Останься в Вейзене

Глава 8 Урок по хранению тайн

Слова Феранты создали в моем воображении удивительную картину: тайная лаборатория представилась мне скрытым под землей бункером со стенами толщиной в полметра, оснащенным новейшим оборудованием и хотя бы десятком сотрудников.

По факту тайной лабораторией оказалась комнатушка внутри полуофисного-полузаводского здания. На самом деле, со слов Герты, это было нечто вроде настоящего исследовательского института, но внешним видом оно напоминало скорее заброшенный склад. На входе нас встретил вахтёр, который вписал моё имя в толстую потрепанную книжицу. Ещё и отпечаток пальца снял с помощью специального приспособления, похожего на маленькое зеркальце. Секунды три спустя после того, как я к нему прикоснулась, зеркальце вспыхнуло зеленым цветом, но тут же погасло. Предполагаю, у них здесь пропуск по биометрии.

Вместе с Гертой мы прошли по темному коридору, в котором неприятно пахло сыростью. Возле последней двери Герта остановилась. Замочной скважины здесь не было — действовала куда более хитрая система. Рядом с ручкой обнаружилось ещё одно зеркальце. Прикосновения к нему хватило, чтобы внутренний механизм щелкнул, и мы оказались внутри.

Как я уже упомянула, ничего интересного здесь не было. Это место очень смахивало на лабораторию в академии, в которой я проработала совсем недолго. Правда, микроскоп здесь был уже настроенным, и колбы стояли более-менее упорядоченно. Не придётся много времени тратить на уборку, хотя пыль смахнуть все равно необходимо.

— А теперь — главная фишка этого места, — заметила Герта. Она прошла к дальнему углу лаборатории, легким движением сдвинула прислоненный к стене высокий, но узкий шкаф и продемонстрировала мне ещё одну дверь. Она тоже открылась от прикосновения. Было в этом что-то метафоричное.

— Смотрите, Варвара, — Герта махнула рукой, предлагая мне приблизиться. — Здесь есть кое-какие запасы. На пару недель этого богатства вам точно хватит.

За дверцей оказались полки, но полки непростые. Было их пять, одна над другой, и на каждой лежало как минимум два камня самых разных цветов. Были мелкие, размером наподобие тех, которые вручала мне Феранта. Но были и крупные — самый большой из них (к слову, светло-зеленый) оказался размером с кулак. Страшно представить, сколько магии в нём скрыто.

Одну тайну этого места я все-таки раскрыла: здесь работали до меня. В целом, логично. Это только хаос берётся из ниоткуда, а для того, чтобы установить порядок, нужно ещё потрудиться.

— С ними работал ваш брат? — поняла я.

— Вы правы, — не стала скрывать Герта.

— Но почему перестал?

— Как я уже сказала, он потерял к ним интерес, — заметила Герта несколько язвительно, но после добавила: — Уехал.

Я не стала продолжать расспросы. Потянулась к одному из камней, нежно-фиолетовому, вытянутой формы, и взвесила его на руке.

— А сами вы никогда не пытались ими воспользоваться? — не удержалась я от вопроса.

Герта покачала головой из стороны в сторону, но не стала ничего объяснять. Нет. Ну, что ж…

Вскоре она меня покинула, а я принялась за своё любимое дело — наведение порядка. Избавилась от скопившейся пыли. Судя по её количеству, здесь никто не работал уже пару месяцев. А потом склянки расставила так, чтобы нравилось мне самой. Но всё-таки немного неловко было наводить здесь порядок. Будто я лезу в чью-то душу, не постучавшись и не спросив разрешения. Ведь кто-то до меня намывал эту посуду, настраивал микроскоп.

И почему брат Герты вдруг передумал работать с камнями и уехал?

От неё я вряд ли эту информацию узнаю. Понимаю, красивого в этом мало, но все-таки надо спросить у Феранты. Все-таки они притащили меня с другого мира, а не абы откуда, при том что у до этого у них уже был маг, который взял на себя ответственность изучать камни.

А знает ли о нём Гетбер?

Чутьё подсказывает, что просто не может не знать. Он любит совать нос в те дела, которые его, на первый взгляд, не касаются. Но вот вопрос, почему же он ни словечком не намекнул мне о предшественнике. Неужели у брата Герты всё получалось настолько плохо, что он не выдержал, бросил всё и сбежал?

Работать я сегодня уже не стала — просто не знала, за что схватиться. Камней у меня теперь была целая коллекция, достаточно даже для того, чтобы создать свою собственную, пусть и скромную, квалификацию, но это меня и останавливало. Надо сесть над листком бумаги и расписать план дальнейшей работы. Но завтра. Вечер приблизился внезапно. И к ужину вернуться я не успела. Неплохо бы найти место для ужина и возвращаться — слишком свежи воспоминания о тех мгновениях, когда мы на пару с Гетбером дожидались омнибуса и мокли под дождём.

Благо, прийти к центральной площади я смогла достаточно быстро: помнила, что, доехав до неё, мы с Гертой свернули налево и следовали по прямой. Правда, ни одной кафешки по дороге я не обнаружила, и единственным местом, которое пришло на ум, оказался тот морской ресторан, в который мы ходили вместе с Вилсоном.

А аппетит разыгрался немереный. Ничего не оставалось, кроме как войти в ресторан, опасливо озираясь по сторонам. Но Вилсона внутри не было.

Оказалось, меню здесь всё-таки существует, так что я спокойно смогла выбрать себе пару блюд из категории самых бюджетных: рыбный суп и овощной салат. Вынесли их скромно, без приукрашательств, но это и неудивительно — мой ужин в компании Вилсона, как я выяснила только сейчас, стоил в четыре раза дороже. И оставленные мной рубионы покрыли лишь две его трети.

Но в такой атмосфере и простые блюда показались вкусными. Настроение мигом повысилось, в голове сами собой начали рождаться дальнейшие планы. Как сильно влияет на самоощущение полный желудок, однако же.

На остановке я тоже стояла одна, но в этот раз погода была хорошая, клонилось к закату солнце, даруя миру краски, так что омнибуса я дождалась. Расположилась с комфортом сразу на два свободных сидения и уставилась в окно, как будто за ним оставалось ещё что-то, чего я не видела.

Мне теперь придётся каждый день сюда кататься, подумать только.

И всякий раз пропускать либо ужин, либо обед, поскольку промежуток времени между этими двумя мероприятиями слишком маленький, чтобы успеть доехать до города, дойти до новой лаборатории, а потом ещё и проделать обратный путь.

Вернувшись в академию, я направилась к привычной двери. Обещала ведь каланхоэ, что вернусь… В коридоре было тихо, даже слишком, зато на дверном полотне вдруг появилась яркая вывеска, красные буквы на белом фоне: «Вход воспрещен!».

А кто-то пытался?

Я осторожно коснулась ручки двери, ожидая, что по мне сейчас ударит заклинанием, сразу же научусь читать на всех языках всех существующих миров. Но ничего не произошло.

Ключ продолжал лежать у меня в кармане. Я отомкнула дверь и вошла внутрь, не став зажигать свет, ориентируясь лишь благодаря последним закатным лучам. Но даже полумрак не скрыл от меня удивительное открытие: обстановка-то поменялась. Пока я наводила порядки в чужой лаборатории, кто-то похозяйничал в моей. Убрал с пола осколки, покалеченную посуду сложил в одну большую коробку, которая заняла треть стола. К коробке боком прислонился микроскоп — с окна его согнали. Мои книги тоже переместились на стол. Надо и их забрать, все-таки это мне их придётся возвращать в библиотеку…

Каланхоэ я водрузила поверх стопки, край горшка пришлось подпереть подбородком. Не знаю, как я не разрушила эту конструкцию, пока шла по коридорам и лестницам. И все-таки и книги, и цветок добрались до моей комнаты в целости и сохранности.

На пороге меня встретила Ирмалинда — я едва не получила дверью по лбу. Она заохала, помогла мне пройти в комнату, даже каланхоэ сняла с пьедестала и поставила на подоконник. Когда я освободила руки от книг, Ирмалинда поинтересовалась:

— Из лаборатории принесли, да?

— Оттуда, — согласилась я.

— Исследования пока приостановились?

— Если бы… — Я качнула головой. — Феранта не даёт время на передышку. Меня в новую лабораторию определили. Теперь буду каждый день в город ездить.

— В новую? — удивилась Ирмалинда. — Не знала, что есть ещё одна.

— Вот и я тоже… Но, как оказалось, есть.

Я не стала больше ничего говорить. Ведь тогда пришлось бы упомянуть Герту, а она вряд ли бы обрадовалась, если бы узнала, что о её семье сплетничают преподаватели. Да и Ирмалинда не стала меня расспрашивать.

Следующим утром, после завтрака, я отправилась к моим подопечным — сегодня, согласно расписанию, у меня лекция. Продолжаем осваивать базовые положения химии, поскольку порадовать студентов чем-то более магическим я пока не могу. Ну ничего страшного. Я уже почти собралась с силами и готова к новым свершениям. Тем более, что теперь я обладаю таким количеством бесценного материала.

Впрочем, подопечные все-таки заставили поговорить меня о чем-то более интересном, чем химические свойства щелочей.

— Что вы скажете по поводу взлома вашей лаборатории? — спросила Лорели, хитро взглянув на меня. Спасибо, конечно, что дождалась перерыва между двумя половинками пары. Иначе бы у нас вообще не задалась сегодняшняя лекция. Но все же я бы предпочла, чтобы в мои дела не вмешивались так нахально.

— Скажу, что все виновные будут очень скоро наказаны, — улыбнулась я.

— А вы знаете, кто виновен?

Мы пересеклись взглядами — в глазах Лорели светились коварные искорки, как будто уж она знала тайну взлома наверняка.

— Главное, что виновные знают о том, что рано или поздно за все свои деяния им придётся платить, — заметила я. — Таков уж закон справедливости.

И понеслось. Вопросы полетели со всех сторон — во сколько взломали, зачем взломали, что сломали, чем поживились. Я отвечала, но в подробности не углублялась. Старалась делать вид, будто мне-то всё известно, просто я не очень хочу этим делиться.

Хотя на самом деле сама до сих пор теряюсь в загадках.

Раньше обеда в новую-старую лабораторию я не поеду. Так что у меня будет достаточно времени, чтобы прогуляться до Феранты и спросить, открылись ли подробности взлома. Все-таки новая лекция у меня уже завтра. Надо же будет рассказать студентам что-то такое, что они послушают с удовольствием.

Вопросы ко мне остались даже после звонка. Аудитория опустела, остался лишь Хопберг, и сначала всё даже шло как нужно: он уточнил у меня некоторые моменты, которые я упомянула на сегодняшней лекции, и я с радостью объяснила ему все непонятные моменты. Но распрощаться так просто мы, увы, не смогли. Направились к выходу, и уже тогда Хопберг спросил:

— Стало ли ясно что-то о том взрыве, на маскараде? — И добавил торопливо: — Сам бы я не стал узнавать, но мама спрашивает. Не даёт ей покоя эта мелочь.

Неловко в таком признаваться, но сейчас я бы даже обрадовалась, если бы застала за дверью Гетбера. Была бы даже не против прогуляться с ним до сада и узнать, что я всё-таки не сплю (а я все-таки не сплю).

Весь сегодняшний день мне напоминают о том, как я бессильна даже против мелких загадок. А что будет, если я столкнусь с настоящей, обширной тайной? Герта, которая, к слову, сегодня впервые пропустила лекцию, посоветовала мне внимательнее смотреть. Но никто не признается в том, на что именно я должна обращать внимание.

Гетбера за дверью не оказалось.

Пусть теперь только попробует оправдаться. Никакого доверия нет тем людям, что приходят на помощь через раз. Невозможно на таких положиться.

— Вы понимаете, — ответила наконец я, — у меня нет права говорить о таких вещах. Этими делами занимаюсь не я, а Феранта, я просто в удобное для неё время оказываюсь рядом. И все те знания, которыми я обладаю, мне не принадлежат. Я не могу о них распространяться.

Я пешка в руках кого-то более хитрого и продуманного, вот и всё.

Хопберг кивнул и заметил серьезно:

— Я понимаю. Но уверен, однажды это изменится.

— Что именно? — поинтересовалась я.

— Вам просто нужно время, чтобы привыкнуть к нашим порядкам, — попытался объяснить Хопберг, но лишь запутал меня ещё больше. — Мне кажется, у вас… потенциал.

Он неопределенно махнул рукой, кивнул мне на прощание и быстрым шагом удалился вглубь коридора.

Ну, что здесь скажешь. Остается только поблагодарить за ещё одну загадку. Потенциал… для чего? Или даже так: у меня? Очень сильно сомневаюсь.

Феранты в кабинете не оказалось. Я подождала её возле двери, но недолго. Возникла коварная мысль: поехать в лабораторию уже сейчас, но вернуться к ужину и повторно сходить до Феранты. И я не нашла ни одной причины, почему не могу поступить именно так.

Запрещающую табличку с двери моей прежней лаборатории кто-то сорвал. Слишком быстро она эволюционирует: не прошло и двух недель, а лаборатория из действующей превратилась в заброшенную. Не удивлюсь, если к завтрашнему вечеру она обрастет паутиной.

А время для отъезда я выбрала все-таки неудачное, поскольку вместе со мной в город срочно понадобилось уехать целому скопищу студентов. Везёт же, отсидели одну пару — и полная свобода. Остается только отстоять дорогу, вплотную прижимаясь друг к другу. Миры меняются, а проблемы с переполненным транспортом остаются.

Обедала я в своём любимом месте, но в этот раз обошлась одним лишь супом. Не так уж много на руках свободных денег, а они сейчас как никогда нужны: сразу после работы я планирую зайти в лавку к Ахелфу, напомнить о своём существовании и сдержать слово — забрать два оставшихся молотка. Сколько им ещё отлеживаться?

В этот раз работа пошла куда легче и бодрее. Все-таки я потихоньку начинала чувствовать себя в этом месте хозяйкой. Неважно, что раньше в нём главенствовал кто-то другой. Не имеет никакого значения, что у него были причины уехать.

Да и внутри самого здания в этот раз было чуть-чуть живее. Мелькали на периферии голоса, и от этого было спокойнее, хоть я и ни слова не смогла разобрать.

Я вдоволь налюбовалась свалившимся с небом богатством.

И принялась его описывать.

Каждому камню присвоила номер и с десяток пустых листов в лабораторном журнале. Выделила общие характеристики: цвет, размер, форма граней, и принялась заполнять таблицы, которые начертила собственной рукой.

Всё-таки без добровольцев обойтись не получится. Гетбер исчез в неизвестном направлении (чему я, на самом деле, ни в коем случае не удивлена), но у меня есть ещё один кандидат. Завтра же отыщу Эдвина. Конечно, если он сдержит слово и согласится помочь, возникнут новые трудности — отыскать место, в котором мы будем экспериментировать, например.

Работа, пусть и в большей части механическая, оказалась достаточно приятной, так что в лаборатории я пробыла даже больше, чем планировала изначально. Уходила в спешке, но все-таки раза три проверила, всё ли вернула на свои места. И раз пять подергала ручки дверей. Все-таки эти системы с отпечатками пальцев внушали мало доверия.

Попрощавшись с вахтёром, я покинула здание.

На улице оказалось неожиданно хорошо: спала полуденная жара, оставив место ласковому, почти вечернему солнцу. Жакет, который висел у меня на локте, я накинула на плечи. И невольно задумалась о своём родном городе в таком недружелюбном, но все-таки родном мире. Там люди наверняка ещё время от времени надевают на себя зимнюю куртку и прячут лица от метели. Боюсь представить, каким будет лето здесь, если оно даже на моей родине никого не щадило. Узнаю, наверное, если доживу.

Поворот налево — и идём по прямой. Казалось бы, что может помешать этой незамысловатой прогулке?

Но что-то все-таки помешало. Оклик, прозвучавший за спиной:

— Варя?

В этом мире звал меня так только один человек.

Насколько я была чужеродна этим улицам, настолько же гармонично в них вписывался Гетбер. Лакированный плащ блестел точь-в-точь как водопроводные трубы. Четкие линии — воротник плаща, стрелка ботинок, нахмуренные брови — повторяли лабиринты улиц. Уставший взгляд намекал на то, что пережил Гетбер много всяких волнений (как, собственно, и город); но и Гетбер, и окружившие нас здания продолжали уверенно стоять на своём.

— Я вспоминала о вас несколько раз за сегодняшний день, — призналась я. — Надеялась, что придёте на выручку… Но сейчас мне ваша помощь уже не нужна.

— Раз так, то мне даже лучше, — Гетбер кривовато улыбнулся и провёл ладонью по волосам. Впрочем, градус помятости это не снизило. — Не ожидал я тебя здесь увидеть.

— А я отдыхаю, — заметила я, — гуляю по городу. Вы ведь наверняка слышали, как обстоят дела с моей с лабораторией. Хотя очень старательно делаете вид, будто ничего не произошло.

— Слышал, Варя, — согласился Гетбер. — Я скажу тебе даже больше: я уже почти наверняка знаю, кто именно устроил покушение на твою святыню.

— Правда? — Если честно, его признание весьма ощутимо на меня подействовало. Мне-то казалось, хотя бы к взлому моей лаборатории Гетбер не имеет никакого отношения, но он вновь стремится занять одну из главных ролей.

Мы неспешно двинулись вдоль улицы.

— Если бы я хотел восхитить тебя, я бы придумал что-нибудь более выдающееся, — он пожал плечами. — У меня есть подозреваемый, но нет мотива. Как только я разберусь с этой проблемой, тебе обо всем станет известно.

— Вы ведь тоже знали, где расположена моя лаборатория, — заметила я.

Гетбер усмехнулся, будто я сказала что-то невероятно забавное.

— Более того, ты сама пригласила меня в неё войти. Если бы мне что-то потребовалось из неё забрать, поверь, я бы нашёл способ не привлекать лишнего внимания. Существуют заклинания, которые помогают забыть пригоршню последних мгновений. Но мне бы даже ими не пришлось пользоваться — хватило бы дождаться, пока ты отвернёшься.

— И часто вы пользуетесь такими заклинаниями?

— Позволю себе ответить, что на тебе я ничего подобного не применял.

Спросить бы у него, применял ли что-то другое, но ведь не ответит, вновь выкрутится, как изворотливый уж.

Я внимательно посмотрела на Гетбер, и он ответил мне недоумевающим взглядом. Мол, в чем вы, Варя, хотите обвинить меня в этот раз?.. Но ведь я и в самом деле прямо сейчас собираюсь повесить на него ещё одну вину.

— Я ошиблась. Вы все-таки можете мне помочь. Скажите, вы знаете, что камни начали исследовать ещё до меня?

— Конечно, их исследовали, — согласился Гетбер. А я-то в глубине души надеялась, что он удивленно посмотрит на меня и скажет, что ничего об этом не слышал. — Как только камни были открыты, они вызвали много шума. Больше всего внимания привлекает то, что блестит…

— И вы знаете, кто именно за это отвечал, — скорее утверждала, чем спорила я.

— Если ты имеешь в виду близкого родственника одной из ваших учениц, то знаю. Хотя, подозреваю, были и другие.

— Но почему вы ничего не сказали мне?

Я даже остановилась, встала напротив Гетбера, чтобы ничего не мешало смотреть в его бесстыжие глаза.

— Потому что ты не спрашивала, — только и сказал он.

Вот и всё. Каждый встречный в этом мире вертит мной, как только пожелает. А я бегу за всякой приманкой, как до смерти голодная дворняжка.

— Вы не просто так оказались за моей спиной. — Я сама поразилась тому, как холодно и безразлично прозвучал мой голос. — Можете продолжить идти туда, куда вам было нужно.

— Ещё одно место работы, — пояснил Гетбер, кивнул нам за спину. — Но спасибо за позволение.

Невольно я обернулась. Сомнений не возникало — работает Гетбер в том же здании, что и я. Вновь… Не знаю, кто смеется надо мной: этот мир, или этот город, или люди вокруг, или сама судьба вдруг вспомнила, что никогда не обещала быть ко мне милосердной.

— И чем вы там занимаетесь? — поинтересовалась я. — Или это мне тоже знать не положено?

— Я обязательно расскажу тебе, но позже. Ты права, я спешу.

И не проверишь: честен ли он со мной или в который раз лжёт.

— Вот так однажды и пропустите в этой спешке что-нибудь очень важное, — я скривила губы. — До свидания, Гетбер. Думаю, ещё увидимся.

Иначе и не получится, раз уж теперь у нас целых два общих места работы.

Невеселая получалась прогулка. Мысли роились в голове, но в них не было никакой системы. Обида. Разочарование. Запутанность. Страх.

Я не понимаю, кому следует доверять.

Чем дольше здесь живу, тем меньше в целом понимаю хоть что-нибудь.

На то, чтобы дойти до мастерской, я потратила в два раза больше времени, чем планировала. Но никакого счастливого финала эта история не получила: я в который раз за сегодняшний день столкнулась с закрытой дверью. Видимо, Ахелфа не прельщает перспектива засиживаться в мастерской до вечера, и я не могу его винить, ведь и сама уже прекратила работу. Но потраченного на дорогу времени все же жалко.

Ещё и на ужин опоздала.

Значит, обойдусь без ужина. Пока что эта работа забирает у меня больше денег, чем приносит.

Больше не стану уезжать так рано. И завтра во время обеда позаимствую с общего стола пару булок, чтобы было, с чем вечером выпить отвара. Думаю, Ирмалинда только обрадуется, если я попрошу у неё на дегустацию смесь по очередному студенческому рецепту.

В родном мире я забывала поесть, а тут попросту не успеваю. Нет, наверное, во вселенной такого места, где бы всё было хорошо.

Следующая лекция, которую я прочитала утром, завершила вторую неделю моей преподавательской деятельности в Вейзенской академии. Дальше должно стать проще. Сколько раз замечала по себе: две первые недели в новом месте или с новым занятием являются самыми сложными, а потом твои шаги обретают какую-никакую уверенность.

Ну и да. Думаю, к концу следующей недели было бы неплохо устроить очередную открытую лекцию. У меня достаточно времени, чтобы описать физические, как минимум, свойства моей коллекции камней — будет, чем порадовать студентов и неравнодушных преподавателей. Правда, все ещё остается открытым вопрос про то, кто же всё-таки будет обеспечивать магическую сторону моих экспериментов. Нужно решить его как можно скорее. Раз уж я жертвую питанием ради развития местной науки, надо, чтобы это развитие хотя бы немного продвигалось.

Прощаясь со студентами, я думала, чем занять себя ближайшие полтора часа в ожидании обеда. На обед решила прийти сильно заранее, чтобы занять выгодную позицию у дверей. Буду караулить Эдвина. На Гетбера надеяться бесполезно — у него лишь через раз есть на меня время. Думаю, в подсобке, куда Эдвин заходил в прошлый раз, найдётся место для нас двоих. Главное, встречаться там по вечерам, чтобы никто не подумал ничего лишнего.

С другой стороны, отчего это я начала беспокоиться о том, что подумают обо мне окружающие? Я за жизнь наслушалась достаточно отзывов, как лестных, так и сомнительных. Ещё в детстве поняла, что не могу нравиться всем. Точнее даже, вряд ли могу понравиться хоть кому-нибудь. Что говорить о посторонних людях, если даже люди, постоянно сравнивая меня с сестрой и обнаруживая всё новые и новые причины, почему же я хуже её.

— Варвара?

Я обернулась, услышав за спиной громкий звук. Честно говоря, я настолько глубоко погрузилась в собственные мысли, что не сразу даже поняла, что обращаются именно ко мне.

За спиной оказался Вилсон. Выглядел он слегка встревоженным (что, конечно, ничуть не убавляло его благородной красоты), поэтому я спросила:

— Что-то случилось? У вас остались вопросы по лекции?

— У меня есть вопрос, — он чуть улыбнулся, — но не по лекции. Вы сейчас сильно заняты?

Я покачала головой из стороны в сторону. Время у меня пока что есть. И тогда Вилсон, кивнув, отошёл в сторону. Видимо, он, как и я, ждал, пока аудитория опустеет полностью. Но себя за студента, который должен её покинуть, не считал.

Сложно представить себе более романтичную картину.

Ряды пустых парт. Через большие окна проникает яркий солнечный свет, бликует на металлах, превращает гладкие поверхности в зеркала, подсвечивает вальсирующую в воздухе пыль. Снаружи раздаются голоса, но мы слышим лишь их неясные отголоски. Стоим друг напротив друга и молчим.

— Я хотел спросить у вас, — первым заговорил, конечно, Вилсон, — не занят ли ваш завтрашний вечер? Спросил бы раньше, но сам узнал только вчера…

— О чем именно?

— Это хорошо, что вы не сказали сразу — я буду занята, не забивайте мне голову своей чепухой, — Вилсон улыбнулся ещё раз, уже радостнее. — В общем, завтра вечером в нашем театре пройдёт вечер поэзии. Малый зал, немного зрителей и выступающих, но все — прошли строгую проверку. Должно быть красиво. Как дополнение, будут вино и закупки.

— Вы приглашаете меня сходить? — хмыкнула я. — На что ставите: на то, что я соблазнюсь поэзией или все-таки вином?

— Одно неотрывно связано с другим, — заметил Вилсон. — Я знаком с несколькими поэтами, и все до одного признаются, что вино, хоть и путает мысли, но благоприятно влияет на полёт фантазии и усиливает эмоциональность.

— А что насчет строгой проверки? Почему вы так уверены, что я её пройду?

— Не сомневайтесь, вы обязательно её пройдёте. Даже если мир вдруг перевернётся и кто-то особо смелый скажет вам, что проверку вы не проходите, вы сможете показать одну бумагу… Я сейчас вам её вручу.

Вилсон полез в перекинутую через плечо кожаную сумку и извлёк на свет небольшую золотистую карточку, на которой витиеватым подчерком было выведено: Особое приглашение.

Я взяла карточку в руки, перевернула её и прочитала всё то, что Вилсон только что озвучил: дату, время, название мероприятия и горячее убеждение в том, что эта карточка даёт право на него попасть.

— И откуда у вас эта красота? — полюбопытствовала я. — Неужели на этом вечере будет выступать Отолайн…

— Нет-нет, — прервал меня Вилсон. — Моя любимая актриса — рыба покрупнее, она такие вечера уже лет пятнадцать обходит стороной. Но зато там буду читать я… Пройдемся по классике и по современникам, и, может, даже что-то собственного сочинения прочитаю.

— Правда? Вы пишете стихи?

Вилсон плавно кивнул и заметил:

— Также, помимо меня, на этом вечере будут ещё артисты, в большинстве своём куда более достойные. Так что скучать вам точно не придётся. Даже если вы совершенно равнодушны к поэзии, вас развлекут закуски… Конечно, я не настаиваю. Но приглашение все же оставьте себе, если вдруг решитесь прийти. Подходите к главному входу, там вас встретят и проведут. Сам я, к сожалению, не смогу встретить вас, буду дрожать от страха за кулисами.

Солнечные лучи и карточку не обошли стороной — ласково коснулись её лицевой стороны, и выделенные золотой фольгой вензеля вспыхнули. Я спрятала карточку в карман, не став спорить с Вилсоном, и наконец подняла на него взгляд.

— Благодарю вас за приглашение. Я постараюсь прийти. Но все-таки… Разрешите задать вам встречный вопрос?

Сколько бы лет не было девушке, пятнадцать или все двадцать пять, ей очень легко растаять от такого внимания, а очарованность собственным студентом, жителем другого мира, вовсе не входит в мои планы.

— Да, конечно, — отозвался Вилсон. — Что вы хотели спросить?

— Зачем вы всё это делаете? Какую преследуете цель, приглашая меня на спектакли и поэтические вечера, угощая в ресторанах?

— Никакой, — ответил Вилсон просто. — Я всего лишь знакомлю вас с городом и с его обитателями… Хорошо, — он вздохнул, — я совру, если скажу, что мне неинтересно рядом с вами. Мне нравится сравнивать ваши слова с собственными мыслями, наблюдать за тем, как… как вы радуетесь или удивляетесь. Без злого умысла.

— Как за диковинной зверушкой? — усмехнулась я.

— Ни в коем случае, — он помотал головой. — Как за сильной личностью, непохожей на всех, кого я когда-либо знал.

На этой неловкой ноте мы распрощались. Я пошла в противоположную от Вилсона сторону, и подаренная им карточка грела карман, как тлеющий уголёк. Вновь — никакой ясности. Впрочем, иного от Вилсона не следовало и ожидать.

Он — коллекционер. Знаком со многими, это я уже поняла. Даже больше, он знает их небольшие секреты. Так почему бы не пополнить эту шкатулку откровенностей ещё и моими тайнами? Если рассуждать логически, в том, что Вилсон интересуется мной, нет ничего странного.

Я нагулялась по цветущему саду, с сожалением отмечая, что цветки уже начинают облетать, унося вместе с собой, в прошлое, самое красивое время года.

А затем вдоволь настоялась у двери, ведущей в столовую, и даже поздоровалась с приличным числом преподавателей, но Эдвина так и не дождалась. Это меня расстроило. Впереди выходные, а я так и не нашла себе ассистента, значит, великие открытия переносятся как минимум на три дня.

Круг закрытых дверей замкнулся, и я должна вновь вернуться в нулевую точку. Сразу после обеда. Вдруг Феранта сидит в кабинете и дождаться не может, когда к ней наведается кто-то вроде меня.

В этот раз интуиция не подвела. Стоило постучать, как голос Феранты пригласил меня войти.

— Добрый день, — я остановилась у двери.

— Добрый день. — Феранта занимала своё законное место — стол, и внимательно вчитывалась в листок. С момента моего последнего визита в её кабинет количество бумаг, заполонивших пространство, ничуть не уменьшилось. — Присаживайтесь. Всё как всегда.

Не знаю, ко мне ли относилась последняя фраза, или Феранта сделала вывод о жизни в целом.

Я заняла кресло, одно из немногих свободных от бумаг мест, но всё же заметила:

— Я ненадолго. Хотела спросить, как протекает расследование взлома.

Феранта быстро подняла на меня уставший взгляд. В этот раз в её волосах не было украшений, они оказались собраны в пустой пучок на затылке, да и платье на Феранте было простого кроя, темно-коричневое.

— Как и прежде, — заметила она. — Работа идёт.

— Гетбер сказал, что нашёл виновного, но пока не понял его мотив.

— Гетберу давно пора подарить замок, который будет удерживать его язык, — отозвалась Феранта. Отложила бумагу в сторону, перекрестила пальцы и опустила голову на эту своеобразную лодочку. Теперь все её внимание было сосредоточено на мне.

— Но ведь вы расскажете мне обо всем, когда мотив станет известно? — спросила я на всякий случай.

— Конечно. Какую выгоду я получу от того, если скрою от вас такое откровение, Варвара?

Слова Феранты меня успокоили, пусть и не целиком. В самом деле, выгоды от умалчивания она не получит. Она бы, может, прямо сейчас поделилась со мной всем, что знает сама, но хочет сначала подтвердить информацию, которая имеется у них с Гетбером (и, возможно, у кого-нибудь ещё). И я её в этом понимаю — тоже не люблю разбрасываться непроверенными данными.

— У меня ещё один вопрос. Где я могу отыскать Эдвина? Он преподаёт у младших курсов…

— Кто такой Эдвин, мне известно, — Феранта медленно качнула головой. — Но что меня интересует, так это цель, с которой вы хотите его найти.

— Он подходил ко мне после открытой лестницы и предложил свою помощь, — объяснила я. — Поскольку сама я колдовать не могу, для экспериментов с камнями мне нужен помощник. Я подумала воспользоваться его предложением.

— Не доверяйте Эдвину лишний раз, и тем более в работе с камнями, — удивила меня Феранта.

— Но почему? И кому мне тогда следует доверять?

Последний вопрос повис в воздухе льдинкой, которая вот-вот коснется гладкой поверхности пола и разлетится на множество осколков.

— Темные пятна — обыденное дело в прошлом тех, кто связал свою жизнь с магией. И у Эдвина ему тоже имеются. С учётом текущих обстоятельств, о которых вам самой прекрасно известно, я настоятельно советую не вовлекать в исследование новые лекции.

— Но как же мне тогда работать?

— Вам помогал Гетбер. Он перестал вас устраивать? Да, я знаю не понаслышке, что с ним трудно сойтись характерами. Но все же я доверяю ему и, могу вас уверить, вы тоже можете ему доверять. Вот и ответ на второй ваш вопрос, — она улыбнулась одними уголками губ.

Вот уж кому, а Гетберу я вряд ли когда-нибудь доверюсь полностью. Достаточно вспомнить, как профессионально он водит меня за нос.

Моя встреча с Ферантой оказалась плодотворной лишь отчасти — я напомнила о своем существовании и получила совет (читай: предупреждение) и теперь знаю наверняка, что сотрудничество с Эдвином мне не светит. Можно спокойно ехать в мою новую лабораторию и дальше рассматривать камни. Какой-нибудь из них я даже разрешу себе разбить. Изучу грани. Да и сами осколки можно будет использовать потом, когда я все же обзаведусь ассистентом. Ведь любопытно проверить, камни работают только в цельном состоянии, или силен каждый взятый по отдельности осколок (если, конечно, взят он от камня, магический резерв которого ещё не исчерпан).

Я бы и сама смогла это проверить — есть за мной такой грех, как целое выученное заклинание! Да вот только боюсь, что в случае непредвиденных обстоятельств ещё одну лабораторию Феранта мне не обеспечит.

Почему же он уехал?

Не успокоюсь, пока не узнаю ответ.

И ещё: могу ли я воспользоваться помощью Герты? Ведь она уже замешана во всей этой истории, причём вариться в ней куда дольше меня. Надо будет ранним понедельничным утром наведаться к Феранте и уточнить этот вопрос. Хотя я и не уверена, что помогать согласится сама Герта. По-моему, к камням она не питает ничего положительнее неприязни.

Вечер прошёл спокойно. Я в гордом одиночестве просидела в лаборатории, пока не пришла пора возвращаться, и омнибус подхватил меня почти сразу после того, как я достигла остановки. В комнате меня дожидались позаимствованные булки, целых четыре — две с мясной начинкой, две со свежими ягодами. Ирмалинда оказалась в комнате, так что я с легкостью на душе пожертвовала ей половину своей добычи в обмен на две чашки ароматного отвара.

Всё сильнее сгущались вокруг меня тучи, и единственное, чего мне хотелось — попасть на островок света и уюта, спрятаться от непогоды за толстыми стенами и накрепко пришитой крышей. Дождь совсем не страшен, когда ты в безопасности. Удары капель о подоконник даже дают спокойствие. В детстве я мгновенно засыпала под звуки дождя.

Этим вечером Ирмалинда стала моим островком — ярким фонарем, к которому я полетела, как мошка.

Расчувствовавшись, я рассказала ей даже о семье. В подробности не углублялась, обрисовала лишь общую картину. Строгая мать. Равнодушный отец. Старшая сестра, занявшая место на пьедестале прежде, чем я появилась на свет. Ссоры и недомолвки… Пожар, который чуть не стоил моим родителям жизни и который навсегда разъединил наши судьбы.

Ведь если бы не моё бездействие, пожара бы не случилось. По крайней мере, так в моей бывшей семье принято считать.

Может, поэтому я и перенесла так легко тот самый, первый разговор с Гетбером. Если я и в самом деле мертва, если в родном мире меня больше не существует, то вряд ли это по-настоящему ранило чьё-то сердце. К своим двадцати пяти я перестала быть для кого-нибудь нужной. Что ещё страшнее, я потеряла желание таковой становиться.

Всё в этой жизни слишком ненадежное, хрупкое, как мыльный пузырь. Вот жизнь окрашена всеми цветами радуги и заставляет трепетать сердце, но уже через мгновение счастье исчезает, как не бывало, напоминает о себе лишь брызгами то ли мыльного раствора, а то ли материального воплощения боли.

Ирмалинда пообещала мне, что теперь-то все станет хорошо. Уверила, что я достаточно сильная, чтобы пережить все бедствия и горечи. И я принялась уверять её, что ведь и здесь, в Вейзенской академии, ничего у меня не идёт гладко, так, как нужно. Самое примитивное: я даже не могу отыскать того, кто поможет мне проводить эксперименты.

Тогда Ирмалинда заметила, что она и сама в силах помочь мне.

Что великим даром она не обладает, магический резерв у неё весьма скромный (и все же куда больше моего), но кое-чему за жизнь она все-таки научилась.

Лучшего варианта, пожалуй, нельзя было и придумать. Ирмалинда уж точно не является для этой истории посторонним человеком. Она даже участвовала в благоустройстве моей прежней лаборатории. Да и Феранта, как я уже сама неоднократно убедилась, с легкостью доверяет Ирмалинде свои секреты.

И с ней легко.

Куда легче, чем с Гетбером.

Она улыбается раз в десять чаще и не вбрасывает загадки каждые пять минут встречи. Вечера у неё преимущественно свободны, Ирмалинда подтвердила это сама, поэтому со свободным временем на эксперименты проблем не будет.

Мы договорились начать сразу же, как выпадет возможность — то есть в понедельник. Выходные, как оказалось, Ирмалинда проводит преимущественно у младшей сестры, живущей здесь же, в Вейзене, да и я сама не была уверена, что моё странное место работы принимает гостей по выходным.

Эта ясность подарила мне хотя бы немного успокоения — теперь я хотя бы знаю, чем буду заниматься ближайшие недели.

Я уснула, едва голова коснулась подушки, а проснулась в бодром настроении, полная решимости. Эта решимость подтолкнула меня к письменному столу и заставила вновь распахнуть забытую книжечку.

Бытовая магия. Посмотрим, каковы все-таки первые шаги, преодолеваемые младшими курсами на пути к освоению магии.

На улице с самого утра установился непрерывный ливень, безжалостно сбивающий лепестки с цветущих кустов. Я перечитала методичку трижды (справедливости ради, замечу, что при каждом новом прочтении понимала чуть-чуть больше). Достигая конца, я подходила к окну и всматривалась в творящееся за окном безобразие — лужи росли в диаметре, грозясь превратить дворик Вейзенской академии в пруд.

Вечер подкрался незаметно, но дождь так и не прекратился.

Последний час перед выходом я простояла у окна, но, поскольку имен местных богов я не знала, то и вымолить ясную погоду мне было не у кого. Я очень сильно пожалела о том, что так и не приобрела зонт, и даже подумала о чудесной возможности, которую любезно предложил мне сам Вилсон — никуда не ехать.

Фанаткой поэзии я себя не считаю. Честно говоря, я к ней равнодушна.

Но ведь пообещала, что приеду. Дождливая погода — ещё не повод не держать своё слово. В дождь, подозреваю, поэзия оказывается даже более проникновенной. Капли смывают всю фальшь, оставляя обнаженными души. Ну как же я могу не поехать?

Вдоль насмотревшись на скудный гардероб, я отдала предпочтение малахитовому платью Ирмалинды. Но поверх него надела пиджак, который приобрела на заработанные собственными силами деньги. Волосы собрала в тугой пучок — так они промокнут меньше, чем в распущенном виде; хотя, конечно, никакая укладка не поможет, если волосы решат промокнуть насквозь.

Отражение в зеркале выдало нечто, очень похожую на прежнюю меня, на меня живую, и грусть, не стесняясь, кольнула сердце.

Ирмалинды в комнате не оказалось, хотя я почему-то хотела сообщить ей, что ухожу.

Заперев дверь, я устремилась к главному выходу — времени на то, чтобы добраться до театра, оставалось впритык.

И, конечно, как во всех тех случаях, когда тебе очень хочется куда-то попасть, мир замедляется до черепашьей скорости. Прямо перед твоим носом загораются красные светофоры, люди впереди движутся со скоростью метр в минуту, а нужный транспорт оказывается не то что забирать тебя в свои объятия — даже с гордостью проезжать мимо.

Пучок мой продержался две минуты. Но сама я оказалась куда более стойкой, пусть и очень скоро спряталась под выступающую часть здания. Я дождалась омнибус и простояла куда больше времени, чем мы с Гетбером в предыдущий дождливый ветер.

Часов у меня с собой, конечно, не было, так что я не могла оценить, насколько сильно опаздываю.

Начало пропущу точно. Остаётся лишь надеяться, что успею хотя бы к середине. Урок на будущее — никому ничего не обещать.

Лес под дождём приобрел неожиданную красоту.

Стволы деревьев почернели, и на их фоне молодые листочки казались ещё более яркими, звонкими до глухоты. Потоки воды перекатывались с ветки на ветку, как в эстафете. Лес шумел, исполнял все известные ноты. Жил и дышал полной грудью, ничего не смущаясь.

Зато город опустел.

Обитатели попрятались в норах, не решая высовываться на недружелюбную улицу. Ручьи бежали по дорогам — кое-где дороги даже не удавалось различать. Сколько времени должен идти дождь, чтобы Вейзен превратился в подобие Венеции? И сколько времени потребуется его жителям, прежде чем они научатся сооружать гондолы?

На выходе водитель предупредил меня, что не поедет обратно — и вряд ли этим займется кто-то из его коллег. Я смиренно кивнула и выскользнула наружу. Дождь стал менее интенсивным, это хорошо. Я не смогу вернуться в академию раньше завтрашнего дня, это плохо.

Содрогаясь от холода, я направилась к театру, больше мне ничего не оставалось. С легкостью обнаружила главных вход, протянула охраннику изуродованное дождём приглашение. Не меняясь в лице, охранник предложил мне последовать за ним.

По пути я стянула жакет в надежде, что так платье высохнет быстрее. И распустила волосы, чтобы чуть меньше напоминать дворовую кошку. Впрочем, никакими платьями и волосами не создашь видимость породы. Благородность должна быть у тебя в крови — тогда даже не потребуются атрибуты.

Мы прошли по незнакомым мне коридорам, которые своей роскошью не уступали убранству большого зала. И оказались перед относительно скромной дверью.

— Занимайте любое свободное место, — выдал указание мой сопровождающий. — Постарайтесь не шуметь.

Он беззвучным движением открыл передо мной дверь. Внутри оказалось множество круглых столов, полумесяцем обрамляющих сцену. Столы прятались в полумраке, их очертания едва удавалось разглядеть, тогда как сцену со всех сторон подсвечивали софиты. Казалось, будто и сам артист излучает свет.

Впрочем, этот-то, может, действительно излучает.

Несмотря на все невзгоды, моё опоздание оказалось некритичным. Не могу сказать, как давно Вилсон оказался на сцене. Но он ещё не успел скрыться за кулисами, значит, я успею его послушать.

Я мышью скользнула внутрь, заняла свободный стул поблизости от входа. Каждый стол предполагал четыре места, здесь же единственный стул занимала девушка на несколько лет старше меня. Завидев неожиданную соседку, она повернула голову в мою сторону и поприветствовала меня кивком. Я кивнула в ответ.

Вилсон не обманул: над каждым столом тремя яруса возвышались менажницы, наполненные фруктами и орехами, а также стояли блюда с ароматными запеченными канапе и полупрозрачные бутылки, наполненные тёмной жидкостью.

Но я сейчас не обращала внимания на закуски — слушала и пыталась проникнуться.

Впрочем, читал Вилсон в самом деле неплохо, эмоционально, так что никаких проблем с тем, чтобы почувствовать произносимые им строки, я не испытала.

Хотя не берусь утверждать, что меня заворожили именно его слова. Я следила за тем, как плавно движутся ладони Вилсона, как вдохновенно сияют его глаза. Улыбалась, замечая на его лице тень полуулыбки, и даже хмурилась вместе с ним.

Голос Вилсона обволакивал каждого, сидящего в этом зале, никого не оставлял без внимания. И все мы слушали, слившись в единое целое — немую рыбу с распахнутым от удивления ртом. Всё стало неважным: промокшие пальцы, промокшие волосы. Будто пришло наконец осознание: существует нечто выше мелких бытовых проблем.

Впервые за все время пребывания в этом мире я пожалела, что не была изначально рождена здесь, что не воспитывалась волшебницей. И что не познакомилась с Вилсоном раньше… Будь я моложе, будь талантливее — я стояла бы сейчас вплотную к сцене, аплодируя до боли в ладонях.

Когда дело дошло до стихов собственного сочинения, я и вовсе обратилась в слух. Старалась запомнить хотя бы некоторые строчки — вдруг случится так, что захочется их вспомнить? Строчки были слегка банальными, но искренними — на кончике языка Вилсона они зажигались яркой вспышкой, озаряющей всё вокруг. Он верил в то, что говорит. Не сомневался, что всё, произнесенное им — истина.

А я сомневалась.

Не бывает такой привязанности, о которой он говорит, и такой любви. Впрочем, его пылкость можно простить — я и сама когда-то такой была. В каждый период истина своя. И мне остаётся только искреннее порадоваться, что Вилсон пока не успел разочароваться в своём мире. Пусть мироздание и дальше бережёт его, хранит пылкую душу.

Мой собственный мир меня не уберёг.

За Вилсоном последовали следующие артисты, шестеро, и пара из них — юная девушка и мужчина средних лет — тоже смогли достучаться до моего глубинного сознания, но всё же ни один из них не смог переплюнуть Вилсона. Да и сможет ли когда-нибудь?

А один из артистов вовсе показался мне невероятно скучным, так что и закуски я успела оценить. Обменяла вкусные закуски и яркие эмоции на крышу над головой, если кратко. А ведь казалось, что такие замашки должны были остаться в тех временах, когда мне было семнадцать.

Выступления закончились, и артисты вышли на сцену, предстали перед зрителями в полном составе. Всего их оказалось десять. Некоторые из зрителей поднялись, чтобы подойти и лично выразить восхищение, и я тоже подскочила с места, готовая обрушить на Вилсона лавину восторженных слов.

Но меня опередили.

Обладательница рыжих волос, в которой я с удивлением узнала Лорели. Она стрелой подлетела к Вилсону, повисла на его шее, поцеловала в щеку. Вилсон обнял её в ответ, но уже через мгновение отпустил, повернул голову в мою сторону. Думаю, почуял мой взгляд так же, как я чуяла его слова.

Полумрак не скрыл от него моё лицо.

Вилсон шепнул Лорели пару слов, и она тоже повернулась в мою сторону — и улыбнулась одними уголками губ. Она осталась стоять, а Вилсон подошёл ко мне и признался:

— Я уже и не надеялся, что вы придёте.

На его лице тоже появилась улыбка, но скорее виноватая.

— Я опоздала, — заметила я, — но ваше выступление успела застать. Вы были хороши. Хорошо сыграли.

Сама того не желая, я будто бы заложила в эти слова чуть больше. Я ведь почти поверила, что тебе в самом деле приятно проводить со мной время, Вилсон.

Тогда самая пора вернуться к предыдущему вопросу: зачем всё это нужно? Или нужно было…

— Благодарю вас, — Вилсон плавно кивнул и окинул меня взглядом. — Вы промокли…

А ведь это он ещё не видел, какой я вошла в зал. Тогда меня в самом деле можно было выжимать.

— Отчего-то стихийные маги не обеспечили сегодняшним вечером солнечную погоду.

— Это правда, — он вздохнул, поправил волосы. — Я рад, что вы все-таки смогли приехать, хоть и чувствую себя виновным за то, что из-за моего необдуманного приглашения вы подверглись таким природным испытаниям.

— Не беспокойтесь, — искренне посоветовала я. — Я ничуть не пожалела, что оказалась на таком прекрасном поэтическом вечере. Каждое выступление завораживало сильнее другого. Это действительно было впечатляюще.

Только, пожалуйста, никуда меня больше не приглашай, Вилсон.

Лорели надоело стоять в стороне. Она направилась в нашу сторону и остановилась в полушаге от Вилсона.

— Добрый вечер, Лорели, — я кивнула и улыбнулась. — Рада, что мои ученики такие разносторонние — читают стихи и слушают. В жизни должно быть место искусству, а иначе она будет казаться тусклой.

— Добрый вечер, Варвара, — Лорели плавно склонила голову. — Я согласна с вашими словами. Думаю, поэтому и вы, и я оказались здесь. Ну и каковы ваши впечатления от… всего этого?

А я думаю, что мы оказались здесь потому, что нам обеим Вилсон выдал особое приглашение.

Она развела руки в стороны, серебристые вставки в её черном платье блеснули, отражая свет софитов. Собранные в кудрявый пучок волосы софитами тоже подсвечивались, создавая ареол вокруг головы. Подведенные черным карандашом глаза смотрели смело и с огоньком. Лорели была хороша — глупо спорить. Она была такой, какой я не стала бы ни в одном из миров.

— Я очарована, — ответила я наконец. — Давно не наблюдала такой красоты.

— Но без Вилсона, согласитесь, этот вечер не был бы таким чарующим. — Она повернула голову в его сторону и поинтересовалась: — Ты не проголодался? Волнение отнимает много сил. Пойдём к моему столу — я оставила кое-что для тебя на случай, если ваше руководство опять не предусмотрело ужин для артистов.

Вилсон посмотрел на меня, не в силах ни уйти за Лорели, ни остаться со мной.

И я сама отпустила его.

— Идите, Вилсон. Думаю, вы и в самом деле заслужили отдых. Мне и самой пора уходить — я ещё должна вернуться в академию.

Я сказала это легко и искренне, хотя знала наверняка, что вернуться в академию не смогу. Вилсон кивнул. Мне показалось, будто он хотел что-то сказать мне — несмотря на то количество слов, которые уже были сказаны сегодня. Но передумал. Развернулся и ушёл. А мне стало обидно даже несмотря на то, что я позволила ему уйти.

Гости, кажется, совсем не собирались расходиться — я стала первой, кто покинул зал. Благо, дорогу к выходу я запомнила. Натянув на ходу жакет, я едва ли не бегом выскочила из театра.

Не знаю, попаду ли я сюда ещё когда-нибудь.

Жизнь, в общем-то, планируется долгая, так что вполне вероятно. Может быть, я даже схожу на спектакль, в котором будет играть Вилсон, если он перестанет отказываться от своего несомненного таланта. Лучше уж наблюдать за ним со стороны. Не знаю, почему я вообще вдруг решила, что нужно подпустить Вилсона к себе.

Дождь закончился.

Он тоже надо мной смеялся.

Впрочем, особо легче не стало. На смену дождю пришёл ужасный холод, и я мигом продрогла от макушки и до подушечек пальцев. А вариантов спасения было не то чтобы много. По крайней мере, в мою сначала промокшую, а потом замерзшую голову пришёл только один.

Благо, располагался этот вариант в непосредственной близости к центральной площади.

Иначе не уверена, что смогла бы дойти.

Ощущение волшебства, которое я почувствовала на поэтическом вечере, мигом испарилось, оставив вместо себя инстинкт самосохранения. Я будто на автомате дошла до знакомого дома, шагнула в нужный подъезд, поднялась на требуемый этаж. И постучала. По ту сторону дверного полотна царила тишина, но отступать я не собиралась. Даже если не откроет или если откроет, но не станет пускать внутрь, я на улицу не вернусь. Заночую прямо возле двери, и пускай ему будет стыдно.

Дверь все-таки распахнулась.

Мы пересеклись взглядом, и я неловко улыбнулась.

Гетбер смотрел на меня выжидающе, но не спешил ничего говорить.

— Извините, — я сказала это так тихо, что сама почти не расслышала себя. — Но в этот раз я точно знаю, что омнибус ждать бесполезно. Вы не освободите мне то ваше кресло?

Гетбер будто бы совсем не удивился. Кивнул мне со странным блеском в глазах.

— Кресло свободно, оно тебя уже заждалось. — И добавил чуть погодя: — Пускай это будет нашей субботней традицией.