Останься в Вейзене

Глава 11 Об историях, которые не имеют конца

Как и положено всякой доброй сказке, злодей оказался пойман и наказан по заслугам. Сама я не видела развязки, так что мне остаётся лишь довериться словам Феранты. А сказала она вот что: Ирмалинду содержат в хороших условиях, но в ограничении от всего мира. Продолжаться это будет не меньше года, а дальше — очередное собрание, которое решит дальнейшую судьбу Ирмалинды.

Вот только поимка злодея никак не может стать финальной точкой этой истории.

Да и Ирмалинду назвать злодейкой я не могу. Даже после всего, что слышала.

Ирмалинда — лишь одна из шпионок Кан-Амьера. Она продолжала бы наблюдать за всем, что происходит в Вейзене, ещё очень долго — если бы не история со мной. А сколько вокруг тех, кто ведёт себя более тщательно и предусмотрительно?

Если кому-то из них не понравится мой очередной шаг, я вновь окажусь подвержена опасности.

У папоротника тоже одно корневище, пролегающее через весь лес. И если ты расчистишь свой участок от папоротниковых побегов, это ещё не значит, что на нём не смогут вырасти новые.

Вокруг слишком много тайн. И, видимо, именно мне суждено разбираться с ними — остальные живут так, как жили, здесь только я служу чужеродным элементом.

Здесь ответов мне не найти.

Как уже выяснилось, источник зла следует искать в ином месте. Да и не лишним будет послушать мнение со стороны… Правда Лейпгарда мне известна. Но, предполагаю, она сильно отличается от правды их соседей.

Впрочем, прежде чем уехать, мне нужно завершить кое-какие линии. С кем-то проститься словом, с кем-то — одним-единственным взглядом. Каждый заслуживает прощения… Однажды я и саму себя смогу простить. Не в том мире, так в этом. Но позже.

Пошла я с козырей — хотелось поскорее закончить тот неприятный разговор, что Гетбер затеял ещё в черном доме.

В понедельник, сразу же после лекции, я попросила Хопберга остаться. Дождалась, пока аудитория опустеет полностью. И уже потом спросила прямо, не таясь:

— Зачем вы устроили взрыв во время маскарада?

Он не растерялся. Спокойно выдержал мой взгляд. Лучше так, чем если бы он принялся оправдываться.

— По просьбе, — ответил Хопберг.

— По просьбе Ирмалинды, — дополнила я. Студенты ещё не подозревали, что её лекций в ближайшее время не случится. Мы тщательно скрывали события того огненного вечера. Хотя, подозреваю, пройдёт в лучшем случае пара дней, прежде чем эти пытливые умы раскроют наши секреты. Я решила всё-таки приоткрыть занавес: — Вы можете говорить, не таясь. Всё, что следовало сказать, Ирмалинда уже сказала. В том числе и о вашей роли в её истории. Но о вашей мотивации она решила умолчать.

— Тогда зачем это знать вам? — поинтересовался Хопберг. Мне показалось, в его глазах блеснул вызов.

— Просто так, — я пожала плечами. — Не уверена, что вы в полной мере осведомлены, в какую именно историю вас втянула Ирмалинда. Но действия её были направлены на то, чтобы запугать меня. Последнее из них оказалось слишком торопливым и неосторожным. Если бы не счастливая случайность, я бы не стояла сейчас перед вами.

— Где она сейчас?

— Вам обо всём расскажут, чуть позже.

Хопбергу потребовалось время, чтобы собраться с силами. Он внимательно посмотрел на меня, но потом всё же решил признаться:

— Она приходится мне тётей. Младшая сестра моего отца. Она попросила, и я не нашёл в этой просьбе чего-то ужасающе. Просто шутка. Я и сам не до конца понял, для чего это ей было нужно, но разве мог отказать?

— Ирмалинда говорила только о сестре, — заметила я.

— Сестер у неё нет, — Хопберг помотал головой. — Да и брата уже тоже. Больше десяти лет.

Мы помолчали пару минут, а потом Хопберг продолжил:

— Если бы я знал, что всё это задумано кому-то во вред, то, конечно, смог бы её отговорить.

— Вы знали, что она работает на Кан-Амьер?

Хопберг неопределенно взмахнул рукой.

— Я мало знаю о ней. Когда не стало отца, мы поддерживали связь друг с другом, но разговоры наши были скорее о прошлом, чем о текущем… Сам я родился здесь, в Вейзене. А она прибыла сюда только тогда, когда открылась академия.

— Хорошо, — только и сказала я. — Простите, что заставила вспоминать о неприятном, Хопберг. И спасибо за то, что всё-таки ответили. Клянусь, этот разговор останется между нами.

Хопберг кивнул, а следом поинтересовался:

— А вы остаётесь здесь?

Либо он знал больше, чем раскрыл передо мной, либо просто был догадливым — я так до конца и не поняла.

— Посмотрим… Пока — остаюсь.

Во вторник я всё же провела ещё одну открытую лекцию. Преподаватели были прекрасно осведомлены о сложившейся ситуации — многие из них видели меня тем субботним вечером, когда я с полными ужаса глазами забежала в трапезную… Так что лекция произвела настоящий фурор. Посмотреть, из-за чего я едва не стала жертвой пожара, пришёл даже ленивый. Студенты недовольно прижимались друг к другу на первых партах, как воробьи в особенно морозный день.

Да, некоторые цифры и мелкие детали были утеряны, но всё же данные о большей части экспериментов и собственные выводы я смогла восстановить. Спасибо памяти, натренированной студенческими годами…

Этично ли это было — говорить о результатах экспериментов, которые мы проводили на пару с Ирмалиндой? Я не знала. Попросила совета у Феранты, и она ответила, что эти результаты нужно обнародовать обязательно. Последний подарок Ирмалинды… Имя это на лекции я так и не произнесла.

Да, бытовая магия не была такой впечатляющей, как стихийная или боевая.

Но всё-таки я наконец показала, как можно применить потенциал камней, основываясь на привычных всем заклинаний. Конечно, это не могло не обрадовать благодарную публику.

Да только мне самой это уже не приносило никакого счастья. Подслушанный разговор не прошёл бесследно. Я задумалась об истинном предназначении, которое должны были сыграть эти камни в судьбе Лейпгарда и соседствующих с ним государств. Настолько ли оно по-доброму впечатляющий, как я себе придумала? Или всё куда более прозаичнее, а оттого страшнее в сотни раз?

Не удивлюсь, если мой предшественник сбежал именно потому, что не захотел брать на себя ответственность за чьи-то судьбы.

Впрочем, надеюсь, скоро я узнаю тайну его исчезновения наверняка. И вряд ли от кого-нибудь, кроме него самого… Ведь даже об его существовании я узнала случайным образом.

После лекции, как и в прошлый раз, нашлось достаточное число желающих углубиться в детали… Сначала я отвечала на вопросы, стоя за кафедрой, а после разговаривала со многими лично. Да, ответы я знала не на всё, но о том, что знала, говорила, даже не пытаясь ничего утаить. Затянулось это всё до невозможности… Но, к счастью или сожалению, из аудитории нас никто не выгонял.

Заинтересованные вскоре закончились — расползлись по своим уголкам. Остался один-единственный человек — видимо, интерес его был насколько необъятен, что переходил через все видимые и мнимые границы.

Всё то время, что я отвечала на индивидуальные вопросы, он стоял в отдалении, опираясь на одну из парт. Дожидался терпеливо… Однако, стоило мне освободиться, как он сразу же, неспешной вкрадчивой походкой приблизился ко мне.

— Прекрасная лекция, Варя.

— Благодарю, — я кивнула.

В воскресенье, сразу после того тяжелого разговора, на завтрак мы все-таки сходили — все вместе, втроём. Позавтракали совершенно безвкусной едой в угнетающем молчании. А потом я сбежала… Освободившись первой, вышла подышать свежим воздухом, а потом поняла, что не могу здесь больше находиться. Благо, оставались в кармане нерастраченные копейки — смогла вернуться в академию.

Я, конечно, не учла в тот момент, что возвращаться мне особо и некуда.

Вечером Феранта меня отыскала. Выписала мне чек на вполне приличную сумму — чтобы возместить убытки и слегка компенсировать моральный ущерб. И выделила новую комнату, которая мало чем отличалась от предыдущей. Разве что поменялись местами кровать и шкаф и исчезла возможность поговорить с соседкой — вторая комната в моём блоке пустовала.

— В твоём роду не было птиц? — поинтересовался Гетбер, пристально глядя на меня.

— Почему именно птиц?

— Птицы такие же неуловимые. Особенно маленькие, которые живу в кустах. Вслушаешься — шуршит листва, но попробуй их хотя бы разглядеть… не говорю уже о том, чтобы словить… и останешься ничем, так ещё и обсмеянный. — Пару мгновений помолчав, он добавил: — Значит, какие-то другие звери всё-таки были? Мышки?

— Никого не было. По крайней мере, никого, о ком бы я знала.

И снова этот обмен взглядами. Сколько ещё мы будем то отдаляться, то приближаться? До тех пор, пока качели не разгонятся настолько, что на них уже невозможно станет держаться? И мы стремительно полетим вниз, вот уж точно птицы. Только птицы, приземляясь, не расшибают лбы.

— Когда здесь заканчивается учебный год? — спросила я.

— По сути, никогда, — ответил Гетбер. — Через две недели будет что-то вроде отпуска на месяц, чтобы ученики могли выдохнуть. Потом учёба возобновится, причём с преобладанием практик на свежем воздухе. Потом ещё один отдых в конце лета, потом — в середине осени. Можно, пожалуй, считать последними текущие две недели: летний период считается промежуточным этапом, а с осени отсчитывают новый курс. Но многие занятия начинаются, когда им вздумается, также и заканчиваются. Твои лекции, не сомневаюсь, можно продолжать ещё очень долго.

Я кивнула и посмотрела в сторону окна:

— Может, выйдем прогуляться?

— С превеликой радостью, — он чуть улыбнулся, — мне тоже жутко надоело это душное помещение.

Цветущая весна подходила к концу. Лепестки едва ли проглядывались, и то лишь на нескольких кустах — остальные целиком сбросили торжественное одеяние. Один раз в год сады цветут… И каждый раз, отцветая, наводят какую-то жуткую тоску.

Мы заняли одну из лавочек — возможно, ту самую, на которой сидели во время нашего первого полноценного разговора.

— Значит, этот месяц я буду свободна? — спросила я, рассматривая носки ботинок.

— Возможно, — ответил Гетбер, — если Феранта не запрёт тебя в лаборатории, чтобы не терять такой прекрасной возможности разузнать о камнях побольше.

— Но ведь и учителям нужен отпуск, не только ученикам.

— Я согласен с тобой, — он кивнул, — но то, с чем согласен я, очень часто не равно тому, с чем согласна Феранта.

— До того как оказаться здесь, я два года подряд работала без перерыва, — призналась я, — работа по гранту, это что-то очень похожее на нынешнюю ситуацию. Есть определенный объект или направление, на которое правительство готово выделить деньги. Ты подстраиваешь под этот запрос возможности своей лаборатории, а потом трудишься беспрестанно, периодически отчитываясь. Сделать обычно надо много, но рук всегда не хватает. Вот и приходилось пропускать и выходные, и каникулы.

— Без тебя там, наверное, всё рухнуло?

— Возможно, — я пожала плечами, — но не знаю, простят их или нет. Всё-таки, один из основных исполнителей гранта вышел из игры не потому, что просто устал.

Хотя, может, так оно и было.

Усталость доросла до таких масштабов, что я перестала обращать внимание на мир, окружающий меня. И он стал заниматься собственной жизни — слишком быстрой, и в один момент я за ней не поспела.

Дверь по правую руку от нас, через которую можно попасть в академию, распахнулась, и из неё высыпались студенты. Благодаря чёрным мантиям, издалека они напоминали горсть спелых фасолей.

— Любую деталь можно заменить, — заметил Гетбер, — если деталь изготовлена по стандартам, то сделать это будет очень просто. Но если редкая и выполняющая особую функцию, то уже проблематично. Сколько придётся перебрать вариантов, чтобы найти замену, что будет справляться в точности, как та? Сколько на это потребуется денег и времени? Думаю, твоим прежним начальникам пришлось сильно потрудиться, чтобы отыскать такого же ответственного работника, как ты. Впрочем, вряд ли у них это получилось…

— Новым начальникам тоже придётся искать мне замену, если они не дадут мне этот отдых. — Тем более что искать замену — дело в этом привычное, но я решила не вызывать ненужных подозрений своими едкими замечаниями. — А есть ли у вас здесь что-то вроде санаториев? Это такие места, где люди лежат без дела по несколько недель, вкусно едят и ходят на всякие лечебные процедуры.

— Да, у нас есть санатории. Хочешь полежать, ничего не делая? — он взглянул на меня едва ли не с нежностью.

— Было бы неплохо, — согласилась я. — Как раз потратила бы деньги, которые получила от Феранты на излечение душевных ран.

— Для таких целей обычно используют спиртное…

— Спасибо за совет, но мой личный опыт говорит о том, к каким последствиям могут привести эти пагубные пристрастия. А в ваших санаториях… Там наверняка нужен документ, удостоверяющий личность? Что-то типа того?

— Наверняка нужен, — согласился Гетбер. — И наверняка Феранта не озаботилась тем, чтобы заказать его для тебя?

Я медленно покивала. В самом деле, ни о каком документе Феранта даже слово не замолвила.

— Спрошу у неё. Спасибо, что рассказал. Наверное, пойду прямо сейчас — по крайней мере, в моем прежнем мире документы готовили подолгу. Вдруг не успеет прийти к сроку, если буду медлить?

— Решение разумное, — Гетбер не стал со мной спорить, даже удивительно — так легко позволяет уйти. — Подсказать тебе пару санаторных мест?

— Сомневаюсь, что ты являешься ценителем такого отдыха, — засомневалась я. — Спрошу у Феранты.

Попрощавшись с Гетбером, я в самом деле сразу же пошла к её кабинету, но он оказался запертым. Я пришла туда ещё раз, уже после обеда, но вновь наткнулась на закрытую дверь. И решила не ждать — поехала в лабораторию, чтобы продолжить исследования. Появилась там впервые с субботнего вечера, но ощущения были такие, будто между этими двумя появлениями прошла целая жизнь.

Без Ирмалинды здесь было совсем тихо и мрачно.

Но с ней, как оказалось, вовсе не безопасно. Лучше уж так, как сейчас.

Я хотела проверить ещё одну вещь, которая показалась мне очень важной именно в данный момент — не могу сказать, почему… Прежде я разбивала камни, лишь когда они истощали свой магический резерв. И ни целый кристалл, ни его осколки не несли никакой колдовской активности.

Но что будет, если я разобью камень, который ещё пышет энергией?

А произойти может многое, начиная от того, что он напрочь потеряет свои свойства, и заканчивая взрывом, который избавит этот мир и от лаборатории, и от его самонадеянной хозяйке. Кан-Амьер, наверное, ещё долго будет отходить от восторга.

Лучше бы, конечно, проводить подобные эксперименты в обществе мага, который сможет хотя бы интерпретировать результаты, а также проследит за безопасностью. Но кто теперь согласится со мной работать, после таких-то событий? Только те, кому совсем своя жизнь не мила. А люди в подавляющем большинстве все-таки многое готовы отдать за сохранность жизни.

Слишком уж различаются характеристиками камни, которые я пытаюсь сравнивать между собой. И это я говорю даже не о самом примитивном — их цвете; даже закрываю глаза на структуру кристаллов, хотя, я в этом даже не сомневаюсь, они играют значительную, если не ведущую роль в определении свойств наших камешков.

И все-таки они так сильно отличаются размерами и формой, соотношением граней, что сравнивать результаты экспериментов — то же самое, как сравнивать между собой солнце и батарею. Вроде как, и то, и то выделяет тепло примерно по одному принципу, но слишком уж много между ними различий.

Если бы в будущем можно было привлечь ювелирных мастеров, которые смогут от каждого отдельного камня отщипнуть по небольшому фрагменту и заполировать их все так, чтобы размерами и огранкой эти фрагменты не отличались… Вот тогда начнётся настоящая наука. А пока это всё так, баловство. Впрочем, я и за баловство уже едва ли не расплатилась — боюсь представить, что будет, если я начну рассказывать о действительно значимых для магии вещах.

Для своего нынешнего эксперимента я взяла самый маленький и невзрачный камень: если я поломаю его просто так, безрезультатно, будет не слишком обидно. Уложила его на твердую подставку, протерла тряпицей самый маленький молоток. Камень блеснул нежно-сиреневым, но все-таки стойко выдержал мой предвкушающий взгляд экспериментатора.

Придерживая его левый край пинцетом, я ударила молотком по правому. Камень поддался легко, будто я ударяла не по твердой поверхности, а по куску масла.

Я вся обратилась во внимание, готовая чуть что бежать и звать на помощь (слишком уж часто я делаю это в последнее время…). Но ничего ужасающего не произошло. Лишь на границе разлома появилась на секунду яркая вспышка, хотя не уверена, что она мне не привиделась.

Покрутила осколок в руках — получился он где-то с одну пятую целого камня. Поднесла к глазам, чтобы рассмотреть поближе. Свежий скол оказался куда более насыщенным, чем заветренные родные грани. Так и отливал аметистом.

Проверить бы, осталась ли за ними способность усиливать магию, но слишком уж скуден запас заклинаний, которыми я владею.

Для первого из них нужна разобранная табуретка.

Второе (и последнее) я вообще, наверное, никогда не осмелюсь воспроизнести. Сердце не выдержит ещё одного пожара, что произойдет по моей вине, прямой или косвенной.

А если я ещё раз попрошу помощи у одного моего старого знакомого? Сам сказал, что работает здесь же. Значит, сам виноват, что от работы его отвлекут… Впрочем, чтобы отвлечь, нужно сначала обнаружить, где именно он прячется.

Я покинула лабораторию, тщательно захлопнув дверь, и пошла к вахте. Охранник лениво скользнул по мне взглядом и опустил взгляд на книгу — видимо, читал что-то увлекательное. Но так просто сдаваться я не собиралась:

— Не подскажете, где найти сотрудника? — поинтересовалась миролюбиво я.

— Кто нужен?

Я послушно назвала и имя, и фамилию — хорошо, что она была мне известна. Вздохнув, охранник вытащил из-под стола толстый журнал и принялся листать. Если бы Гетбер вдруг прознал о моих коварных планах, он бы успел за это время раз двести перепрятаться. Но всё-таки номер кабинета мне в итоге сообщили. Как и этаж, как и направление — видимо, бонусом за ожидание.

За камнем возвращаться я не стала, решила сначала проведать обстановку.

Поднялась на третий этаж, свернула налево и принялась внимательно всматриваться в двери. На некоторых из них в самом деле были номера, но в большинстве своём двери походили на чистый белоснежный лист. Примерно в начале коридора была дверь, номер которой на десятку отличался от искомого (в отрицательную сторону), а где-то в конце — дверь с номером, превышающим искомый на восьмёрку.

Пока я пыталась сообразить, какая из дверей носит нужный мне номер, за спиной послышались шаги. Приблизились они стремительно, я не успела даже обернуться, прежде чем кто-то (или, скорее, кое-кто) не коснулся легко моего плеча.

— Варя? — прозвучало с легким удивлением.

Поворачивалась я едва ли не вприпрыжку. Остановившись, подняла голову и взглядом встретилась с Гетбером:

— Да. — Впрочем, было глупо спорить или доказывать, что зовут меня как-то по-другому. — Нужна помощь. Проверить кое-что. Поможешь? Как освободишься, мне не срочно…

— Сейчас есть время, — заметил Гетбер. — Слишком рано вернулся с обеда, хотя, с учётом нынешних обстоятельств, как раз наоборот, вовремя… Идём?

Мы вернулись к моей лаборатории через вахту — охранник лениво скользнул по нам взглядом. Я разблокировала дверь и впустила Гетбера, как совсем недавно впускала Ирмалинду.

И вот вопрос — а ему-то я могу довериться? Страшно вспомнить, в скольких грехах я была готова обвинить Гетбера; но во всех случаях он оказался невиновен. Однако кто знает, что он может совершить в будущем?

С таким отношением к жизни, конечно, проще никогда и никому не верить.

Но этот мир враждебен даже по отношению к его коренным обитателям, что уж говорить обо мне, чужой для него?

— Что ты хотела проверить? — поинтересовался Гетбер будничным тоном. Интересно, догадывается ли он, о чём я думаю? Впрочем, весьма вероятно, что я для него прозрачна, как стёклышко, и что он с самой первой встречи научился раскрывать все мои страшные тайны, едва взглянув мне в глаза.

Оставим размышления на потом. У меня будет для них достаточно времени. Сейчас — дело.

— Я расколола камень, — начала объяснять я. Приблизилась к тряпице, взяла в руки оба осколка. — Не случайно, намерено. Хочу проверить, сохраняются ли в осколках магические свойства. До этого я раскалывала только пустые камни, в которых, ясное дело, сохраняться было нечему.

Гетбер тоже не сразу приступил к делу. Сначала осмотрелся вокруг и заметил:

— Как у тебя здесь чисто… Даже хочется разуться. Видимо, в отношении бытовой магии эти безделушки на самом имеют некий потенциал.

Но разуваться не стал.

Приблизился ко мне, забрал осколки, горячими пальцами коснулся ладоней, причём тоже, подозреваю, неслучайно. Взвесил оба камня в руках, я таким образом в студенческие годы оценивала, какое из двух яблок весит меньше, чтобы сэкономить копеечку. Затем едва слышно шепнул какое-то словечко и наконец заметил:

— Резерв есть и там, и там. В этом, — он приподнял ладонь с большим камнем, — кратно больше, разница несоизмерима с размерами — отличие в несколько сотен раз. Но и в этом малыше тоже есть небольшой резерв, скорее даже, отголосок.

— Поняла. У тебя есть ещё немного времени? — Гетбер кивнул, и тогда я продолжила: — Тогда подожди немного.

Я забрала большой осколок из его рук, протерла молоток среднего размера. И ударила ещё раз. Камень вновь поддался легко, и я подумала, что это тоже может быть важной деталью в моём исследовании.

Обернувшись к Гетберу с новыми осколками, я прочитала в его глазах удивление. А вы-то как хотели… В следующий раз подумаете, когда захотите меня обидеть.

— А теперь?

Маленький осколок из первой партии вернулся ко мне, а в руках Гетбера оказались два новых творения. Получились они примерно одного размера.

Гетбер посмотрел сначала на камни (сосредоточенно), затем на меня (заинтересованно):

— И что ты хочешь услышать?

— Что резерв у них примерно одинаковый, но суммарный, у двух этих камней, он все равно много меньше того, чем был у исходного осколка. И что зря я расколола такой чудесный камень.

— Как-то так дело и обстоит, — согласился Гетбер.

— Было бы куда проще, если бы резерв определялся только размерами, — я вздохнула. Залезла в шкаф и отыскала там камень, который по размерам примерно равнялся осколку из второй партии. Этот камень напоминал рубин — тёмно-красный, на просвет он вспыхивал алым. Протянула его Гетберу и спросила: — Как в сравнении? Больше?

— Меньше, — ответил Гетбер. — Значительно меньше, но все равно — весьма достойно.

— Понятно, — я перевела взгляд в сторону окна. Всегда так делаю, когда чувствую потребность задуматься. — Насыщенность цвета и вовсе не определяет резерв. Слишком много характеристик — как учесть всё?

— Годы насмотренности, — он пожал плечами. — Как-то иначе вряд ли получится.

Годы… Таким объемом времени я не располагаю.

Гетбер вскоре ушёл, чтобы заняться собственными делами, зато я этим вечером сидела в лаборатории до последнего. Едва успела на последний омнибус. Впрочем, теперь-то меня в общежитии ждать совсем некому.

А следующим утром я ещё до лекции подошла к кабинету Феранты.

К счастью, сама Феранта тоже уже была там.

— Доброе утро, — я склонила голову и застыла у двери. Кабинет Феранты ощутимо изменился. Не могу, конечно, сказать, что в нём стало меньше бюстов или что поменяли цвет шторы — я за этим не слежу. Однако совсем пропали бумаги, которые до этого крыльями мотыльков накрывали все свободные поверхности. Кабинет стал спокойным и гармоничным, хотя, признаюсь, хаос придавал ему некоторую изюминку. Боюсь представить, что сподвигнуло Феранту на генеральную уборку. — Я могу пройти?

— Проходите, Варвара, — Феранта махнула рукой. Сама она сегодня была в непривычном для неё цвете — белое закрытое платье слегка разбавлял жёлтый подтон. Будто все убранные бумаги ушли на её новый наряд. — Хотя я не уверена, что смогу ответить на все ваши вопросы.

Я заняла привычное кресло, сложила руки на коленях, как школьница. Слишком часто я здесь бываю. Прямо-таки кабинет психолога, а не начальницы.

— Никаких вопросов, — пообещала я. — Просто хотела попросить. Гетбер сказал, скоро у учеников прекратятся занятия. И я бы тоже хотела немного отдохнуть. Гетбер же сказал, что здесь есть нечто вроде санаториев. Но, конечно, простого человека, с улицы, туда не возьмут. Поэтому мне нужны документы. В моем мире это паспортом называлось.

Феранта внимательно посмотрела на меня, потом поинтересовалась:

— Куда именно хотите отправиться?

— Гетбер обещал подсказать пару мест.

И мысленно пожалела Гетбера. Надеюсь, он не мучается сейчас от икоты.

— Я поняла, — Феранта кивнула. — Что с денежным вопросом? Гетбер тебе не сообщил, сколько будет стоить такое удовольствие?

Я помотала головой из стороны в сторону. В моём мирке это стоило достаточно — для того чтобы я так и не побывала ни в одном санатории. Здесь дело вряд ли обстоит по-другому.

Феранта некоторое время смотрела на меня, так что мне уже начало казаться, что никакого санатория мне не видать, как собственных ушей. А паспорта тем более. Но, тщательно обдумав этот спорный момент, Феранта всё-таки решилась:

— Академия должна вам — за ущерб, нанесенный спокойствию вашей души. Я выпишу вам сумму, которой будет достаточно для двухнедельного отдыха. Что же касается документов, это я тоже могу устроить.

Феранта потянулась к выдвижному ящику, вынула из него листок дорогой бумаги, плотной, как картон. Взялась за чернила и принялась аккуратно выводить буквы. Мой внутренний переводчик отказывался русифицировать эти изящные закорючки, которые я видела кверху ногами. Но вот что удивительно: некоторые из этих закорючек стали казаться мне родными, будто я встречалась с ними на протяжении всей своей жизни. Парочку коротких слов я даже смогла прочитать целиком, хоть и не поняла пока, что именно они обозначают.

Записку Феранта сопроводила печатью, красной, как кровь.

А с обратной стороны быстро и неряшливо написала всего пару слов. Именно этой стороной вверх Феранта передала мне листок.

— Придете сюда, — объяснила она. — Спросите дорогу у кого-то их прохожих, когда окажетесь на площади — идти недалеко. Отдадите это письмецо, заполните заявление, и будет вам документ. Через пару дней. Идти можно в любой будний день. До пяти вечера они точно работают. Возможно, и позже, но я бы посоветовала не рисковать.

— Благодарю… — И я шустро взяла бумажку, пока Феранта не передумала.

— Деньги получите тоже примерно к концу недели, можете пока выбрать, где именно будете проводить время, — продолжила она. Затем внимательно посмотрела мне в глаза: — Но пока… Я жду, что до отдыха вы предоставите мне ещё какие-нибудь результаты.

Я кивнула. Конечно, за такую щедрость нужно платить делом. Да я и не собиралась сидеть, сложа руки. Мне и самой не терпелось узнать о камнях как можно больше. Чем больше знаешь, тем более правильные вопросы задаешь. Мне нужно знать, что именно спрашивать во время встречи с тем, кого я надеюсь отыскать.

Волшебное письмецо Феранты я отнесла по нужному адресу этим же днём, где и обменяла его на заявление. Заполнить заявление легко и просто у меня тоже не вышло. Мы всем отделом — это оказалось что-то вроде нашего МФЦ, но очень маленького — разбирались с местным календарём. На ходу я сочинила историю, как очень долго пыталась излечиться от тяжелой болезни и немного потерялась в датах. Сотрудницы, подозреваю, решили, что я ещё и головой тронулась в ходе лечения, но я не стала их переубеждать.

Выяснилось в итоге, что месяцев здесь не двенадцать, а целых четырнадцать. И это мне ещё повезло, что я родилась в самом начале года. Изменилось только название месяца — с января на какую-то ерунду — но гордое число, одиннадцатое, осталось прежним. Согласно местному летоисчислению, год сейчас шёл всего семьсот девяносто первый (третьей эпохи, самой юной пока и прогрессивной), так что отныне я была семьсот шестьдесят шестого года рождения. В одно мгновение постарела почти на полторы тысячи лет.

Потом я сидела и «вспоминала» фамилию — моя настоящая никуда не годилась. С нуля придумать не вышло — на ум шли только фамилии моих здешних знакомых, весьма немногочисленные. В итоге я всё же вернулась к настоящей и слегка её сократила (раза в три). Вышло нечто такое: Варвара Ксанд.

Подозреваю, это заявление было небольшой местью от Феранты за то, что я, такая деловая, осмелилась попросить документы…

В строчке с местом рождения я указала лаконичное «Вейзен». Хоть здесь не пришлось придумывать или сочинять.

Быстренько забежав отдать письмецо, я потратила на заявление часа три. И в лабораторию решила уже не идти — потом не смогу вернуться. Сразу видно порядочную сотрудницу…

В среду (которая, имею смелость подозревать, совсем никакая не среда) я зачем-то пришла на лекцию к Гетберу, будто всё ещё не потеряла надежду понять хоть что-нибудь. Идеальным вариантом было бы сначала разобраться в основах, но обучать меня магии в индивидуальном порядке Гетбер пока не спешит. А потом уже будет поздно… Всю лекцию я вела конспект, как самая порядочная студентка на потоке в надежде, что чуть позже все эти знания мне пригодятся. А после лекции меня подловил Гетбер. Сказал, что подходил вчера в лабораторию, но меня там не обнаружилось.

И как-то, по неозвученной договоренности, вернулись наши встречи в попытках постичь магию камней. Гетбер заглядывал ко мне каждый день примерно на час, причём всегда в одно и то же время — его обеденное. Успевал ли он ещё и пообедать, я не спрашивала… Потом Гетбер уходил, а я оставалась в лаборатории разбираться с тем, что мы только что наколдовали. Вечером, уже после работы, мы встречались вновь и шли ужинать (конечно же, не за мой счёт — мне сейчас совсем не по карману такая роскошь). А затем бежали на остановку, и омнибус обязательно подходил в течение минут двадцати, хотели мы того или нет.

Так прошли ещё полторы недели.

Я получила свой первый официальный документ в этом мире: имя, сокращенная фамилия, пересчитанная дата рождения, магический отпечаток — вместо фотографии. Это, в целом, неудивительно, фотографировать одним щелчком здесь, как я могу судить, ещё не научились, зато у каждого обитателя этого мира есть индивидуальный магический отпечаток, даже если резерв колдовства у них смехотворный.

Деньги мне также вручили. Весьма неплохие, но не избыточные. В том же бюро, где я писала заявление, обнаружился справочник всяких интересных мест. Там я обнаружила адреса нескольких санаториев, и в субботу, не поленившись, прогулялась до самого далекого. Располагался он на стыке города и леса — крыльцом к цивилизации, окнами — к дикой природе. Едва я вошла внутрь, как меня встретила милейшая девушка в белоснежном платье. Она со всей тщательностью и любезностью перечислила спектр предоставляемых услуг, и я забронировала себе комнату на две недели, начиная с первого же отдыхательного дня, субботы. Без процедур и даже без завтраков. Все равно, как меня уверили, дополнительные услуги можно приобрести в любое время.

Я честно внесла всю сумму и предупредила, что могу немного опоздать.

Но меня уверили, что ничего страшного в опозданиях не видят и комнату будут держать за мной до последнего.

Быть может, я даже успею в ней побывать.

Моя предпоследняя лекция в этом учебном периоде, четверговая, вновь была открыта для всех желающих. За полторы недели нам с Гетбером удалось получить некоторые результаты, достойные оглашения. Дотошные измерения магической емкости, которые давались Гетберу с удивительной точностью, позволили нам совместными усилиями создать нечто вроде магической модели — зависимости магического резерва камней ещё не от форм, но уже от объема и площади поверхности. Для опытов мы взяли самый большой камень, который обнаружился у меня в запасах, пронзительно-голубой. Крошить его было жалко, но вся жалость к камню затмила жалость к себе в тот момент, когда Гетбер притащил толстенные справочники с кучей формул для измерения параметров объемных тел. И измерительные инструменты, с которыми я тоже разобралась не сразу. Зато Гетбер с ними сталкивается постоянно, на одной из своих бесконечных работ. Словом, благодарить за очередные магические откровения стоит именно его.

Лекции имели успех, следует признать, а иначе их не посещало бы из раза в раз такое количество народа. Благодаря тому что я не зацикливалась на одной теме, а перепрыгивала с одной темы на другую, зрители заскучать не успевали… Быть может, даже пытались угадать, чему же именно будет посвящена следующая лекция. Но этого я и сама не могу знать.

После лекции ко мне подошла Феранта — бесконечный поток вопросов иссякнул сразу же. И вполне миролюбиво поинтересовалась, нашла ли я уже место, где буду отдыхать перед, цитирую, «новыми достижениями». Я ответила, что нашла. Сказала название санатория без капли волнения, потому что забронировала всё заранее.

В пятницу утром, на лекции для студентов, мы подвели промежуточные итоги работы — то есть, почти всё время потратили на то, чтобы написать контрольную. Контрольная, в общем-то, была несложная, хотя и обширная. Я даже разрешила пользоваться конспектами — правда, вдруг выяснилось, что есть они не у каждого.

В пятницу вечером по старой доброй привычке мы с Гетбером встретились. Он высказал мнение по поводу открытой лекции и предложил, куда мы можем углубиться дальше. Но в изучении мы так и не продвинулись — не было смысла начинать что-то новое, так что оставшееся время я показывала Гетберу письменные творения моих подопечных, а он внимательные всматривался в строчки и вслушивался в мою речь, будто пытался за полчаса впитать все те знания, которые я доносила до учеников с самого моего появления здесь.

Мы вновь поужинали вдвоём — в том же самом местечке, где две недели назад веселились, как дети, пока Ирмалинда следовала указаниям своего руководства. Правда, в этот раз я была куда менее энергична и болтлива и в пляс не потянулась.

Гетбер вновь проводил меня до остановки и, когда подошёл омнибус, махнул рукой, как в прежние времена. Я следила до последнего, как отдаляется его силуэт — грубый плащ, растрепанная причёска.

Вот и хорошо, что мы разошлись на такой неопределенной ноте, как будто должны встретиться уже завтра.

В ночь с пятницы на субботу я прекрасно выспалась, приготовилась к свершениям — обдуманным, но оттого не менее безрассудным. Сложила в сумку весь свой скромный запас вещей, все до последней копейки сбережения, новоиспеченный документ. На мгновение почувствовала себя Ирмалиндой — она тоже оставляла после себя идеально пустую комнату. И мы обе делали то, что вряд ли кто-то от нас ожидал. Может, и я в глазах окружающих скоро стану плохой.

Я преодолевала коридоры академии быстрым шагом, надеясь, что скоро вернусь, и всё-таки не была в этом окончательно уверена. Движению никто не мешал — занятия, как таковые, уже закончились, не считая индивидуальных встреч со студентами, которым осталось закрыть долги. Так что почти все академисты либо уже ехали домой, либо пока ещё нежились в кроватях, набираясь сил перед дорогой.

Сразу вспомнились мои собственные каникулы. Мне ехать было некуда, так что летом я заваливала себя работой. Сколько столиков обслужила — не возьмусь сосчитать. Возвращалась уже к утру, призраком пересекая пустые коридоры общежития.

Это утро напоминало одно из тех, таких далёких.

Так что я даже не предполагала, что с кем-то встречусь. Но на крыльце академии я этим медленным, безжизненным утром оказалась не одна. Едва покинув здание, я попала под внимание пары голубых глаз.

Взгляд был скорее рассеянным. Хозяин этих глаз и сам не выглядел уверенным. Будто решался на что-то. Остаться — или уйти. Сказать — или промолчать.

Нормы поведения ограничивают свободу действий, но они же предлагают некий алгоритм, которому можно следовать в критической ситуации. Служат опорой, что не даёт растеряться в сложный момент.

Поэтому я, как следует нормам, поздоровалась:

— Доброе утро, Вилсон.

Солнце играет в золотых волосах, тёплый ветер слегка колышет рукава белоснежной рубашки. День обещает быть тёплым.

На лекциях мы старались друг на друга не смотреть. И я уже начала забывать те наши встречи, что проходили вне стен академии. Как сон — весьма приятный, но хрупкий до ужаса.

— Доброе утро, Варвара, — отозвался он тихо. — Вы в город?

— В город, — ответила я, — а вы?

— И я. Сдавал одну штуку… Теперь свободен.

— Поздравляю с успешным завершением этого этапа обучения, — я чуть улыбнулась. Взглядом скользнула в сторону леса и заметила омнибус, застывший с распахнутой дверью. И мгновенно всё поняла. — Кого-то ждёте?

— Жду. — И вновь Вилсон не стал спорить.

Что ж, и я когда-нибудь встречусь с человеком, который будет ждать меня так, верно и преданно. Не в этом мире, так в следующем. Кто знает, сколько их существует на самом деле?

— Тогда я пойду. — Очередная улыбка, будто иных эмоций я и не умею показывать. — Хорошо вам отдохнуть, Вилсон. Ещё увидимся.

— До свидания, Варвара. — Он слегка покачнулся из стороны в сторону. И после, будто опомнившись, заметил: — Простите, что я повёл себя недостойно вас.

Я лишь махнула рукой, не в силах улыбнуться ещё раз. Омнибус меня уже ждал. За эти недели я узнала многих пассажиров по лицам и почти всех водителей — по именам, как и они меня. Нынешнего водителя звали Адлар — это именно он носил такие пышные усы, которым многие могли бы позавидовать. А он знал по имени меня. Так что мы обменялись приветствиями, как старые друзья.

Я заняла свободное место у окна, выходящего на лес. Лениво покачивалась листва, с одной ветки куста на другую перепрыгивала юркая птица. Что бы ни произошло, солнце продолжит опускаться и вновь вставать. Даже если не останется ни одного благодарного зрителя.

И всё же взгляд невольно метнулся в сторону Вилсона. Застывший на крыльце, он напоминал фарфоровую статуэтку. Все люди, которые что-то значили в нашем прошлом, однажды превращаются в статуи. Самым хрупким и ранимым достаётся хрусталь, самым хладнокровным и грубым — гранит. Из чего сделана я? Затрудняюсь сейчас ответить…

Спасибо за всё хорошее, что было; но пускай это больше не повторится.

Пусть и так сильно хочется иногда вернуться назад.

Привычным образом покинув омнибус на центральной площади, я направилась совсем не в ту сторону, в которой расположился оплаченный санаторий. В справочнике от бюро я успела заприметить ещё кое-какой адрес, куда более полезный для меня в этот момент.

Конечно, я была совсем не против отдохнуть, но сейчас есть дела поважнее.

Обнаружить нужное мне место оказалось легко. Оно походило на огромный функционирующий роль. Металлические жуки-омнибусы толпились в одном месте, обсуждая последние новости. Протиснувшись между глянцевыми боками, я приблизилась к маленькой будке, где девушка с большими стрекозиными глазами выдала мне блестящую бумажку в ответ на кругленькую сумму денег.

Дожидаясь, пока настанет нужное мне время, я успела прогуляться до ближайшего трактира и позавтракать наконец. Даже завтрак, самый обычный, показался мне этим утром каким-то по-особенному вкусным. Как будто в ближайшем будущем меня в самом деле должно настигнуть откровение, которое кардинально изменит мою жизнь.

Когда приблизилось время обеда, я уже сидела внутри одного из этих красивеньких омнибусов. Он оказался просторнее тех, что курсировали между академией и Вейзеном: пять рядов, по два сидения с левой и правой стороны с узким проходом между ними. Пассажиров, правда, набралось совсем немного: женщина в элегантной круглой шляпе в самом конце салона и мужчина с мальчиком — спереди.

Я заняла полностью свободный средний ряд и по привычке прилипла к окну.

Зато доеду с комфортом. Ехать долго, больше суток, с несколькими остановками в пути. И все-таки мне невероятно повезло, что я решила поехать именно сегодня — этот рейс, ведущий точно в место моего назначения, ходит всего раз в неделю. И отправляется в субботу, незадолго до обеда.

Я уже прикрыла глаза, готовая к долгому пути. До того как мы тронемся с места, оставалось не больше минуты.

Дверь щелкнула, впуская внутрь пассажира, успевшего заскочить внутрь в последнее мгновение.

Ещё несколько секунд, и этот некто опустился на сидение совсем рядом со мной несмотря на то, что свободных мест вокруг имелось предостаточно.

Открыв глаза, я слегка повернула голову в сторону, желая узнать, кто же именно нарушил мой комфорт. Может, успею пересесть, пока не поздно?

И обомлела.

Соседнее сидение занимал не кто иной, как Гетбер. Привычный Гетбер — строгий плащ, взъерошенные волосы. Разве что огонь в глазах чуть более задорный.

— Ты так предсказуема, Варя, — заметил он, словив мой взгляд. Покачал головой и хмыкнул: — Что ж, в Анжон так в Анжон… Давно я не посещал Кан-Амьер, успел соскучиться. Но ты, Варя, скучать не позволишь…

Омнибус пришёл в движение, шустро устремился по дороге прочь от вокзала.

Гетбер улыбнулся радостно, как мальчишка. И только теперь я окончательно поняла, что путешествовать мне предстоит не в одиночку.

Больше книг на сайте — Knigoed.net