Осел и морковка

Глава 25

Граф Дешерн оказался похож на свой портрет: высокий, тощий мужчина с неприятным, надменным лицом. Наметанный глаз Армандо отметил то, что его позабавило: если их с графом одинаково одеть и поставить рядом, то со спины их нельзя было бы различить. Никто бы не стал искать сходства между лысым, безбровым арестантом в полотняной робе и сиятельным графом в дорогом камзоле, но мастер иллюзий сразу увидел, что фигуры у них с Дешерном одинаковые.

Он еще не придумал, как можно использовать это обстоятельство, но на всякий случай взял на заметку.

Процедура демонстрации хозяину нового улова происходила во дворе крепости. Всех вывели и построили рядком по росту. Армандо натурально оказался первым в шеренге, а значит, стоял сбоку. За ним разместился высокий, могучий пират, следом за пиратом шел Лапунда, тоже мужик крупный. Жоан Сентар оказался где‑то в середине. Его тоже оторвали от матросов с "Филомены", руководствуясь формальным признаком роста. Вообще пиратов спаслось гораздо больше, чем людей с торгового судна, не то девять, не то одиннадцать.

Слезший с коня граф не стал обходить строй, а встал на некотором отдалении, откуда ему было всех хорошо видно, и выслушал доклад интенданта, который тот нашептал ему на ухо. Видимо, ему что‑то не понравилось, потому что он скривился, а затем махнул на интенданта рукой, прогоняя, как назойливую муху.

Сделал три шага влево, делая вид, что рассматривает пленных, и вернулся на место. Ему тут же подали кресло, в которое граф с видимым удовольствием опустился.

Вместе с креслом другой слуга принес столик с бутылкой вина и тут же налил хозяину бокал. Другой слуга поставил блюдо с фруктами. Армандо сделал вывод: раз граф решил расположиться с комфортом, процедура предстоит долгая.

Выпив вина и закусив розовым персиком с Окраинных островов, Дешерн наконец занялся пленниками. То есть обратился к ним и произнес небольшую речь.

— Вы, наверное, думаете, что сейчас я буду отделять агнцев от козлищ и первых награждать, а вторых казнить? И не мечтайте. Пока вы были на своих кораблях, я на одних охотился, а других защищал. Теперь вы в моей власти и все для меня равны. Пока. Мне безразлично, кто из вас пират, а кто добропорядочный моряк. Начиная с сегодняшнего дня вы все будете служить мне. Как — каждый решит для себя.

Он снова отхлебнул из бокала, налитого расторопным слугой.

— У вас есть два пути. Первый: принести мне присягу и встать в ряды моих солдат. Будете жить в казарме, — он широким жестом указал на трехэтажное здание из песчаника, длинную унылую коробку с двумя входами по краям, — питаться нормальной пищей и время от времени иметь общение с женщиной. За заслуги передо мной будете получать повышение по службе, тогда уже жить в отдельных домиках и спать с бабами гораздо чаще. Волосы у вас через полгода у всех отрастут, и тех, кто будет мне служить, я больше не заставлю с ними расставаться.

Армандо, скосив глаза, наблюдал, как на лицах пленных отражались их чувства. Вон, двое пиратов уже готовы присягнуть графу, еще пятеро раздумывают и скорее всего склонятся к этому варианту решения. Сам же он гадал, что за присягу выдумал граф. Насколько она свяжет того, кто ее дал? Тут не действует магия, а значит магический вариант он не предложит. А если так, то, возможно, ее стоит принять? У солдата возможностей бежать побольше, чем у раба.

Пока он так размышлял, граф закончил речь:

— Присягнувшие будут плавать на моих кораблях и ловить пиратов, руководить галерами, которые перевозят мои грузы, сторожить рабов на моих шахтах. Думаю, каждый из вас с такой задачей отлично справится. Те, кто не захотят мне присягнуть, пойдут работать. Мои рабы живут тоже в казарме, — он махнул рукой в другую сторону, где тянулась низкая, двухэтажная казарма, первый этаж который был выстроен из черного камня. Армандо внутренне содрогнулся, — Это казарма для галерников, те, кто работают на шахтах, там и ночуют, чтобы не тратить зря время на дорогу. Там такое же здание. Есть будете баланду, вы с ней уже познакомились. Про баб можете забыть. Ну, выбирайте, я жду. Или кто‑то хочет задать мне вопрос?! Валяйте, пока я добрый.

Последняя фраза была явно риторической, но один из пиратов оказался человеком не робкого десятка и спросил:

— А если кто‑то предложит за себя выкуп? У меня припрятано золотишко. Тысяча монет за свободу вас устроят?

Граф деланно расхохотался.

— И не мечтай. Денег у меня у самого много, девать некуда. Мне нужны люди. Рабочие руки и руки, способные держать оружие. Так что выкуп можете мне не предлагать. Я жду от вас присяги, а не сказок о припрятанных сокровищах.

А когда ты, козел, ему присягнешь, то и золотишко свое выдашь, подумалось Армандо.

Кажется, пират тоже это сообразил, потому что не ответил и глубоко задумался.

Ну, раз тому, кто задал вопрос, ничего за это не было, может и Армандо стоит рискнуть? Он сделал полшага вперед и проговорил:

— Ну предположим, я рискну вам присягнуть…

— Ты уже решил? Молодец!

— Нет, я пока только спрашиваю. Если я захочу принести присягу… Как это будет происходить? Здесь же нет магии…

— Маг? — глаза Дешерна сверкнули злобой, — Да, говорили мне что‑то такое… Я, признаться, пропустил мимо ушей, но вижу, что зря. Ты можешь не беспокоиться. Если уж присягнешь, обратной дороги не будет. Название "Клятва Карвера" тебе о чем‑то говорит?

Еще бы не говорила. Это заклятие принадлежало к запретным чарам и действовало даже там, где магии не было вовсе. Клятва на крови, которая держала покрепче цепи и убивала нарушившего вернее, чем меч. А еще смерть того, кому она была принесена, было смертью для всех, кто ему присягнул на верность. Разорвать ее было невозможно. По крайней мере Армандо такого способа не знал.

Так что маг сделал шаг назад.

— Э нет, я в такие игры не играю. Для тех, кто принуждает людей к этой клятве по нашим законам даже смерть является слишком мягким наказанием.

— Заткнись, ублюдок! — заорал на него Дешерн.

Но было поздно. Слишком долгие годы безнаказанности сделали Дешерна беспечным. Граф поторопился, называя вслух то, о чем стоило молчать в тряпочку, и проявил легкомыслие, дав Армандо возможность открыть рот. Все присутствующие услышали слова мага. Никто из обычных людей ничего не знал о Клятве Карвера, но реакции мага было достаточно, чтобы понять, что их вовлекают во что‑то страшное, грозящее если не гибелью, то чем‑то немногим от нее отличающимся.

Когда граф снова задал вопрос о том, кто хочет принести присягу, ответом ему была тишина.

— В забое сгною! — рявкнул он злобно, — Всех в шахты! Пусть для начала потрудятся на мое благо! Не заслужили ни хорошей еды, ни удобного жилья, ни баб!

Поднялся, оттолкнул ногой столик и ушел. Слуга едва успел поймать в воздухе бутылку, а фрукты раскатились по земле.

Армандо с ужасом увидел, как из‑за угла показалась невысокая фигурка в белом балахоне и платке. Девочка. Она перебежала к валявшимся в пыли вкусностям и схватила пару яблок. Слуга попробовал отнять у нее добычу, но девчонка оказалась шустрой. Бросилась в тень казармы, только пятки засверкали. При этом платок сполз с ее головенки и открыл лысый череп. Маг почувствовал, как его счет к Дешерну на глазах растет. Тот, кто мучает и унижает женщин и детей, не должен существовать на свете. Его следует уничтожить.

Интендант передал пленников надсмотрщику, пришедшему забрать на шахты новых рабов. Тот пересчитал их по головам, записал в книгу, а два его подручных сковали их цепями по двое.

Выбирали в пары близких по росту, так что в напарники Армандо достался громила — пират по имени Гарв. Лапунда, которого сковали с другим пиратом, задумчиво произнес, ни к кому не обращаясь:

— А я все равно не смог бы никому присягать. Я уже присягал нашему королю, да хранят его боги.

Не дурак. Действительно, давняя присяга вошла бы в противоречие с клятвой Карвера и убила бы Лапунду на месте. То, что его уволили из армии, ни на что повлиять не могло.

Скованных цепью их повели на шахту. Идти пришлось около десяти лиг под палящим солнцем. Шахту окружали отвесные скалы, а там, где их не было — высокая стена, такая же, как в крепости. Заведя во двор, их снова выстроили, но цепей не сняли. По краям встали мрачные надсмотрщики с бичами, готовые в любой момент пустить их в ход.

По дороге черный камень был не везде и Армандо немного приободрился, даже успел до половины наполнить резерв, но на большее его не хватило. Здесь же ситуация была хуже, чем на мысе Танг. Скалы все сплошь были темно — серыми. Не вовсе черный камень, так, серединка на половинку, но его включения перекрывали потоки почти полностью. Стена была сложена из того же материала, и только казарма и административное здание радовали глаз желтоватым песчаником.

Стоило рабам выстроиться, как из конторы выбежал невысокий, плотный человек и быстро осмотрел весь ряд. Удовлетворенно хмыкнув, определил:

— В шахту номер семь.

— А не в пятую? — неуверенно возразил правый надсмотрщик, — Там вроде людей не хватало.

— Переведешь из седьмой тех, кто послабее. Тут полно крупных, здоровых мужиков. Вижу, есть даже грамотные, — он ткнул пальцем в Лапунду, — Пусть научатся резать блоки. Дробить щебень дураков всегда найдем.

Эге, подумал Армандо, хоть в чем‑то повезло. Он немного разбирался в производстве антимагических предметов и понимал, что к чему. Резать блоки из черного камня не так вредно, как дробить щебенку для переработки. Когда вырезают блоки, то постоянно льют воду, чтобы срез был чистым. Мокро, холодно, но не так опасно. Меньше пыли попадает в легкие, меньше ее оседает на одежде. Пусть камни тяжелые, зато там можно дольше протянуть. А это сейчас главное. Пока жив — есть надежда.

Вы никогда не замечали, что у снега есть запах? Этот запах разный у чистого и невинного свежевыпавшего снежка, у метели среди зимы, у подтаявшего по весне сугроба… А вот первый и последний снег пахнут совершенно одинаково.

Сегодня, выйдя рано утром из дома, я увидела чисто белый ковер выпавшего за ночь снега, который в местах проталин уже потемнел от воды, но еще не растаял. Волшебный запах напомнил мне, как осенью я здесь впервые появилась. Тоже после того, как выпал снег, первый за долгую зиму. Сейчас лег последний снежок. Он покрыл все, кроме озера. Ласерн питают теплые ключи, оно не замерзает даже в самые лютые морозы.

По уверениям старожилов, уже завтра снег сойдет и в долине начнется настоящая весна. Перевалы еще как минимум три декады будут стоять закрытыми, но это не помешает всему вокруг покрыться ковром первоцветов. Я столько раз слушала рассказы о том, как тут красиво весной, что представляла себе это как наяву.

Зима в горах получилась длинной, гораздо длиннее чем была бы внизу, на равнинах. Мой плен продлится еще дольше: перевал откроется не раньше, чем здесь зацветут сливы. Надежда спуститься по Ласерну оказалась призрачной: выходя из озера, вода здесь падала с огромной высоты, образуя прекраснейший водопад.

На него хорошо было бы полюбоваться, но на моих планах он ставил жирный крест. Только значительно ниже него можно было плыть по реке, не опасаясь. Конечно, можно было пробраться по берегу, но мне не советовали. Там попадались три опасных места, где я с ослом не прошла бы, только тренированный мужчина, владеющий навыками скалолазания.

Да что там говорить! Даже если бы я смогла там пройти, Бака все равно не брошу. Его мне учитель завещал.

В Сиразу возвращаться не хотелось, так что я всю зиму выспрашивала у здешних, как и куда можно еще отсюда выбраться. Получалось, только в Империю. Малоприятная страна, где магам и ведьмам была уготована участь малооплачиваемой прислуги, закрепленной за хозяевами, почти рабов. Там мне пришлось бы достать из небытия и снова нацепить образ Динь. Ее документы для империи были в полном порядке, не то что у Летиции. Но если бы был выбор, я бы туда не полезла. Максимум на два — три дня, как раньше планировалось. Мало ли что.

Дыша свежим запахом снега, я вспоминала проведенную на берегах Ласерна зиму. Плодотворную, надо сказать. В долине было всего три небольших поселения, располагались они вокруг озера, и на все три деревеньки я была единственной ведьмой, а значит единственным квалифицированным целителем. Приходилось везде поспевать. Болезни, травмы, роды… Если учесть, что больше года здесь некому было лечить, то работы оказался непочатый край. Такой практики, поручусь, не было ни у одного нашего студента с факультета целительства. Это не говоря уже о том, что приходилось зачаровывать амбары от мышей, зерно от гнили, дома от огня и так далее.

Что удивительно, в долине Ласерн жили по старинке, но совсем не знали простых народных методов сохранения дома и добра. Никто не расписывал узорами балки и дверные косяки, не делал украшенных узорами наличников на окнах, бабы носили простую, некрасивую одежду без вышивки. Надо было все это поменять.

После моих визитов притолоки везде были разрисованы иероглифами, которые крестьянам казались колдовскими узорами. Умельцы прорезали их в дереве поглубже, чтобы не стерлись. Баб я научила вышивать ворот у рубах и ткать пояски с обережной вязью, которые потом тоже зачаровывала.

Когда прошел день середины зимы пошли отёлы у коров. Тоже, доложу вам, не сахар. Жили здесь не бедно, коровы были почти в каждом дворе, так что в некоторые дни приходилось принимать по три теленочка.

Сейчас, оглядываясь на проделанную работу, я могла думать о ней с гордостью. Все рожденные в долине, как дети, так и телята выжили. Никто за зиму не умер, кроме одного древнего старца, которому просто время пришло. А сколько я вылечила переломов, вывихов, ушибов — и не сосчитать! Справилась даже с двумя застарелыми, где уже сформировался ложный сустав.

Денег мне селяне не платили, у них самих они были не в ходу, но содержали знатно. Я ни в чем не знала недостатка. Мои изорванные в горах одежки починили, да так, что они выглядели как новые, нанесли полотна для постели, перин, подушек. Дров наготовили столько, что я к весне еще половины не спалила. Про еду уже и говорить стыдно: тем, чем меня снабжали, можно было бы кормить еще толпу, как, кстати, и получалось. Те, кто ничем материальным не могли меня отблагодарить, просто приходили поработать: помыть, постирать, натаскать воды или поколоть дрова, а потом вместе со мной садились за стол. Заодно все новости рассказывали и отвечали на мои вопросы. От них я много узнала про долину и окружающие ее земли, спланировала дальнейший путь, хотя зимними вечерами он казался чем‑то очень далеким.

Все вроде было хорошо, но я тосковала.

По семье и прежней жизни, тут они мне все вспомнились, особенно бабушка Клотильда. Каждый день ее уроки вспоминала с любовью и благодарностью. По учителю. Правду он сказал: если не знала я, что делать, думала о нем, о том, что бы он сказал или как бы поступил, и ответ приходил сам.

Но больше всего тосковала я по Армандо. Об Антонио иногда вспоминала, грустила, но это было светлое чувство, как облачко, на минуту приглушившее жар солнца. Эту страницу я наконец закрыла. А Армандо вспоминался как живой: его улыбка, глаза, голос, его руки… Я видела и чувствовала его как наяву, но это было лишь воображение. В сны мои он больше не пришел ни разу. И это оказалось больнее всего.

Что я за нескладица такая ходячая? Когда был рядом человек, живой, горячий, страстный, я нос воротила и боялась, как бы меня случайно не использовали. Сбежала, как полная дура, хотела сама себе свою самостоятельность доказать. А теперь, когда его нет рядом, когда он оставил меня, уверившись, что я к нему равнодушна, вот тут меня и понесло по кочкам! Понимаю, что влюбляюсь без памяти! Увидела бы его, кажется, не раздумывая на шею бы кинулась.

Наверное, думы об Армандо заслонили от меня внимание, которое ближе к весне стали мне оказывать местные мужчины.

Надо сказать, было оно скромным и ненавязчивым. В сенях начали появляться мелкие подарки. То короб плетеный, то бусы из камешков, то рукавички меховые… От кого они, я не знала, но принимала их скорее не как дары нежного сердца, а как подношения благодарных селян. Вот только когда на крышке бочонка, в котором хранилась капуста, я нашла кованую розу, то поняла, что за мной пытаются ухаживать всерьез. И кто? Кузнец! У него на это лето свадьба назначена, я точно знаю! С дочкой старосты из той деревни, что ближе всего к водопаду.

Мне это очень не понравилось. И дело было даже не в том, что я не собиралась принимать ухаживания от местных жителей. Просто до меня наконец дошло, что они все видели во мне ведьму. Не целительницу, оказывающую помощь всем в этой долине, нет. Они видели во мне желанную, а главное доступную женщину. Что это далеко не так, никого не волновало.

Тут и вспомнились все рассказы бабушки Клотильды про ведьм. Да не только про ведьм вообще, про ее конкретную судьбу тоже. Пока она в силу не вошла, из скольких деревень, где она не творила ничего, кроме добра, ей пришлось убраться? Да и потом… Только наличие мужа как‑то ее защищало от ненависти женщин. Потому что мужчин сущность ведьминская влечет настолько, что они зачастую последний разум теряют, а женщинам нет бы мужика своего к порядку призвать, они сразу кричат: "Разлучница!" и бросаются бить ни в чем не повинную ведьму.

Вот что этому жениху не сиделось? Зачем притащил мне свою розу? А другие? Я не поверю, что и короб, и бусы, и рукавички были от кузнеца. Конечно, я никого не привечала, но подарков не возвращала. Мужчины это могли воспринять как поощрение, а женщины… Ой!

Кажется, я знаю, почему предыдущая ведьма погибла. Она не утонула, ее утопили. Бабам, тем, что рядом белье полоскали, ничего не стоило сунуть бедную женщину головой в воду, подтолкнуть и полюбоваться, как ее на глубину затягивает. А потом начать орать, что ведьма утонула. Слышала я про такое, но не думала, что придется столкнуться.

А мужики… Как ни нравится им ведьма, а защищать они будут своих баб. Тут живой интерес: дом, дети, хозяйство. А ведьма… Ну погибла и погибла. Другая на ее место придет.

Ой, беда! Если старостина дочка узнает, что ее кузнец мне розу подарил, со свету сживет. Я, конечно, сильная, и в схватке с ней легко одержу победу. Но вдруг дело так встанет, что или она, или я? Мне тогда придется ее убить, а этого мне никто не простит, пусть я сто раз защищалась. А если она придет не одна? От толпы женщин я не отобьюсь, не бросать же в них боевыми заклинаниями!

Пора делать ноги. Только вот как?

Я последний раз вдохнула свежий запах снега и ушла в дом. А там стала лихорадочно собирать вещи. За зиму все из короба, в который превратилась повозка, я все повытащила, теперь же я убирала вещи обратно.

Для этого пришлось вернуть повозке ее обычный вид, хоть и без колес, открыть и начать все аккуратнейшим образом складывать. Каждая вещь в свой футляр, ларчик или коробочку. Уже убедилась: навалом туда влезает на порядок меньше. Когда я закончила запихивать в повозку книги, в дверь постучали.

Боги, пусть это будет пациент!

Я подошла к двери и посмотрела в тайное зеркальце. Оно показывало того, кто стоит на крыльце.

Боги остались равнодушны к моим молитвам, хотя дело обстояло далеко не так плохо, как мне показалось. За дверью стоял староста, отец той девушки, на которой должен был жениться кузнец. Один. Его я не боялась: у него передо мной был должок из тех, что отдать не так‑то просто. Его невестка, жена старшего сына, стала одной из первых моих пациенток. Тяжелые роды, осложненные родильной горячкой… И мать, и сын были на грани жизни и смерти, я вытащила обоих.

Сложила пальцы в отвращающем беду жесте и открыла дверь. Бак поприветствовал старосту своим коронным "и — и–а — а–а". Тот брезгливо отшатнулся и быстро прошел мимо меня в горницу. Огляделся, затем сказал удовлетворенно:

— Сообразительная девка. Собираешься? Ну и молодец. Нечего тебе тут делать.

Ведет себя по — хамски. А зря. Забыл с кем дело имеет. Я ведь тоже не кроткая лапочка.

— А когда твой внук и невестка отправлялись на встречу с богами, мне тоже тут нечего было делать? Или они тебе больше не нужны? Что дала, могу и назад забрать.

Пугала. Никогда ничего я не сделаю ребенку, тем более если сама его с того света вытащила. Но староста этого не знал. Его всего перекорежило.

— Прекрати, ведьма! Если ты чего моим сделаешь?

— То что? Убьешь на месте? Ничего, я всегда успею проклятье бросить. Такое, что долину Ласерн мертвой долиной величать будут. Мне терять нечего.

Ой, зря я так. Кажется, старик обмочился. Слабый мочевой пузырь на сторости лет стал. Как он обратно пойдет в мокрых портках? Но, кажется, это маленькое происшествие его отрезвило.

— Прости, прости меня, госпожа ведьма. Знаю, чем тебе обязан, да не только я, вся наша долина. Мало сыщется домов, куда ты не пришла с добром и помощью. Только не могу я смотреть на то, как терзается моя доченька. Плачет, убивается по жениху. А он на нее и не смотрит, все мысли о тебе. Так и сказал. Ты, говорит, перед нею, как светляк перед полной луною. Когда ночь темна, и светлячка видно, а когда луна светит, кому он нужен? Это он тебя с луной сравнил.

Ого, как поэтично. Только невдомек парню, что луна — она так в небе и останется, а светлячка поймать можно и в коробок посадить.

— Да поняла. Но скажу прямо: я про кузнецовы чувства первый раз слышу. А, нет, второй. Нынче утром розу кованую нашла в сенцах.

— Где? — вскинулся староста.

— А, там, на кадушке с капустой валяется. Можешь забрать. Отдашь мастеру при случае.

Увидев, как невысоко я ценю ухаживания парня, староста с одной стороны успокоился, а с другой обиделся. Надо же, обиделся за кузнеца. Или за свою доченьку ненаглядную?

— И он тебе совсем не нравится, что ты так его подарками расшвыриваешь?

Я снова перешла в наступление.

— Мне он абсолютно безразличен. И потом, причем тут нравится — не нравится? Сам скажи: я кого‑нибудь привечала? — мужик покачал в задумчивости головой, — Вот то‑то. Я здесь оставаться не собираюсь, меня ждут далеко отсюда, у самого моря. Так что ни кузнец, ни кто другой мне без надобности. Да и сижу я здесь только потому, что выхода нет. Могла бы — сей же день ушла.

Тут глазки у старосты коварно загорелись: что‑то он задумал.

— Ушла бы, говоришь?

— Да хоть сейчас. Но мне всю зиму ваши сельчане по ушам ездили: мол, зимой отсюда выхода нет, а перевалы откроются не раньше чем зацветет слива.

Я показала пальцем в окно, где потихоньку таял снег

— Если ты видишь там цветущую сливу, так и скажи. Я лично вижу нечто совсем иное. Ровно вчера заходила в трактир и трактирщик мне клятвенно подтвердил, что раньше трех декад отсюда не выберешься. Так что придется вам с дочкой подождать и потерпеть. Другие варианты я тебе лично не советую. Меня ни ты, ни вся твоя семья не переживете.

Для верности сверкнула глазами так, что мужик опять шарахнулся. Но все же нашел в себе силы снова завести жалобное:

— За три декады моя Майла совсем изведется. Как бы руки на себя не наложила.

Ну зачем наговаривает на девчонку. Знаю я Майлу, она скорее на меня их поднимет, а себе больно не сделает. Но по лицу ее папаши вижу: есть у него альтернативное предложение.

— Ты можешь придумать способ выбраться отсюда раньше?

Тот стал мяться и жаться, желая вызвать интерес и продать идею подороже. Затем попытался припугнуть, что бабы готовы меня камнями побить, если я задержусь в долине.

Но я тоже не лыком шита. Сделала вид, что мне на все наплевать, я и дольше тут ждать могу. Намекнула только, чтобы держал от меня здешних баб подальше: если припрутся толпой отношения выяснять, как бы им тут всем вдовцами в одночасье не остаться. На мужиков плевать, а деточек жалко: куда они без мамок?

Довод показался мужику убедительным и он решился:

— Если не побоишься, мы тебя вниз к подножию водопада спустим. Там дорога проходит, ты сможешь пройти вдоль реки и за порогами сесть на барку или лодку нанять до самого устья.

Мысль эту я услышала впервые и она показалась мне не лишенной разумности. Но все дело, как всегда, в подробностях.

— Это как вы меня спустите?

— А как товары спускали: веревка, блок, корзина и пара здоровых мужиков. От нас товары далеко через перевалы возить, вот один наш умелец и придумал. Купцы с обозом снизу подходят, свои товары в корзину кладут, наши забирают. Правда, людей этим путем мы никогда не перемещали… Но все бывает в первый раз.

Я подумала, поразмыслила и отказалась.

— Не пойдет. Я одна, без ослика моего, уходить не собираюсь. А его в корзину не посадишь.

Староста залебезил:

— Да ты не поняла. Там корзина такая огромная, что не только твой осел, конь влезет. Веревки надежные, крепкие. Ты не торопись отказываться, ты подумай и посмотри. Не понравится мой способ — вернешься в деревню. Я уже понял, что с тобой шутки плохи. А от водопада дорога до моря куда как проще и короче, чем через Империю. Сам от купцов слышал. И я дала себя уговорить.