Осколком оборванная жизнь

4

Уже вечерело, когда все вернулись на КП дивизии.

— Товарищ командующий, может быть, отдохнете? — комдив показал на скамейки, намертво установленные по обе, стороны длинного дощатого стола, стоявшего под густой зеленью старой, израненной войной березы. — Здесь, когда тихо, хорошо. Видите, какая дивная природа. Слышите, даже птички поют. Садитесь. А я сейчас распоряжусь чайку…

— Что ж, Василий Емельянович, у нас еще есть минут сорок, так что воспользуемся любезностью хозяина, присядем, — и Черняховский, скинув кожанку и опираясь на шаткий стол, устало опустился на скамейку. — А вы, товарищ генерал, — обратился он к комдиву, — вместо чая давайте-ка сюда свою рабочую карту, посмотрим, что у вас на фронте, пройдемся по ней, да и кое о чем поразмыслим.

— Может быть, лучше карту начальника штаба? Мою я веду сам, и она так испещрена и замызгана, что вам будет трудно в ней разобраться.

— Ничего, разберусь. Несите свою.

Не прошло и пяти минут, как комдив принес из своей землянки карту и развернул ее на столе.

— Прошу вас, садитесь, — командующий показал и комдиву, и начштаба на скамейку рядом с собой. — Я полагаю, что ваша дивизия в будущих событиях армии, а это не за горами, будет играть первую скрипку. Вот я и хочу вместе с вами пройтись по всей глубине предполагаемой вашей полосы.

Командующий так же скрупулезно, как и в свою бытность командиром дивизии, рассматривал на карте полосу дивизии в стане врага, не оставляя без внимания ни одного знака, нанесенного комдивом. Задавал вопросы: «А что здесь?», «Сколько?», «А если это опорный пункт?», «Не огневой ли мешок?» Были вскрыты все неясности. И когда комдив и начштаба молчали, то отвечал себе он сам. Водя сухой веточкой по населенным пунктам Церковщина и Березу-ча, он измерил расстояние от них до переднего края противника.

— Как вы думаете, что здесь может быть? — спросил Черняховский.

— Здесь, я предполагаю, — отвечал комдив, — передний край второй полосы обороны.

— А здесь?

— Это опорные пункты.

— Я тоже так думаю. Но вы не должны упускать из виду и Мокшаны. Это, наверное, тоже опорный пункт. Каковы на этот счет ваши решения?

— А мы, товарищ командующий, до них еще не добрались. Оборона нас замучила, — шумно выдохнул комдив. — Каждый день копаем и копаем. А зачем? Не собираемся же здесь все лето сидеть! Да и гвардейцы, как вы сами видели, на взводе. Ждут не дождутся, когда последует команда: «Прекратить рыть! Готовиться к наступлению!»

— Правильно ваши гвардейцы думают, — усмехнулся командующий. — Но на все, генерал, свое время… А сейчас пока солдату надо копать, а командирам — готовиться к наступлению… — Командующий хотел еще что-то сказать, но появление на тропе генерала Макарова и замполита дивизии напомнило ему, что пора ехать в штаб армии.

— На этом, товарищ генерал, все. На прощание скажу вам, — он обвел взглядом комдива, начштаба, подошедшего замполита, — ваши гвардейцы мне и члену Военного совета понравились. Боевые, закаленные в боях и сильные духом воины. С ними дивизия способна на великие свершения. Даже скажу больше, и не для лести, а от чистого сердца: нам хотелось бы видеть другие дивизии такими же, как ваша, — и он перевел взгляд на Макарова: — Как, Василий Емельянович? Правильно я говорю?

— Совершенно правильно, — подтвердил генерал Макаров. — Все это я говорил политотделу. Они и в деле боевой готовности и воспитания у воинов боевого духа молодцы! Правда, я им тут одно дело приостановил… Но об этом потом…

— Хорошо, — кивнул головой Черняховский, — а сейчас поблагодарим хозяев и поехали в штаб армии.

— Никуда мы не едем, — остановил его Макаров. — Дежурный по связи нам доложил, что генерал Берзарин выехал от Прокофьева и едет сюда.

— Сюда? — удивился Черняховский, затем обратился к генералу Макарову: — Да, о чем же вы хотели сказать мне?

При этих словах комдив и начштаба отошли подальше, а замполит будто присох на месте, ожидая, что скажет командующий. Он знал, о чем будет говорить член Военного совета.

— А вот о чем. Они, — генерал Макаров скосил глаза на замполита, — уже пишут листовки и памятки бойцу, сержанту, поучая их, как штурмовать дзоты, истреблять танки, как форсировать Лучесу. Я им это дело поломал. И строго-настрого приказал без указания Поарма этого не делать.

Командующий, видя, как болезненно реагирует на беседу замполит, подозвал его и доброжелательно сказал:

— Пока что, товарищ полковник, этого делать нельзя» Все то, что уже написали, — собрать. Черновики и копирки сжечь. А написанное положите к себе в сейф. В свое время они понадобятся. Ясно?

— Так точно, ясно, товарищ командующий.

— Очень хорошо. Одно прошу вас: делайте сейчас все так, чтобы противник понял, что мы здесь укрепляем оборону, а следовательно, наступать не думаем… Теперь, товарищ полковник, присаживайтесь и расскажите, как идет в дивизии рост партийных рядов? — комфронта указал на скамейку. Где бы Иван Данилович ни бывал, он обязательно интересовался этим вопросом и настоятельно рекомендовал, чтобы в каждой роте было крепкое партийное ядро. Вот и здесь, выслушав замполита, он сказал:

— Мы накануне больших событий, в которых ваша дивизия будет играть далеко не последнюю роль. Поэтому постарайтесь к середине июня так распределить партийные силы, чтобы каждая рота имела полнокровную партийную группу… А в общем, вы действительно молодцы! И генерал Макаров считает, что и по его линии у вас все хорошо. Спасибо вам, — командующий крепко пожал замполиту руку. За землянкой комдива на скамейке полковника ждали комдив и начштаба, сгорая от нетерпения узнать, о чем говорил с ним командующий. Но тут произошла осечка: со стороны КПП по тропе торопливо шагал командарм. Все поднялись его встречать. Их опередил генерал Черняховский. Это показалось странным: комфронта встречает командарма?

А Черняховский между тем шел навстречу Берзарину, чтобы крепко пожать ему руку и душевно поприветствовать этого замечательного человека. Берзарин, поправив на ходу ремень, фуражку, подошел к командующему фронтом по всем правилам устава, взял под козырек. Тут Иван Данилович по-дружески протянул ему обе руки:

— Николай Эрастович, дорогой! Здравствуйте! Вы не представляете, как я рад вас видеть… Мы ведь собрались было ехать к вам, как вдруг вы здесь.

— А я отсюда был недалеко. На «газике» минут двадцать. Думаю, дай заеду за вами и коротким путем повезу вас к себе, — проговорил Николай Эрастович. Затем он любезно поздоровался со всеми и, не останавливаясь, повел Ивана Даниловича знакомой тропой мимо землянок и стола под старой березой, где генерал Макаров сознательно задержал дивизионное начальство, чтобы дать возможность Черняховскому и Берзарину побеседовать наедине.

— Глубоко тронут вашим вниманием, Николай Эрастович. Но стоит ли теперь отсюда ехать к вам? Откровенно говоря, моя цель — повидать вас. Ведь два года с лишним, как мы расстались. Конечно, встретившись, поговорили бы о деле. Но о деле час и даже два мало. И такой наш разговор состоится дней через пять. Так что давайте сейчас дела пока в сторону, а расскажите, как вы живете, как здоровье? Как Наталья Никитична? Дочери?

— Вы затронули, Иван Данилович, то сокровенное, что всегда при нас, — печально вздохнул Николай Эрастович. — Присядем? — показал он на одинокую скамейку под сосной, у самого ручья. — Когда я приезжаю сюда, то всегда хоть чуточку отдыхаю в этом уголке. Чувствуете, какой аромат? — потянул он носом. — Цветет сосна.

Здесь, где говорливое журчанье ручья и звонкие посвисты и щебетание птиц заглушали доносившуюся канонаду, они поведали друг другу о пережитом за последние два года — с того дня, как расстались под Демянском. Черняховский рассказал Берзарину о всех своих задумках по окружению и разгрому витебской группировки генерала Гольвитцера. Оказалось, что Николай Эрастович почти так же, как и он, подходил к решению этой операции, что очень обрадовало Ивана Даниловича.

— Какое ваше впечатление о дивизии? — поинтересовался генерал Берзарин.

— Хорошее, — и Черняховский повторил все то, что говорил комдиву. — Да вот еще что… — и замер: почти над ухом раздалась «пулеметная дробь» дятла, долбившего обезглавленную сосну. — Надо ж так барабанить, — улыбнулся Иван Данилович и невольно взглянул на часы: — Батюшки! Скоро шесть. Нам, Николай Эрастович, пора ехать. Надо еще в ваш резерв— к генералу Вольхину — и засветло вернуться домой.

— Вольхин отсюда недалеко, — Берзарин махнул рукой в сторону вечерней тени сосны. — В лесу, за деревней Маклаки. Если вы не против, то я проеду с вами и проведу вас самым коротким путем…

— Конечно, нет, Николай Эрастович. — И они направились к старой березе, чтобы там попрощаться с хозяевами и уехать.

Но не тут-то было. Комдив, а вместе с ним и замполит запротестовали:

— Как же так, товарищ командующий? Первый раз у нас и вдруг сразу уезжаете. Подумают, что рассердился командующий. Поужинайте с нами. Это ж не надолго, прошу, — комдив показал на накрытый стол.

— Чтобы не создавать у гвардейцев ложного мнения, то надо, Иван Данилович, согласиться, — поддержал комдива генерал Макаров.

За ужином незаметно пролетело время, и Черняховский, Макаров и Берзарин выбрались из дивизии около семи вечера.

У генерала Вольхина пробыли не так, как хотели, — «часик-два», а значительно больше и выехали от него, когда небо уже сплошь сияло звездами. Берзарин, выводя машины на шоссе, ехал на своем «газике». На шоссе остановились. Попрощавшись, разъехались в разные стороны.

Теперь первой по Смоленско-Витебскому шоссе неслась машина командующего, за ней — генерала Макарова и последней — «виллис» с охраной. «Пожалуй, можно и вздремнуть», — подумал Черняховский, но из головы не выходили эти мосты. В них он видел коварный замысел врага. Лишь резкое тарахтение сзади самолета, похожее на звук По-2, отвлекло его от этой мысли. Прислушался и решил, что возвращается наш самолет с ночного задания. И вдруг впереди со страшным треском вспышки взрывов разорвали темноту и разбросали машины, засыпав их землей и осколками. Машину командующего отбросило вправо, в кювет, и повалило набок, машину члена Военного совета — влево, радиатор уткнулся в ствол громадного дерева, а «виллис» с охраной, крутнувшись и сделав несколько витков, стал нормально. Василий Емельянович, а вместе с ним шоферы и бойцы охраны бросились к машине командующего, поставили ее на колеса. Макаров с силой рванул дверцу и помог командующему выйти.

— Ну как, цел?

— Цел, но вот глаз… что-то режет. Будто соринка попала.

— Беспалый, свет! — скомандовал член Военного совета.

Действительно, в правом глазу, ближе к виску, что-то чернело. Ничего не говоря, Макаров взял командующего под руку и посадил его в свою машину.

— Поехали! — скомандовал он шоферу.

— Куда? — спросил генерал Черняховский.

— В медсанбат. Здесь недалеко, в деревне за лесом.

— Василий Емельянович, нужно домой, там нас ждут.

— Нет, — твердо ответил Макаров и сказал шоферу: — На перекрестке поворот направо.

В медсанбате все спали. Командир медсанбата, услышав, что приехал командующий фронтом, растерялся:

— Как же так?.. — бубнил он. — Я не глазник… Я только хирург. Надо в Гусино, в госпиталь, там есть специалист…

— Доктор, возьмите себя в руки! — прикрикнул на него Макаров.

— Конечно, конечно, — сдался командир медсанбата и приказал дежурному врачу: — Запустите движок — и ко мне, в операционную.

Дальше все шло с необыкновенной быстротой. Через минуту гулко захлопал движок, появился свет, в операционной уже стояли в чистых халатах дежурный врач и медицинская сестра.

— Товарищ командующий… — начал было рапортовать командир медсанбата, уже облачившийся в халат.

— Я сейчас больной, — прервал его командующий.

Черняховского посадили в кресло, под большой колпак лампы. Врач с ловкостью опытного хирурга-глазника извлек из глаза черный квадратик и положил его в стеклянную крышечку.

— Вы, товарищ генерал, под счастливой звездой родились. Если бы он шел ребром, то было бы плохо. — Доктор завернул кусочек металла в бумажку, протянул командующему «на память» и предложил переночевать.

Черняховский, поблагодарив, отказался:

— Спасибо. Некогда. Надо спешить.

— А вы боялись, — сказал Макаров, пожимая руку командиру медсанбата.

— Забоишься, товарищ генерал. Ведь это же командующий…