Орёл, несущий копьё [СИ]

Арка 2. Глава 6. Инициатива и её последствия

Тьма пришла с запада и в считанные минуты накрыла побережье. Ветер с воем носил песок, а тёмные волны пенились, бросались на берег со свирепой агрессией, как бросаются солдаты во время битвы на врага. За что они ненавидели землю? Адлер не знал… но интересно всё-таки было, совсем чуть-чуть.

Дождь барабанил в стекло с огромной настойчивостью, явно требовал открыть створку и высунуть голову, посмотреть, чего же он хочет — может, и правда что-то интересное творится на улице? Но Адлер не поддался уговорам дождя; в детстве он часто сдавался и отворял окна своей комнаты, даже садился на подоконник, свесив ноги, мог глядеть на грозу очень долго… пока в комнату не заходил кто-то: домовик, или старая служанка Магда, или чёртов гувернёр Пауль — и тогда его вели к матери, разбираться. Мать сквозь зубы ругала, предрекала ему страшную болезнь, если мальчик продолжит и дальше мокнуть и болтать ногами на холодном ветру. Один раз Адлер и в самом деле простыл, но несильно, и это вовсе не отбило у него интереса, ради удовлетворения которого он и высовывался за окно во время грозы.

Тогда Адлеру очень, ну просто очень хотелось знать ответ на один жизненно важный для него на тот момент вопрос…

— Как и зачем происходит гроза? — так и не найдя ответ самостоятельно, спросил он, пересилив себя, у родителей. — Откуда берутся дождь, гром и молнии?

Это были, кажется, пасхальные каникулы на первом году его обучения в младшей школе Дурмстранга; ему тогда было уже целых семь, и задавать такие вопросы вправду приходилось, поборов гордость. Но знать ответ было нужно; с самого детства его почему-то пичкали историей магии, языками, правилами этикета, но вот рассказать о грозе и творящейся во время неё вакханалии учителя почему-то не додумались.

Мать, отложив вышивание, посмотрела на него довольно-таки мрачно; видимо, она ещё злилась из-за выходки, которую Адлер устроил в первый же час своего пребывания дома.

— Это германский бог Донар[11] так гневается на непослушных детей. Если выйдешь в грозу на улицу, он тебя накажет плёткой из молний.

— Но Донар же любит людей, он их защитник! — возразил Адлер, приподняв брови; он верил старой служанке, рассказывавшей ему перед сном древние мифы и легенды, куда больше, чем этой усталой и сердитой женщине. — С чего бы ему меня наказывать?

— Хлопот от тебя, что от Локи, — хмыкнула мать и вновь взяла пяльца. Он поймал её, Адлер это чувствовал, поэтому не отступал:

— Нет, не уходите от темы! Есть факт, который…

— Негодный чертёнок! — из своего кресла, где развалился со стаканом огневиски, не то рявкнул, не то хрипло каркнул отец. — Как с матерью разговариваешь, паршивец? Давно наказан не был?

Обида обожгла изнутри, щёки вспыхнули, и Адлер в сердцах топнул ногой — он ведь был настроен на дискуссию, а отец как всегда всё испортил!

— Вечно у вас один аргумент во всех спорах со мной! Это потому, что других не знаете?..

В тот раз его наказали так, как никогда прежде. Целых три дня он пролежал в постели, пока на спине и пониже заживали раны, оставленные розгами. Старую служанку больше не допускали к нему, не допускали вообще никого, и мальчик умирал от скуки, строя планы мести и в то же время жалея, что все книги по приказу родителей из его комнаты унесли — даже маленькую брошюрку, рекламировавшую какой-то салон мётел, где текста от силы было строчек пять.

Но жалеть можно только щенков в январский день, как любил говорить его друг Макс (в его попытках казаться взрослее, произнося это, было что-то настолько уморительное, что Адлер никогда не мог сдержать искренний смех, на что Макс вечно обижался и гонялся за ним по школьному двору), поэтому больше Адлер думал, и фантазировал, и представлял… Под руку как-то попал альбом для рисования и карандаши, и вскоре уже он водил красным по листу. Но не рисовал, это у него никогда не получалось — писал, лёжа на животе, от старания высунув кончик языка, крупными и не особенно красивыми буквами.

Так его и застала мать, когда зашла вечером с лекарствами и намерением сухо поинтересоваться о его самочувствии. Увидев сына с альбомом, Оделия замерла.

— Ты рисуешь? — она была удивлена.

— Нет, — только и сказал Адлер, не обернувшись. Он был занят, очень занят. Ох, навряд ли бы вообще что-то смогло всерьёз отвлечь его внимание!

— Так ты посадишь глаза, — прохладно сообщила мать, подходя к кровати и ставя на столик около неё поднос, затем повернулась и посмотрела, что же всё-таки он делает. — Ты пишешь?

Адлер даже не кивнул, ведь он был занят, очень занят: карандаш в очередной раз затупился, и пришлось его точить. Мать воспользовалась этим, чтобы взять альбом.

— Ещё не закончил! — возмутился Адлер и протянул руку, чтобы забрать альбом обратно, но ему не хватило роста. Тогда мальчик приподнялся на локте, продолжая тянуть правую руку — спину опалила боль, и он едва не заскулил, как побитая собака, в последний момент сдержавшись и рухнув лицом в матрас, вцепившись зубами в простыню.

Оделия обратила на это внимание. Она положила альбом, взяла что-то с подноса и присела на край кровати.

— Ты сам написал это? — спросила она, принявшись аккуратно обрабатывать чем-то холодным — целебной мазью — ранки.

— А разве вы видите в комнате кого-то ещё? — огрызнулся мальчик, с досадой глядя в стенку.

— Я имела в виду не это, — странно, но в голосе матери не было обычной строгости. — Ты сам это придумал или написал по памяти что-то из того, что рассказывала тебе Магда?

— Какой смысл в переписывании? — проворчал Адлер, но осторожно — тон матери был новый, необычный, и очень хотелось понять, чем вызвана перемена. — Прошло время, когда только переписыванием можно было сохранить книги.

— Значит, придумал сам, — заключила Оделия отстранённо-задумчиво.

Он хотел сказать, что это ужасно логичный вывод, но что-то остановило его — интуиция, наверное. Так что Адлер прикусил язык и ждал, но молчала и мать; закончив мазать его спину, она поднялась, наколдовала дополнительных свечей.

— В десять я погашу свет, и после этого не пиши, — наказала Оделия. — Когда закончишь, я бы хотела почитать твой рассказ.

— Я подумаю об этом, — ответил Адлер, копируя интонацию своего друга Макса — тот так отлично умел напустить на себя важный вид!

В другой день его бы за такое непременно пожурили, если бы услышал отец — отчитал, но в тот вечер мать просто молча кивнула и ушла, оставив поднос с колбасками, хлебом и не стынущим бульоном в большой чашке.

Рассказ он закончил на следующий день, ближе к обеду, как следует его перечитал, и когда эльф-домовик принёс покушать, приказал ему передать альбом хозяйке. Адлер отдавал его без сожаления и, как только домовик с поклоном исчез, охотно принялся за еду; дело было сделано, а, по правде сказать, дальнейшая судьба альбома и рассказа в нём мальчика не заботила. Чуть-чуть интересовал эффект, который история произведёт, этого нельзя отрицать.

Мать появилась минут двадцать спустя, когда Адлер, сытый и довольный, устроил голову на подушке и решал, сдаваться ли в плен сну. Как и накануне вечером, мать казалась странной: смотрела не как всегда, казалась, — какое уместно здесь слово? — теплее…

Чувствуя, что сейчас произойдёт что-то, Адлер сел (после обработки мазью стало полегче, и он уже мог не теряя достоинства принимать такое положение). Придвинув ближе к кровати стул, мать опустилась на него, устроила на коленях закрытый альбом и положила на него сцепленные в замок руки.

— Я прочитала твой рассказ.

— Да? — только и выдавил Адлер; сердце почему-то забилось чаще — тогда мальчик ещё не знал, а если и знал, не признавался себе, что ожидание оценки твоей работы, не школьной, а именно творческой, очень волнительно.

— Он неплохой, — произнесла мать; её брови дрогнули, и она добавила: — Но нехороший — он жестокий.

— Разве? — Адлер удивился, перед глазами пронеслись все те семь страниц, исписанные крупными некрасивыми буквами. — А по-моему, он жизненный, такое вполне могло случиться…

— Твоего героя отец отвёл в лес и привязал к дереву в священной роще как жертву богам, чтобы те даровали их племени победу в грядущей битве.

— Не в наше время, конечно, но в давние века…

Мать приложила палец к губам, прося его помолчать. Этот жест был таким необычным, таким человечным, что Адлер невольно закрыл рот, ожидая.

— Бог Донар появился в роще, но вместо того, чтобы забрать мальчика, освободил его, — она прищурилась чуть пытливо. — Этим ты пытался доказать, что я была неправа?

— Я не… — Адлер замялся, растерявшись. — Я не знаю, ничего не хотел специально показать. Слова и действия просто приходили, вот и всё, — а потом вдруг подумал: неужели рассказ и вправду родился из его желания отомстить за сорванную дискуссию и потребности доказать собственную правоту?

— Очень хорошо, что это не относится к нашей ситуации, — сказала мать, и её взгляд стал ещё пытливей. — Потому что то, что мальчик убивает отца, мне совсем не нравится.

— Но это была необходимая жертва! — горячо возразил Адлер. — Вы же видели, благодаря тому, что жертву всё-таки принесли, их племя победило!

Оделия промолчала, продолжая внимательно на него смотреть. Затем коротко вздохнула и, опустив голову, открыла альбом.

— Есть ещё кое-то, о чём я хотела спросить, — сказала она, пролистав страницы. — В твоей истории Донар дарит освобождённому мальчику орла, способного думать и разговаривать, и магическое копьё, — мать вновь подняла взгляд. — Почему копьё, а не палочку?

— Это же древнегерманский бог, — ответил Адлер с небольшим раздражением — на его взгляд, это было очевидно. — Конечно же он дарит оружие, достойное германского воина!.. — он задумался. — Но, наверное, из волшебного копья можно сделать волшебную палочку, да?

— Мне кажется, всё зависит от твоей фантазии, — заметила Оделия с тенью улыбки.

Адлер рассеянно кивнул, продолжая глядеть за окно. Мысли его уже занимали приключения, которые могли случиться с мальчиком после того, как он обрёл спутника-орла и могучее копьё…

— Я перепишу рассказ чернилами, если не возражаешь, — после паузы сказала мать.

Адлер безразлично пожал плечами.

— Как хотите. И вообще, я его вам дарю.

— Он тебе не нужен?

— Этот вариант — нет, — Адлер легко постучал пальцем по виску. — А чистовик хранится вот здесь.

— Спасибо, — мать встала, прижимая к груди альбом, а затем вдруг наклонилась и, положив руку ему на затылок, поцеловала сына в макушку. — Продолжай писать, у тебя получается… — она неловко, скованно улыбнулась (и всё же это была улыбка, однозначно была!), но тут же добавила: — И не перечь больше отцу, я тебя прошу…

Адлер честно исполнил лишь половину её просьбы — не прекращал писать с того дня, чёркал в день хоть по строчке. А вот с отцом из года в год всё делалось только хуже: мальчику становилось сложнее сдерживать нрав, когда отец пытался на него давить. Мать из-за этого всё больше мрачнела, и через какое-то время рассказы о приключениях храброго юноши Викхарда и его верного друга, говорящего орла Бадвина, которые Адлер неизменно ей присылал, если заканчивал в школе, а не во время приездов домой, уже не могли вызвать её улыбку. Адлер их бросил, ушёл в наполовину основанные на реальных событиях истории о прошлом Дурмстранга и их с Максом предприятиях по разгадыванию тайн замка. Но эти рассказы читал только приятель, неизменно хмурился и заявлял, что вовсе он не говорит чопорно и не пытается выглядеть важным.

— Я и есть важный, — сказал как-то раз Макс своим самым взрослым тоном. — Я же Винтерхальтер.

— А я тогда — своевольный! — засмеялся Адлер в ответ. — Я же Гриндевальд!..

Адлер прикрыл глаза ладонью и негромко засмеялся — звук полностью потонул в рёве грозы за окном. Какие они тогда были мальчишки — что он, что Макс! Маленькие вундеркинды, любопытные сверх меры и вечно лезущие в неприятности… Отчасти, такими они и остались, только вот совместного веселья больше не было, как и той удивлявшей всех дружбы. Какая-то его часть даже немного жалела об этом.

Сложно теперь было сказать, кто первым стал закрываться, но Адлер полностью был уверен, что одной из причин — если не основной — всего случившегося дальше стала одна его находка во время летних каникул после пары лет в средней школе. Нашёл он старый дневник — совершенно случайно, за одной из картин в своей любимой малой гостиной, на которой изображён был вид на деревню, залитую ярким летним солнцем; это была Годрикова Впадина — деревня в Британии, где жила дальняя родственница их семьи, Батильда Бэгшот, знаменитый на весь мир историк магии. Тайник был почти небрежен, казалось бы, на виду, но почему-то никто из обитателей дома за все эти годы так его и не обнаружил. Может, книжица ждала его, Адлера? Он не знал наверняка, но хотел верить в это, а не в банальную невнимательность родственников.

Дневник обладал магической силой, сражал наполненностью мыслями и чувствами — как будто историю рассказывали не желтоватые листы, а живой и горячий, пышущий мыслью и страстью Геллерт Гриндевальд. Он начал вести дневник в шестнадцать, практически сразу после исключения из Дурмстранга, а бросил где-то в тридцать пять, когда революция в Европе полностью захватила его, и стало не до записей, однако волшебная книжица, не очень-то толстая на вид, вместила в себя все эти строки и годы.

Адлер провёл рукой по гладкой тёмно-коричневой коже обложки. Та была и до его прикосновения тепла, а листы — он слышал — мягко шуршали, оставаясь при этом совершенно неподвижными. Они звали, хотели вновь рассказать ему Историю… рассказать Историю тому единственному человеку, который был в состоянии её Понять.

О найденном дневнике он не сказал никому — ни отцу, которого презирал, ни матери, с каждым годом становившейся всё суше и мертвее душой, ни лучшему другу Максу, который к тому моменту уже почти перестал таковым являться. Долгое время это была только его, Адлера, тайна — его клад, которым делиться он не был намерен. Он читал, и читал, и читал, не мог оторваться, а когда заканчивал, через некоторое время брался перечитывать с самого начала. Дневник изменил его жизнь в корне и навсегда; дневник убил весёлого, но упрямого и своевольного мальчика, дав родиться идеалисту, который умел притворяться и сдерживаться, когда нужно. И пусть своё истинное лицо он пока скрывал под маской — заветная идея горела в сердце ярче фонаря самого лучшего маяка! Адлер знал, куда идёт, знал, чего хочет достичь в конце. И он был уверен, что в отличие от прадеда у него всё получится.

К утру гроза ушла дальше на восток, но дождь остался — сильный, беспрерывный, что называется «как из ведра». Адлер долго лежал, не в силах заставить себя подняться; шум дождя расслаблял, недочитанная книга лежала на полу у кровати, и крайне заманчивой казалась перспектива так весь день и пролежать. Но позволить себе это он не мог, поэтому с неохотой выбрался из-под одеяла и стал быстро одеваться — в комнате было прохладно.

Завтракать в столовой в это утро почему-то не хотелось, и Адлер, спустившись на первый этаж, вошёл на кухню, где обычно хозяйничали три эльфа. Впрочем, сейчас домовиков там не было (наверное, убирали где-нибудь в доме), но зато у большого разделочного стола, стоявшего посредине комнаты, на высоком табурете сидел Георг, читая письмо, едва заметно при этом улыбаясь. Влад, сидевший по другую от него сторону стола, как раз допил кофе и поднялся, когда Адлер вошёл.

— А где Деян? — осведомился Адлер, обменявшись с юношами приветствиями.

Георг молча указал в сторону улицы; окна выходили на тренировочную площадку.

— Серьёзно? — недоверчиво переспросил Адлер, опускаясь на оставленный Владом стул. — Занимается в такую погоду?

— Сомневаюсь, что его бы и ураган остановил, — отозвался Георг с уважением. — Удивительная сила воли.

Адлер согласно кивнул; твёрдость Деяна и его непоколебимость в претворении в жизнь дел, пусть и назначенным себе самостоятельно, всегда его поражали.

— Влад, — окликнул Георг; Штайнер уже был на пороге, но остановился и обернулся. — Я могу потом спуститься к тебе?

— Да, — коротко отозвался Влад и ушёл.

После возвращения из Лондона прошлым утром он сразу заперся в своей лаборатории и не показывался. В какой-то момент Адлер даже забеспокоился: Влад слишком мягкосердечный, и после акции на Кингс-Кроссе его внутренний стержень — не стальной, алюминиевый — вполне мог сломаться. А ядов в его лаборатории было достаточно… Продолжать думать в этом направлении Адлер себе запретил и спустился в подвал дома. Там он обнаружил Влада в добром здравии — физически, по крайней мере; кто удивил, так это Георг, с видом прилежного студента нарезавший какие-то ингредиенты, когда Адлер вошёл. «Я учусь, — спокойно пояснил Георг, угадав его немой вопрос. — Раз уж не вернусь в ближайшее время в школу, буду здесь получать образование».

— Что думает твой отец о том, что ты не поехал в Дурмстранг? — спросил Адлер.

— Он не в большом восторге, но официальную легенду, что у меня опять ухудшилось здоровье, и поэтому я вынужден оставаться дома, поддержал, — Георг пожал плечами. — Как он написал, главное — чтобы я сдал выпускные экзамены, при этом желательно не с таким шумом, как мой брат. Это почти дословная цитата.

— Удивительный человек — ваш отец, — заметил Адлер, задумчиво глядя на Винтерхальтера.

— Я и не спорю.

«Всё-таки они разные с Максом, — в который раз подумал Адлер. — Хотя и в чём-то похожие». Поначалу на фоне брата Георг казался не представляющим угрозы — и это было ужасное заблуждение. Георг был ничуть не глупее Макса, вот только его больше интересовали не магические достижения, а люди — их сильные стороны, их отношения, их слабости; он учился манипулировать этими людьми. И сейчас он слишком уж тесно начал общаться с Владом…

Кухонная дверь приоткрылась, и в комнату проскользнула какая-то тень. Адлер заметил это лишь краем глаза, но отчётливо видел, как напрягся Георг, и резко обернулся.

— Ах, Аларикус, — он остановил руку, потянувшуюся было к палочке. — Доброе утро.

Тод посмотрел на него, затем на Георга, склонив голову набок, — то ли с сомнением, то ли без узнавания. Постояв так, отрывисто кивнул и отвернулся к корзине с фруктами. За это лето Адлер видел его очень мало, но теперь обратил внимание, как Аларикус побледнел от недостатка солнечного света и ещё больше исхудал; ещё немного — и он, кажется, будет неотличим от скелетов, которые поднимает.

— Как движется работа? — поинтересовался у него Адлер.

— Не быстрее, чем старится мир, но и не медленнее, чем течёт время, — после долгой паузы с отрешённой вдумчивостью ответил Аларикус, не глядя ни на кого из юношей.

Кажется, Георга даже передёрнуло. Он смотрел на некроманта со смесью опаски, интереса и толики раздражения; держался он при этом по-прежнему напряжённо.

— Поделиться успехами не хочешь? — Адлер говорил без претензии, почти шутливо — знал по опыту, что вряд ли чего-то добьётся, и оказался прав.

— Всему своё время, — протянул Аларикус и с какой-то едой, рассованной по карманам, удалился тем же плавным и вкрадчивым шагом, которым пришёл.

Когда за ним закрылась дверь, Георг шумно вздохнул и сделал глоток кофе. Аларикус его пугал или по крайней мере заставлял чувствовать себя некомфортно. Причём Адлер подозревал, что Тод это прекрасно знает — ему не было совершенно никакой необходимости выходить за завтраком самому (не делал же он этого прежде), разве что хотел развлечь себя. Развлечения у него были странные и прочим совершенно непонятные.

От вялых размышлений о влиянии занятий некромантией на сознание чародея Адлера отвлёк с хлопком появившийся домовик.

— Герр Адлер, герр Деян передаёт, что прибыл человек из Британии.

Адлер мгновенно подобрался, лень как рукой сняло. Неужели Тёмный Лорд наконец-то вспомнил про них? Хотя, странно бы было, после акции в Лондоне…

Георг вопросительно посмотрел на него, и Адлер кивнул, после чего юноши прошли в гостиную, где около разведённого камина остановилась женщина, рядом с высоким и мускулистым Деяном выглядевшая особенно хрупкой. Гостья откинула капюшон промокшего плаща, и стали видны её белокурые волосы, аккуратно убранные в причёску, и бледное лицо, немолодое, но ещё не утратившее былой красоты. Адлеру уже видел её однажды, а кроме того знал по рассказам.

— Леди Малфой, я полагаю? — вежливо произнёс он и поклонился. — Адлер Гриндевальд, к вашим услугам. Мои товарищи — Георг фон Винтерхальтер и Деян Джукич.

Нарцисса Малфой надменно кивнула обоим представленным, после чего вновь перевела взгляд на Адлера.

— Мистер Гриндевальд, я прибыла по поручению Тёмного Лорда. Он требует вас к себе.

— Я полагаю, немедленно, раз вы не снимаете плащ, — со спокойной улыбкой сказал Адлер. — Я готов.

— Помимо вас Тёмный Лорд желает видеть исполнителя теракта на вокзале Кингс-Кросс, — произнося это, она посмотрела на Деяна — вполне понятная ошибка.

— Встреча с Тёмным Лордом — большая честь, — Георг гордо приподнял подбородок и расправил плечи. «Он не может не понимать, что нами почти наверняка недовольны, — подумал Адлер. — И при этом он явно не врёт…»

Во взгляде Нарциссы Малфой, когда она повернулась к юноше, внимательнее рассмотрела его, застыло вначале непонимание, но затем мелькнула печаль пополам с сочувствием. Георг ответил ей хладнокровным взглядом, и с лица ведьмы мигом исчезли все эмоции.

Они отправились тут же, только взяли плащи. Пришлось выйти на улицу, потому что в доме порталы не действовали, да и на прилегающей территории — только в одном месте, на небольшой площадке перед верандой, сейчас выглядевшей голо без обычно стоявших там плетёных стола и стульев.

Британия встретила их дождём — не ливнем, что по-прежнему не стихал на германском берегу Северного моря, но мелкой моросью, куда более неприятной. Адлер ниже надвинул капюшон; пока Нарцисса Малфой вела их по тисовой аллее к красивому особняку, он прикидывал, что и как будет говорить… и дополнительно укреплял ментальные щиты — на всякий случай.

Волан-де-Морт находился в том же зале, куда Люциус Малфой привёл Адлера и Макса в прошлый раз; он сидел за столом, читая какой-то свиток. Помимо Лорда в комнате находилось полдюжины людей — Амикус и Алекто Кэрроу, Беллатриса Лестрейндж, Селвин, Яксли, Трэверс, Руквуд — Адлер обо всех собирал информацию. За исключением миссис Лестрейндж и, пожалуй, Яксли, это был скорее запасной состав Пожирателей — одиннадцать приближённых Тёмного Лорда с июня находились в Азкабане, о чём в своё время гордо сообщил «Ежедневный пророк». «Как надолго они останутся там? Неужели это — наказание за провал?» — мимолётно подумал Адлер, но тут же отогнал эту мысль.

Надрывно гудел камин — это был единственный звук в убийственной тишине. Пожиратели Смерти полукругом стояли за спинкой кресла хозяина; многие подняли головы, когда отворилась дверь, но никто не сказал ни слова. Молчала и леди Малфой; оставив юношей у двери, она обошла стол и встала рядом с миссис Лестрейндж — её родной сестрой, с которой была совершенно не похожа.

Тёмный Лорд продолжал читать.

Мгновения шли, сливались в минуты. Минула одна, две… становилось всё неуютней. Адлер подозревал, что именно этого эффекта Волан-де-Морт и добивается, и всё равно против воли раздражался, однако старательно глушил порывы. Георг держал себя в руках лучше — ни следа недовольства, лишь чуточку прищуренный взгляд: он изучал, наблюдал, ему было интересно.

На исходе четвёртой минуты Адлер не выдержал.

— Милорд, — он шагнул вперёд, — вы вызывали нас, и вот мы…

Его пронзила дикая боль. Она ослепила, в мозг будто бы разом вонзился миллион игл, и Адлер, не выдержав, рухнул на пол, подвывая. Боль скручивала, она разрывала, дробила кости, и он готов был благодарить всё и вся, когда она кончилась.

Он стоял на коленях, лбом чуть ли не касаясь пола, трясясь, прикусив губу, чтобы не скулить, а сердце колотилось так отчаянно, что могло, казалось, захлебнуться бешеным ритмом. Сквозь звон в ушах он услышал холодное:

— Этот план подходит. Доведи его до сведения остальных, Трэверс.

Кто-то спешно прошёл мимо и скрылся за дверью.

Адлер с усилием приподнял дрожащие руки; с опущенного лица на них капала кровь — он чувствовал тёплые дорожки, соскальзывающие от внутренних уголков глаз по скулам к щекам. Тело слегка тряслось, но Адлер упрямо вцепился пальцами в спинку ближайшего стула и заставил себя подняться на ноги.

Теперь лорд Волан-де-Морт посмотрел на него.

— Я, помнится, не давал тебе слово.

Звон в ушах постепенно слабел, дыхание выравнивалось. Адлер встретил взгляд мага довольно уверенно — перед глазами всё ещё стояла красная завеса, — но больше говорить не смел.

— Как не давал и права своевольничать, — тихо продолжал Тёмный Лорд; его кровавые глаза горели недобрым огнём. — Пока не нужны мне, вы могли оставаться на континенте и служить делу там, но очень зря без позволения перенесли свою деятельность в Лондон… Очень зря… — повторил он и впился взглядом в Георга. — Я приказал привести исполнителя.

— Я — исполнитель, — произнёс тот тоном человека, знающего, что сейчас последует, и уже приготовившегося к худшему.

Он перенёс Круциатус хуже — при всём прочем, Георг оставался физически довольно слабым. Пытая его, Волан-де-Морт не отрываясь смотрел на Адлера, а он старался сохранить хладнокровие, не отводить взгляд, не коситься на юношу, бьющегося в конвульсиях и кричащего у его ног. И всё же, когда Тёмный Лорд отвёл палочку, Адлер без позволения сказал:

— Милорд, вина целиком и полностью лежит на мне. Нельзя винить палочку за заклинание, которое произносит маг.

Волан-де-Морт встал — Пожиратели Смерти отпрянули в стороны, давая ему пройти, застыли в тени, как изваяния, страшась шелохнуться. Медленно и скользяще, он приблизился, его бледное, жуткое лицо было теперь совсем рядом; голову хотелось вскинуть, чтобы встретиться с ним взглядом, но Адлер, наоборот, опустил, потому что так было нужно. Тёмный Лорд кончиком палочки поднял его подбородок.

— Кому ты служишь, Адлер?

Твёрдое дерево, ещё тёплое после последних применённых заклятий, давило где-то под языком, и это вызывало ощущение подступающей рвоты.

— Вам.

— Не забывай это, — прошипел Волан-де-Морт.

Он резким движением убрал палочку — она чиркнула по коже — и отступил назад. Понимая это, как разрешение, Адлер помог Георгу подняться на ноги; тот был бледнее покойника и время от времени вздрагивал, но стоять предпочёл самостоятельно. Тёмный Лорд наблюдал за этим с холодным вниманием.

— Больше никаких акций в Британии, — медленно произнёс он, — кроме тех, которые поручу вам я.

— Да, милорд, — ответил Адлер смиренно и с чувством.

— Можете не переживать, — Волан-де-Морт криво усмехнулся, — вы получите их вскоре, раз так жаждете действовать. Тёмный Лорд поощряет преданных и старательных слуг.

— Благодарю, милорд, — Адлеру от себя самого было противно, но он упрямо продолжал играть.

Тёмный Лорд опять задержал на нём взгляд.

— Вон, — шепнул он с ласковостью змеи, гипнотизирующей птицу прежде, чем напасть.

Просить повторять юноши не стали и с поклонами вышли из зала. Только выйдя на улицу, обратно под дождь, Адлер, опомнившись, вытер со щёк кровавые дорожки, уже начавшие засыхать.

— Так вот он каков, Тёмный Лорд, — произнёс Георг очень тихо, когда они шли к воротам поместья. — Впрочем, он и не мог оказаться иным…

— Ты как? — спросил Адлер с не таким уж и напускным участием; его спутник ступал тяжело, а совершенно каменное лицо говорило о боли, которую юноша пытался подавить, — это Адлер знал по Максу.

— В норме, — поверить было трудно, но Георг твёрдым взглядом пресёк дальнейший разговор на эту тему.

Они уже подходили к воротам, когда он спросил:

— Скажи, ты предполагал, что именно так всё и будет, когда планировал теракт?

— Держал в голове такой вариант, — ровным голосом ответил Адлер. На самом деле он был уверен на девяносто процентов в таком исходе. «Нам нужно было как можно скорее получить разрешение на действия в Британии, а самостоятельно вспоминать о нас Тёмный Лорд не торопился…»

Возможно, Георг догадался о недосказанной части этой фразы; может, и нет. В молчании они вышли за ворота и с двойным хлопком исчезли.