Опасайтесь бешеного пса

Глава 48. Чистый четверг

Валентина Игнатьевна любила четверг. Этот день у нее был свободным от уроков, и она посвящала его домашним делам. Таким образом, он у нее превращался в «чистый четверг», правда, не по-христиански — она была воспитана в материалистическом духе, — а в силу обстоятельств.

Когда дочки были маленькими, она работала на две ставки, крутилась с утра до вечера и еще ночь прихватывала. Теперь дочери выросли, но и она не помолодела и, хотя за нагрузкой больше не гонялась, все равно ничего не успевала. И ей постоянно казалось, что любое дело, за какое она бы ни бралась, получалось теперь намного медленнее.

Выросшими дочерями она была довольна. Лену, младшую, ей удалось устроить к себе в школу библиотекарем. Девочка серьезная, она училась на вечернем в Педагогическом. Валентина Игнатьевна сначала переживала, сумеет ли дочь совмещать работу с учебой. Но вот дочь уже добралась до четвертого курса. Даже подменяет заболевших педагогов, и при этом учится только на отлично. Одна беда — влюбилась в мужчину намного старше себя Такое уж, видимо, у них у всех устройство генной системы. У Любы, у той — тоже человек на десять лет старше. Да и сама Валентина Игнатьевна прижила обеих дочек от пожилого профессора.

Пришла когда-то на лекцию в Институт повышения квалификации учителей, а ушла с лекции с едва знакомым профессором, прямо до пустующей квартиры его родителей. И прожила в той квартире всю жизнь.

Это теперь их район считается вполне приличным местом, всего три остановки на трамвае от метро. Из окон виден лесок. Хотя и край Петербурга, но проблема транспорта решена. А сначала ей казалось, что она попала в страшную даль, у которой и название было подходящее — поселок Веселый. Кругом все изрыто, как после атомной войны, и лишь отдельными зубьями стояли недостроенные коробки домов. Но повезло с работой — на их улице сразу открыли школу, скоро уже тридцать лет будет, как Валентина Игнатьевна работает в ней. Почти тридцать лет прожила она в квартире, принадлежавшей когда-то родителям ее профессора.

Даже смерть профессора через восемь лет после той первой лекции, этому не помешала. Профессора она и в постели называла Егором Ивановичем. У него была своя семья, взрослеющие дети, и Валентина Игнатьевна думать ему запретила о разводе. Только разрешила переоформить эту кооперативную квартиру на себя с дочками. Жена профессора обо всем, конечно, догадывалась. Они даже у гроба на панихиде стояли рядом — две вдовы в черном: одна пожилая, другая — моложе. А потом, когда после похорон и поминок все разошлись, обняли друг друга и проплакали весь вечер. И на кладбище стали ездить вместе. А спустя еще несколько дет у могилы Валентине Игнатьевне был дан наказ, который скоро пришлось исполнить.

— Здесь ты меня, Валя, и похоронишь. Сама понимаешь, дети уехали, — пока они прилетят из Америки… Ты осталась одна из всех, кто нас соединял с Егором Ивановичем. И сама, если потом пожелаешь, можешь здесь лечь…

Валентина Игнатьевна стала было убеждать, что такие страшные мысли нужно гнать прочь, нельзя и думать на эту тему, но та только грустно посмотрела на нее и проговорила:

— Тебе — верно. Тебе об этом думать рано, а мне — самое время. И вообще, человек всегда должен быть подготовлен к своему концу.

Полугода не прошло, как пришлось Валентине Игнатьевна сделать все, о чем они разговаривали.

Теперь вот и младшая дочь, Люба, влюбилась в тридцатичетырехлетнего доцента и ведет себя так, словно больше никого, кроме этого доцента, на планете не существует. Летит к телефону на каждый звонок. А уж если он и в самом деле позвонит — немедленно секонд-хендовскую дубленку в руки, сапоги на ноги — и бегом.

Так что приходится Валентине Игнатьевне опять тянуть на себе всю домашнюю работу. Но она не обижается — помнит, какая сама была в молодости.

Белье для стирки было замочено еще с вечера. И только она включила стиральную машину, как в дверь позвонили.

Вот-вот должна была забежать поесть Лена, благо школа находилась рядом — через три дома, и Валентина Игнатьевна спросила, открывая дверь:

— Лена?

Но отозвался незнакомый мужской голос. Дверь уже была открыта, она даже испугалась. Однако человек, стоявший за дверью, был вполне интеллигентного вида. Даже назвал ее по имени-отчеству.

— Простите меня, Валентина Игнатьевна, могу я к вам зайти на несколько минут для доверительного разговора?

«Господи, неужели родственник Любкиного доцента!» — подумала она испуганно и ответила, поджав губы:

— Да, пожалуйста, чем могу быть полезна? Вы, извините, кто?

Она предложила человеку снять куртку, но тот даже разулся, оставшись в носках. У них были всего две пары тапочек: ее и Леночкины, но дочкины предлагать незнакомому человеку не хотелось. Еще где-то хранились Любины тапки, но Люба так редко к ним заезжала, что они были убраны куда-то на антресоли.

Человек сел на стул в ее комнате рядом с рабочим столом, Валентина Игнатьевна извинилась за беспорядок — мол, уборка, и приготовилась его слушать.

— Я — коллега Валентина Петровича и, можно сказать, друг.

— Очень приятно, — перебила Валентина Игнатьевна. — Только какого Валентина Петровича?

Она прекрасно поняла, о ком речь, но лишняя осторожность никому еще не помешала при встрече с незнакомыми людьми, даже если у них очки и интеллигентная бородка.

— Барханова Валентина Петровича.

— Ах, вот какого! — как ей показалось, вполне искренне удивилась она. — И что же?

— Да я, собственно, всего-навсего спросить у вас какие-нибудь координаты Валентина Петровича и Любы.

— Координаты? — снова очень естественно переспросила она. — Любины я вам сказать не могу… Они были где-то записаны, но я сама к ней ни разу не приезжала на новую квартиру, так что даже не помню, и где. А уж Валентина Петровича Барханова — и тем более я не знаю. Разве вам не известно, что они уже два года, как не работают вместе? Раньше работали. Люба мне рассказывала, какой он хороший хирург, он вроде бы ухаживал за ней, так это когда было, а что сейчас — я понятия не имею.

Ей казалось, что она сказала все, как лучше для Любочки. К чему афишировать их связь перед незнакомыми людьми. Мало ли, что он представился другом и коллегой, — чем это докажешь, удостоверением? Да и какое может быть удостоверение у друга.

— Все вы знаете, Валентина Игнатьевна! — устало проговорил гость. — И, поверьте, я бы не потащился к вам, если бы Валентину Петровичу не грозила крупная неприятность. Мне нужно немедленно с ними связаться, чтобы он об этом знал. Я повторяю: немедленно. Потому что потом может быть поздно.

— А разве он не в командировке? — сменила тон Валентина Игнатьевна.

Грозящая неприятность ее испугала.

— Какая разница — в командировке он или, так сказать, в самовольной отлучке. Я знаю, что их вместе с Любой сейчас нет в Петербурге, и мне нужно успеть их предупредить, чтобы они сами решили, как поступать. Валентина Игнатьевна, это нужно сделать как можно скорее! Я должен позвонить или послать телеграмму, факс — что возможно.

— У меня есть номер Любочкиного телефона… Мобильного. Но она запретила его давать посторонним.

— Я не посторонний — вы сами видите! Или, если хотите, наберите этот номер сами прямо сейчас, а потом дайте на минутку телефон мне. Самое важное — установить с ними связь.

Валентина Петровна представила, как она сейчас позвонит в чужую далекую страну, а там как раз середина ночи. Нет уж, не станет она тревожить людей, приютивших ее дочь и Барханова. С другой стороны, гость говорил искренне и был заметно встревожен. Поэтому она приняла нелегкое решение. Порывшись в шкатулке, где хранились самые важные документы, она нашла листочек бумаги с рядом цифр.

— Сейчас я надену очки и перепишу.

— Переписывать не нужно, — попросил гость. — Вы просто покажите мне, а я уж запомню. У меня такая память с детства. С одного раза все запоминаю, — объяснил он.

— Так вы, наверно, были отличником? — подобрела Валентина Игнатьевна,

— И вам я советую тоже эти цифры запомнить. А бумажку лучше уничтожить. И больше никому номер не сообщайте. Ни под каким видом.

Человек мельком взглянул на ряд цифр, поднялся и направился в прихожую.

— Что, уж такая страшная неприятность? — спросила Валентина Игнатьевна. — Неужели Валентин Петрович кого зарезал… на операции? У хирургов это иногда случается.

— Нет, — гость даже улыбнулся. — С этим все в порядке. Никого он не зарезал. Тут другое. Пусть лучше они сами вам расскажут, когда вернутся.

— Да ведь они не приезжают ко мне вдвоем-то. Теперь, когда она поделилась с ним тайной телефонного номера, все остальные тайны казались уже мелкими.

— Люба, и та бывает очень редко. Но звонит обязательно. Два раза в день.

— Оттуда, где они сейчас, тоже звонила?

— Из Мексики-то? — переспросила Валентина Игнатьевна и, как сказали бы раньше, едва не прикусила язык. Хотя, какие уж теперь тайны. — Вчера звонила.

— Ну, слава Богу! — сказал человек с облегчением. — Значит, с ними пока все в порядке! Своего телефона я вам оставить не могу, но я тоже вам буду звонить, если что. Меня зовут Николай… Николай Алексеевич. Спасибо, Валентина Игнатьевна, вы своей дочери сейчас очень помогли!

Она хотела спросить, за что ж спасибо, но он уже был в дверях, и она вдруг всхлипнула.

— Если бы вы знали, сколько я из-за нее пережила! Вы не представляете, ее однажды бандиты выкрали. С виду приличные молодые люди, попросили выйти на площадку и увезли, в чем была. Ну хорошо, она объяснила, что это по ошибке. Потом даже назад привезли и ничего дурного не сделали. Но репутация! — Валентина Игнатьевна, может быть, впервые в жизни доверяла свои семейные тайны незнакомому мужчине, но она чувствовала — он поймет. — Вы представляете, как это может отразиться на репутации молодой девушки! А потом начались эти тайны. Как можно уволиться с работы и одновременно купить квартиру, да еще в центре! На какие шиши? Ясно, что не за одни красивые глазки. Или в эту весну — приходит и говорит: «Мама, я вам с Леной купила путевки в Турцию». Прямо так и сказала. Мы были в Анталии целых десять дней. — Валентина Игнатьевна подтвердила это с гордостью, потому что на ее учительскую зарплату даже путевку в местный Дом отдыха купить невозможно. — Условия, конечно, изумительные, но я даже не стала спрашивать, на какие шиши? И вот — расплата. На днях приехала, вся издерганная. Говорит: «Мамочка, прощай, на сколько уезжаю, пока не знаю». Я ей: «Сними хотя бы пальто, посиди минутку, я чайник поставлю». А она поцеловала — и бегом. Сразу в машину и на самолет.

Она спохватилась, что держит человека в дверях, смутилась, снова всхлипнула, улыбнулась и махнула рукой:

— Извините меня, Николай Алексеевич, я хоть выговорилась.

Хорошо, что стиральная машина выключается автоматически. Хотя и старая, куплена при рождении Любы, но тянет свою лямку исправно. Валентина Игнатьевна совсем забыла про стирку из-за гостя.

С минуты на минуту должна была прийти Леночка, и Валентина Игнатьевна пошла на кухню, чтобы подогреть ей суп. Лишь два дня в неделю они и могут вот так пообедать вместе. О том, что будет, когда Леночка переедет к своему доценту, мать даже и не загадывала. Доцент, в отличие от хирурга Барханова, навещал их часто, и на днях попросил руки ее дочери. Так прямо и выразился:

— Уважаемая Валентина Игнатьевна, я прошу у вас руки вашей дочери и постараюсь сделать все, чтобы она была счастлива.

А Валентина Игнатьевна, чинно кивнув в ответ, произнесла:

— Лена, а что скажешь ты? Ты согласна на вступление в брак? Но та, дурочка, не выдержала сценарий и вместо достойного рассудительного ответа взяла да брякнула:

— Мамочка, мы уже заявление подали!

Валентина Игнатьевна, естественно, сдержалась, не стала выговаривать им насчет того, что сначала все-таки положено спросить мать, а уж потом заявление…

Суп уже согрелся, и Валентина Игнатьевна решила закончить стирку, раз уж Леночка задерживалась.

Она заторопилась включила машину на отжим, но снова раздался звонок в дверь.

«Неужели Николай Алексеевич что оставил?» — подумала она и, не спрашивая, открыла дверь. На площадке стояли трое незнакомых парней. Первый, постарше, ни слова не говоря, сразу ее отпихнул, вошел в прихожую, за ним двое других.

— Где она? — спросил первый.

Валентина Игнатьевна с нахалами обращаться умела. Мало ли каких она повидала старшеклассников! Поэтому строго сказала:

— Для начала нужно поздороваться, молодые люди. И позвольте спросить, что вам нужно в моей квартире?

— Мать, что ли? — спросил один из более молодых того, что постарше, словно о посторонней.

— Она, — согласился старший.

— Дочь твоя, спрашиваем где?

— Я вам еще раз напоминаю о вежливости. Дочь сейчас на работе, в школе. Если желаете, можете убедиться сами. Школа находится рядом, через три дома.

Валентина Игнатьевна не могла объяснить, почему у нее вырвались именно эти фразы. Она уже хорошо поняла, о какой дочери идет речь. И все же надеялась потянуть время, направить их по ложному следу. Лишь бы они вышли на лестницу, чтобы она закрыла на замок дверь, позвонила в школу и вызвала милицию.

Но неприятная троица на уловку не поддалась.

— Кончай базар, бабка. Нам твоя младшая писюха, как зайцу стоп-сигнал. Жить хочешь? Ответь: жить хочешь?

Старший приблизился вплотную, навис над ней и встряхнул за плечи так, что зубы у Валентины Игнатьевны лязгнули.

— Хочу, — неуверенно проговорила она.

— Во! Правильные слова, — смягчился старший. — Давай адрес, телефон своей старшей и живи спокойно. Только Гаврилу нам не крути, у нас время поджимает.

— Вы спрашиваете про старшую дочь? — Валентина Игнатьевна, как могла, изобразила удивление. — Но она со мной не живет. Разве вы не знаете?

— Ну дает, чего ей с тобой-то жить!, — загоготал один из молодых. — Она ж не эта, не курочка. Она с мужиком живет.

— Кончай! — одернул его старший и снова повернулся к Валентине Игнатьевна. — Мы вам, бабушка, ясно сказали: жить хотите, давайте скорей адрес. Неохота же вас уродовать, а придется. Все равно, что нужно, из вас вытрясем.

Валентина Игнатьевна старательно отводила глаза от бумажки с телефонным номером, лежавшей на столе. Только бы они не обратили на нее внимания! И еще она молилась про себя, чтобы Леночка не торопилась из школы домой, чтобы не коснулась ее та беда, которая вот-вот могла начаться.

Но молитвы ее были не услышаны или не поняты, потому что как раз в эту секунду в дверь и позвонили. Так звонить могла только Леночка.

— Кто это? — спросил ее старший.

— Из жилконторы должна прийти комиссия, — исхитрилась она, подумав, что, может быть, незваные гости испугаются этой самой комиссии.

— Так. Меня назовешь племянником, это — мои друзья. Поняла, бабушка? — сразу сориентировался старший. — Поднимешь ор — всех порежем!

Она согласно кивнула головой.

Старший пошел открывать дверь и по тому, как у него расслабилась напрягшаяся было спина, Валентина Игнатьевна догадалась, что пришла Леночка.

— Смотрите, кто пришел?! — прогоготал старший бандит, грубо схватил ее за руку, быстро втянул в прихожую и втолкнул в комнату.

— Младшенькая появилась! Нам адресок твоей сестренки нужен. Или телефончик. Ты-то уж их помнишь?

— Я же сказала, у нас нет ни адреса Любы, ни телефона. Домашний ее вы и так знаете, а других — нет, — Валентина Игнатьевна проговорила это намеренно твердо, чтобы Леночка поняла, что сестре угрожает опасность.

— А ты, бутончик, что скажешь? — спросил старший. Лена пожала плечами.

— То же, что и мама.

Она раскраснелась после пробежки по холоду и Валентина Игнатьевна подумала, что дочь и в самом деле похожа на распускающийся цветок. При других обстоятельствах, взглянув на нее, и залюбоваться было бы не грех.

— Утю-тю-тю, какие мы сердитые! — рассмеялся один из молодых, перехватив Леночкин возмущенный взгляд. — Целочка ведь, наверно, а?

— Ты что, какие щас целки! — проговорил второй. — Они уже с яслей трахаются.

— А мы проверим, — предложил тот, что старше.

Он подошел к Лене и галантно взялся расстегивать ее пальто.

— Пустите!

Лена дернулась, но один из молодых перехватил сзади ее руки.

— Молодые люди, моя дочь через несколько дней выходит замуж и я не потерплю!.. — проговорила Валентина Игнатьевна, как она считала, суровым голосом.

— Пугач, ты первый, — сказал старший второму и повернулся к Валентине Игнатьевне, словно они собирались исполнить самое заурядное дело. — У него хер меньше, а то я свой как вставлю, кровищи напущу. Я потому целки и не люблю ломать. Мой контингент — рожавшие. — Расстегнув пальто девушки, он двумя руками дернул за ворот блузки так, что сразу посыпались пуговицы. — О, задрожала! — отметил он обрадовано. — Люблю, когда бабы дрожат. Сейчас он тебя оттрахает, потом этот, потом, может, и я, а там, если телефон не вспомнишь, снова по кругу.

— У меня, вообще-то, трипперок, — сказал тот, который держал Леночку за руки. — Я как раз утром таблетки купил.

— Опять схватил? — удивился старший. — Тогда я второй, а ты — третий. Мне твой насморк не в лом.

— Возьмите телефон, — деревянным голосом проговорила Валентина Игнатьевна, — он лежит на столе перед вами.

— Во, смотри, сразу и вспомнила! — удивился тот, что держал Лену за руки. — Так что, стриптиз отменяется?

Старший в это время рассматривал цифры.

— Вроде бы похожие, — проговорил он. — Ну, бабка, если не тот номер, мы тебя в гробу найдем, поняла? Отпусти ее, ладно, — скомандовал он тому, что продолжал удерживать Лену. — Иди в ванну, сучара, подмойся! — сказал он, грубо вытолкнул Леночку из комнаты и взял в лапы телефонный аппарат.

Именно в лапы, потому что только сейчас Валентина Игнатьевна с омерзением обнаружила, какие у него широченные ладони и бурые волосы, словно у орангутанга, на корявых толстых пальцах.

Он набрал номер, послушал, а потом не очень уверенно положил трубку.

— Автоответчик. Что-то говорит на своем языке. По-английски, что ли. Бабка, у них там по-английски разговаривают?

— Нужно было лучше учиться в школе, — не выдержала Валентина Игнатьевна, — тогда бы и спрашивать не пришлось. Естественно, по-английски.

Хотя, насколько она знала, государственным языком Мексики был испанский.

Парни захлопнули за собой дверь, и только теперь она ощутила, как у нее подскочило давление. Но она все же добрела до ванны, убедилась, что с Леночкой все в порядке, а потом села на кухонный табурет и вместе с дочерью заплакала от пережитого унижения и беспомощности.

В этот момент в дверь позвонили опять.

Добираться в час пик на машине из Петроградского района в поселок Веселый — удовольствие небольшое. Пожалуй, у пешехода времени на преодоление этого расстояние уйдет меньше. А все оттого, что пешеходы не маются в автомобильных пробках. На этот раз перекрыли мост Александра Невского — самый молодой и самый трухлявый. Поэтому Дмитрий Самарин поехал на старую квартиру Любови Егоровны Борской, где, судя по сводке «Добрыни», по-прежнему жили ее мать и сестра, своим ходом — на метро, потом на трамвае. Он довольно быстро нашел нужный адрес. У подъезда трое парней пытались завести «с толчка» джип. Один, постарше, сидел за рулем, двое других толкали машину сзади, упираясь ногами в скользкий размокший снег, но не могли придать ей нужную скорость. Дмитрий, не дожидаясь приглашения, встал рядом с ними и «джип» наконец набрал нужную скорость, чтобы двигатель завелся.

Парни, вежливо поблагодарив, влезли в машину, а Дмитрий вошел в подъезд и поднялся на лифте к нужной квартире.

На звонок долго никто не открывал, хотя за дверью слышалось передвижение одного или нескольких людей, тихий разговор.

Наконец женский голос спросил:

— Кто здесь?

«Мать» — понял Дмитрий и громко произнес:

— Валентина Игнатьевна, откройте, пожалуйста, это из жилконторы!

Открывать явно не торопились.

— А как вы докажете, что из жилконторы? — спросил тот же голос.

— У меня удостоверение есть. Или, если хотите, я кого-нибудь из ваших соседей попрошу подтвердить.

Такой довод обычно воздействовал. Говорить сразу, что он из милиции или прокуратуры Дмитрий в таких случаях не спешил. Дверь приоткрылась. Теперь нужно было успеть поставить ногу в образовавшийся проем и после этого показывать удостоверение.

Он так и сделал.

— Я из прокуратуры.

Реакция женщины оказалась неожиданной.

— Что вам всем от нас нужно! — выкрикнула она с отчаянием. — Хватит с нас! Убивать пришли — убивайте! Насиловать — насилуйте! Я ничего больше не знаю. Уроды! Подлецы! Мерзавцы!

В ее крике было столько ненависти, что Дмитрий даже отшатнулся на мгновение, хотя ногу из проема все же не убрал.

По лестнице шла пожилая пара, видимо, муж с женой. Они остановились напротив двери и с любопытством стали прислушиваться к происходившему. Из двери напротив выглянул сосед и тоже встал рядом.

— Чем это вы Валентину Игнатьевну так обидели? — проговорил он укоризненно, когда женщина смолкла. — У нее, между прочим, весь наш дом учится. И ножку-то уберите от дверей. Она, если найдет возможным, сама с вами побеседует. Валентина Игнатьевна, это он вас обидел?

Слова соседа, как ни странно, подействовали на женщину.

— Не знаю, — сказала она. — Я его впервые вижу.

— А вы, собственно говоря, кто? — И сосед повернулся к Дмитрию. — Сейчас эти корочки в любом метро можно купить. — Вы уж нам представьтесь сами, чтоб и мы знали, с кем имеем честь…

— Дмитрий Евгеньевич Самарин, из районной прокуратуры, — проговорил Дмитрий.

— Ага, — понимающе проговорил сосед. — И желаете допросить Валентину Игнатьевну на предмет чего?

Он мог бы послать этого соседа подальше и вызвать истеричную мамашу повесткой. Но соседу он был благодарен за установившуюся тишину, а у мамаши нужно было получить телефон доченьки, чтобы ее же и уберечь. К тому же сосед своей спокойной уверенностью внушал Дмитрию уважение.

— Мне всего-то нужно узнать телефон старшей дочери Валентины Игнатьевны.

— Вот! — проговорила женщина горестно, но уже без крика. — Им всем нужен телефон Любы. Нет его у меня. Уже отняли ваши бандиты только что!

В конце концов Дмитрию удалось, правда, вместе с соседом войти в квартиру. И выяснить, что за координатами медсестры в это утро шла сущая охота, а он опоздал. А те три вежливых молодых парня, которым он помогал десять минут назад толкать джип, были, судя по всему, бандитами. И вместо того чтобы их задержать хотя бы на трое суток, скажем, за попытку изнасилования, он лично способствовал их быстрому исчезновению. Вместе с телефонным номером Любы, который ее мамаша вспомнить была не в силах.

— Если Люба вам позвонит, расскажите ей подробно все, что произошло, — проинструктировал Дмитрий мамашу, предварительно записав ее показания, — и попросите ее обязательно связаться со мной, — он положил на стол записку с телефоном, — или с Осафом Александровичем, это мой коллега. — На стол была положена другая записка с телефоном «Добрыни»

Дмитрий вернулся домой совершенно разбитым после разговора с Апполинарией, событий в квартире Барханова, сидения перед компьютером в «Добрыне». Затем пришлось вернуться в прокуратуру, написать рапорт начальнику об объявлении Волкова во всероссийский розыск. Потом пришла Катя с отчетом о визите к сыну Новосельской. Как и предполагал Самарин, ничего нового следствию это не дало, но осадок даже всего-навсего от рассказа был неприятным. Катя была необычно тихой и неразговорчивой.

— Так мальчика жалко, — сказала она наконец.

— Значит, нужно продолжать искать, — сказал Самарин, — иначе от нашей жалости проку мало.

— Представьте себе, чтобы у вас на глазах дикий пес разорвал бы близкого вам человека. Ой, Дмитрий Евгеньевич, простите, — она прижала ладонь к губам, поняв, что сморозила что-то не то.

Но слово — не воробей, и Дмитрий вспомнил то, о чем старался не думать никогда.

— Ладно, Катя, — махнул он рукой, — будем работать дальше.

Потом его вызвал Зотов. Долго и нудно говорил о необходимости повышать раскрываемость, будто Дмитрий считал, что ее нужно понижать.

— Нужно найти Барханова, — сказал он в конце беседы. — Это происшествие у него на квартире так оставлять нельзя. Какая-то там домработница, темная женщина, хозяина нет, и неизвестно, где он. Возможно, связан с криминальными структурами… И потом, незаконная практика. Дома делать операции — это же подсудное дело. А там такой кабинетик, что любая больница позавидует. Короче, на Барханова я уже объявил всероссийский розыск.

— Погодите, Вячеслав Петрович, — Самарин был изумлен, — это вам «сверху», как вы говорите, сообщили про кабинетик и домработницу?

Обычно информация доходила до Зотова значительно медленнее. Но кроме бойцов «Добрыни», самого Самарина и Куделина, никто подробностей о событиях в квартире Барханова не знал. Интересная получается картина. Откуда начальству все это стало известно? Не от того ли самого доброго дяди, который выручал Волкова?

Ну что ж, ниточка тянется наверх. А там, глядишь, и яркий шарик на ней. Но не достанешь его. Дернешь за ниточку слишком сильно, и он улетит себе в прозрачное голубое небо…

Но снизу сейчас к этой самой ниточке привязан начальник городской прокуратуры. А он, бедолага, даже об этом и не догадывается, считает, что стоит на страже законности. Что ж, его в этом разубеждать не стоит. Но все-таки ошиблись в доблестном генерале Зотове. Слишком он честный и недалекий. Не нужно бы ему показывать, что он знает подробности. Проговорился. Спасибо, дорогие товарищи преступники в министерских креслах или где вы там заседаете!

— Я вас понял, Вячеслав Петрович.

— Вот и отлично, Самарин. Значит, действуй.

— Действую.

Значит, нужен им Барханов, ой как нужен. Прямо позарез. Нужно срочно связаться с ним, если связь через Апполинарию еще работает. Телефон, конечно, прослушивается, и они будут пытаться выяснить место пребывания Барханова. Что, кстати, почти бесполезно при телефоне со спутниковой связью и роумингом. Не определишь даже, Камчатка это или Мадагаскар.

Значит, позвонить Апполинарии можно. И впрямую спросить хирурга, почему его в прямом смысле слова «с собаками ищут»? Как только он скажет — может вздохнуть спокойно, так что ему это даже выгодно. Только тогда он, Самарин, станет персоной нон грата. Значит, разговор лучше записывать на магнитофон, имея свидетелей на параллельном аппарате. И хорошо бы еще, чтобы нельзя было вычислить, с какого телефона говорит следователь Самарин. Так, на всякий случай. Значит, звонить нужно из «Добрыни». Василию Александровичу и Эмилии Викторовне также будет интересно послушать, что скажет знаменитый хирург-виртуоз.

Поэтому вместо того чтобы ехать домой и наслаждаться отдыхом в компании любимой жены и собаки, Дмитрий второй раз за сегодняшний день отправился в агентство «Добрыня». Предупрежденные звонком Дубинин и Баркова ждали его.

— Успеха не обещаю, — сказал Дмитрий, набирая телефон квартиры Барханова, — но попытка — не пытка.

Апполинария взяла трубку сразу.

— Але?

— Апполинария Сидоровна? Вас Дима беспокоит, был я у вас. И с Валентином Петровичем разговаривал. Он меня просил позвонить. Его можно к телефону?

— Сейчас он занят, — сказала верная тетя Паня. — Перезвоните через двадцать минут. Только точно, а то он уйдет. Она повесила трубку.

— Они, разумеется, прослушивают, пусть думают, что это какой-то клиент его бывший, хочет сломанный нос подправить. Иначе ведь не соединят. Умельцев телефонных сейчас хватает.

— Поэтому говорить с ним через квартиру не следует, — предупредил Дубинин.

— Совсем меня за идиота держите, Осаф Александрович!

— В действительности нарушений у него немного, — вступила в разговор Баркова. — Статья о незаконной медицинской практике касается тех, у кого нет диплома о медицинском образовании, а они открывают лечебные центры. Я выясняла, у него лицензия была, и все комиссии и инстанции пройдены. Так что с этой стороны все в порядке. Они просто не знают, за что схватиться.

— А Зотов верит. Причем совершенно чистосердечно, корысти ему от этого никакой, — заметил Дмитрий.

— На таких, как ваш Зотов, нынешняя Россия и держится, — сказал Дубинин. — В спайке с неким «добрым дядей», который за ниточки дергает.

Время тянулось поразительно медленно. Наконец ленивые стрелки отсчитали двадцать минут, и Самарин снова набрал номер Бархановской квартиры.

— Это снова я, Апполинария Сидоровна.

— Ага, ну вот он, тута, поговорите с ним.

— Я вас слушаю, — раздался в трубке спокойный голос Барханова, звучавший спокойно и ясно, словно он сейчас сидел, удобно устроившись в кресле в своей шикарной квартире на Кирочной. Впрочем, обманываться не стоит. С Америкой слышимость обычно существенно лучшего качества, чем с Ленинградской областью.

— С вами говорит Дмитрий, — сказал Самарин, надеясь, что Барханов сообразит, кто он такой. Называть себя открыто не хотелось. — Мы договаривались с вами о встрече… Вы не могли бы перезвонить по телефону 738, — Самарин еще раз повторил номер сотового телефона, лежавшего перед ним. — Буду премного благодарен.

Телефон зазвонил практически сразу. Дмитрий нажал кнопку «ON».

— Ну ты, скот! — услышали все, кто был в кабинете, поскольку телефон был подключен одновременно к динамикам и магнитофону. — Замочить тебя — да и все, чтобы воздух не портил!

На этом связь прекратилась.

— Гневаются, — покачал головой Дубинин, — Недовольные, что их так ловко вокруг пальца обвели.

Разговор с сотового телефона на сотовый, ведущийся через спутниковую связь, можно прослушать, только если точно знать, где находятся говорящие. Благодаря роумингу установить это по номеру совершенно невозможно. Разве что констатировать: планета Земля.

Дубинин немедленно подошел к обычному телефонному аппарату и попросил установить, откуда произошел сейчас звоночек на его сотовый телефон. На всякий случай.

Снова раздался звонок на сотовый.

— Здравствуйте, Барханов.

— Здравствуйте, Валентин Петрович. С вами говорит Дмитрий Самарин, я из городской прокуратуры, но связь с вами мне обеспечивает агентство «Эгида-плюс». Может быть, слышали о таком?

— Наслышан, и премного, — голос Барханова неуловимо изменился. Он стал внимательнее.

— Так вот, не знаю, сказала ли вам ваша героическая домработница, но на вашу квартиру было совершено нападение. Троих мы взяли, но они, по-видимому, ничего не знают. Считали, что прибыли к вам выколачивать долги. Главный скрылся. Я понимаю, что вам есть чего бояться. Скажите, вы догадываетесь, кто за ними стоит и что все это значит?

Барханов промолчал, затем ответил, стараясь взвешивать каждое слово:

— Я не знаю. Вариантов много.

— На вас покушались уже дважды. В первый раз с собаками, одной из версий было то, что вы были выбраны просто «для кучи», чтобы эти нападения выглядели не просто дико, а еще в чем-то бессмысленно. Так страшнее. Но после вчерашних событий я понял, что вы, возможно, были важнее, чем Савченко и Новосельская. Подумайте, вы обладаете какой-то информацией, компроматом, вещью, наконец предметом, магическим кристаллом… Нужно заткнуть вам рот, и покрепче. Что это может быть?

— Поверьте, я сам все время думаю об этом, — ответил Барханов. — Не очень-то приятное чувство, когда на тебя охотятся…

— К какому выводу вы пришли?

— Вы уже знаете немного о моих занятиях и имеете представление о том, какие у меня бывали клиенты. Фактически каждый или каждый второй приходил с такого рода ранением или травмой, что милиции было бы интересно узнать ее происхождение. Я никогда ни о чем не спрашивал. Меньше знаешь, крепче спишь. Но бывало, что спрашивай — не спрашивай, а перед тобой такого рода факты, что догадки сами собой в голову приходят. Автоматы, которые могли бы делать операции без человеческого вмешательства, пока не изобрели, так что риск есть всегда.

— И вы не боялись…

— Я же говорю: роботов-хирургов нет. Не могут же они убирать врача после каждого обращения к нему. Врач — он как бы вне досягаемости. Знаете, говорят, братки выезжают на стрелку, берут с собой врача, и он спокойно идет безоружный, потому что его не тронет ни та, ни другая сторона. Главное — не задавать вопросов, не распространяться ни о чем. Делаешь свое дело, и все.

— Понял. Значит, среди ваших клиентов не было таких, кого вы можете подозревать?

— Подозревать я могу всех.

— Кстати, вы, конечно, понимаете, что телефон на Кирочной прослушивается. После того как я продиктовал вам свой номер, мне сразу позвонили с угрозами.

— Мне звонят с угрозами по нескольку раз в день. По-видимому, хотят выяснить, где я нахожусь.

— Значит, вы не знаете.

— Я подумаю. Я могу с вами связаться по этому телефону?

— Да, конечно, в любое время. Если никого не будет, все запишет автоответчик.

— Договорились.