Орден Святого Георгия

Глава 23

До чего же все оказалось… странно. Чужое тело — снова. Только на этот раз еще больше не похожее на мое прежнее. Другая… другая геометрия, другой форм-фактор — других слов я так и смог придумать даже у себя в голове. Рост заметно меньше, изящные плечи, лишенные силы и веса и привычной масса. Центр тяжести, сместившийся куда-то книзу, чуть ли до самых бедер.

Неудобная конструкция! Попробуй я сам управлять такой — непременно споткнулся бы и упал. К счастью, мне досталась лишь роль наблюдателя. Хотя и с ней я тоже справился на тройку с минусом: на мгновение ощущение чужеродности резануло так сильно, что едва налаженная связь тут же распалась.

И я обнаружил себя сидящим за столом в темной комнате. Плотно закрытая дверь, очерченный заговоренным мелом круг. И еще один — диаметром чуть побольше и с четырьмя символами по соответствующим сторонам света. Обычно хватало и стандартной защиты, но сегодня я решил выстроить двойную, с обманкой и отведением. Такую невозможно взломать или хотя бы выследить.

Ну… почти невозможно.

Впрочем, самое главное в ритуале не круги и древние письмена, а шар из отполированного хрусталя. Обязательно горного, созданного самой природой — искусственный работать не будет. Такая магия уже сотни лет считалась скорее женской — видимо, из-за расплодившихся по всей Европе шарлатанок, которые неизменно дополняли образ гадалки не только увесистыми артефактами, но и картами Таро, цветастыми накидками и золотыми зубами.

Спектакль для туристов и доверчивых простаков: большая часть действий с хрусталем не нуждается ни в каких вспомогательных средствах. И уж конечно магии совершенно не важно, какого пола заклинатель. Куда важнее умение — и уж его-то я освоил куда лучше всяких там полуграмотных цыганок.

Хоть и никогда не пользовался им без крайней нужды. Наверное, мне просто не нравился сам ритуал. Слишком уж тесной становилась связь между его участниками. Слишком многое открывал тот, на кого я наводил заклятье. И, что куда хуже — самому тоже приходилось открываться в ответ: увидеть хоть что-то можно только при наличии устойчивого резонанса двух разумов и тел.

О теле Вяземской я имел весьма… скажем так, осязаемые представления — поэтому «подключение» прошло без усилий. Пожалуй, даже слишком эффективно: местная форсированная магия в очередной раз подкинула сюрприз, и ее сиятельство щедро поделилась со мной не только картинкой и звуком, но и всем остальным.

Вообще всем. Я чувствовал неудобные туфли, уже успевшие натереть мозоль на ноге. Чувствовал врезавшийся куда-то под ребра поясок модного платья. В конце концов, чувствовал то, о чем нормальному мужчине попросту не положено иметь представления…

А еще эмоции: крепкий коктейль из тревоги, томительного предвкушения и чего-то еще, больше всего похожего на… радость? Пожалуй, так — ее сиятельство шла на дело с бесшабашной отвагой и транслировала все подряд без разбора. Наверное, поэтому меня и отбросило назад.

— Прости, — шепнул я — зачем-то вслух — и снова коснулся кончиками пальцев гладкой и холодной поверхности шара. — Сейчас вернусь.

Если связь так же мощно работала в обе стороны, Вяземская наверняка почувствовала, что я «отвалился», и могла начать… нет, не паниковать, конечно же. Выдержки ей с определенно хватало — научилась на операциях в больнице. Но оставлять девчонку надолго все равно не стоило: даже если она не ошибется и сделает все верно, даже если старикашка заглотит наживку — какие-нибудь детали мы непременно упустим. А они-то порой и оказываются важнее всего.

Так только вперед. То есть, обратно — в блестящую поверхность хрустального шара и дальше, в чужую голову и тело.

Вяземская поднималась по лестнице из бледно-серого мрамора, почти такого же, как в ее собственном доме. Значит, уже успела миновать дворецкого, пока меня не было, и теперь направлялась прямиком к хозяину дома. Его светлость согласился принять гостью без лишних вопросов, но само по себе это мало что гарантировало. И даже если хитрый старикашка не раскусит обман, он все равно может оказаться достаточно осторожным, чтобы не болтать лишнего.

Видимо, на такой случай Вяземская и принарядилась: насколько я мог почувствовать и увидеть, на ней красовалось узкое темное платье с таким вырезом, что еще немного, и его обязательно назвали бы неприличным. Я, разумеется, ни на что подобное даже не намекал, но мысленно поаплодировал ее сиятельству: женская привлекательность слишком могучее оружие, чтобы им пренебрегать.

— Доброго дня, княжна! Я безмерно рад вас видеть. Хоть и не вполне понимаю, что могло привести вас сюда, да еще и в столь ранний час.

Поначалу я разглядел только силуэт в кресле за огромным столом из темного дерева. Света в кабинете явно было маловато, а ночным зрением Вяземская не обладала. Но когда ее глаза чуть привыкли к темноте, я смог распознать и черты. Вживую Меншиков куда сильнее отличался от своего вероятного отпрыска, чем на фото — видимо, снимку было уже лет пять или около того, и за эти годы его светлость успел лишиться части волос и состариться еще сильнее. Сшитый на заказ костюм из светло-серой ткани скрадывал сгорбленную спину и прочие недостатки фигуры, но с впалыми щеками и землистого цвета кожей лица поделать ничего не мог. Меншикову недавно исполнилось шестьдесят семь — не так уж и много, особенно для сильного Владеющего, но выглядел он так, будто уже давно страдал от тяжелой и неизлечимой болезни… или чего-то похуже.

Темное колдовство дает немало — вот только возвращать долги приходится с изрядными процентами.

— Не знаю, как и сказать, ваша светлость, — начала Вяземская. — Может, вы сочтете все это глупой шуткой или вовсе не посчитаете достойным своего внимания — я не могла не прийти к вам. Меня просили передать послание, и долг чести требует, чтобы я сделала это лично.

Чуть подрагивающий голос, смущенный взгляд, бегающий из стороны в сторону, и волнение. Самое то ни на есть искреннее — я чувствовал его, как свое собственное. То ли в Вяземской пропадала великая актриса, то ли она и правда так сильно волновалась, эмоции зашкаливали. И хлестали так мощно, что мне то и дело приходилось напрягаться, чтобы не разорвать связь. Опыт и хладнокровие сыграли злую шутку: за сотни лет я успел превратиться в того еще бесчувственного чурбана, что едва выдерживал буйство чужой психики.

Ох уж эти женщины…

— Вот как? — Меншиков улыбнулся. — И кто же, просил передать это ваше… послание?

— Имени я не знаю — мне его не называли. — Вяземская покачала головой. — Однако я возьму на себя смелость заметить, что этот человек был изрядно похож на вашу светлость — только моложе. Лет тридцати с небольшим, может…

Есть. Попадание в десяточку. Меншиков еще не сказал ни слова, но его выдали глаза. Точнее, зрачки, тут же расширившиеся примерно вдвое. Ее сиятельство говорила что-то еще: то ли объясняла, то ли зачем-то описывала внешность, но он уже почти не слушал — застыл в кресле с ошалевшим взглядом.

Впрочем, тут же взял себя в руки — выдержки старику явно было не занимать.

— Хм… Удивительное дело, — проговорил он, поднимаясь из-за стола. — Позвольте, княжна.

Когда Меншиков подхватил Вяземскую под локоть, слегка придавив пальцами, и потащил куда-то, мне на мгновение показалось, что он просто-напросто выкинет ее из окна — или придушит за дверью личных покоев. Но на деле все оказалось не так страшно: его светлость всего лишь изволил сменить обстановку и выбраться на балкон. То ли старику вдруг стало не хватать воздуха, то ли он опасался, что внутри их могут подслушать, а в саду внизу, насколько я — то есть, Вяземская — могла разглядеть, не было ни души.

— Кого вы видели? — Меншиков прикрыл дверь и будто бы невзначай подпер ее спиной, отрезая путь к отступлению. — И что он успел вам сказать?

— Ни… нич-чего, — пискнула Вяземская. — Почти ничего. Тот человек был слишком измучен. Его пытали — так, что даже я ничего не смогла сделать.

И снова в яблочко: маятник лихо врезался в опасения Меншикова и тут же полетел обратно — к успокоению. Ничего страшного не произошло, попавшийся бедняга не проболтался даже под пытками, и к его светлости стремительно возвращалось самообладание.

— Мне жаль, что вам пришлось такое увидеть, — негромко проговорил он. — Но скажите, милейшая, какое отношение ко всему этому имею я?

— Я не знаю! — Вяземская на всякий случай огляделась по сторонам и даже чуть свесилась вниз, разглядывая сад под балконом. — Вчера меня вызвали в Исаакиевский собор, чтобы помочь… помочь одному человеку. Но я, похоже, опоздала — несчастный умер у меня на руках.

— Господь милосердный… — На лице снова Меншикова мелькнуло что-то изрядно похожее на облегчение, но его светлость тут же снова состроил трагическую мину. — Говорите, его пытали? Но кто мог посметь?..

— Его били. Так, что я не могу даже представить, какая сила нужна, чтобы сделать с человеком подобное, — отозвалась Вяземская. — Но, похоже, так и не добились успеха: когда мы остались наедине, этот человек умолял передать вам, что ни сказал ни слова. И чтобы вы позаботились о какой-то… Прасковье, кажется. Думаю, это его дочь или…

— Нет, не дочь, — рассеянно поправил Меншиков — и тут же поджал губы, явно мысленно ругая себя за лишнюю болтовню. — Кажется, я и правда был знаком с покойным. Не знаю, почему он решил столь странным образом сделать меня своим… своим душеприказчиком, но… Думаю, мне все же следует выполнить его последнюю волю.

— Тогда я могу быть спокойна. — Вяземская выдавила из себя неуклюжую улыбку. — Если не за себя, то хотя бы за то, что душа несчастного найдет покой.

— Не за себя? — переспросил Меншиков. — Но что может угрожать вам? Или кто? Тот же человек, что пытал?..

— Владимир Волков!