Осколком оборванная жизнь

10

Утром 31 мая 1944 года генерал И. Д. Черняховский прибыл в Москву и направился прямо в Генеральный штаб. Там в присутствии Маршалов Советского Союза А. М. Василевского и Г. К. Жукова, генерала армии А. И. Антонова его посвятили в замысел Белорусской операции «Багратион», который предусматривал ликвидацию выступа противника в районе Витебск, Бобруйск, Минск и выход на фронт Дисна, Молодечно, Столбцы, Старобин. Здесь открывались ворота для полного освобождения Белоруссии, Прибалтики, а дальше и Польши.

По этому замыслу предполагалось нанести два мощных концентрических удара по флангам войск противника, оборонявшегося в Белорусском выступе: с севера — силами 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов в направлении на Сенно — Борисов— Минск и с юга — в направлении Бобруйск — Минск. В районе Минска окружить и уничтожить основные силы армий «Центр».

Генерал Черняховский доложил свои соображения по замыслу и по проведению фронтом самой операции. Доложил о нанесении главного удара не на Оршу, как первоначально проектировала Ставка, а из Лиозно на Богушевск. И в защиту этого варианта обстоятельно обосновал выгодность этого удара и полную его обеспеченность инженерными силами и средствами.

Что здесь выгодно наносить удар, понимали и Василевский, и Жуков, и Антонов. Но обширные леса и болота озадачивали их: как через них пройдут танки и артиллерия? Кто-кто, а уж маршалы Василевский и Жуков прекрасно знали белорусские леса и болота: Александр Михайлович воевал в этих местах в гражданскую войну, да и позже бывал, в тридцатых годах, а Георгий Константинович Жуков прослужил в Белоруссии в кавалерийских частях вплоть до тридцать девятого года. Здесь он вырос с командира кавалерийского эскадрона до заместителя командующего войсками Белорусского военного округа. И, конечно, все трое, особенно Георгий Константинович, донимали молодого командующего фронтом своими вопросами: «А как здесь?..»

Черняховский, в душе благодаря генералов Баранова, Покровского, Иголкина, четко докладывал, что будут делать саперы, понтонеры и им помогающие общевойсковые части, чтобы пропустить по болотам и через реки войска, а самое главное, гвардейскую танковую армию маршала Ротмистрова. И все это получилось у него так убедительно, что не раз слышались голоса маршалов: «Хорошо. Здесь согласны». И снова их карандаши продвигались вперед, замирали на синих штрихах болота: «А здесь как? Ведь тут саперы тоже нужны, и много…»

— Так точно. Здесь, как и раньше, вводится сразу за наступающими войсками свежая инженерная бригада. Она прокладывает гать, пропускает по ней танковую армию. А с этого рубежа, — генерал Черняховский провел самопиской по железной дороге на участке Смолины — Вейно, — танковая армия выйдет на оперативный простор.

— И вы уверены? — Маршал Жуков смотрел на него в упор.

— Вполне, товарищ маршал, — твердо ответил Черняховский.

Наконец все. Иван Данилович вышел из кабинета маршала Василевского, окрыленный надеждой, что у Сталина Генштаб его поддержит и все будет так, как он докладывал. А еще он радовался тому, что сказал ему Александр Михайлович:

— Мы вместе будем проводить эту операцию[2].

— Очень и очень рад, товарищ маршал, — искренне ответил Иван Данилович.

Во второй половине дня, наскоро пообедав в столовой Генштаба, он направился в Кремль, волнуясь перед встречей со Сталиным. Вдруг скажет «Оставить как было!»? Прежде чем переступить порог его рабочего кабинета, Иван Данилович постарался не думать об этом. Войдя в комнату, представился Верховному. Сразу стало легче, когда увидел там Василевского и Антонова. Докладывал Александр Михайлович. К радости Черняховского, Сталин с предложениями и доводами командования 3-го Белорусского фронта согласился. В соответствии с этим Ставка Верховного Главнокомандования дала фронту директиву, которой утвердила два варианта направления главного удара, а стало быть, и ввода в прорыв 5-й гвардейской танковой армии П. А. Ротмистрова: основной — на Оршу, вдоль Московско-Минского шоссе, второй — из района Лиозно на Богушевск, но только в том случае, когда командующему фронтом окончательно станет ясно, что на Оршу прорваться нельзя.

Когда Верховный, прощаясь, протянул руку, Черняховский решился было просить его оставить генерала Берзарина на прежней армии, но Сталин, как будто прочитав мысли Ивана Даниловича, сказал:

— Мы решили генерала Берзарина назначить на другую армию. Так надо, — последние два слова произнес многозначительно. — Вместо него направлен генерал Людников. По всем данным, достойный кандидат.

Выйдя к машине, Черняховский, словно после тяжелой работы, грузно опустился на сиденье рядом с шофером.

— Куда, товарищ генерал? — спросил его подполковник Комаров.

— Куда? — повторил Иван Данилович, все еще не освободившись от пережитого волнения. — Домой, Алеша!

— Проезд Девичьего поля, — назвал адрес Комаров.

— До утра вы свободны. Отдыхайте. Отъезд завтра в пять ноль-ноль, — бросил он Комарову и шоферу, когда подъехали к дому, легко повернулся, юркнул в подъезд и без передыха поднялся на пятый этаж. Войдя в приоткрытую дверь, из которой тянуло чем-то подгорелым, торопливо зашагал по длиннющему коридору, не обращая внимания ни на чад, ни на голоса женщин, доносившиеся из кухни. Вот и заветная дверь. Не стуча, Иван Данилович распахнул ее.

— Ваня?! Папа! — И все — жена, дочь, сынишка— бросились к нему. Они обнимали, целовали его, приговаривая: «Папа, милый, как мы рады…», «А как мы тебя ждали!».

— Устал? — спросила жена. — Раздевайся.

Нилуся и Алик принялись расстегивать ремень и китель.

— Не надо, дети. Я сам, я сам, — пробовал сопротивляться Иван Данилович. Но куда там!

Дома царил настоящий праздник, праздник встречи солдата с семьей. Торжество было тихое. Иван Данилович безгранично любил детей и допоздна был с ними. Его радовало, что Нилуся на «отлично» завершает учебный год, что уже по-взрослому смотрит на жизнь, на свое будущее. А ей ведь только пятнадцать лет. Радовал и Алик живым характером да смышленостью…

Иван Данилович поднялся с рассветом. Перед уходом пришел к детям. Алик крепко спал и даже не шевельнулся. Нилуся проснулась, обхватила шею отца и, целуя, дрогнувшим голосом проговорила: «До свидания, папа. Береги себя».

У двери Иван Данилович безмолвно поцеловал жену. За ним, несмотря на его протесты, накинув на плечи шаль, вышла Анастасия Григорьевна, намереваясь проводить до машины.

— Тася, милая, не надо. Иди домой, — обхватив за плечи, так и ввел ее в квартиру. Потом стал медленно спускаться по ступенькам… Жалобный писк двери заставил его взглянуть вверх. Да, это была Анастасия Григорьевна. Опершись о перила, она провожала его печальным взглядом.