение Сорокина, Шевелева и Алексеева пришла радиограмма: выводите из льдов только «Садко» и «Малыгина». «Седова» оставьте в дрейфе, превратив в научную станцию.

В помощь девяти морякам-седовцам, уже проведшим во льдах почти год и решившим теперь продолжать зимовку, оставили еще шестерых бравых ребят из команды «Ермака».

С пятнадцатью моряками, которым предстояло повторить дрейф Нансена, «Ермак» распрощался долгими гудками. В сгущавшемся тумане «Седов», оставшийся теперь в одиночестве, становился виден все менее отчетливо. И вот наконец исчез совсем.

Через несколько дней, когда «Ермак» шел уже Баренцевым морем, приближаясь к Мурманску, Сорокин, Шевелев и Алексеев подписывали рапорт Центральному Комитету партии и правительству о завершении морской экспедиции — одной из самых трудных в истории Арктики.