Опасайтесь бешеного пса

Глава 43. Совпадения продолжаются

Дмитрий вернулся в восемь, к приходу Агнессы с Глебом. Они только что вернулись из Усть-Нарвы, и сестра не могла удержаться, чтобы не явиться с потрясающим рассказом сразу же в первый день по приезде. Геру на всякий случай оставили дома — сестра боялась всякой заразы, а Чак только что переболел.

Дмитрий успел умыться, переодеть рубашку, когда в дверь позвонили. Агния бросилась брату на шею, а Глеб стоял сзади с сумкой в руках. В сумке были подарки. Агния считала своим долгом что-нибудь привозить из каждой поездки. Впрочем, в эстонских подарках было нечто ностальгическое, напоминающее о застойных восьмидесятых, когда ездили в Таллин (еще без двух «нн») и привозили оттуда полузаморские диковинки, вроде мармелада в тюбике, который можно было выдать за настоящую пищу космонавтов. Еще были конфеты фирмы «Калев», всякие интересные мелочи, трикотаж, который потом, когда появились настоящие западные вещи, казался вовсе не таким уж сногсшибательным…

Агнесса помнила это еще лучше, потому что была старше.

— Там все так изменилось! — щебетала она. — Прямо Швеция!

— Ну не совсем, — ухмылялся Глеб, — постсоветская Швеция.

— Ну все-таки! — возражала Агнесса. — А как у них милиция, то есть полиция работает!

— Вы и это успели выяснить за четыре дня? — иронически поинтересовался Дмитрий. — Неужели была экскурсия в полицейское управление?

— Представьте себе, познакомились, — кивнул Глеб, прихлебывая чай, — благодаря собаке.

Выслушав рассказ Глеба, которого Агния все время перебивала, вставляя замечания и уточнения, Дмитрий только покачал головой.

— Да, оперативно работают. Наверное, у них каждый следователь не завален нераскрытыми делами и его не заставляют писать горы бумаг.

— У них просто нормальный подход, — возразила сестра. — Человек пропал, заявление сразу приняли, а не стали тянуть месяц, как у нас. Поэтому у них и преступности нет.

— Так уж и нет? Таких стран не бывает.

— Есть, конечно, но не то что у нас. У них бандиты на «мерседесах» не разъезжают, дворцов себе не строят, не живут у всех на виду.

— Это вообще-то происходит во всех странах, даже в Швеции, — заметил Дмитрий. — Богатство неприкосновенно. Нужно просто успеть его очень быстро сколотить.

— У нас десять тысяч долларов уже порог богатства, за которым ты неприкосновенен, — сказал Глеб.

Поболтали еще. Агнесса рассказала об экскурсии в Нарву. Наконец чета Пуришкевичей удалилась. Только тогда Штопка сказала мужу:

— Митя, сегодня Таня приходила, ветеринарная медсестра, которая, помнишь, Чаку капельницу ставила.

— Да, конечно, помню, — речь шла о чем-то серьезном, иначе, Дмитрий это знал, Штопка не стала бы ждать, пока Агния и Глеб уйдут.

— Она тоже утверждает, что Олег Глебович пропал, а в милиции не хотят брать заявление.

— Может быть, он… — начал было Дмитрий.

— Она говорит, что не может. Наверное, так многие говорят. Но, понимаешь, когда она была здесь, пришел Савва.

— Слет ветеринаров, — усмехнулся Дмитрий

— Да, просто удивительно, — кивнула Штопка, — он тоже пришел к тебе поговорить о пропаже Олега Дмитриевича. Ушли они вместе, — добавила она, — но приходили порознь

— То есть они договорились заранее, так тебе показалось?

— Нет. Похоже, они встретились случайно… вернее… — Штопка пыталась разобраться в мыслях. — Таня пришла сама, а он следом за ней.

— Они знакомы?

— Виделись однажды.

— Тогда это вообще не имеет никакого смысла!

— Вот я тебе и говорю все очень странно. И этот Савва. Он тебе не кажется… необычным?

— Замкнутый человек, — проговорил Дмитрий. — Но врач хороший.

— А тебе не кажется, что он… колдун?

Дмитрий посмотрел на Елену с улыбкой:

— Вот художники! Все время у вас что-то потустороннее на уме… Услышал, как собака кашляет, предупредил. Потом увидел, как ты бежишь по улице, не разбирая дороги, и спросил, не случилось ли что с собакой. Он ведь догадывался, что это за болезнь, и как она может протекать…

— Ладно, а как насчет Тани? Он знал, что она здесь. И сказал, что догадывается, где может быть Олег Глебович… Он считает, что его похитили.

— Хорошо, я сейчас пойду погуляю с Чаком и обо всем подумаю.

Елена немного обиделась Неприятно, когда тебя считают глупой, даже если не всерьез, даже на миг. Хотя, если подумать, действительно ее слова выглядят странно.

Дмитрий оделся и взял поводок. Чак тут же бросился к хозяину. Гулять — это всегда так здорово! Чак не знал, что живут на свете собаки, которые могут гулять, сколько угодно, и днем, и ночью, но что они, в свою очередь, отдали бы все, лишь бы оказаться на месте Чака.

Когда дверь за ними закрылась, Штопка подумала, что «слет ветеринаров» был настолько неожиданным, что она сама начала сомневаться, а точно ли все происходило именно так, как ей показалось. И только одно ее убеждало: Савва не ошибался Если бы он жил лет двести назад, его бы точно считали колдуном.

Про человека можно сказать: «знает двор, как свои пять пальцев». О собаке так выразиться можно разве что в перенос-Ном смысле, лучше бы сказать «как свой нос», еще вернее — «он знал каждый запах в своем дворе». Чак действительно знал и помнил в своем дворе все запахи до самого незначительного, например, какого-нибудь мха, растущего в темном глухом углу. Знал он и всех обитателей двора, выходивших на прогулку. Двортерьера по кличке Зим, маленького, приземистого и умного, красавца добермана, жившего этажом ниже, появившуюся совсем недавно истеричную крошку чихуахуа, которую он и за собаку бы не принял, если бы не запах. Запах был нормальный, собачий, а потому пигалицу принимали: хоть и странная, но все же собака.

Чак знал свой двор, и все-таки пытливо обнюхивал каждый кустик снова и снова. Кто здесь был последним? Не забредал ли какой-то незнакомый пес? В общем, было что узнать.

Хозяин его чувств не разделял. Он-то знал двор как свои пять пальцев и решительно ничего интересного в нем не находил. Поэтому, если было время, они шли куда-нибудь, и, только если нужно было скоро возвращаться, толклись во дворе.

Так было и сегодня. Они никуда не двинулись, а потому Чак знал: скоро домой. Внезапно ветер донес до него знакомый противный запах. Чак застыл на месте, он не ожидал учуять этот запах во дворе. Обычно он появлялся в квартире перед приходом человека с большой черной сумкой. Собственно, сумка-то и пахла, особенно когда ее открывали, а потом Чака кололи, связывали, делали с ним что-то непонятное, он засыпал тяжелым сном, и снилось ему, что его снова колют и режут. С запахом черной сумки ассоциировалась боль, хотя Чак все-таки понимал, что боль была необходима, поэтому терпел. Ведь рядом всегда были хозяева, а им он доверял безгранично: если они считают, что так нужно — значит, нужно. Но запах этот он все равно терпеть не мог. Вряд ли есть люди, кому нравится, как пахнет больница, пусть даже самая замечательная?

Неприятно знакомый запах настиг Чака во дворе. Ему не нужно было даже поворачивать голову, чтобы знать: к ним приближается человек, приносивший противную сумку. Но сейчас он без нее, поэтому запах не такой сильный. Кроме того, он помыл руки, и запах мыла перебивал впитавшийся в него запах сумки.

— Чак, ты чего насторожился? — спросил хозяин.

— Он меня учуял, Дмитрий Евгеньевич. От стены отделилась тень, которую было легко опознать по той самой шляпе.

— Здравствуйте, — сказал Дмитрий после паузы. Не хотелось показывать, что его застали врасплох.

— Я к вам приходил сегодня… — на лицо говорящего продолжала падать тень, и Дмитрий подошел к свету. Он предпочитал видеть лицо собеседника.

Савва был таким же, как обычно. Суховатым, немногословным, с непроницаемым лицом.

— Мне жена сказала, — ответил Дмитрий и стал ждать продолжения.

— Дело в том, что пропал ветеринар. Сергеев Олег Глебович, вы его знали. Я некоторое время назад поселился у него, так получилось, и помогал ему в работе. Он очень хорошо разбирается в костных болезнях. В инфекциях — хуже. Но я не об этом. Он очень хороший врач, я уверен. — Последняя фраза прозвучала, словно вердикт главного ветеринара Вселенной. — И вот его похитили.

— Почему вы так решили? — спросил Дмитрий. — Может быть, он куда-то уехал?

— Нет, он не мог уехать. Я не могу вам объяснить, откуда все это знаю… Я вам как-нибудь расскажу, но позже.

— Чего же вы от меня хотите? — спросил Дмитрий, которому после целого дня в прокуратуре и вечера, проведенного с Агнессой, меньше всего хотелось заниматься разгадыванием шарад.

— Чтобы вы мне помогли, — ответил ветеринар.

— Вы хотите, чтобы я нашел вашего Сергеева?

— Да.

— Боюсь, вы неважно представляете себе специфику работы прокуратуры… — беспомощно начал Дмитрий. — Мы…

Он хотел сказать «людей не ищем», но промолчал, хотя по сути это было бы правдой. И преступления не раскрываем, то есть и ищем, и раскрываем, но… Очень трудно объяснить постороннему это «но».

— Не нужно искать, — так же ровно продолжал Савва, — я знаю, где он.

— Вы хотите, чтобы мы помогли его освободить? — предположил Дмитрий

— Нет, — покачал головой человек в шляпе, — я бы сам это мог сделать. Освободить одного человека легко. И второго. И третьего. Но потом появится четвертый, которому я не смогу помочь. Я к вам обратился ради этого четвертого.

Ну неужели сложно выражаться яснее! Яснее, правда, получалось более плоско. «Плоше», по Маяковскому.

— Вы хотите, чтобы я помог разгромить всю лавочку? Так? — попытался внести ясность Дмитрий.

— Да. Именно.

— И сами вы этого сделать не можете? — это уже была ирония, но человек в шляпе ее не понял или проигнорировал.

— Сам я не смогу. Их слишком много.

Он замолчал, ожидая ответа. Господи, какой ответ может дать работник российской прокуратуры в городе на Неве? Он, подневольный и крепостной, несущий барщину бумагописания? Он же не распоряжается ни собой, ни своим временем. Он не может сам задать себе задание. Или может? Вообще-то, но большому счету…

— Где расположен…

— В Эстонии, недалеко от границы.

— Но уже у них? — уточнил Самарин.

— Конечно.

— Тогда вряд ли. Здесь еще можно дать команду, не оповещая начальство, но за границей… Вряд ли. Так что, — Дмитрий не знал; что сказать этому странному человеку, — если вы можете освободить хотя бы его одного, сделайте это.

— Когда в организм проникает инфекция, она проявляется в различных местах. Начинается насморк. Мы лечим насморк и избавляемся от него. Но инфекция идет глубже и захватывает другой орган, скажем, бронхи. Начинается бронхит. Мы лечим отдельный орган, а не боремся с инфекцией, и она проникает еще глубже.

«И без вас понятно», — подумал Дмитрий и спросил:

— А если с инфекцией мы бороться не можем, то лучше и насморк не лечить, так, что ли, по-вашему?

— Нет, не так. Но вы все-таки подумайте.

Он повернулся, и Дмитрию показалось, что он сейчас растворится в воздухе.

— Погодите, — остановил он ветеринара, — что именно находится у границы с Эстонией, вы не сказали

— Собачий питомник, — в голосе Саввы прозвучало удивление, словно о питомнике говорилось с самого начала.

Чак тявкнул, Дмитрий взглянул на него. А когда снова поднял голову, Саввы рядом уже не было

«Эстония. Приграничная зона», — подумал Дмитрий и сразу вспомнил Агнессу Только что битых два часа беседовали об Эстонии. Но уж сестра-то вместе со своей конференцией точно ничего не может знать ни о каких питомниках и пропавших ветеринарных врачах Вот ведь совпадение.

Совпадения продолжались. Дмитрий успел лишь снять ботинки, как зазвонил телефон. Бросив удивленный взгляд на часы (кто это так поздно?), он взял трубку.

— Дмитрий Евгеньевич, — раздался незнакомый голос, — телефон мне дала ваша сестра, Агния Самарина. Вы, возможно, слышали обо мне. Моя фамилия Синельников.

— Борис Дмитриевич? Я, конечно, слышал о вас…

— Мы с сыном только что приехали из Усть-Нарвы, и я хотел бы поговорить с вами.

— Пожалуйста.

— Только не по телефону. Завтра к вам можно будет зайти? Я знаю, где вы работаете, — предупредил вопрос Синельников.

— Конечно. В десять у нас летучка, в одиннадцать приходите, — механически говорил Дмитрий, у которого вдруг вспотели ладони, как бывало когда-то на экзаменах.

— Хорошо, я буду.

Самарин долго сжимал в руках пищавшую трубку. Значит, в Эстонии, на границе с Россией. А вовсе не в Лодейном поле и не в Колтушах. Что ж, остроумно. И не далеко, и дороги хорошие, да не укусишь. В своей стране можно тишком досмотр устроить без санкции прокурора и подослать казачка. В другом государстве это куда сложнее. Молодцы… А Синельников, видимо, что-то разнюхал, вот что значит журналист, не то что некоторые. Дмитрию повезло, что этих мыслей не могла прочесть сестра. Хотя — с чего он взял, что Синельников звонил по этому поводу. Он ведь даже не упомянул собак. И все-таки Дмитрий был уверен, что известный журналист пожалует завтра в прокуратуру с сообщением о питомнике. Масть шла к масти. Головоломка начала складываться, разрозненные кусочки начали образовывать картину. Впрочем, совсем непривлекательную, скорее страшную.

— Что-то случилось? — спросила Штопка, вытирая Чаку лапы.

— Да нет, журналист один хочет зайти завтра. Синельников.

— Тот, о котором Агнесса сегодня рассказывала? Его сын потерялся вместе с Герой, а отважные эстонские полицейские его нашли. Уже забыл? Вроде бы для склероза рановато.

— Что ты говоришь, его сын потерялся? В Эстонии?

— О, Господи! — Штопка рассмеялась. — Ты как будто проснулся. Вместе же за столом сидели.

— Да-да, я все вспомнил, — кивнул Дмитрий. Он уже знал, о чем будет говорить Борис Синельников.

— Понимаете, и маленькая собачка им тоже была нужна. Я теперь понял, для чего.

— Ну, конечно, когда взрывается машина, никто не станет обращать внимание на то, крутилась ли в это время у ног мелкая шавка. Пнут ногой, и дело с концом.

Дмитрий вспомнил показания Пронькиных. Во время убийства Савченко все так и происходило.

— Интересно, существуют ли какие-то особые методы дрессировки, чтобы собака бежала к определенной машине?

— Да уж не сложнее, чем научить ходить по цирковой арене на задних лапках. Собака — она друг человека.

— Это к делу совершенно не относится, — сказал Синельников, — но есть обоснованная теория, что не только человек создал собаку, а в каком-то смысле собака создала человека. Ведь это приручение произошло Бог знает когда. До этого человек рассматривал животное как объект охоты или никак, безразлично. То, что он смог приручить животное, поделиться с ним добычей, приласкать, погладить по голове дикого еще вчера зверя, своего злейшего врага, перевернуло всю его жизнь. Он стал способен на добро. Вот что с человеком сделала собака, понимаете?

— К делу не относится, говорите, — улыбнулся Дмитрий. — В данном случае, насколько я понимаю, превратить этих подонков в людей не смог даже целый собачий питомник.

— Да, — вздохнул Синельников, — в современном мире превращения необратимы, как правило мы не раз наблюдали, как человек превращается в сволочь, а обратных примеров что-то не видно

— Тот, кто в сволочь превратился, был уже ею с самого начала, просто не сразу проявился, — заявил Самарин.

— Ну, уж очень вы категоричны, друг мой, — улыбнулся журналист, — хотя, пожалуй, вы правы

С минуту они сидели молча, затем Синельников спросил:

— Так что вы думаете делать относительно этого, с позволения сказать, питомника?

— Честно? — поднял на него глаза Дмитрий. — Не знаю. Я такими возможностями не располагаю. Я могу обо всем доложить начальству. Вы ведь знаете, конечно, что самые громкие собачьи дела взяты на контроль. Это значит прежде всего, что вся информация сразу будет передаваться куда следует. А туда-то ее передавать, скорее всего, и не следует. Убийства ведь эти не простые.

— В них скорлупки золотые.

— Во-во: ядра — чистый изумруд. Короче, тот или те, кто их заказывал, скорее всего сами птицы не низкого полета, и, возможно оперативную информацию получают на блюдечке с голубой каемочкой. Они нас и накроют, если поймут, что мы пронюхали что-то.

— Мрачная картина получается, — покачал головой Борис Дмитриевич. — Наверное, я все-таки просто старый дурак. Каждый день меня бьют по лбу, а я снова удивляюсь. Наверное, пора меня сдавать в Дом престарелых. Отстал от жизни.

— Не вы один, — невесело усмехнулся Самарин, — имя нам легион. Может, именно поэтому что-то у нас иногда да получается…

— Вашими бы устами да мед пить, — сказал журналист. — Лично я уже совершенно не уверен, что получается, пусть даже иногда.

— Как бы там ни было, Борис Дмитриевич, — Самарин встал, чтобы проводить гостя до двери, — это между нами, но давайте все-таки подумаем, если во всех трех громких случаях заказчик — одно лицо, «Кому это выгодно?» — как говорили древние римляне.Pro quem?

— Вы думаете все-гаки, что заказчик один? — надевая пальто, сказал Синельников, и у него на лице появилось конспиративное выражение. Честно говоря, я тоже так думаю, хотя оснований, в сущности, никаких. Но почему-то думается именно в эту сторону. Если так, то человечек перед нами хитрый. И в каждом случае причина и логика иные. Но…

— Докладывать начальству, которое доложит своему начальству и так далее — все равно что опубликовать открытое письмо, мол, хотим возвести напраслину на хорошего человека…

— А потому просим освободить нас от наших должностей по собственному желанию…

— Лучше эвтаназия, — закончил Дмитрий.

— На этой веселой ноте… — сказал Синельников, пожимая Самарину руку, — принужден вас оставить.

— Да, нота превеселая, — кивнул Самарин. — И все же давайте взвесим все «за» и «против», pro et contra, раз уж мы сегодня перешли на латынь. А я проконсультируюсь в одном месте.