Орёл, несущий копьё [СИ]

Арка 3. Глава 3. Некромант

— …Операция будет масштабной и довольно непростой. Она произойдёт в скором времени, не позднее, чем через неделю. Твоё участие необходимо.

Склонив набок голову, Аларикус молча смотрел на своего гостя. Даже нет, сквозь него — Аларикуса занимали совершенно другие мысли, куда более важные и интересные, чем очередной замысел Гриндевальда.

«И всё-таки, возможно ли поднять мага, ставшего личем и убитого в этом облике? Большинство считает, что нет, потому что душа бывшего некроманта, перешедшего в форму существования лича, заключается в филактерию, и только уничтожив её его можно убить — следовательно, разрушить вместе с артефактом и душу, как происходит с осколками души в крестражах. Но всё же, если принять в расчёт теорию бессмертия души, то выходит, что и у уничтоженного лича она должна сохраниться — возможно, она существует где-то в глубинах Небытия, куда некроманты редко забираются в своих поисках объектов для воскрешения. К тому же, заходить так далеко наверняка опасно — можно вовсе не выбраться обратно. Однако…»

— Аларикус, ты меня услышал? — спросил («В первый ли раз?») Адлер настойчиво. Раз уж пришёл лично, а не написал о задании, как обычно делал, он явно хотел убедиться, что Тод его понял и будет готов выполнить, что от него требуется.

— Да, — отрешённо кивнул Аларикус, рассчитывая, что Адлер удовлетворится этим и уйдёт.

Получив подтверждение, тот и в самом деле поднялся, постоял несколько секунд, словно бы чего-то ожидая, а затем мимолётно закатил глаза и покинул комнату-лабораторию, которую Аларикус обустроил для себя в подвале особняка.

Едва закрылась дверь, Аларикус выкинул из головы разговор. Достав с полки «Путь по просторам Бездны», он раскрыл трактат и стал искать нечто, что подтвердило бы его теорию, хотя бы зацепку. Однако автор был удивительно ограничен в своих суждениях; в частности он утверждал, что место, где обитают души умерших (его называли по-разному: потусторонний мир, Бездна, Не-бытие, которое после ошибки переводчика в тринадцатом веке стали записывать как «Небытие», и так далее), уже к шестнадцатому веку, когда и был написан трактат, было исследовано некромантами практически полностью. «Как можно исследовать полностью нечто, не имеющее границ?» — про себя хмыкнул Аларикус и задумался.

На самом деле, куда проще, чем пытаться найти какие-то подтверждения в книгах, было провести опыт и выяснить требуемое на практике. Этот своеобразный «поход» будет долгим и непростым, в области столь глубокие и тёмные, что мало кто отваживался забредать туда. Заблудиться в Не-бытии Аларикус не боялся («Страх потеряться — главная причина утраты пути» — одно из первых правил, которому его обучили), однако разумными предосторожностями он не собирался пренебрегать. Прежде, чем отправляться в путь, необходимо создать маяки, ориентируясь на которые он сможет вернуться в мир пока ещё живых. Но создание маяков — дело кропотливое и долгое, только на него придётся потратить как минимум трое суток; затем необходимо собрать достаточно энергии и только после осторожно войти в Не-бытие, исследование которого займёт от нескольких дней до нескольких недель. В принципе, Аларикус был готов начать хоть сейчас — но Адлер с его планом… Кажется ведь, он говорил, что Аларикус обязательно нужен?..

— Собственный опыт или работа Семёрки?.. — задумчиво проговорил он. — Что скажете, дедушка?

— Дай Гриндевальду то, что он хочет, — ответил дух Райнхарда Тодлера, прочно обосновавшийся в скелете, в который когда-то давно Аларикус его призвал. — После он оставит тебя в покое на время, и ты сможешь провести эксперимент.

Аларикус коротко кивнул. Этому совету смело можно было следовать — у деда был опыт общения с другим Гриндевальдом длиной в несколько десятилетий, а Адлер, как он говорил, во многом похож на молодого Геллерта.

Именно Райнхард был, как ни странно, наиболее частым и доверенным собеседником Аларикуса, хотя при его жизни они виделись лишь только раз. Как один из наиболее опасных сторонников Геллерта Гриндевальда, после падения предводителя Райнхард Тодлер был заключён в тюрьму — в сибирскую Белую цитадель, которая по своей надежности уступала разве только Нурменгарду в дни, когда его содержали лучшие палачи Геллерта. В этом замке среди бескрайних лесов, скованный Светлой магией и более примитивной, дикой и мощной магией природы, которой русские волшебники, в отличие от чародеев Западной Европы, ещё не разучились пользоваться, Райнхард доживал свой век — он и попал-то в заточение уже глубоким старцем. На сто тридцать втором году жизни его организм сдался и начал погибать; чувствуя это, Райнхард в качестве последнего желания, на которое имел право, захотел увидеть семью. Всю семью.

Как Аларикус убедился ещё в детстве, разглядывая генеалогическое древо Тодлеров, их род никогда не был многочислен, однако брал начало в девятом веке и мог похвастаться кровным родством, хотя теперь уже и дальним, с другими чистокровными семьями германских земель: Дрезднерами, Лихтенбергами, Баумхауэрами и некоторыми другими. Однако нередко бывало и так, что женили двоюродных и троюродных братьев и сестёр — для сохранения чистоты крови, в которой был ключ к умению, благодаря которому семья Тодлер просуществовала так долго: исключительному таланту к некромантии, которая, если ею не кичиться бездумно, всегда была ценной ставкой на любых переговорах с сильными и отличным пугалом для слабых и глупых. Ну а неприступный замок, построенный в двенадцатом веке, стал отличной цитаделью и убежищем для Тодлеров.

Обычно в поколении рождалось немного детей, но после всех войн и потрясений первой половины двадцатого века их род, как и многие другие европейские рода, в особенности чистокровные, постиг настоящий демографический кризис. Кузены Райнхарда встали в своё время на сторону противников Геллерта и были уничтожены (как потом Аларикус выяснил, самим дедом), а его младший брат, которого женили на троюродной сестре, оказался неспособен завести детей. Брат отца Аларикуса погиб в ходе войны, и когда пришло письмо из Белой цитадели, в Сибирь на прощание с бывшим главой рода отправились только его младший брат, Панкрациус, без жены, которую к тому времени уже похоронил, и родители Аларикуса вместе с ним и двумя его сёстрами.

Аларикусу тогда было пять, и он вполне осознавал, в отличие от сестёр, происходящее вокруг. Его поразило холодное, устрашающее величие Белой цитадели, мощь её магии, а также немощная старость, которая предстала перед ним в облике деда. «Неудивительно, что он при смерти — такие-то условия, — подумал тогда Аларикус, ёжась при взгляде на ледяные стены. — Удивительно, что старик протянул здесь так долго». В разговоре тогда Аларикус, конечно же, не участвовал, был только представлен деду, но по возвращении домой попросил отца рассказать, за что Райнхарда заключили в тюрьму — раньше это упоминалось лишь как факт. Подумав немного и решив, что мальчик дорос, отец рассказал про восстание Геллерта Гриндевальда, его путь к власти и то, как дед поддержал Геллерта, а затем вместе с ним проиграл. «Нам повезло, что мало кто в массах знает имя моего отца и то, что он был некромантом в армии Гриндевальда, — сказал отец. — Наш род получил куда меньше ударов после войны, чем мог бы и чем получили семьи других сторонников Гриндевальда, включая его собственную. И мы должны такое положение вещей сохранить, затаившись и переждав…»

Эту часть рассказа Аларикус уже почти не слушал — думал о том, что эта самая «некромантия», о которой он пока ещё мало знал, должно быть, очень необычная и мощная отрасль знания, если отец говорит так серьёзно о том, что семье повезло, что занятия дедушки Райнхарда остались в тени. С тех пор Аларикус стал скрупулёзно собирать информацию и вникать в смысл области магии, в которой были одарены многие представители его рода. Ему стала интересна Смерть, поэтому мальчик начал тащить в дом мёртвых зверушек, которых находил в окрестностях, и изучать их в силу своих возможностей пятилетнего ребёнка. Его занятия раскрылись, когда в комнату стало невозможно зайти из-за вони разложения — так утверждала мать, хотя сам Аларикус запаха вовсе не чувствовал. После этого отец поговорил с ним вновь, строго запретив продолжать «исследования».

Аларикуса это остановило ровно на две недели, понадобившиеся на то, чтобы найти в старой части замка, которой пользовались редко, удобную комнату, где он мог продолжить свои изыскания, и обустроить её втайне от родителей и сестёр. Там он внимательно наблюдал за тем, как окоченевшие пташки, мыши, редкие змеи день за днём разлагаются, превращаясь в крайне неаппетитные на вид кучки испортившегося мяса, кожи, зубов, костей и перьев. Также он много читал — это стало возможным отчасти благодаря тому, что он пошёл в начальную школу Дурмстранга, куда при отъезде успел умыкнуть из дома несколько старых семейных книг. Некромантия в частности была хороша тем, что часть её заклинаний для исполнения не требовала волшебной палочки, которую иметь ученикам младшей школы и не полагалось, так что после долгих месяцев изучения литературы Аларикус смог начать практиковаться. Это было сложно и тяжело для ребёнка, но любопытство не давало отступить; кроме того, как видно, в игру вступила кровь, обуславливавшая предрасположенность именно в этой отрасли магии.

Приехав домой на летние каникулы, Аларикус почти не общался с семьёй, читая и упражняясь в своей комнате. Однако же только заниматься всё время было скучно, поэтому он решил разыграть сестёр: пробравшись на кухню, он выкрал двух кур, которых домовики ощипали, но ещё не успели разделать, и временно вернул их к жизни, после чего пустил бегать по внутреннему двору замка, где Урсула и Лора как раз играли. И хотя сёстры юмор явно не оценили, принявшись с воплями убегать от восставших ощипанных кур, как и родители, вновь принявшиеся «серьёзно» с ним разговаривать, сам Аларикус внутренне давился от смеха, пока с постным видом выслушивал нотации. С тех пор он порой разыгрывал кого-нибудь из членов семьи, хотя смешно отчего-то было по-прежнему только ему.

Так как шутки его не понимал никто, Аларикус стал шутить исключительно для самого себя. Вот и сейчас, выйдя из своей обители в небольшой холл, в который также выходили лаборатории Влада и Макса, он не мог не замереть, заметив, что дверь в лабораторию зельевара приоткрыта. Оттуда доносились голоса; тихо подойдя ближе и заглянув, Аларикус увидел, что Влад читает из книги:

«Как заунывно, — расстроился Аларикус. — А ведь баллада весёлая». Впрочем, в исполнении Влада практически всё звучало либо как нравоучение, либо, что в последнее время бывало чаще, как надгробная речь. Однако его слушатель не перебивал; Георг сидел лицом к двери, хотя и не смотрел сейчас на неё, и Аларикус видел его внимание и скепсис. По окончании Георг готовился не то высказать недовольство выбором произведения для чтения, не то сделать замечание чтецу — но тут он непроизвольно посмотрел в сторону двери и выпрямился на стуле так резко, словно его прошибло током. Влад, как раз дочитавший, посмотрел на Георга с непониманием, но затем, проследив направление его напряжённого взгляда, устало вздохнул.

— Ты что-то хотел, Аларикус?

Он не ответил, продолжая неотрывно глядеть на Георга; юноша каждый раз так забавно нервничал при его виде… Хотя, Аларикус понимал, чем это вызвано: когда ты некромант, вокруг тебя словно бы возникает Тёмная аура — так, по крайней мере, кажется всем окружающим; дополнялось же это внешним видом Аларикуса, который сам, как подозревал (ибо в зеркало в последний раз смотрелся довольно давно), выглядел похожим на скелет, обтянутый кожей и со следами попыток придать ему сходство с живым человеком. «Кто бы подумал, что маленький Винтерхальтер такой восприимчивый…» — он мысленно довольно потёр руки, а затем, продолжая смотреть на Георга, стал медленно отходить назад, в тень холла, развернулся и побрёл дальше, к лестнице, — и услышал позади себя шумный вздох. «Нет, это хорошо, очень хорошо… Остальные стали слишком серьёзны». А вот серьёзности в его жизни было достаточно: досталось её и от родителей, и от учителей в Дурмстранге, и от наставника в некромантии.

После того, как стало ясно, что интерес Аларикуса к некромантии неугасим, более того, его кровь «проснулась», отец и сын договорились, что мальчик не будет экспериментировать сам, а на каникулах его отправят к двоюродному деду Панкрациусу, который в молодости практиковал некромантию, а теперь изучал её теоретически и писал трактаты. Это казалось (да и являлось, на самом деле) неплохим вариантом; легко согласившись, летом после второго класса Аларикус впервые попал в дом двоюродного деда.

Панкрациус был внуку рад… ну, в своей особой манере. Он сразу же объявил мальчику, куда ходить можно, куда нельзя, что делать можно, что нельзя, а также ещё целую кучу вещей, после чего засадил его за книги и сам углубился в них же. Это было, конечно, далеко не так весело, как поднимать и заставлять бегать по дому мышей и кур, но зато познавательно — библиотека у деда была невероятная. Первоё своё лето в его доме Аларикус только читал и изредка выяснял какие-то непонятные моменты у деда; на второе он тоже читал, только теперь к этому добавились обсуждения, хотя и всё ещё редкие; в третий его приезд Панкрациус, кажется, решил, что мальчику можно доверить что-то посерьёзнее, поэтому приказал показать, на что он способен. Аларикус тогда оживил индюка, которого собирались подать к столу (кухня для него была в детстве лучшим местом, где можно было разжиться материалом для опытов); правда, он не смог удержать контроль долго, на что Панкрациус, впервые улыбнувшись внуку, сказал, что это уже неплохой результат для девятилетнего мальчишки. До конца того лета Аларикус совершенствовал свой контроль над оживлёнными животными, попутно всё сильней в беседах с дедом осознавая, насколько некромагия разнообразна, если правильно научиться её использовать.

«Большинство в наше время из некромагии слышало только об инферналах, — говорил Панкрациус, — одной из низших ступеней возрождённых мертвецов наряду со скелетами. А ведь есть ещё полноценное воскрешение, хотя и на время, умершего; есть призыв духа в иное, не его родное тело; есть связанная с артефакторикой отрасль, которая переплетается с темой поисков способов обретения бессмертия; есть области, связанные с духами и привидениями — ты пока себе даже вообразить не можешь, насколько опасны призраки могут быть, если управляются грамотным и зло настроенным по отношению к тебе некромантом. Так что радуйся, Аларикус, что именно ты имеешь возможность постичь эту потрясающую науку».

И он радовался — искренне, с каждым годом, по мере усложнения его упражнений, всё больше. К тому времени, как их класс перешёл в среднюю школу, он уже поднял свой первый скелет (это был какой-то магл с кладбища, расположенного неподалёку от усадьбы Панкрациуса), в теории знал, как создать инфернала и вызвать дух умершего. Однако к работе с человеческими душами дед временил переходить — он словно бы чего-то ждал, и Аларикус всё никак не мог понять, чего именно… До того, как это случилось.

Дом был так тих, что казался пустым, даже мёртвым — сейчас, после стычки Адлера с Петаром, здесь поселилась Смерть. «Творить её магию стало однозначно легче, — отметил про себя Аларикус. — Вот и польза». Он и Петар общались мало, лучше даже сказать: не общались вовсе, поэтому Аларикуса мало тронула его гибель. Куда интереснее ему было наблюдать за реакцией прочих на это событие — люди всегда так по-разному, многогранно проявляют своё отношение к Смерти. Кто-то, как Влад, панически боится её холодного дыхания и стремится укрыться за ментальными стенами, замкнувшись в мире своих ощущений. Кто-то, как Макс, стремится действовать: бежать, нестись, сообщать — что угодно, лишь бы не стоять без движения и не смотреть на тело. Кто-то, как Георг или Деян, замирает в шоке, ещё какое-то время не в силах сдвинуться с места или даже просто что-то сказать. А некоторые, как Адлер, стремятся не показать, что произошедшее на них повлияло — им не по статусу это, не к лицу; и всё-таки в глубине глаз можно, приглядевшись, различить чувства: сомненья, тревогу, опаску… Интересно наблюдать за людьми.

На самом деле, Петару ещё повезло — первая виденная Аларикусом смерть не была такой чистой. Молниеносная вспышка Авады — мечта многих из тех, кто ныне обитает в Бездне, переселившись из подлунного мира в неё куда менее быстрыми и лёгкими способами. Была она, пожалуй, мечтой и того товарища отца, умиравшего в их доме целую ночь.

В тот год Аларикус вернулся домой на рождественские каникулы по настоянию матери — её тревожило, что сын вовсе перестал общаться с семьёй, даже всё лето от начала каникул до первого сентября проводя в особняке Панкрациуса. Навестить главу семейства тогда приехал один из его товарищей по Дурмстрангу, герр Брайнер, — громкий краснолицый волшебник, любивший вкусную еду и добрую медовуху. Последняя-то его и подвела: выпив больше, чем стоило, Брайнер ночью по одному ему ведомой причине отправился бродить по старом замку, а затем, шатаясь по стене, поскользнулся и свалился с неё во внутренний двор. В результате падения у него были сломаны практически все кости, задеты внутренние органы — на это искорёженное создание было странно смотреть, потому что оно напоминало скорее слепленную бесталанным скульптором фигурку из глины, чем человека. Повреждения его были так сильны, что никакие зелья и чары не могли их восстановить; целитель, срочно вызванный отцом, только печально развёл руками.

Пока взрослые суетились, будучи уверенными, что дети спят, Аларикус из потайного хода, коих было в замке немало, наблюдал. Он с живым интересом следил и отмечал, как страшна может быть агония, как неестественно-жутко могут выпирать из тела сломанные кости; и он понимал причину (хотя и расстроился из-за прерванного наблюдения), когда после визита целителя отец принёс Брайнеру кубок с ядом. «Наверное, это и есть милосердие в понимании человека», — подумал тогда Аларикус. С рассвета, наступившего после того, как последний вздох умирающего затих, и до самой следующей ночи он глядел из окна своей комнаты во внутренний двор, но сквозь него — впервые, пока ещё неосознанно, нащупывал путь через тьму в то самое место, где обретают пристанище души.

Когда он написал двоюродному деду о том, что видел, Панкрациус прислал в ответ пару книг с детальными описаниями ритуалов и наказал к лету знать их наизусть. «До того, как увидит смерть своими глазами, некромант не должен работать с людьми, — писал дед, — ведь он не до конца понимает процесс, обратный тому, что собирается делать сам. Однако теперь ты готов попытаться».

«Скупая формулировка, какая скупая, — Аларикус чуть улыбнулся и провёл рукой по липким волосам. — Хотя на самом деле это было высокое признание — признание того, что я, возможно, являюсь тем, кто продолжит древнюю семейную традицию. Что являюсь… надеждой семьи, ведь так же можно сказать? Отец меня ею считал и, кажется, до сих пор считает, хотя и несколько в другом ключе; после его смерти я останусь последним носителем фамилии Тодлер, кто сможет передать её потомкам. Большая честь и ответственность — так, вроде бы, отец говорит?..» Он снова усмехнулся сам себе и тихо повернул ручку двери, ведущей на улицу.

Вечер, уже почти перешедший в ночь, был безветренным и лунным. Тихо шумело, накатывая на берег, море, и это был единственный звук. Из горящих в доме окон на берег лился свет, и Аларикус покинул освещённый участок, отошёл в сторону, поднял взгляд на яркую, полню в эту ночь луну. Она и тишина вокруг напоминали ему о другой далёкой ночи…

Панкрациус умер за два дня до того, как Аларикус приехал к нему тем летом на каникулы. Ему было много больше ста, и смерть его не стала для родственников чем-то неожиданным, ведь старик последние годы часто болел всем на свете. И лишь Аларикус был шокирован — как же так, ведь дед ему обещал обучение, а вдруг взял и… умер? Он, некромант, неужто не мог найти способ повременить с уходом? «Я должен учиться, — лишь об этом думал Аларикус на похоронах. — Я хочу учиться…» Родителей не удивило его желание остаться в доме деда — в глазах всех они ведь были так близки… «Только прошу, вернись домой хотя бы на месяц на этот раз», — попросила мать перед расставанием. Аларикус покивал и практически тут же забыл — у него стремительно зрел план.

И вот ночью, когда по-летнему яркая полная луна лучше Люмоса освещала землю, он двинулся в недальний свой путь. С тех пор и по сей час Аларикусу нравились небольшие семейные кладбища — никаких чужаков, никаких вопросов о причине прихода, никаких свидетелей. Могила Панкрациуса была совсем ещё свежая, земля чернела невысоким холмиком. Временно оставив могилу без внимания, Аларикус опустился на землю и принялся методично чертить одну из пентаграмм, которые изучил. Призыв духа недавно умершего в его собственное тело — простейшее заклинание, простейшее… но тогда оно казалось чем-то невероятным, эпохальным, очень важным. «Или нет? — подумал Аларикус, отстранённо глядя туда, где море и небо должны были встретиться, где чернел горизонт. — Я правда думал именно так? Я вообще думал?..»

Впрочем, нет значения — пентаграмма была расчерчена. Не вставая из неё, Аларикус взмахнул палочкой (и сделал это совершенно свободно — один из воинственных Винтерхальтеров, возглавлявший в своё время Попечительский совет Дурмстранга, добился того, что студенты этой школы не подвергались Надзору, так как «чистокровные студенты сего заведения знают, в отличие от прочих юнцов, где и когда можно применять магию, а посему не станут подвергать мир наш опасности быть разоблачённым маглами») — свежевскопанная земля поднялась из могилы и ровной горкой сложилась по другую сторону от неё. Следом за ней на поверхность неспешно выплыл гроб, и Аларикус аккуратно поставил его рядом с собой, всё так же чарами поднял крышку, а затем произнёс слова, которые знал наизусть. И когда мертвец встал из своего гроба, сказал:

— Я вернулся, чтобы продолжить обучение, дедушка.

В тот первый раз он недолго удержал мертвеца — считанные минуты, после чего отключился прямо на кладбище и пришёл в себя лишь утром. Это приключение подстегнуло его запал, и он стал упражняться — благо, волей Панкрациуса было, чтобы его тело бальзамировали, и поднимать его можно было практически бесконечно. Мёртвый и временами оживающий дед действительно учил его, однако вскоре его знаний стало не хватать Аларикусу. И тогда он призвал на помощь другого своего деда — Райнхарда Тодлера, великого и внушавшего ужас некроманта армии Гриндевальда. После его оживления необходимость в Панкрациусе отпала — Райнхард знал и практиковал куда больше ритуалов, чем его брат, рано ушедший в теоретики. Поэтому Аларикус отпустил душу Панкрациуса совсем и вернул его тело в гроб, всё это время стоявший под землёй пустым; после он по напоминанию матери вернулся домой, однако не один — в чемодане его вместе с книгами лежал скелет, куда призывался дух Райнхарда, собственные кости которого так и покоились в Белой цитадели. К сожалению, Аларикус тогда не смог взять его с собой школу, ведь это бы вызвало недоумение и негодование соседей по комнате в общежитии и декана отделения. Эта проблема решилась во втором полугодии на предпоследнем году обучения, когда Адлер Гриндевальд, с которым Аларикус едва ли вовсе общался за годы учёбы, пришёл с предложением вступить в созданную им группу: Алую Семёрку. «Почему бы и нет? — решил Аларикус. — С Гриндевальдом, что бы он ни задумал, не должно быть скучно… и обязательно будет много трупов».

И, надо сказать, за всё прошедшее время Аларикус не пожалел о тогдашнем своём решении.

— Неожиданно видеть тебя на улице. Неужто решил прогуляться?

Аларикус медленно повернулся на голос, оторвавший его от размышлений и воспоминаний. Адлер пришёл со стороны, противоположной дому; он казался задумчивым и поглощённым чем-то своим — но зачем же тогда завёл разговор?..

Адлер, видимо, решил, что увидел в его взгляде вопрос.

— Я ходил к маяку, — пояснил он, хотя эта информация Аларикусу и не была нужна. — Здесь неподалёку есть один. Там хорошо думается.

Аларикус промолчал. Его не занимали маяки, как и то, что тянуло к ним Гриндевальда, поэтому он отвернулся обратно к морю, ссутулив плечи, — неожиданный порыв ветра был холоден. Аларикусу показалось, что Адлер сейчас вновь заведёт разговор о предстоящем бое, который уже начинал раньше, — однако Адлер тоже молчал, продолжая стоять рядом, глядеть вместе с ним на воду. «А что бы сказал Геллерт Гриндевальд, если бы знал, чем занимается его правнук?» — вдруг подумалось Аларикусу. Он знал, что надежды собственного деда (причём обоих) оправдал — а что Адлер? Он решил озвучить эту мысль:

— Жаль, что твой прадед ещё жив — интересно было бы узнать его мнение.

Голос звучал хрипло после долгого молчания и довольно-таки тихо — почти потонул в вое набиравшего силу ветра. Адлер как-то странно дёрнулся и, прищурившись, посмотрел на него.

— Мнение о чём? — требовательно уточнил он.

Аларикус мотнул головой, обозначая всё окружающее. Несколько секунд, кажется, Адлер пытался разгадать значение жеста, но затем ответил:

— Возможно, однажды я услышу его. Может быть, даже без твоей помощи.

Покосившись на него, Аларикус чуть склонил набок голову. «Собирается посетить Нурменгард? Зачем ему?» Хотя, это наверняка была бы занятная экскурсия — не менее занятная, чем в Белую цитадель.

Возвращаясь к себе, на лестнице, ведущей в подвал, Аларикус встретил Георга и вновь вперил в него взгляд, нарочно застыв на середине пути. На миг заробев, юноша постарался преодолеть это и быстро проскользнул мимо и заспешил прочь — Аларикус едва подавил желание немного попреследовать его.

Всё-таки это весело: как малознакомые люди интуитивно пугаются и спешат исчезнуть из твоего поля зрения, когда ты — некромант.