— Я так рад, что вы все-таки пришли друг мой.
А вот я, признаться, рад не был — слишком уж мрачным оказалось подземелье здания на Сенатской площади. И не только потому, что само по себе перемещение из жаркого летнего утра сюда, в прохладу, сырость и скопище вековой пыли казалось чем-то странным и противоестественным. Святейший правительствующий синод изрядно давил: архитектурой, атмосферой и самим осознанием, что где-то там, на верхних этажах собирается какой-нибудь очередной совет архиереев. Пишет свои важные бумаги господин обер-прокурор, заняты делами чиновники калибром поменьше…
А здесь — ничего. Только тишина, запах старой бумаги и, кажется, еще и крысы — что-то серое и размером с футбольный мяч прошмыгнуло и исчезло за полкой. Не случайно библиотекарь — тощий седовласый старик в квадратных очках — вручил нам ключи, но сам спускаться в архив явно не собирался.
Так себе местечко — но слово, как известно, надо держать.
— Ну… я ведь обещал, разве не так? — вздохнул я. — И чем именно мы сегодня займемся.
— Всем! — Вольский растопырил руки, будто собирался схватить все книги со всех полок разом. — Волшебное место, просто волшебное… Вы ведь тоже чувствуете этот запах, Владимир?
Отставной профессор какого-то там сибирского университета определенно чувствовал себя здесь как рыба в воде. Я еще не успел толком осмотреться, а он уже выдернул невесть откуда здоровенный фолиант в кожаном переплете и теперь пытался разлепить слежавшиеся страницы. Получалось так себе, но Вольский, похоже, испытывал от этого даже больше восторга.
Древние книги. В самом деле — что еще человеку нужно для счастья?
— Да, Петр Николаевич, — смиренно согласился я. — Запах я определенно чувствую.
— Отлично, отлично, мой юный друг. — Вольский пропустил иронию мимо ушей — а скорее и вовсе не заметил. — Жду не дождусь, когда мы наведем здесь порядок. Я и не надеялся, что вы мне поможете… Признаться, многие считают все это бреднями выжившего из ума старика.
— Что именно считают? — зачем-то уточнил я.
— Жизнеописания героев! — В глазах Вольского загорелся азартный огонек. — Однако подумайте сами, Владимир: если уж старинное колдовство, в которое уже давно никто не верит, все эти проклятия, порчи и заговоры, существуют на самом деле — как знать, что еще могло сохраниться на этом свете… Или — кто!
— Кто? — Я усмехнулся и покачал головой. — Боюсь, славные герои прошлого уже давно ушли в историю.
— А что, если и это окажется заблуждением⁈ — Вольский схватил меня за плечо. — Ветхий Завет приписывает иудейским патриархам поистине нечеловеческий век. Старец Мафусаил прожил чуть ли не целую тысячу лет, а его сын и внук — тот самый Ной, который построил Ковчег по времена Всемирного Потопа…
Дальше я слушал уже вполуха — погрузился в собственные мысли. Конечно, библейские масштабы в них по большей части отсутствовали, зато с достоверностью все как будто оказалось полном порядке. В возрасте, не уступающем веку легендарного Мафусаила, я не жаловался на забывчивость. И помнил — во всяком случае, людей и даты.
И, надо сказать, мне и раньше приходилось задумываться, почему за всю свою немыслимо долгую жизнь я не встречал никого старше себя. То есть, ровесники вроде как имелись — кто-то чуть помоложе, кто-то, вероятно, наоборот. В те времена с носителями информации, как и с грамотностью в целом, дела обстояли так себе, и к появлению полноценных летописей запросто можно было «потерять» лет двадцать-тридцать.
Но не больше. А уж к царствованию Ивана Грозного разница и в полтора века становилась чем-то малозначительным и почти незаметным. И все мне подобные — включая даже самых осторожных и многомудрых — просто перестали меряться… Ну, допустим, прожитыми годами.
И я порой думал, что дело было в самом обычном страхе. Старцы вроде меня боялись даже представить тех, рядом с кем вдруг оказались бы неоперившимися птенцами. Древних, заставших не только Крещение Руси или полулегендарного князя Рюрика, но и то, что было раньше: античный Рим, Грецию… Или даже постройку знаменитых египетских пирамид.
Но не могли же мы, в самом-то деле, быть первыми. Вряд ли способности, тот дар, которые подобные мне получали при рождении, просто взяли и появились где-то в конце первого тысячелетия от рождения Христа… Впрочем, и были и такие теории — построенные, однако, но одних лишь голых умозаключениях, не подкрепленных даже мало-мальски убедительной экспериментальной базой.
Конечно, загадки вечных и почти неуязвимых тел интересовали ученых мужей еще в незапамятные времена, и к началу двадцать первого века я успел изучить результаты примерно полутора сотен исследований и лично поучаствовать в трех десятках — как правило, в качестве подопытного кролика.
Ничего. В смысле — никаких результатов. Различий между мной и обычными людьми на генетическом уровне так и не нашли. Чуть иной состав костной ткани, мышцы покрепче, могучая иммунная система, не совсем типовая энцефалограмма и температура тела чуть выше условно-нормальной — где-то тридцать семь и два. И еще с полсотни пунктов, где отклонения составили какие-то крохи в плюс или минус от среднестатистических. В общем, ничего, что бы наглядно указывало на способность за пару часов залечить огнестрельную рану или кулаком пробить дверь автомобиля. То ли никакой мутации и вовсе не было, то ли она оказалась зарыта так глубоко в недрах ДНК, что ее не смог откопать даже самый передовой научный инструментарий. Вопросов в очередной раз оказалось куда больше, чем ответов.
И только одно я знал точно: никого заметно старше меня в мире нет. Встречались те, кто оказывался сильнее. Быстрее, умнее, хитрее, талантливее в колдовстве или военных науках. Знающие больше магических фокусов или способные принимать чуть ли не дюжину иных форм, включая самые сложные.
Но старше — нет — и все тут.
И мы могли только догадываться, куда они подевались. То ли дряхлели и умирали от самых обычных болезней, сгорая за пару лет, когда колоссальный ресурс тела все-таки заканчивался. То ли их всех банально перебили в первую тысячу лет нашей эры — это все-таки реально сделать, хоть и непросто. Кто-то считал, что старцы ушли сами, по собственной воле: не погибли, но сменили форму существования на иную, уже не вполне человеческую. Или спрятались среди простых смертных, навсегда отказавшись использовать дар. А может, их тайное сообщество и правда вершило судьбы мира, укрывшись за стенами древнего монастыря в какой-нибудь Шамбале.
Так или иначе, они исчезли, не оставив и следов… В моем старом мире — но здесь все вполне могло оказаться иначе. И если я ненароком вступил в схватку не с двухсотлетним талантливым молокососом и не с собственным ровесником, а доисторическим чудищем, заставшим еще шумерского царя Гильгамеша и фараонов какой-то там династии…
Такой расклад мне определенно не нравился. Да чего уж там — даже думать не хотелось.
— Древние склонны преувеличивать. — Я фамильярно щелкнул ногтем по переплету фолианта. — И библейский Мафусаил не единственное тому подтверждение. Египтяне приписывали своим правителям и не такие годы.
— Верно. Однако согласитесь, что способности Владеющих могут объяснить если не все, то очень много. — Вольский улыбнулся. — Я лично знаю пару человек, чей Талант дарует долголетие — и кое-кто недавно отмечал юбилей в полтора века. В столице даже ходят слухи о графе, который получил титул лично от Петра Великого. И если так — почему бы не найтись тому, что прожил вдвое или даже впятеро больше?
— Всему есть предел. — Я пожал плечами. — Даже Талантам.
— И я почти убежден, что мы почти не знаем о пределах их возможностей! — жарко возразил Вольский. — Вы знаете что-нибудь о былинных богатырях?
— Ч-что?.. Да! Знаю. Конечно же, знаю. — Я тряхнул головой, отгоняя растерянность. — Добрыня Никитич, Илья Муромец…
— Именно! — закивал Вольский. — В отличие от библейских патриархов, наши жили не так уж и давно — во времена Крещения Руси князем Владимиром или чуть позже. Конечно, их нельзя в полной мере считать историческими личностями, но у каждого…
— Есть реальный прообраз. Конечно же. — Я не стал спорить. — Или несколько прообразов, которые…
— Неважно! Нам доподлинно известно, что эти люди служили великому князю. Они сражались с чудовищами. — Вольский принялся загибать пальцы. — И, вне всяких сомнений, были сильными Владеющими. И самое главное — они своими глазами видели то, после чего Прорывы понемногу исчезли.
— Вы уже говорили, — напомнил я. — Мудрость древних, архивы, старые записи… Думаете, кто-то из местных старцев еще жив?
— Если так — мы непременно об этом узнаем из этих книг! — Вольский провел пальцами по корешкам на полке, оставляя следы на пыли. — Думаю, нам следует начать с летописей Соловецкого монастыря или…
— Прошу меня простить, судари, — раздался знакомый голос со стороны входа в подвал, — однако заниматься научными изысканиями вам придется чуть позже.
Геловани появился внезапно. Я уже давно научился чувствовать приближение сильных Владеющих заранее, но он каким-то образом подобрался незамеченным. То ли специально прятался от меня или кого-то из местных, то ли просто привык скрывать Талант. Скажи мне кто-нибудь сегодня утром, что грозный сыскарь способен хоть кого-то обрадовать своим появлением, я бы, пожалуй, рассмеялся, однако сейчас его визит оказался как нельзя кстати.
— Доброго дня, Виктор Давидович! — Вольский недовольно сдвинул брови. — Могу ли я поинтересоваться — что привело вас сюда?
— У меня к Владимиру срочное дело, — отозвался Геловани. — И, боюсь, оно не потерпит промедления.
— Но как же?..
— Ничего не поделаешь — служба. Мне и самому искренне жаль, что придется отложить книги. Но раз уж его сиятельство требует, — Я стиснул вялую ладонь Вольского, изобразил на лице глубочайшую скорбь и развернулся к выходу, — разве мы можем отказать?