Осень без любви

Размолвка

Поссорились они из-за пустяка. Неделю назад Николай пришел с работы совершенно расстроенным, бросил на пол, почти посредине комнаты, верхнюю, рабочую одежду (с ним это частенько бывало) и лег на диван.

Жена не стала за ним убирать, а принялась отчитывать. Она и раньше журила за беспорядок, теперь же ругала зло и, как показалось Николаю, с наслаждением, точно давно ждала момента поссориться с ним.

Когда Вита потребовала, чтобы он убрал разбросанную спецовку, Николай буркнул, что, мол, сама не развалишься, если уберешь. Тут жену вообще прорвало. Она заплакала и стала говорить, что он ее давно содержит вместо служанки (слово-то какое, содержит), что давно не считает ее за человека, что теперь она все, все про него знает. Что «все», он не понял и спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что все, все знаю…

— Что знаешь? Что все-то? Говори по-человечески или совсем уж того…

— С тобой, конечно, того. Ты мою молодость сгубил, отнял лучшие годы жизни, — шмыгая носом, обливаясь слезами, кричала жена.

— Какую молодость? Чего мелешь? Тебе всего-то двадцать четыре года.

— Ну и что, что двадцать четыре?! Теперь в двадцать четыре девушки старухами считаются. А я жить по-человечески хочу, — сказала она таким голосом, что у Николая побежали мурашки по телу.

— Живи, кто ж тебе не дает? — спокойно произнес он.

Николай изо всех сил сдерживал себя.

— Я бы жила, только ты… ты… — Вита поперхнулась, еще сильнее заплакала, потом сквозь слезы добавила: — Я все, все про тебя теперь знаю…

— Да что все-то? — взбеленился уж и Николай. От этого «все» его прямо колотить стало.

— Сестра Лиза слышала, как ты со своей любовницей по телефону миловался, — наконец выдала Вита давно скрываемое.

— Когда? С какой любовницей? — опешил Николай.

— Неделю назад Лиза вошла к нам, а ты крысе своей по телефону говорил всякие любезности и называл ее: «Милочка моя».

Лицо у жены было в слезах, злое, красное, с темными разводьями туши под глазами. Никогда он не видел ее такой оскорбленно-гордой и вместе с тем очень смешной.

Николай рассмеялся, вспомнив разговор по телефону. Он беседовал о пустяках с товарищем из бригады, и, когда вошла Лиза, решил разыграть ее: стал называть товарища «милочка моя». Лизу как током ударило. Потом-то он объяснил все Лизе. А она, видишь, что наговорила.

Жена, увидев его смеющимся, закричала, не дослушав объяснение:

— Сердце мое кровью исходит, а ты смеешься? Ты все, все врешь! Лиза вчера опять видела тебя с какой-то женщиной.

Ну это вообще была дичь. Он действительно шел с женщиной, с нормировщицей участка, шел по делу.

Очередное незаслуженное обвинение окончательно вывело из себя Николая.

— Пусть Лиза — дура эта, выдра, больше не приходит к нам! — крикнул он.

— Ты меня всегда оскорблял: никогда не убирал за собой спецовку, теперь за родную сестру принялся. Ты невежда! Я не могу больше с тобой жить. Ты самый настоящий поработитель, крепостник!

— Да не живи, кто ж заставляет-то?! — выскочило у Николая впопыхах.

Не хотел он этого говорить, да вот так уж все получилось.

Вита словно ждала этих слов, разом перестала плакать, кинулась за чемоданом, побросала в него свои и дочкины вещи (нажить-то еще ничего не успели, все уместилось в одном чемодане) и ушла к сестре Лизе, которая жила с мужем на другом конце их маленького городка.

Первые дни Николай думал, что Вита остынет и вернется: глупо было из-за пустяка расставаться. Но она не приходила, видно, ждала, когда он пойдет на уступку. А Николай не понимал, в чем нужно было уступать.

Дня через два Николай все-таки не выдержал, позвонил на квартиру Лизы. Виты не было, как сказала ее сестра, ушла в кино. «Весело живет», — подумал он.

Лиза в заключение разговора назвала Николая распутным человеком и попросила больше не звонить, не беспокоить их семейство.

Николай решил потолковать с мужем Лизы, человеком степенным, тихим, правда, больно уж равнодушным до всего, попросить его урезонить свою благоверную, что называется, отбить ей охоту лезть в чужую семейную жизнь. Но Малышок, так звала своего мужа Лиза (двухметровому Малышку было за пятьдесят, и весил он 130 кило), укатил в длительную командировку.

Денька через два Николай вновь позвонил, надеясь услышать голос Виты, но опять напоролся на Лизу.

— Виолетты нет, она ушла в кино. Я уже вам, молодой человек, говорила, чтобы вы не беспокоили наше семейство, — тон у нее был такой, что позавидовала бы любая королева его холодности и непреклонности.

Николай хотел было по-простому, по-мужицки матюгнуть ее, но, услышав в трубку смех дочери, спросил:

— Она одна пошла?

— Может, и нет. Она женщина теперь молодая и свободная.

— А раньше что, старая была? Подведите к телефону дочку, я с ней поговорю, — попросил он, вежливо попросил, хотя все внутри полыхало синим пламенем: так бы…

— Ни в коем разе, — заверещала Лиза, будто ее просили подвести ребенка к прокаженному. — Дитя вас почти забыло, и его не стоит травмировать.

Николай бросил трубку с такой силой, чуть не разлетелся вдребезги весь аппарат. На душе стало так противно и больно, хоть криком кричи.

«Что ж это происходит? — думал, кипя, он. — Она в кино бегает, стала молодой свободной женщиной, забыла все прежнее и дочку от него отучила? Как, же можно так жить, чтобы все тут же забыть, все, что было хорошее между ними, их любовь?!»

Как удивительно и счастливо все начиналось!

В начале июля, в самую прекрасную пору на Чукотке, когда бывает тепло, когда тундра покрыта молодой, радующей глаз зеленью, когда в мире все растет, наполняется силой, множится, Николай вернулся из армии.

Первое время по утрам не спалось, то ли сказывалась трехлетняя привычка подниматься рано, то ли новая жизнь будоражила, взвинчивала его.

Тогда он еще не работал, — куда было спешить? — впереди целая жизнь. По утрам он брал удочку и уходил на берег моря. Клевало всегда плохо, но не в этом было дело.

Свинцово-серое море, заполнившее собой все пространство до горизонта, было бесконечно любимо им. На эти скалистые, безлесные берега он не приехал за заработком, или, как теперь поют в песнях, «за романтикой и туманом», — родился здесь. Этот берег был его родиной, такой же родиной, как у некоторых она есть на Алтае, Рязанщине, Украине, в Татарии, и о которой они тоскуют, живя на Севере. А он тосковал там, на материке, по этим бескрайним просторам, по серо-свинцовому морю, всегда беспокойному, полному мужественной суровости, по белым ночам, вкусу морошки, робкому хрусту первого снега, по особому климату взаимоотношений между людьми в их городке, по родителям, по страстному курлыканью журавлей в весенние брачные дни.

Родители Николая, строители по специальности, приехали на Чукотку еще до войны. Это их руками возродился город, в котором родился Николай. Получив пенсию, мать и отец Николая так и остались здесь, на Чукотке, на земле, где прошла их молодость и зрелые годы.

В тот день утром прошел небольшой дождь. Николай проснулся рано, умылся, выпил кофе, стал собираться на рыбалку. Отец хотел было пойти с ним, даже поднялся с постели и оделся, но потом вспомнил о каких-то неотложных делах по общественной линии (он был председателем городского совета наставников), махнул на рыбалку рукой.

Когда Николай шел с удочкой к причалу, где обычно горожане удили, то не знал еще о предстоящей встрече с девушкой, с которой впоследствии свяжет свою судьбу. Да разве о том, что ждет впереди, узнаешь?

Бетонированные улицы были влажными от дождя, пахло прибитой пылью. Было тихо, светило солнце, а сыроватый воздух пьянил свежестью и чистотой.

У причала — пологий песчаный берег. На удочку попадалась в основном корюшка — верткая небольшая рыбешка, пахнущая зимой свежими огурцами, реже сиги, а иногда ершистые бычки, которые шли в основном на приманку.

Несмотря на ранний час, на берегу собралось довольно много людей. В основном это были подростки. В каникулы ребятам, кроме рыбалки, некуда податься. Были и взрослые, даже милиционер в отутюженной форме стоял с удочкой. На него как-то непривычно было смотреть. Видно, вспомнилось человеку далекое детство, и он не утерпел.

Николай прошел по насыпи на затопленную баржу, которая, собственно, и являлась причалом, насадил на крючок кусочек колбасы, поплевал, как плюют заядлые рыбаки на червя, и забросил удочку в воду.

К причалу подходили катера, люди что-то грузили и, наоборот, что-то сгружали — шла обычная работа, которая не прекращается в навигацию на Севере круглые сутки. Шумно было, но рыба плохо клевала вовсе не поэтому: в море ей сытно жилось.

Николай сосредоточил свое внимание только на рыбной ловле и не обращал внимание на суетню.

Потом он почувствовал, что сзади на него кто-то пристально смотрит, так пристально, что по телу аж мурашки пробежали. Он оглянулся — неподалеку стояла девушка в белых туфельках, яркой желтой курточке, с большим чемоданом, рюкзаком и сумкой. Он не успел ее даже как следует рассмотреть, запомнилась только одежда.

— Помогите мне, — попросила девушка и как-то по-детски доверчиво улыбнулась.

Позже он понял, что именно эта улыбка, что называется, покорила его. И вообще после этого он пришел к выводу, что женщины «берут» мужчин не нежностью, не беспомощностью, как принято считать, и даже не красотой, а вот этой доверчивой, полузагадочной улыбкой, которая как бы призывает к чему-то.

— Вы знаете, где находится улица Гагарина? — спросила девушка.

— Я здесь родился.

— Тогда конечно. Они меня завтра ждут, а я явлюсь сегодня, как снег на голову.

Девушка была невысокого роста, худенькая, брюнетка. Лицом не очень красива, но приятна.

Николай взвалил на плечи рюкзак, взял в одну руку тяжеленный чемодан, а в другую не менее тяжелую сумку и зашагал к городу. Тогда он еще подумал, что можно везти такое тяжелое в сумке и чемодане? Но ни о чем не расспрашивал девушку — неудобно было.

Николай шел быстро, а девушка, постукивая каблучками, бежала легкой трусцой следом. Со стороны это выглядело так: впереди идет плечистый коренастый парень, в болотных сапогах, выцветшей брезентовой штормовке, навьюченный как ишак, а следом легко, словно бабочка, порхает само небесное создание. Иногда небесное создание забегало вперед и, лупая голубыми глазами, спрашивало:

— Вам помочь?

У Николая быстро онемели руки и плечи, но он упорно в этом не признавался. Наконец девушка сама сказала, что устала бежать следом и попросила остановиться — поняла, что этого твердолобого парня иначе не заставишь отдохнуть.

Николай поставил на землю чемодан, сумку и сбросил с плеч рюкзак. Причем сбросил небрежно и внутри рюкзака что-то глухо хокнуло, будто материя порвалась.

— Варенье!.. — ахнула девушка и кинулась к рюкзаку. — Облепиховое варенье!

Николай залился краской. «Дубина!» — обругал он себя в сердцах. К счастью, банка только треснула, и золотистое варенье стало медленно выползать наружу.

Девушка проворно сунула банку в целлофановый мешочек.

— Это ничего, — сказала она. — Теперь уж, надеюсь, немного нести.

А на лице ее было написано совсем другое. В самом деле, столько дней везла с самого материка, столько людей помогало нести этот рюкзак, и ничего, а тут…

Расстроенный, злой на самого себя, Николай взвалил на плечи груз и пошел еще быстрее.

Девушка бежала следом с банкой варенья в руках.

— Меня зовут Витой, — представилась незнакомка на ходу.

— Я — Николай.

Он не расслышал ее имени, а переспросить постеснялся и потом называл ее Ветой, а она обижалась.

На прощание, за труды, Николай заработал стыдливый поцелуй в щеку и обещание пойти с ним в кино.

С этого кино начались их «гуляния под луной». Через три дня они целовались, через неделю… Когда уж это произошло, то делать было нечего, и они решили пожениться. Через два месяца сыграли свадьбу, а через полгода у них родилась дочь.

Не обошлось дело и без испытания. Перед самой свадьбой Николая пригласили в дом Виты.

«Ритуал» семейных смотрин в точности соблюдала старшая сестра Виты Лиза. Она усадила гостя за стол и стала настойчиво потчевать всевозможными горячительными напитками, выясняя его пристрастие к ним. Николай тогда, да и теперь, пил мало и редко и совершенно не знал толк ни в винах, ни в коньяках.

Вита тоже усердствовала, все подначивала Николая, когда он воздерживался от рюмки, мол, что ты за мужчина, если выпить боишься.

Муж Елизаветы Малышок поглощал водку стаканами и не пьянел.

— Я в молодости все подряд пил и ни от чего сильно не пьянел. Раньше-то тут, на Чукотке, насчет выпивки тяжело было. У меня желудок, как я думаю, может даже кислоту безвредно принять, может даже синильную — самый страшный яд, — хвастался он.

В общем, наклюкался жених так, что кулем свалился на диван и уснул.

Утром открыл Николай глаза — перед ним Малышок, в одной руке полстакана водки, в другой виноградный сок для детского питания.

— Для устойчивости бы, — предложил Малышок.

Николай как увидел водку, так сразу побежал в туалет…

Потом сидел бледный до синевы, пил сок и сгорал от стыда. Тут и объяснили, ради чего его напоили. Оказывается, по наказу отца в их семье бытует традиция: перед свадьбой напаивать женихов, проверять, каковы они во хмелю. Если жених пьяный буянит — свадьбы не бывать.

— Я на своего Малышка три литра водки ухлопала, и он охмелел, — рассказывала Лиза.

— Так чуть-чуть, в одном глазу, — вставлял Малышок.

— Так потом он трое суток спал и на работу не ходил. За прогулы выговор получил. Теперь-то я знаю, какой он тюфяк во хмелю.

— Знаешь… Ежели я до чертиков напьюсь, то, будто слон, крушить все начну. У меня батька такой был. Только напоить меня очень тяжело.

Несколько месяцев Николай жил с Витой в общежитии, а потом перед самым рождением дочери им дали однокомнатную квартиру. Начальник стройки, где Николай работал монтажником, обещал дать двухкомнатную, когда появится второй ребенок.

Жил Николай с Витой хорошо, редко ссорились. Прошло пять лет, и стали они почему-то излишне ревнивы. Стали какими-то нервными по отношению друг к другу. Со всеми, что ли, после пяти лет семейной жизни что-то происходит?

В пятницу Николай пришел с работы, и так ему стало тоскливо, одиноко в квартире, прямо хоть на стенку лезь. Решил опять позвонить Вите: почти неделю не видел и не слышал ее.

Когда Николай набирал номер, то у него дрожали руки. Он так решил: если к телефону подойдет Лиза, положит молча трубку, а если Вита — скажет, что им нужно немедленно встретиться.

Он долго звонил, но к телефону никто не подходил.

Николай позвонил на станцию и справился, не сломан ли телефон Лизы, но ответили, что он исправен.

Тогда Николай позвонил на работу к Вите, — ответили, что она давно ушла домой.

О, что только теперь не лезло ему в голову!

Чтобы не свихнуться или не натворить что-нибудь, Николай решил пойти к друзьям в общежитие. Зашел к Виктору. Это его по телефону он нарочно называл «Милочка моя». У Виктора гулянка. Четыре девушки и три парня сидят за столом и балдеют под музыку, потягивают сухое вино.

— А вот и четвертый, недостающий! — воскликнул радостно Виктор, поднялся и потащил Николая к столу. — Знакомьтесь, мой друг, монтажник экстра-класса.

Виктор знал, что Николай не пьет, но нарочно налил ему полный стакан не вина, а водки. Николай выпил залпом и даже не поморщился.

— Во дает! — ахнули за столом.

— Видать, сегодня пойдет снег, если этот трезвенник стал так хлестать водяру.

Но пошел не снег, а дождь.

Ревела музыка, парни и девушки, вихляя задами, танцевали. Одна из девушек, большегубая, с сильными, мускулистыми руками (работала штукатуром на стройке), с распущенными фиолетовыми волосами, все время отбивалась от своего ухажера, подсаживалась к Николаю, брала его за руку и хмельно шептала:

— Хочешь, разгоню твою тоску.

Николай весь вечер просидел у открытого окна.

Потом он собрался домой, и Виктор, оставив компанию, пошел его провожать. Они вымокли под дождем и отрезвели. Виктор всю дорогу ругал Николая:

— Ты чего лапшу на уши вешаешь? Валюха кадрит и кадрит, а он не в жилу. Такая деваха! Да я бы…

— Иди ты к черту, вместе с ней! Ей кто угодно люб, лишь бы в штанах был.

— Дурак, она не из таких. Она по тебе давно сохнет, теперь ты холостяк, так самый раз девчонку пожалеть.

— Я железный однолюб.

— Чего ты пыжишься, кому это нужно? Семья — обуза. Лет через пятьдесят семейного ярма не будет. Мы все по привычке женимся. А это глупо! Влюбляться нужно, а не жениться.

— Знаешь, мне сейчас не до болтологии. Во как приперло. — Николай красноречиво провел рукой по шее.

— Тогда не распускай нюни. В этом деле нужна решительность. Я сразу отрубил. Теперь она очухалась, пишет с материка, мол, готова хоть на край света за мной ехать, а я говорю: «От винтей!». А если тебе без твоей не в жилу: бери ее в охапку и неси домой.

Ночь Николай не спал. Вспомнилась вся жизнь с Витой от первой встречи на причале до недавней ссоры.

Года два назад они оставили дочку у родителей Николая и махнули в Крым. На попутных машинах, автобусах, пешком исколесили вдоль и поперек этот удивительный клочок земли. Спали, где придется, ели, что бог пошлет, и были бесконечно счастливы общением с природой, людьми. Потом они переправились через Керченский пролив в маленький городок Тамань, названный когда-то великим поэтом скверным городишком. Сколько было впечатлений!

Теперь ему казалось, что счастливее тех дней в его жизни ничего не было.

Затем вспомнилось, как в прошлое лето они всей семьей отдыхали на берегу далекого, удивительно красивого озера. Что это были за дни! Он просыпался рано утром и забрасывал удочки в озеро. Клевало, как в сказке — не успевал вытаскивать рыбу. Потом просыпалась жена с дочкой и тоже начинали удить. Рыбу солили, вялили на вешалах — заготавливали впрок. Когда поднималось солнце, завтракали и шли собирать ягоду: голубику, морошку, княженику, бруснику. В низинах брусники было так много, что она сплошным ковром устилала землю. В тот год был отменным урожай грибов.

В стеклянную бутыль из-под кислоты он надавил сока голубики и бросил немного дрожжей. Дня три бутыль стояла на солнце. Темно-синяя густая жидкость стала вкусной и хмельной. Это было их семейное «шампанское». В полдень, когда было очень тепло, они даже отваживались загорать, обильно смочив обнаженные места антикомарином. Вечером в просторной и теплой палатке слушали радиоприемник.

И те дни, прожитые у дикого озера, вспоминаются ему как самые счастливые.

Утром Николай надел новый выходной костюм и пошел в поликлинику. Вита должна была дежурить в регистратуре.

Ночью прошел теплый дождь. На солнце поблескивали лужицы, роса на траве и промытые окна. Было тихо и свежо. Николаю сразу вспомнился тот день, когда он впервые познакомился с Витой. Время, будто описав круг, вернуло прежний день.

Когда Николай шел по длинному коридору к регистратуре, у него так гулко стучало сердце, что он даже не слышал собственных шагов.

Заглянув в узкое оконце, Николай увидел незнакомую женщину и дочь Иру. Ира что-то старательно рисовала. Она стояла на коленях на стуле. Темные, слегка вьющиеся волосы прикрывали ее личико.

— Что вам нужно? — спросила женщина.

Николай молчал. Дочка подняла голову и встретилась с его взглядом. Она не ожидала увидеть отца. Тетя Лиза говорила, что папа плохой, что он бросил их и уехал, что его нужно забыть, что у нее будет другой папа. Она не хотела забывать его, потому что сильно любила. Увидев папу, она оцепенела.

Николая поразил взгляд дочери. Она смотрела на него так, как на человека, который умер, и вдруг появился живой и здоровый.

У Николая помутнело в глазах, захватило дыхание, точно его бросили в ледяную воду.

— Вы к врачу? — переспросила женщина.

Николай побежал вон. На улице, наклонившись над бочкой под водосточной трубой, он стал плескать в лицо холодную дождевую воду.

Когда Николай выпрямился — рядом стояла Ира. Она все так же странно смотрела на него. Этот взгляд запомнился ему на всю жизнь.

Николай подхватил дочь на руки и прижал к себе. Ира заплакала.

— Папочка, папочка! — сквозь слезы зашептала она. — Тетя Лиза сказала, что ты совсем от нас уехал и больше не любишь нас с мамой.

Он не мог произнести ни слова, гладил шелковистые волосы дочери, стиснув до боли губы.

На крыльце появилась Вита. Она была в белом халате, с каким-то журналом в руках. Торопливо сбежав по ступенькам вниз, она неловко ткнулась лицом в плечо Николая.

— Где ты вчера был весь вечер? — немного успокоившись, накинулась она на него. — Я звонила, звонила…

— У ребят в общежитии.

— Мы тебя везде искали…

— Папа, когда мы с мамой собрались идти домой, то тетя Лиза стала ругать маму, — вытирая ручонкой слезы, сказала Ира.

— Что она от нас хочет? — спросил у Виты Николай, не скрывая раздражения в голосе.

— Она мне вчера все высказала. Знаешь, в первые дни она говорила, что тебя просто нужно попугать, чтобы знал, как отпускать жену из дома, когда она сгоряча начинает собирать вещи, а потом такое наговорила.

— Она маме жениха нашла, — сказала Ира.

Николай вопросительно уставился на Виту.

Та покраснела и добавила:

— Притом солидного человека, с машиной и кооперативной квартирой. Сестричка решила меня материально обеспечить.

— Мы разве бедные?

У Виты разом повлажнели глаза. Она опять ткнулась лицом в плечо мужа, прошептав:

— Дурачок, ты же видишь?.. Я так тосковала!.. Она не подпускала меня к телефону. Какие мы с тобой глупые!..

— Пойдем отсюда, на нас уж люди глазеют.

На крыльце курили мужчины и с любопытством посматривали на молодую чету.

Вита отпросилась с работы, и они пошли за чемоданом.

Николай не пожелал заходить в дом Лизы. Вита вернулась быстро. Она передала вещи мужу, взяла за руку дочь и пошла за ним по улице.

Николай нес чемодан, между прочим, тот чемодан, с которым приехала Вита, и улыбался. Как и тогда, пять лет назад, было тихое солнечное утро, только все у них не начиналось, а продолжалось, и в этом было их счастье.