Осколком оборванная жизнь

16

— …Мехкорпус генерала Обухова форсировал реку Нарочь в направлении Сморгони… — докладывал генерал Иголкин. — Войска маршала Ротмистрова овладели Раковом.

— Прекрасно, товарищи! Теперь только вперед! — восторженно произнес Иван Данилович. Но тут вошел офицер и вручил ему телеграмму.

— Ну вот, как я и полагал, директива Ставки на новую — Вильнюсскую операцию. — Если до этого времени генерал Черняховский не сомневался в направлении фронта на Варшаву, а там на Берлин, то теперь, с переносом оси наступления несколько севернее, почувствовал, что фронт нацеливается на Восточную Пруссию. И, надо сказать, загрустил. — Все ясно, — он огорченно стукнул костяшками пальцев по столу, — упремся во Фришес-Хафф или Куришес-Хафф, и нашему фронту конец…

Иван Данилович любил свой фронт и свой штаб, и ему очень хотелось, как, вероятно, каждому командующему фронтом, чтобы его фронт завершил войну победой в центральной Германии, и обязательно в Берлине.

— Так вот, друзья, садитесь — и за дело!

С освобождением Минска армии 3-го Белорусского фронта при содействии партизан неудержимо продвигались на Вильнюс.

Иван Данилович торопился на новый КП, который был подготовлен в районе Сморгони, но на порога остановился, чтобы позвонить генералу Глаголеву и сообщить, что его армия остается под Минском для ликвидации совместно с 50-й армией генерала И. В. Болдина окруженной группы генерала Мюллера и в связи с этим передается в оперативное подчинение 2-го Белорусского фронта. Так получилось и с армией генерала Людникова: ее оставили под Витебском добивать группировку Гольвитцера. И она волею судеб теперь действует в составе 1-го Прибалтийского фронта.

На новом КП он пробыл недолго: 7 июля Черняховский и Макаров с оперативной группой переехали под Вильнюс. А утром 8 июля части 5-й армии генерала Н. И. Крылова, 29-го танкового и 3-го гвардейского механизированного корпусов генералов Е. И. Фоминых и В. Т. Обухова с трех сторон — с севера, востока и юга — штурмовали город. Сражение за столицу Литвы затянулось на неделю. Гитлеровское командование бросило на выручку вильнюсского гарнизона большие силы. Для организации упорной обороны в Вильнюс из Берлина самолетом был направлен новый комендант гарнизона генерал Штагель с приказом Гитлера: «Держать Вильнюс до последней капли крови».

Черняховский и Макаров навестили А. Ю. Снечкуса — первого секретаря ЦК КП Литвы (руководство ЦК Компартии Литвы находилось в Ново-Вильне, чтобы уточнить действия партизан в операции.

Антанас Юозович их приходу был рад, усадил за стол и словно заправский командир рассказал, показывая на карте, о действиях литовских партизан:

— Вместе с войсками товарища Крылова сегодня участвуют в боях за Вильнюс четырнадцать отрядов партизан. А вообще на литовской земле сражается девяносто партизанских отрядов. Так что горит под ногами фашистов наша земля.

11 июля прорвавшийся в Вильнюс 136-й стрелковый полк майора Ш. А. Хамидуллина сбросил с Замковой горы гитлеровцев, и там, на старинной башне Гедиминаса, взвился алый стяг.

Генерал Штагель, все еще надеясь на обещанную помощь, отверг предложение командования 5-й армии прекратить сопротивление и сдаться в плен. Гитлеровцы продолжали неистово сопротивляться. В ночь на 13 июля Штагель собрал все, что у него было, и двинул войско вдоль реки Нерис на Жверинас. Три часа шел бой. В конце концов пять тысяч гитлеровцев сложили здесь оружие и сдались в плен. Так завершилось сражение за Вильнюс.

15 июля начались бои за Неман. В этот день первый секретарь ЦК КП Белоруссии П. К. Пономаренко по ВЧ пригласил Черняховского и Макарова принять участие в празднестве по случаю освобождения Минска, разгрома и ликвидации минского «котла».

Как ни трудно в столь горячее время оставлять фронт, все же они 16 июля вырвались и полетели в Минск.

Горем и смертью веяло от руин Минска. Но не смерть и горе, а народная радость царила здесь в этот погожий день.

Праздник проходил на большом лугу, простиравшемся по берегу Свислочи. Стоя на трибуне, с волнением смотрел Черняховский на горожан, по-праздничному одетых, с цветами в руках, на отважных партизан, двигавшихся в нескончаемых колоннах. Как ему хотелось в этих людях узнать тех, кто, рискуя жизнью, сообщал фронту ценные сведения о противнике, тех, кто громил фашистские гарнизоны, подрывал пути, пускал вражеские эшелоны под откос, захватывал мосты.

Неожиданно в этой массе людей Иван Данилович увидел бородача Рыгора Ничипоровича. Теперь это был не тот, замученный горем, забитый старик. Построевому шагал, гулко отбивая шаг, бравый и бывалый воин с винтовкой за плечом. И Черняховский замахал ему рукой. Старик в ответ сдернул с головы фуражку и что-то прокричал, и тут раздался чей-то мощный голос:

— Освободителям Минска — ура! — и загремело еще более раскатистое «ура».

— Какая великая сила, Василий Емельянович! — взволнованно прошептал Черняховский.

— Эта сила — наш резерв, — ответил Макаров. — С ней, Иван Данилович, мы будем громить фашистское логово…

— И побеждать! — добавил Черняховский.

Возвращались самолетом. Руины Минска остались далеко позади. Теперь там, внизу, широко простирались белорусские леса, еще недавно наводившие страх на врага; поблескивали своими водами речки и озера, а между ними, радуя душу, яркой желтизной спелых хлебов отливали поля.

«В какой героической борьбе с оккупантами выращен этот хлеб!» — думал Черняховский.

Впереди по курсу самолета, на пожнях излучины реки, показались косцы, — похоже, женщины да подростки. Женщины махали платками, приветствуя самолет, ребята сломя голову неслись за его тенью.

Иван Данилович, прильнув лбом к стеклу иллюминатора, тихо, про себя проговорил:

— Спасибо вам, дорогие труженики полей, и за хлеб, и за помощь Красной. Армии.

Косцы уже скрылись, а изгиб излучины все еще тянулся через поле к лесу, напоминая Черняховскому недавно пережитое.

— Что-то интересное увидели? — окликнул его Макаров, сидевший по левому борту.

— Да вот излучину речки. Идите посмотрите. Она вам что-нибудь напоминает?

Василий Емельянович подошел к правому борту и взглянул в иллюминатор. Но самолет уже летел над лесом, и речка скрылась в лесной чащобе.

— Нет, ничего не напоминает, — пожал плечами Макаров.

— А помните нашу радость — это было 8 июля, уже на новом КП, — когда мы с вами поставили на карте, на излучине реки, что километров двадцать южнее Минска, большущий черный крест?

— На Птичи? Как же, помню.

— Так вот эта излучина напомнила тот радостный день, когда генерал Мюллер сделал там, у Самохваловичей, последнюю попытку вырваться из минского «котла», но был разбит и капитулировал. Этим и закончился первый этап Белорусской операции «Багратион». В этой операции, Василий Емельянович, я, как никогда, почувствовал силу нашей партии, армии, партизан и тружеников тыла и вообще единство всего народа нашей великой страны. И это нам надо довести до каждого воина. Ведь им придется прорывать сильно укрепленные линии обороны Восточной Пруссии.

— Я тоже так думаю, — произнес в раздумье генерал Макаров. — Но не надо забывать, какую громадную роль играет наше Верховное Главнокомандование, в делах которого олицетворяется единство партии, армии и народа. По-моему, этот тезис вам следует раскрыть в сегодняшнем выступлении, когда вы будете ставить задачи на Каунасскую операцию.

— Да, — согласился Черняховский. — Но тогда надо хотя бы кратко подвести итог первого этапа операции «Багратион»… — и, обернувшись к порученцу, сидевшему за его спиной, взял у него планшет, из которого вынул блокнот, авторучку, и стал писать. — Перво-наперво, как вы сказали, — взглянув на Макарова, проговорил он, — надо отдать должное Ставке Верховного Главнокомандования и Генеральному штабу. Ведь они разработали план грандиозной по масштабу наступательной операции четырех фронтов. Разом поднялись четыре фронта и взломали «неприступную» оборону врага, а затем с помощью белорусских партизан, двумя сходящимися мощными ударами намертво окружили и разгромили стопятитысячную группировку противника во главе с генералами Траутом и Миллером. Причем взяли в этом минском «котле» пятьдесят тысяч пленных. Здорово? А это ведь почти шесть полнокровных дивизий! Но это еще не все, — Черняховский некоторое время помолчал. — В результате во фронте «прославленного» генерал-фельдмаршала Модели, «льва обороны», — усмехнулся Иван Данилович, — образовалась от Западной Двины до Припяти четырехсоткилометровая брешь и для наших фронтов и соседей открылась возможность в кратчайший срок освободить Белоруссию, затем Литву и приступить к освобождению Прибалтики и Польши. А там — вперед, на разгром логова фашизма. Каково? А пока нам надо форсировать Неман и наступать на Каунас.

Вернулись они на КП в сумерки. В. Е. Макаров направился к себе в политуправление, а И. Д. Черняховский прямо в штаб: его волновал правый фланг фронта.

— Как дела у Крылова? — поздоровавшись, спросил он генерала Покровского.

— Крылов успешно форсирует Неман. Алешин доложил, что Гитлер объявил Неман на участке Каунас — Алитус воротами в Восточную Пруссию и приказал фельдмаршалу Моделю любой ценой удержать в своих руках Неман. Сюда уже двинуты из глубины значительные резервы.

— Ясно, Александр Петрович, одно: надо срочно разобраться.

Генерал армии Черняховский всегда в большой или малой операции определял главное ее звено. Здесь, по его мнению, главным звеном был Каунас.

— Меня, Александр Петрович, страшит не крепость Каунаса, а ее форты, на которые опирается вся оборона города. Следовательно, брать его в лоб нельзя, — и он решительно провел на карте от фронтон 39-й и 5-й армий две красные стрелы, охватившие Каунас с севера и юга. Причем южную стрелу 5-й армии загнул посильнее. Этой армии он отводил главную роль в окружении и разгроме каунасской группировки. Затем, не теряя времени, связался по ВЧ с командармами и поставил перед ними задачи на всю глубину операции. А к генералу Крылову поехал сам. И там, на КП армии, они рассмотрели все то, что касалось подготовки и организации наступления.

29 июля в полдень, когда командующий в ходе сражения высмотрел у противника слабое место и решил здесь ввести танковый корпус генерала Бурдейного, вдруг зазвонил ВЧ. Трубку взял генерал Макаров и тут же протянул ее генералу Черняховскому:

— Москва. Товарищ Сталин.

— Сталин? — удивился Иван Данилович, хотя это было не впервой.

— Советское правительство наградило вас второй медалью «Золотая Звезда». Поздравляю! Желаю успеха, — проговорил И. В. Сталин и, конечно, поинтересовался, как дела под Каунасом.

Иван Данилович поблагодарил ЦК партии и правительство, коротко доложил обстановку и заверил Верховного, что Каунас будет освобожден в срок.

1 августа Каунас был полностью освобожден от немецко-фашистских захватчиков. Теперь уже ничто не могло остановить продвижение наших войск, и они настойчиво теснили противника к границе Восточной Пруссии.

Придавая выходу на границу Пруссии большое политическое значение, командующий всячески помогал ^армиям. Теперь, как бы ни был он занят, с нетерпением ждал от них добрых вестей. И вот утром 17 августа — звонок. На проводе генерал Крылов.

— Товарищ генерал армии, — восторженно докладывал он, — сегодня в семь тридцать воины 4-й роты 262-го стрелкового полка полковника Юркова дивизии генерала Бац а на Бадминовича Городовикова, возглавляемые командиром роты старшим лейтенантом Зайцевым, первыми прорвались на границу Восточной Пруссии на участке бывшей нашей пятьдесят шестой погранзаставы и под громовое «ура!» водрузили красное знамя Родины.

— Большое спасибо. Как противник?

— Мечет гром и молнии, — отвечал генерал Крылов. — Жмет изо всех сил.

— Николай Иванович, все ясно. Рейнгардт стремится встречными ударами затянуть петлю вокруг наших дивизий, прорвавшихся к границе. А чтобы этого не получилось, на границе закрепиться и дальше ни шагу.

Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая, что за два месяца беспрерывных сражений части понесли большие потери, да и люди измотались, 29 августа приказала командованию 3-го Белорусского фронта перейти к обороне. На фронте наступила тишина.

Первую половину сентября командующий Черняховский и член Военного совета Макаров почти все время находились в войсках.

Возвратясь из войск и решив все текущие дела, Иван Данилович садился за рабочий стол — а это зачастую было за полночь, — скрупулезно изучал Восточно-Прусский театр военных действий.

Анализируя каждую полосу обороны гитлеровцев, он искал более рациональное решение операции. И когда ему стало все ясно, он пригласил к себе генералов Макарова, Покровского, Иголкина, всех командующих родами войск и засел с ними за разработку плана наступления и разгрома восточнопрусской группировки — группы армий «Центр», которой теперь командовал не раз битый генерал-полковник Рейнгардт.

В середине сентября генерала армии Черняховского и генерала Макарова вызвали к Верховному Главнокомандующему. Уже была ночь, когда И. Д. Черняховский докладывал Сталину план наступательной операции в Восточной Пруссии, обстоятельно подкрепляя его расчетами сил и средств фронта. Одновременно он коротко, но полно рассказал о группировке противника и трудностях прорыва его обороны. Верховный план операции утвердил и спросил, чем помочь фронту.

— У командующего артиллерией маршала Воронова, товарищ Сталин, есть тяжелая минометная бригада, которая еще не была испытана в боевых условиях. Просим придать ее нашему фронту для усиления огневой мощи.

Сталин тут же позвонил маршалу артиллерии Н. Н. Воронову и, получив ответ, что такая бригада действительно есть и во фронтовых условиях еще не испытывалась, приказал немедленно передать ее 3-му Белорусскому фронту.

На другой день, 16 октября, туманным утром войска 3-го Белорусского фронта начали штурм предполья Гумбинненского и Литценского укрепленных районов. Командующий перебрался на НП — на самый верхний этаж одного из окраинных домов Вилкавшкиса.

Все шло так, как он предвидел: на главном направлении части 5-й и 11-й гвардейской армий с ходу овладели передним краем, а через час и всей первой позицией противника. К огорчению командармов да и командующего фронтом, брошенный противником в сражение резерв и не подавленные из-за плохой видимости минометы и артиллерия остановили продвижение войск армий. Вот тут и началось то, что называется «прогрызание обороны».

За первые два дня ударная группировка 5-й и 11-й гвардейской армий все же сломила упорное сопротивление врага и продвинулась на 11–18 километров.

Более всех преуспел 16-й гвардейский стрелковый корпус генерала С. С. Гурьева. Из действий этого корпуса Черняховский сделал вывод: если командарму-11 генералу Галицкому основательно помочь танками, то он упредит выход оперативных резервов противника к Шталлупенену и сильным ударом на Гумбиннен овладеет этим важным городом-крепостью. Командующий, посоветовавшись с командармами, 19 октября ввел в полосу армии генерала Галицкого 2-й гвардейский танковый корпус генерала А. С. Бурдейного, а на шталлупененском направлении — 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова, подчинив их в оперативном отношении командармам.

В результате оба корпуса — Бурдейного и Гурьева — за один день прорвались на глубину 20 километров. На другой день они овладели опорным пунктом и форсировали реку Роминте. А танковый корпус генерала Бурдейного, усиленный стрелковой гвардейской дивизией, к исходу дня прорвался с юга к Гумбиннену. К утру 22 октября здесь создалась острая обстановка.

Черняховский принял решение 11-й гвардейской армии перейти к обороне, а войска, прорвавшиеся к Даркемену, отвести на восточный берег реки Роминте. О ходе наступления он ежедневно докладывал по ВЧ в Ставку. Иногда трубку брал Сталин. Его замечания, в которых чувствовалась неудовлетворенность успехами фронта, каждый раз вызывали горечь. Сегодня они были горше прежних и тяжелым камнем давили на душу Ивана Даниловича.

И вот 23 октября приказ Верховного Главнокомандования положил конец переживаниям. В этот день «в последний час» передавался приказ Верховного Главнокомандующего: «Войска 3-го Белорусского фронта, перейдя в наступление при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую границы Восточной Пруссии, и вторглись в пределы Восточной Пруссии на 30 километров в глубину и 140 километров по фронту».

Москва салютовала 3-му Белорусскому фронту в честь одержанных им побед.

С быстротой молнии приказ этот дошел до воинов. И они ринулись на врага. На второй день после приказа был окончательно сокрушен сильный узел обороны гитлеровцев город Шталлупенен.

27 октября командующий фронтом с разрешения Ставки отдал приказ перейти к обороне.

Впереди предстояла Инстербургская операция, куда более трудная и сложная, чем Гумбинненская. К разработке плана Инстербургско-Кенигсбергской операции Ставка привлекла генерала армии Черняховского.

Возвратясь из Москвы, Черняховский вместе с генералами штаба и родов войск приступил к разработке плана этой операции. Решение было оригинальным. Вначале предполагалось правым крылом — двумя армиями совместно с армией 1-го Прибалтийского фронта — за пять дней уничтожить тильзитскую группировку, прорвать оборону укрепрайона и выйти на рубеж Тильзит — Инстербург. Затем главными силами фронта нанести удар на Инстербург, в двое суток окончательно разгромить тильзитско-инстербургскую группировку, остатки ее отбросить еще километров на тридцать и дальше продолжать наступление вдоль реки Прегель на Велау, Кенигсберг.

Ровно в девять 13 января «катюши» огненными залпами возвестили начало наступления. Пехота двинулась вместе с танками и САУ на штурм самого сильного рубежа обороны Восточной Пруссии.

Противник упорно сопротивлялся, и войска фронта к исходу дня продвинулись только на 2—4 километра.

В ночь на 14 января корпуса в армиях генералов Крылова и Лучинского ввели свои вторые эшелоны. Командующий 3-й танковой армией врага генерал Раус тоже подтянул против них свежие резервы. И утром развернулось еще более ожесточенное сражение. Обе стороны несли большие потери. Только сильная воля и уравновешенность удерживали командующего от выдвижения своего резерва на усиление армий.

— Еще не время, товарищи, — отвечал он тем, кто предлагал помочь армиям за счет второго эшелона 11-й гвардейской армии. — У Крылова и Лучинского своих сил хватает. К тому же надо подождать, куда Раус двинет пятую танковую дивизию и те силы, что у него в Инстербурге.

На третий день операции, 15 января, как и ожидал командующий, наступил перелом. Войска фронта наконец прорвали главную полосу обороны. В этот день, как и предполагал Черняховский, генерал Раус снял с севера 5-ю танковую дивизию и двинул ее на усиление гумбинненского рубежа обороны.

— Вот теперь Крылову надо помочь танками, — решил командующий и ввел в стык двух корпусов 5-й армии танковый корпус генерала Бурдейного.

На пятый день операции танковый корпус генерала Бурдейного совместно с войсками 5-й армии, несмотря на разыгравшуюся пургу и снегопад, прорвал вторую полосу обороны, перехватил здесь дорогу на Гумбиннен, чем напугал не только генерала Рауса, но и самого генерала Рейнгардта. И тот, опасаясь, что русские могут прорваться еще дальше, приказал Раусу вывести отсюда войска.

— Рейнгардт дрогнул. А раз так, то пора вводить второй эшелон фронта — армию Галицкого. Но где? — рассуждал вслух командующий. И он принял смелое решение.

11-я гвардейская армия Галицкого, мужественно совершив в снегопад и буран 50-километровый марш, 19 января вышла к реке Инстер и двинулась дальше. Ночью 22 января передовые части армии генералов К. Н. Галицкого и Н. И. Крылова ворвались в Инстербург и к утру очистили его полностью. Во второй половине того же дня войска Галицкого завязали бой за Велау, а к ночи очистили от врага этот сильный опорный пункт на пути к Кенигсбергу.

Остальные армии фронта тоже преуспевали. Они, преследуя противника, в этот день вышли к очень важным рубежам: на севере — к реке Дейме, на юге — к реке Ангерапп.

— Раус отсечен от четвертой армии Хоссбаха, а это, друзья, уже половина победы! — восторженно произнес Иван Данилович, подписывая очередное донесение в Ставку. — Теперь только быстрота и натиск. Признаюсь, хочется Кенигсберг в лоб не брать, а обойти его и уж после этого штурмовать.